Детство. Берёзов.
Итак, Пётр Павлович Ершов, кто же Вы? Начнём с детства.
"Детство Ершова прошло в том самом Берёзове, где провели свои последние годы Александр Меншиков и Пётр Толстой, а также жили В.Долгорукий и А.Остерман." / П.П. Ершов. Биография./Интернет.
Если детство Пети Ершова прошло в Берёзове, то надо ж придать ему - Берёзову - некий "исторический колорит", - считают, видимо, биографы Ершова. Хотя про Меншикова в Берёзове итак все знают - по картине В.И. Сурикова (теперь: написана в 1883 году, - после книги Ярославцова), висящей в Третьяковке. Но - что нам с того, что там жили три сподвижника Великого Петра и один фаворит его внука - Иван Долгоруков? Как это сказалось на духовном мире Пети Ершова? Да - никак! Через много лет Петра Павловича - уже директором Тобольской гимназии, - встречали в Берёзове, возили и на могилу Остермана. Он же - нимало ею не интересовался, и просил: покажите мне лучше могилу В-ой, - дамы, в которую он когда-то, мальчиком, был в первый раз влюблён... Об этом - в книге первого биографа Ершова - его друга по университету А.К. Ярославцова.*
"Там же(в Берёзове) я и влюблён был в первый раз." - признавался писатель уже в последние годы, своему тобольскому знакомому, З - нскому (Михаилу Степановичу Знаменскому, художнику и литератору). - "Десять лет мне было, когда мой предмет, вышедший замуж за доктора, скончался от родов, - и я очень плакал. В мою поездку туда, уже директором, показывают мне могилу Остермана... Покажите мне, - говорю, - могилу В-ой".(Елизаветы Ивановны Вергуновой).
О Берёзове же сам Ярославцов пишет: "незначительный город", - и всё.
Вообще, о своём детстве Ершов студенческим знакомым и друзьям не рассказывал.
"О детстве Ершова нам мало что известно: сам он не упоминал о нём в бытность свою в Петербурге..." И только, когда А.К. Ярославцов задумал воспроизвести биографию покойного Петра Павловича, Михаил Степанович Знаменский, тобольский приятель Ершова последних лет, показал ему записи, написанные со слов писателя.
И вот каково было общество, в окружении которого рос Петя.
"Берёзовское общество состояло тогда всё из оригиналов; если описать его, - подтверждал Ершов, - то никто не поверит, скажут - карикатура. Был там экспедитор, был он прежде денщиком; балагур он был страшный. Что он делал, когда у него денег не было: возьмёт, бывало, да в лотерею; да ведь что разыгрывал-то? Например: пара сапогов, один - пишет - совершенно готов к употреблению, другой требует починки; и всё в этом роде. Ну, для смеха, и разберут билеты, а он - в выигрыше. Или - судья там был, вечно, и летом, и зимой, в преогромной шапке, и никогда, в гостях , с нею не расстаётся, так и держится за неё обеими руками. Увидит, бывало, какую вещь, понравится она ему, сейчас в шапку и к себе домой. Моего отца это озадачило; но ему сказали: "Не беспокойтесь, идите к нему в дом: все вещи, так добытые, он кладёт на стол, и хозяин может спокойно взять свою и унести обратно"... "Раз были у нас гости, - продолжает Ярославцов рассказ от лица Ершова, - "Барыни сидят около стола, - на столе десерт; тут же и судья со своей шапкой, и балагур экспедитор. Последний что-то больно уж заврался: его тут же и обличили. Сконфузившись, и чтобы что-то делать, он хотел взять горсть орехов, но, по ошибке,схватил горсть варенья и, окончательно растерявшись, вывалил свою добычу в шапку к судье. После и говорит ему: "Вот вы что наделали: ведь он завтра именинник, ну, и не пригласит вас к обеду." "Ой, пригласит!" - и прямо к нему: "Извините, - говорит, - пожалуйста, что завтра не могу быть вашим гостем.., дел пропасть... почта!"... Разумеется, тому стало неловко что-либо другое, кроме: "очень жаль!" - "Впрочем, - продолжал экспедитор, - я постараюсь!".. Много он шуток выкидывал; потом уж был переведён в Камчатку; там и умер"... Рассказывая такие события в городе Берёзове, Ершов сказал однажды в добром расположении души: "Да, если б заняться, могла бы выйти преинтересная вещь - роман, и роман собственно берёзовский... **
"Такой нравственный мир, - отмечает Ярославцов, - конечно, не мог повлиять вредно на детей под присмотром честных, благоразумных родителей, но и не мог обогатить ни памяти, ни ума, ни сердца детского чем-то полезным для жизни."
Далее, все биографы Ершова пишут о том, что он слушал сибирских стариков и старух, чуть ли не записывал с малолетства сибирский фольклор, интересовался древними сибирскими поверьями... Начал писать об этом Ярославцов, - так же пытаясь объяснить себе, видимо, - как среди этого убогого мирка вырос "великий сказочник"? У Андрея Константиновича тоже есть такие предложения: "Среди стариков он внимательно прислушивался к рассказам о поверьях, обычаях, жизни русского народа..." (Прямо - не маленький Петя Ершов, а большой Владимир Даль!) Дальше Ярославцов продолжает описывать какого-то жутко примерного мальчика: "Из дома отлучался он только в классы гимназии и в церковь." Бедный ребёнок! Ни горок, ни коньков, ни снеговиков, ни походов по грибы и ягоды, ни купания в речке, ни игр со сверстниками... , - ничего! Не было у Петруши детства...
Зато - вот что было:
"Дома, в свободные минуты, одною из любимых им забав было - впрягать в каретку, сделанную им самим из бумаги, четвёрку или шестёрку тараканов."...
Далее, Ярославцов, как ни в чём не бывало, продолжает: "Не знаю, был ли кто из окружавших его, кто подметил бы в нём искру таланта; может, и были такие..."
Простодушный, милый Андрей Константинович! Из-за этого милого простодушия его и не переиздают, хотя все, берущиеся писать биографию Ершова, пишут её на основании этой единственной книжечки. Но вот - можно ли воспроизвести такой пассаж: впрягал в бумажную каретку шестёрки тараканов! (И каков порядок был в доме, где шестёрки тараканов запросто по столам шмыгали?.. Да не шмыгали - сидели, дожидаясь, пока мальчик их запряжёт!)
Оттого и не переиздают эту биографию, а придумывают вместо неё что-то более соответствующее "автору "Конька-Горбунка"". Тем не менее, - это ж почти что Левша! Попробуйте-ка запрячь и одного таракана, не повредив ему ничего, а Петруша шестёрки запрягал... И ведь для такой процедуры свободной "минуты" явно мало! Надо сделать, во-первых, каретку из бумаги, чтобы она катилась, как настоящая, а во-вторых, надо начать запрягать одного, второго, третьего, четвёртого жирных, ленивых тараканов (потому что поджарые и неленивые дадут стрекача)... Это ж занятие - на несколько часов ! Так, может, вообще Конёк-Горбунок из таракана вырос? До 13,2 см - до трёх вершков. Гигантский тараканище! Или - шестёрка - в ряд... Бр-р-р!... А Петруша - ничего, - не брезглив был. И никаких песен, преданий, или сказок... Вот чем с упоением занимался "гениальный" ребёнок. Выдал Ярославцов, с головой. Органично правдивый человек был. Эх, "сразу видно человека из раньшего времени! Теперь таких нет..." Теперь биографии приглаживают, приукрашивают, все "щели" заделывают, - чтобы ни один, даже малюсенький, тараканчик не пролез!
*В книге: "Пётр Павлович Ершов, автор сказки "Конёк-Горбунок". Биографические воспоминания университетского товарища его, А.К. Ярославцова. - С.-Петербург, тип. В. Демакова, 1872.)
**Лично мне представляется, что Ершов отразил этот берёзовский мир в своих "Осенних вечерах".
Школа.
Итак, берёзовское детство Пети Ершова, с его тараканами, мы себе более-менее представили. Дальше была школа в Тобольске. Здесь - как и почти со всем в биографии этого человека - закавыка. Долго я не могла понять, к чему такая свистопляска в датах: в одном источнике указан 1823 год поступления в Тобольскую гимназию, в другом - 1825, в третьем - 1827... И только недавно среди источников открылось, что, оказывается, до гимназии ещё было Тобольское губернское училище! У Ярославцова о нём - кстати - не сказано, говорится только о гимназии. А теперь получается, что сначала Пётр и его брат Николай учились в училище. Ещё лично мне непонятно, отчего Николай, - 1813 года рождения, и Пётр - 1815, - всё время учились вместе? Наш Ершов - просто Филиппок какой-то, получается! Или это Николай был "переросток"? Всё-таки, два года в детстве - это много... Но - получается, - они всё время шли в один класс, а потом одновременно поступили в Университет, и одновременно его закончили; правда, разные факультеты. Может, старший брат присматривал за младшим? Вероятно, так. Старший был, - по всему видно, - парень серьёзный, а наш Петя, - извините, - "раздолбай"... Да, в конце концов я нашла в одной более-менее подробной статье сведения о том, что Николай поступил в Тобольскую гимназию в 1826 году, а Пётр значится в ней только с апреля 1827. То ли болел, то ли что... Жили мальчики в доме двоюродного брата их мамы - Евфимии Васильевны, - купца I-ой гильдии, городского головы, смотрителя Гостиного двора, Николая Степановича Пиленкова. Отец же - Павел Алексеевич, - служил в это время в Омске, и с ним была и Евфимия Васильевна. О том, как Петя готовил уроки, отчего-то все, - начиная с А.К. Ярославцова, - рассказывают с умилением, чуть ли не с любованием мальчишкой... "По словам родственников", - пишет в своей книге Ярославцов, - "... мы узнаём, что оба они [брата Ершовы] были в числе первых учеников, но младший превосходил старшего способностями: уроки свои готовил шутя, то припевая что-нибудь, то разнообразя их рассказами и непременно - в сказочном роде. Замечаниям брата в таких случаях он не придавал большого значения, отделываясь всегда шутками, поговорками, пословицами". Интересно, кому-нибудь понравилось бы, если б его ребёнок или воспитанник так готовил уроки? И что ученик мог усвоить, припевая и рассказывая сказки, по теме урока? Даже если и схватывал всё на лету, - но самого себя ведь так собьёшь песнями да прибаутками! Да ещё и не придавал значения замечаниям старшего брата: то есть, не уважал его. А то, что Ершовы были в числе первых учеников, - так это не диво, при том, что их отец и дядя были, - один - надзиратель, перед которым все склоняли головы, другой - богатейший купец! Впрочем, Николай - по всему видно, - зарабатывал свои оценки честно. Оттого и не мог понять младшего брата с его прибаутками. А вот Петя, - похоже, - быстро усёк преимущества своего положения, и нагло лоботрясничал, веря в свою "удачу".... Не хочу приписывать грех неадекватных оценок самому директору Тобольской гимназии - с ноября 1827 года - Ивану Менделееву, будущему отцу Д.И. Менделеева; но ведь оценки-то ставили простые преподаватели, - а как не порадеть такому сынку и племянничку, да ещё и слабенькому здоровьем ( о чём, вероятно, их предупредила мать). Вот и напевал Петруша песенки, вместо того, чтобы вникнуть в то, что задано... В Университете он ведь сразу стал очень средним учеником, - о чём так же сообщает Ярославцов, зачем-то ни к месту приплетая из "Евгения Онегина", что "мы все учились понемногу чему-нибудь и как- нибудь..." Ни к месту, потому что "как-нибудь" учившийся Онегин всё же мог процитировать, - пусть и не без греха, - два стиха из "Энеиды", а Ершова при одном упоминании имени Вергилия пробирала "нервенная дрожь", - как он сам потом признавался. (Таково же было его отношение к Шекспиру, и вообще ко всем "серьёзным", классическим, авторам). Но в чём они сходны с пушкинским героем, так это в том, что и Петруше, - по-видимому, - "труд упорный был тошен"; так что же могло, - в таком случае, - выйти из пера его?..
"Подснежник".
"В Университете Ершов впервые начал печататься, вначале в рукописном журнале
А. Майкова «Подснежник» /П.П. Ершов. "Материалы к биографии". Посвящено 200-летию со Дня Рождения.
"Учился Петр Павлович на философско-юридическом отделении Петербургского университета.
Во время учебы он опубликовал свои стихи в рукописном журнале А.Майкова "Подснежник"." /Литературный календарь. Пётр Павлович Ершов.
"В университете Ершов впервые начал печататься, вначале в рукописном журнале А. Майкова "Подснежник", а затем и в популярном литературном журнале "Библиотека для чтения". / П.П. Ершов. Биография.
В начале своей литературной деятельности Ершов писал стихи, оперные либретто из древнерусского прошлого и публиковал их в рукописном журнале, который издавала семья Майковых, жившая в Петербурге. Эти ранние рукописные произведения Ершова были потеряны, до нас не дошли. /Краткие биографии.
Возникают вопросы...
Во-первых - как можно печататься в РУКОПИСНОМ журнале?
Во-вторых - у какого Майкова? Если у Аполлона - то он - на шесть лет младше Ершова - 1821 года рождения. В 1831 ЕМУ - 10 ЛЕТ, И ОН ЖИВЁТ В Москве! (В Петербурге - с 1834 года). "Подснежник" - действительно рукописный журнал семейства Майковых, где мальчики пробуют своё перо. При чём здесь Ершов?
Но и ершововед В. П. Зверев, в своей статье "Автор не только "Конька-горбунка"", пишет, что, уезжая из Петербурга, Ершов в числе прочих прощается " с Майковыми, в семейном рукописном журнале
которых "Подснежник" (1835-1836) он поместил несколько стихотворений."
Ах, то есть, он уже будучи известным автором "Конька-Горбунка" (1834), как-то сблизился с семейством Майковых, и не мог отказаться оставить в их семейном журнале какие-то свои стихи! Так это же - другое дело. Он не начинал с "Подснежника" - ещё до публикации "Конька" в "Библиотеке для чтения", - как пытаются представить дело его биографы, а - можно сказать, -закончил им, - по крайней мере, в своё пребывание в Петербурге (1831-1836)...
Отец и брат.
В 1834 году, когда молниеносный успех сопутствовал появлению "Конька-горбунка", внезапная смерть уносит любимого брата поэта - Николая, и умирает отец. /В. П. Зверев "Автор не только "Конька-горбунка"".
"Начало поэтической жизни Ершова омрачили два неприятных события. Именно они серьезно отразились на творческих планах Ершова и его душевном настрое. Умирает брат Ершова Николай, а затем и отец поэта.
После смерти отца Ершов решил вернуться в Сибирь к матери." /"П.П. Ершов" Статья в "Библиотеке поэзии".
"Закончив университет в 1836, Ершов хотел стать профессиональным литератором. Однако скоропостижная смерть отца, а вслед за ним и старшего брата вынудили Ершова отправиться в Тобольск к матери"./ "Биографии".
Так вдохновенно и беззастенчиво врут ершововеды.
С неточности начинается и статья об Ершове в Википедии: "Родился в семье чиновника Павла Алексеевича Ершова (1784—1834)."
На самом деле брат Ершова Николай умер летом 1834 года - когда "Горбунок" ещё не был напечатан в полном объёме ( в мае вышла только первая часть с присказкой второй), а отец скончался ещё в 1833 году (а не в 1834 и не в 1836...) Мать же - Евфимия Васильевна - жила с ним в Петербурге, - так что Петру не нужно было ехать ради неё в Тобольск.
Наиболее честна здесь ишимский ершововед Т.П. Савченкова:
"Через два года по окончании университета Ершов возвращается в Тобольск. Поводом к отъезду из столицы послужили рекомендации врачей сменить климат, проблемы с трудоустройством на службу в Петербурге, мечты об исследовании Сибири, а самое главное — желание утешить мать. После внезапной смерти мужа и сына Николая она сильно тосковала по своим тобольским родственникам. В июле 1836 года Пётр с Евфимией Васильевной приезжают в Тобольск./ Т.П. Савченкова.
Запись Т.П. Савченковой наиболее честная, но всё же и она лукавит (или искренне заблуждается?).
Конечно, мать могла тосковать по родному и знакомому окружению Тобольска, но в Петербурге у неё оставались могила сына... Она так легко с ней навсегда рассталась? Тем более, что и ей самой оставалось уже немного - и она, вероятно, это чувствовала? Нет, думаю, совсем не в Евфимии Васильевне было дело...
Кроме того, по оставшимся документам выходит, что Ершов никогда не стремился к литературной карьере! И никогда даже не пытался трудоустроиться в Петербурге.
"Конёк-Горбунок" был полностью напечатан в октябре 1834 года. И - как говорят - имел огромный успех. Но буквально через три месяца - а скорее, - и раньше, - Пётр хлопочет о месте учителя в Сибири!
23 января 1835 года Ершов пишет А.В. Никитенко (профессору словесности Петербургского университета; цензору) следующее):
"Пользуясь полученным от вас позволением - писать к вам, я беспокою вас новою просьбою. В министерстве народного просвещения ещё не получено от князя Корсакова известия о моём желании быть учителем. Сверх того я узнал, что новый штат ещё не введён в сибирские гимназии и преподаватели остаются на старом окладе, т.е. по 700 руб. Это, признаюсь, весьма малое пособие в расстроенном моём положении В таком случае я решаюсь сперва к вам прибегнуть с покорнейшею моею просьбою: не можно ли положить то жалованье, какое введено новым штатом? или по крайней мере сделать прибавку до преобразования сибирских гимназий? В случае невозможности я, к сожалению, может быть, должен буду отказаться от службы и занимать какие-нибудь частные должности, которые могли бы обеспечить моё состояние.
Оканчивая письмо сиё, я остаюсь в полной уверенности, что вы, по влиянию своему у г. попечителя, сделаете всё возможное для вашего ученика".
Так что, суетиться насчёт места в Сибири Ершов начал сразу после выхода сказки. Поиск места - видимо - затянулся так надолго - до июля 1836 года - более полутора лет.
Ещё письмо А.В. Никитенко :
26 марта 1835 года:
"Сделайте милость - выведите меня из недоумения. Я решительно не понимаю, что мне предлагают и чего хотят от меня. В воскресенье я получил приказание явиться сегодня к г. попечителю. Я исполнил. - Князь встретил меня вопросом: в какой город вы хотите?
Я отвечал: в Тобольск, - не понимая, впрочем, о чём идёт дело. Князь продолжает, что министр согласен дать мне звание корреспондента и что теперь от меня зависит окончание. Мне хотелось бы знать: одну ли должность корреспондента предлагают мне или вместе с учительскою? Какое жалованье для той и другой? Какую обязанность я должен принять на себя, согласившись на звание корреспондента?... Что до меня, то, если для корреспондента назначено будет довольное жалованье, я с охотою приму эту должность и откажусь от учительства. Здоровье моё очень расстроено: медики советуют мне ехать на родину, и потому я должен буду благодарить этот случай, что не по-пустому сделаю трёхтысячное путешествие...
P.S.Ещё одно: звание корреспондента будет ли считаться в действительную службу?"
Ершов обращался к князю М.А. Дондукову-Корсакову, попечителю учебных заведений.
На самом деле всё это настолько странно: молодой автор нашумевшей сказки, сразу после её публикации, хочет уехать из столицы, жить в Сибири и служить учителем гимназии!... настолько странно и непонятно, что - видимо - поневоле ищешь объяснений. И вот, недобросовестные составителя биографий П.П. Ершова варьируют факты, как им угодно. Бедный отец Ершова у многих таких авторов задерживается на этом свете на год, другой, третий... А с ним - и брат. А мама - оказывается - всё это время тоскует в Сибири... М-да... Видимо, только с такими натяжками как-то укладывается в голове отъезд Ершова из Петербурга после безусловного успеха его первого творения...
Дядя Ершова - Н.С. Пилёнков.
Дядя Петра и Николая Ершовых - Николай Степанович Пилёнков (Пиленок) - купец первой гильдии, "купец-миллионщик", городской голова, отмеченный самим императором; богатейший человек Тобольска... Кто-нибудь может мне объяснить, почему Ершовы после смерти отца - Павла Алексеевича, - в 1833 в Херсоне, - всё время бедствовали и едва сводили концы с концами, имея такого дядю, - пусть и двоюродного?! К тому же, дядя не имел детей, у него были только воспитанники. Он был посажённым отцом на свадьбе Петра с первой женой - Серафимой Лещёвой, - но почему-то - Ершов пишет в письме другу, - "помогал только советами"... Хочется ответить фразой Ирины Муравьёвой - "лучше помоги материально!.." Известно, что, когда Пётр и мама его, Евфимия Васильевна вернулись в Тобольск из Петербурга, в июле 1836, они жили во флигеле дома Пилёнкова, - где-то около года. "Я приехал в Тобольск 30-го июля, ровно в вечерню, и остановился в доме моего дяди", - пишет Ершов Владимиру Треборну в августе 1836. Не правда ли, странно, что пишет он о себе одном, - а как же мама? Она не с ним разве приехала?! В декабре 1836 Ершов пишет ему же: "... решительно не выхожу никуда, даже к дяде, который меня очень любит, и к тому являюсь только по воскресеньям и то поутру, не более как на полчаса." Дядя, - выходит, - его любит! А он, - живя во флигеле его дома, заходит к нему на полчаса... И где же старушка-мать? Она заходит к дяде с ним, или - отдельно?
Дядя Николай Степанович умер в 1858 году, - Ершову было соответственно 43 года уже... Он ничего не оставил своему двоюродному племяннику, обременённому огромным семейством? Все биографы Петра Павловича не преминут пролить слезу над его бедностью и неприкаянностью: даже собственного дома не имел, всю жизнь снимал чужое жильё! Что же стало с домом "миллионщика" - дяди?..
А биографы Ершова не обращают на это несоответствие никакого внимания! Богатейший дядя и вечно нуждающийся, бедный племянник, - и как будто, - так и надо... Биографы только придумывают какие-то музыкальные вечера в доме Пилёнковых, которых - скорее всего, - и не бывало. Это - для того, чтобы показать, что Петя Ершов уже с детства был знаком с композитором Алябьевым, якобы приглашаемым на эти дядины музыкальные гостиные... (А то уж слишком заурядное детство выходит у нашего сказочника!) Между тем, у Ярославцова подобных сведений нет; в его книге приводится письмо Ершова, который посещал алябьевский оркестр - уже после возвращения в Тобольск в 1836 году; и о случае, когда они слушали музыку с Алябьевым, и Ершов, глядя на мимику первого скрипача, "угадывал" фальшивые ноты, чем заставил композитора "уважать себя". Потом Пётр Павлович признался в своей хитрости, и оба смеялись...
Вернувшись к дядя, скажу, что - как и во всём, здесь биографы Ершова манипулируют дядей, как марионеткой: когда надо, его фигура выдвигается: в Тобольске племянники жили у него, он о них заботился, всячески помогал, устраивал вечера, где они могли слушать прекрасную музыку, а потом - дяди как будто и нет... Но ведь действительно дядя-то вроде бы и был, а вроде как - и нет! Был, но не помогал. Был, но ничего не завещал. Любил племянника, - но оставил его в нищете. Кстати, ничего не пишет о дядя и первый биограф Ершова А.К.Ярославцов...
И вот что получается: либо дядя Пилёнков был сволочью, либо никакой этой бедственной нищеты у Ершовых никогда не было! Её сочинили сначала он сам, потом - его окружение, а потом - и биографы. Нищета всё оправдывала - и отъезд из Петербурга, и бесплодность или малопродуктивность дальнейшего ершовского творчества...
Вот - ещё одно свидетельство о Николае Степановиче Пилёнкове.
"Один из самых богатых местных купцов 1-ой половины 19-го века Н. С. Пиленков поражал непритязательностью в быту. В некрологе о его смерти сказано: «Скромнее Николая Пиленкова из богатых людей едва ли кто и жил в нашем городе…». Он вкладывал много собственных средств в городские нужды и в благодарность получил награду из Сената: «Его Императорское Величество… соизволило наградить Вас за сделанные Вами пожертвования в пользу казённых и общественных заведений в городе Тобольске… званием Коммерци Советника…». Дед Николая Семёновича Семён Пиленков (конец 18-го века) на собственные средства построил каменный придел Крестовоздвиженской церкви." / Татьяна Солодова "Корабль добрых дел". Тобольские благотворители 17 - начала 20 вв. - Тобольск, 2009. Надо заметить, что в этой церкви и венчались родители П.П. Ершова. И, - вероятно, - по примеру прадеда, и сам Ершов в конце жизни захотел возвести храм, - на месте дома, где он родился, - в селе Безрукове Ишимского края. Но - отчего, - имея доброго, любящего, очень богатого дядю, Ершов и его семейство были очень бедными, - остаётся одной из загадок биографии этого писателя.
Об учительстве и о литературе.
Письмо П.П. Ершова В.А. Треборну (университетскому товарищу), из Тобольска в Петербург, от 04.10.1838.
(Ершову - 23 года).
Приведу не всё письмо, но наиболее характерные места из него.
"Занятия мои двух родов: одни - гимназические, которые, кроме скуки, не приносят мне ничего, если не взять в соображение порядочное жалованье; другие же - домашние: всё спускаю с рук и, разумеется, большею частью за безделицу..." Здесь надо пояснить, что в этом году у Петра умерла мать. Но почему он "всё спускает с рук", да ещё за безделицу, - непонятно! Продолжу цитату.
"Два года уже, как я не писал ни одного [стиха], и около полугода, как не читал ни строки. Сам удивляюсь моей деятельности. Иногда даже приходило мне на мысль: как бы сделать это, чтобы с первого моего дебюта пред публикою на Коньке-Горбунке до последнего стихотворения, напечатанного против воли моей, в каком-то альманахе, всё это - изгладилось дочиста. Я тут не терял бы ничего, а выиграл бы спокойствие неизвестности."..
Отчего стихотворения его печатались против его воли?! И как он мог не прочесть ни строки, - ведь к занятиям в гимназии как-то надо было готовиться...
Треборну же, от 26.10.1839, -
"... Учителем же быть мне уже надоело: каждый день твердить одно и то же наскучит и Иову".
Вот так. Ни к литературе не было стремления у Ершова, ни к педагогической деятельности... В 1839 году исполнилось три года его педагогической практики, а ему уже невмоготу служить дальше... Петру - всего 24 года, и он только что женился на женщине с четырьмя детьми. Но - как пишет в том же письме - не переменился ( по пословице "женишься - переменишься"). То есть, ответственности, видимо, не почувствовал. Конечно, ещё мальчишка! Но - ведь на аркане его никто венчаться не тянул! Хотя - там история тёмная...
Первая жена, или Игрушка судьбы.
Все биографы П.П. Ершова описывают почти как подвиг тот факт, что он женился на женщине старше себя, вдове с четырьмя детьми (С.А. Лещёвой). Во-первых, тут была какая-то тайна, которую уже, видно, никаким биографам не разгадать, - о которой сам Ершов намекал в письме к В.А. Треборну от 09 декабря 1838. Во-вторых, - вот каково было отношение Ершова к женщинам и браку...
Предоставляю слово ему самому, -
письмо В.А. Треборну от 05.05.1837:
"Хотел было, от нечего делать, влюбиться, и уже выбрал предмет чрезвычайно хорошенький, да что-то опять раздумал. Ведь здесь любовь всегда должна кончиться вожделенным браком, чтобы не навести на жизнь свою, или хоть на сердце чёрную полосу; но к браку я совсем не вожделею. Я совсем не семейной породы..."
Заметьте, он пишет: "навести тень на жизнь СВОЮ", - а не той женщины ("предмета хорошенького"), в жизнь которой он думает вмешаться...
Так, может, совсем не случайно, из трёх жён Ершова пережила его лишь последняя? Особенно мне почему-то жаль вторую - взятую шестнадцатилетней девочкой, - и умершую через семь лет брака, после рождения третьей дочери, - Олимпиаду Кузьмину...
Рождение и смерть первой дочери.
Письмо П.П. Ершова другу от 16 июля 1840 года:
".. 5 мая я испытал удовольствие - назваться отцом. Но не спеши поздравить меня: малютка жила только несколько часов... Трудно описать, что чувствовал я в тот день. Все переходы от самого тяжкого отчаяния до самой живейшей радости - были испытаны. Я и плакал, и смеялся, и пел, и молился... Теперь, в грустные минуты, я люблю припоминать себе обстоятельства этого дня: рождение, крещение и кончину маленькой моей Серафимы; история короткая, но для меня очень занимательная. Первый плод - дар Господу, - эти слова, или лучше, эта мысль, составляет моё утешение..."
"Я испытал удовольствие", "я чувствовал", "я плакал", "я смеялся", "я люблю припоминать..." Интересно, что чувствовала и испытывала Серафима Александровна, - мать умершей девочки, - да и сама малышка, - что девять месяцев готовилась к рождению, потом рождалась, а потом - не выжила, - но Ершов нам об этом ничего не поведал... Он - всё о себе, любимом!..
О флейте.
"Ершов был многогранной личностью: он играл на флейте и органе", - пишут в биографиях Петра Павловича. Откуда взялось мнение, что Ершов играл на органе, - я не могу понять. Игре же на флейте он действительно учился: в Петербурге брал уроки у композитора и педагога И.К. Гунке. Но играть толком так и не научился. Из Тобольска он писал Владимиру Треборну: "Но из этого, сделай милость, не заключи, что я чудесно теперь играю на флейте. Совсем нет, я чуть-чуть её не оставил по той причине, что губа у меня дура, никак не может сложить хорошего амбушюра..." Поймите меня правильно, - я вовсе не обиняю Ершова. Я сама училась играть и на фо-но, и немного - на флейте, - но толком не умею играть ни на том, ни на другом, - не дано! Но я обвиняю тех сочинителей биографий Ершова, что приписывают ему таланты не только в литературе, но и в музыке, в которой он, по словам Алябьева, "не смыслил ни уха, ни рыла". В то время не было ни радио, ни телевизора, ни Интернета. Надо было людям как-то развлекать себя? Ершов задумал научиться играть на флейте, когда замечтал о путешествиях по Сибири. Флейту легко носить с собой, - и доставать во время отдыха. Пётр Павлович нарисовал себе эту идиллическую картину, - и начал брать уроки. Но тут - как и во всём, - надо приложить труд, старание, - да и способности должны быть. Видно, ни того, ни другого, ни третьего не оказалось у Ершова, - и он забросил флейту. Как и оставил мечты о путешествии по Сибири. А биографы Ершова всё дудят в свою дуду!..
О Шекспире.
А.К. Ярославцов передаёт нам в своей книге такой отзыв молодого Ершова о Шекспире: "Я читал, читал его, да оставил: к чему преждевременно охлаждать себя?.." Видимо, под термином "охлаждать" Ершов имеет ввиду "отрезвлять" - от романтических фантазий, - поскольку Шекспир - автор не романтический, а реалистический. Ершову не хочется менять неясные фантазии на реальные жизненные образы. (При этом "Конёк-Горбунок", - который был тогда уже написан и издан - вещь сугубо реалистическая и совсем не романтическая; даром, что сказка...)
Шекспира Пётр Павлович так никогда и не прочтёт. Когда - уже к концу недолгой жизни Ершова, - тот же Ярославцов пошлёт ему свою статью о "Гамлете" с просьбой высказать о ней своё мнение, - друг не сможет этого сделать. "А трудную ты задал мне задачу с своим "Гамлетом", - отвечает Пётр Павлович. - Да ещё вызываешь меня на полемику! Нет, любезный А.К., скажу тебе правду истинную: голова моя, может быть, годная для сказок, нисколько не создана для анализа... ... Может быть, со временем, когда залучу к себе чей-нибудь перевод Гамлета, я прочту его вместе с твоей брошюрой, и напишу что-нибудь подельнее теперешнего, но теперь ставлю точку - и конец."
Шекспира Ершов не прочтёт никогда, - он ему не был нужен, - как и многие классические авторы. Между тем, отголоски шекспировой драмы явно есть в "Коньке-Горбунке". Да и сам Конёк, - пусть несколько опосредованным путём, - пришёл оттуда же, из "Гамлета". Ничего этого Ершов не знал, не понимал, - видимо, порой всерьёз думая, что он - сказочник, - даже наедине с самим собой... Так легче и приятнее жить, - не охлаждая себя...
О ножках Царь-Девицы.
В 1864 году в Петербурге был поставлен балет "Конёк-Горбунок". Меня лично очень удивляет, что про автора сказки ни в ходе работы над либретто, ни в ходе репетиций, ни перед премьерой, ни после - не вспомнили вообще. Пётр Павлович узнал о балете из письма тюменского окружного начальника В. Стефановского, от 10.01.1865 года. Думаю, это косвенно доказывает то, что царь Александр II - по инициативе которого и ставился балет, - прекрасно знал, что сказку "Конёк-Горбунок" написал не Ершов. Иначе - хоть какой-то реверанс в сторону автора всё же был бы осуществлён, - как мне представляется. Как минимум, его должны были официально пригласить на премьеру. А тут, - в столице с триумфом идёт новый балет, основанный на его сказке, - а сам автор в это время, как нищий на паперти, выпрашивает у друзей хотя бы карточку балерины, исполняющей партию Царь-Девицы!
Впрочем, кажется, Ершов был вполне доволен карточками, - сначала - одной исполнительницы, потом - другой, - и о большем и не помышлял... Вот, что он пишет другу своему, Владимиру Треборну: "... не можешь ли ты прислать мне фотографический портрет Муравьёвой. Её имя, как имя "Царь-девицы", теперь близко родительскому сердцу автора; и если бы мне какими-нибудь судьбами довелось побывать в Петербурге, то я непременно постарался бы быть у этих чародейных ножек..." Треборн послал Петру Павловичу фотографический портрет Муравьёвой в роли "Царь-девицы" ... "Такой фотографии, - говорит Ершов в ответном письме (19.11.1865) - в Тобольске ещё не видали... А мила же "Царь-девтца", особенно глазки! Одного жаль, что чудодейные её ножки спрятаны, а хотелось бы взглянуть и на них. Ведь о Муравьёвой можно сказать то же, что говорили о Тальони:
Что говорит она ногами,
Того не скажешь языком.*
( Ну, вряд ли о ножках Муравьёвой** можно было сказать то же, что говорили о ножках Тальони! Тальони была "единственной", и недаром о ней ходил анекдот: когда на таможне её спросили, где её бриллианты, она подняла юбки, и показала свои ноги - "вот они!" ).
... Но мир её балетной памяти... Теперь сердце моё обращается к другой богине - Мадаевой. Если б у него, то есть, у сердца, были ноги, то ты увидел бы, как оно стаёт перед тобой на колени и просит у тебя портрет новой "Царь-девицы". Удружи, не откажи..."
Треборн прислал и портрет Мадаевой, и других исполнителей балета "Конёк-Горбунок"...
Но Ершова, окромя Царь-девицы, никто не интересовал. Только об исполнителе роли Иванушки-дурачка Николае Троицком он вскользь заметил, что "это тип Ивана". О самом же заглавном герое сказки - Коньке-Горбунке, - в балете представшим горбатым человеком в колпаке с ослиными ушами, - Пётр Павлович вообще даже и не заикнулся... Его интересовали только Царь-девицы и их ножки. При этом он был женат - третьим браком, - на красавице, намного моложе его - Елене Николаевне Черкасовой...
*П.А. Каратыгин, - брат великого артиста В.А.Каратыгина, - так же, известный артист, - и литератор; написал водевиль "Ложа 1-го яруса на последний дебют Тальони": анекдотический водевиль в 2 к. (1838), в которой пользовался популярностью следующий куплет:
"Тальони прелесть, удивленье,
Так неподдельно хороша,
Что у нее в простом движенье
Заметна дивная душа...
Об ней не рассказать словами,
Не обсудить ее умом;
Что говорит она ногами ,
Того не скажешь языком ".
** Муравьёва Марфа Николаевна, (1838—1879). Ведущая балерина Петербургской балетной труппы. Танцевала семь лет - с 1857 по 1864 годы. Возвратившись в 1864 году из Франции в Петербург, она исполнила роль Царь-девицы (первая исполнительница) в «Коньке-Горбунке» композитора Пуни в постановке Сен-Леона. Это была её последняя роль. Спустя несколько месяцев после первого представления балета она вынуждена была уйти из театра. В 27 лет вышла замуж за предводителя дворянства Санкт-Петербургского уезда господина Зейфарта и оставила сцену.
***Мати;льда Никола;евна Мада;ева (настоящее имя Матрёна Ти;хоновна, в замужестве — Голи;цына; 1842, Москва — 1889, подмосковное имение Петровское) — артистка балета, солистка санкт-петербургского Императорского Мариинского театра, известная преимущественно как исполнительница характерных партий, русских танцев в первую очередь. Супруга князя Михаила Голицына.Мадаева была первой исполнительницей русской пляски I акта в балете Артура Сен-Леона «Конёк-горбунок» (1864, партнёр и соавтор танца — Лев Иванов). Позднее, когда к Мадаевой перешла главная партия в этом балете, балетмейстер по её просьбе добавил в спектакль «Славянскую фантазию», что дало балерине возможность полнее выразить национальную особенность образа Царь-девицы. Эта партия, которой балерина сообщила «живые черты русской национальной характерности», стала наиболее крупной артистической удачей исполнительницы. По воспоминаниям балерины Екатерины Вазем «в последнем действии балета, когда Царь-девицу и Иванушку-дурачка выносят на щитах под торжественный марш, зрители устраивали ей громкие «встречи», рукоплеща в такт музыки.