Часть 1. василиса след колдуна

               
                Когда я закрываю глаза,
                Мир исчезает,
                И наступает время НИГДЕ

В тугом пространстве за одной из многочисленных загородок висело неподвижное тело, введенное в бессознательный транс. Сквозь прозрачные стены, ведущие лабиринтом к аппаратной функции, замечалось малейшее движение, каждое мгновение фиксировалось на карте сущности, ни единый шорох не оставался незамеченным.
Там, за нагромождением прозрачных запутанных коридоров, один в один повторяющих сложные изгибы головного мозга, все его борозды и извилины, тихо разговаривали двое, по очереди посматривая на висящее в невесомости существо.
- Я не думаю, коллега, что мы должны спешить с рекомендациями. Пока ещё ничего фатального не случилось, - нервно изгибая тонкие длинные пальцы, убеждал один. Второй держался намного спокойнее и казался даже несколько отстраненным.
- Мы не можем восстановить нормальное функционирование всех долей. Это врожденная патология. Я виню себя лишь в одном – нам нужно это было сделать с самого начала, не дожидаясь вступления Юстины в зрелость. Теперь, когда её фильера  сформирована, все гораздо сложнее. Она начала устранять хранителей. Это процесс, направленный на самоуничтожение. И он уже запущен.
- Но это же первый и единственный случай, известный нам. Мы не знаем, к чему это может привести. А если все не так страшно? 
Второй, прищурившись, словно не веря только что услышанному, посмотрел на оппонента:
- Это же целые миры, коллега! Миры, которые вместе со своим Богом сходят с ума!

ВАСИЛИСА: СЛЕД КОЛДУНА

               
                Не смотри на меня,               
                Когда я закрываю глаза.               
                Потому что тебя нет   
Из рукописи Василисы Селезневой:
 «С незапамятных времен считалось, что любое недомогание можно вылечить, вернув человека в атмосферу детства, в самые яркие моменты его жизни. Чем настойчивее была болезнь, тем глубже в прошлое погружался человек. Это помогало всегда. Почти не было случая, чтобы кто-то бывал в Доме прихода к радости второй раз. Все возвращались к нормальной жизни. Все, кроме неё, Тинки. Это было единственно известное хроническое заболевание на ЗеВСе – Земле всеобщего счастья. К Тинке все относились осторожно, особенно в сезон, когда широко расстилали над землей свои покровы синие туманы».

ГЛАВА ПЕРВАЯ.
Загородный автобус, фырча и хулигански бросаясь в заснеженную сказку клубами дыма, весело отчалил от остановки. Побежал вдаль по узкой белой дороге, петляя в просветах сосновых лап, густо сдобренных навалившим за ночь снегом, и через мгновение исчез из вида. На остановке, растерянно озираясь по сторонам, остались одинокие Лиска и Игнат.
- Это точно здесь? – Игнат, чуть выгнувшись назад, подтянул удобнее тяжелый рюкзак с объективами и фотоаппаратом. Лиска достала из кармана мятый обрывок бумажки, сосредоточенно посмотрела на прыгающие буквы уже который раз.
- Вроде, да. Нам нужно от остановки направо, в лес, там будет просека. По ней мы должны выйти к реке, прямо к подвесному мосту. Дачный поселок – на той стороне, его уже с берега будет видно.
- Тогда пошли, - Игнат, как боевой слон в своем плотном, тяжелом полушубке, двинулся в сторону леса. Лиска побежала за ним. Бежать было не очень комфортно – морозный воздух обжигал легкие при каждом вздохе, но она терпела и молчала, потому что, собственно, это была её идея. Уговорить Игната поехать с ней за город, к какому-то смутно знакомому её знакомой колдуну, чтобы сделать рождественский репортаж, наполненный чудесами и волшебством, было не так-то просто. Одна же Лиска ехать и не хотела, и опасалась, что не найдет этого волшебника по смутно продиктованному адресу, да и фотограф Игнат был не в пример лучше её. Пришлось пообещать этому шантажисту связать свитер с оленем, и «Чтобы морда у оленя была тупая-претупая», - выдвинул главное условие Игнат. Она состроила ему глазки и согласилась. Поэтому сейчас страдала молча. Игнат же, по её разумению, с удовольствием издевался над этой немой покорностью, пользуясь предоставленным ему случаем. Он топал впереди, заслоняя фронтальную видимость окружающего их мира. Шли долго, ей показалось, что вечность. Пейзаж был красив, но однообразен, хмур и морозен. Поэтому, когда они вышли на просторный для обозрения берег реки после глухого заснеженного сосняка, Лиска обрадовалась.
- Ну, вот и твой подвесной мост, - наконец-то обернулся к ней Игнат, и махнул рукой в сторону реки. Его брови и ресницы покрылись инеем, как у Деда Мороза. На шапку-ушанку тоже налетел снег, и теперь он полностью и гармонично вписывался в этот белый холодный день. Видимо, сама Лиска была не менее зимней, потому что он улыбнулся, наклонился к ней, стал стряхивать снег с пуховика.
- Пошли?
Что-то из глубины кармана кругло ударило её по бедру. Лиска сунула в карман руку и неожиданно для себя вытащила из него большой оранжевый апельсин. В тусклой пелене хмурого зимнего дня апельсин вспыхнул, как солнце. Лиска удивленно посмотрела на довольного Игната.
- Сюрприз, - нараспев произнес он и лучезарно улыбнулся. Наверное, подкинул, когда отряхивал её. Лиска выставила апельсин впереди на вытянутой руке и так, как за маленьким солнцем, они пошагали за ним по трепетному висячему мостику через замерзшую речку.
Дачу искали долго. И без того узкие улицы, петляющие между глухими заборами, были завалены сугробами, и судя по первозданной нетронутости и пушистости снега, здесь редко кто появлялся в последнее время. Только следы Лиски и Игната буровили этот белый и очень бугристый ковер. Искать дом по адресу на бумажке в этом абсолютно безлюдном поселке оказалось совсем бессмысленно. Номера домов виднелись на оградах дачных участков, но как-то очень нерегулярно, через пень-колоду, а самое главное, поражало полное отсутствие логики в этой нумерации. Поэтому, побродив некоторое время по этому лабиринту в поисках минотавра, они оба-двое обрадовались, когда увидели в низком небе поднимающийся дым. Где-то растопили печку. И Лиска с Игнатом бросились на этот рассеивающийся в морозной атмосфере зов человеческий.
Небольшая зимняя дачка Лискиной знакомой (она сама имела неосторожность рассказать, что разрешила выгнанному из деревни колдуну перезимовать на их даче) сразу же выделялась на фоне нетронутого снежного пространства наличием жизни. Снег, начиная от ограды, был вытоптан, ближе к избушке – вообще аккуратно расчищен. Из трубы валил дым, и было ещё что-то неуловимое, но явно говорящее о нажитости этого места. Это как если бы Баба-Яга сказала: «Чую, людским духом пахнет».
Только Игнат толкнул калитку, как на крыльце показалась невысокая, но стройная фигура. И Лиска, как ценительница прекрасного, сразу же залюбовалась этим явлением. Парень был хорош. То ли бурят, то ли шорец, с вытянутыми к вискам глазами, желтоватой, но чистой и здоровой кожей, алая яркая повязка вокруг смоляных кудрей спускается на лоб, держит этот волнистый водопад.
- Здравствуйте, - крикнула красавцу Лиска, - Мы, наверное, к вам. Извините, что без приглашения.
Он, ничуть не удивившись, приветственно махнул рукой и скрылся в доме. Лиска с Игнатом, изрядно подмороженные, бросились в приоткрытую дверь. Туда, где было тепло.
В избе было ещё и чисто. Пахло свежими дровами, принесенными с мороза, и почему-то свежеиспеченным хлебом. У Лиски рот тут же остро наполнился слюной, она посмотрела на Игната: его ноздри тоже как-то чересчур чувственно подрагивали. Она вспомнила, что торопясь на ранний автобус, позавтракать не успела.
- Раздевайтесь, проходите, - донесся приглушенный хриплый бас откуда-то из-за ситцевой занавески, отгораживающей, по всей видимости, гостевую часть избы от интимной. Лиска с удовольствием сняла ставший тут же тяжелым оттаявшим снегом пуховик, дотянулась до крючка у входной двери. На пуховик навалился тяжелый бушлат Игната. Он тут же прошел к круглому столу, стоящему посередине избы, устроил удобно рюкзак, стал доставать технику, протирать мягкими тряпочками моментально запотевшую оптику.
Лиска же оглядывалась, не торопясь. Оценила древность избы по большому крюку, изначально вделанному в потолок. Такие крюки встречались ей иногда в деревенских командировках, в старину на них подвешивали люльки для младенцев. В светлом углу Лиска заметила целый иконостас, причем, даже издалека чувствовалось, что иконы старинные, вовсе не новодел какой-то. Напротив же угол был завешан тряпкой, из-под которой сочилась густая темнота. На открытой части подоконника лежали древние же, пожелтевшие временем книги. Лиска подошла, любопытная, хотела полистать.
- Не стоит их трогать, - приглушенный бас раздался прямо у неё за спиной. Она испуганно повернулась, но парень улыбался бесхитростно и белозубо.
- Мне не жалко, просто тебе же хуже будет. Не надо трогать, - мягко повторил он.
И Лиска как-то сразу и определенно поняла, что, действительно, не надо ничего без спроса трогать.
- Вам Ольга Васильевна о нас должна была сказать, - почему-то робко произнесла она, пятясь к столу.
Парень кивнул.
- Я – Равиль.
- Василиса, - представилась Лиска, и махнула в сторону Игната, занятого своими фотоаппаратами. – А это Игнат. Мы бы хотели с вами поговорить о волшебстве всяком таком и, если разрешите, пофотографировать здесь. У вас прикольно, - не удержалась от эмоций.
Равиль засмеялся.
- Поговорить можно. Только снимать бесполезно. Все равно у вас ничего не получится. Ну, разве что….
Он обвел глазами горницу и кликнул:
- Ворог!
Откуда-то из-под печи степенно выкатился огромный, черный, очень пушистый кот. С видом очень занятого и напрасно оторванного от дел насущных трудяги, он обвел присутствующими огромными круглыми глазами. Несколько даже удивленно.
- Вот Ворога снимайте, - кивнул Равиль. -  Он точно получится.
Ворог выгнулся дугой, потянулся сладко и, подняв хвост трубой, демонстрируя полную индифферентность к происходящему, скрылся под печкой, ровно в том направлении, откуда так таинственно появился. Лиска словно заупрямившемуся ребенку начала ласково и доходчиво внушать Равилю:
- Нам для рождественского репортажа нужны ваши фотографии. Чтобы там, лес, сосны, снег и вы весь такой таинственный. А ещё я во время беседы диктофон включу, вы не против? Это для меня, чтобы потом ничего из ваших слов не перепутать.
- Да я вообще не против. Делайте, что хотите. Я же для вас говорю, чтобы зря не старались. Не сработает ваша техника здесь.
Лиска беспомощно посмотрела на Игната, он ей незаметно подмигнул: «Не боись, все у нас сработает». Вдруг в зависшей тишине раздался пронзительный свист, и Равиль снял с беленой печки чайник, кивнул за стол:
- Присаживайтесь. 

***
Во время разговора Лиска на всякий случай все время поглядывала на диктофон. Он был старенький, надежный, боевой товарищ (практически такой же, как Игнат), и ещё не подводил её, но кто знает.… Техника работала исправно, горела красная точка записи, и секунды, мелькая, сливались в минуты. А потом…. Потом Лиска забыла о диктофоне. Потому что в какой-то момент разговора вдруг почувствовала, что все, что начиналось как шоу, вдруг начинает приобретать  смысл даже какой-то зловещий.
Дело в том, что все экстрасенсы, колдуны и маги, которые периодически вваливались в её кабинет, желая признания и славы, на поверку оказывались просто шарлатанами или не совсем здоровыми людьми, которые, впрочем, искренне верили в свою исключительность. Лиску, страдающую от собственной интеллигентности,  «отправляли» в космос, утробу матери, параллельные миры, на другие планеты, но каждый раз без особого успеха. И когда она открывала глаза, и её с надеждой спрашивали: «Ну как?», Василисе было все труднее пожимать плечами и утешительно сообщать, что гипнозу она не поддается. Было стыдно и неловко. Так что, нахлебавшаяся неработающих чудес Лиска относилась к сверхвозможностям профессионально и цинично, готовая в любой момент к какой-нибудь дате (Хэллоуин, Рождество или Валентинов день) достать, как фокусник из шляпы, подходящую историю. Здесь же она профессиональным нутром ощутила что-то совсем иное. За гранью.
Плясали тени на стенах с неприхотливыми старыми обоями, потрескивал огонь в печке, в тусклом электрическом свете от голой лампочки без абажура глаза Равиля казались совсем черными, и ей было страшно смотреть в них, как в узкое ущелье, которое сдерживало поток густой тьмы. Он, откинувшись на спинку стула, неторопливо и как-то очень уж открыто и доверчиво  рассказывал. 
О том, что родителей не знает, его в младенчестве ещё отдали на воспитание бабке, а её, родовую шаманку, в деревне уважали и боялись, его потом, когда бабка умерла, тоже. Ненавидели, боялись, но приходили каждый раз, когда припекало. Таясь, огородами, оглядываясь по сторонам, чтобы никто не видел, но почти каждый житель деревни побывал у него. Людей без проблем не бывает.
- Я объяснял им, что не бывает ничего просто так, что если гниль из его судьбы уберу, мне её куда-нибудь девать нужно, значит, кто-то из соседей пострадает. И, знаете что? Все, до единого, были готовы свои болезни и неудачи спихнуть на кого-то другого. «Грех на душу возьмешь?» – спрашиваю. Отвечает: «Да». Кто-то сразу, не колеблясь. Кто-то задумается, уйдет, потом вернется. Но все равно «Да». Всегда. Чувствовал, что они меня ненавидят. Не потому даже боятся, что знаю и умею что-то им недоступное. А потому что в курсе темных сторон их собственных душ. Назначить виновного и устранить всегда легче, чем понять себя и покаяться. И когда в деревне падеж скота случился, коровы стали почти в каждом дворе погибать, я понял, что что-то грядет. Из воздуха напряжение выпил. Вышел на крыльцо, смотрю, со всей деревни народ собирается. И в сторону моего дома. Долго думать не стал, в лес кинулся. Рюкзачок у меня уже наготове стоял несколько дней, почитай как. Долго шел, пока на дачный этот поселок не вышел. Ходил кругами, осень уже была. А тут Ольга Васильевна во дворе хозяйством занимается. Ну, как занимается? Пытается. Я ей помог – и забор к зиме укрепил, крышу подлатал, дров натаскал и нарубил. Она меня покормила, разрешила на зиму в доме остаться. Дом теплый, печка есть.
- А с продуктами-то как? – Лиска кивнула на большой таз с пирогами, которые Равиль гостеприимно выставил на стол.
- С этим у меня проблем нет, - увел разговор в сторону колдун. – Тут мне всегда помогут.
Лиска подозрительно покосилась на пирожок, который она уже наполовину откусила. Пирожок был с чуть сладковатой капустой, и ничем особо магическим не отличался. Игнат, растворившийся в сумерках, как всегда он делал, когда они работали в паре на репортаже, не мешал Лиске, стал невидимкой, изредка проявляясь приглушенными вспышками фотоаппарата. Его мнение по поводу можно или нет угощаться чем-либо в доме у колдуна, Лиске было совершенно неизвестно.
- А почему, - спросила она, кивнув на темный занавешенный угол напротив иконостаса Святой Троицы, - туда нельзя?
- Там оборотная сторона. – Сузил до невозможности темные провалы глаз Равиль. – Троица наоборот.
- Как так? – не поняла Лиска.
- А вот так, - ответил колдун. – Глубины бытия не осмыслишь, не перескажешь.
Голос его, утонувший в глубинах бытия, поплыл в Лискиной голове до какой-то крайней точки. Казалось, когда он достигнет её, упрется, подтолкнет, то сдвинувшаяся точка покатится клубком-проводником, откроет дверь в неизвестное, и придет в Лискин обывательский разум что-то очень важное, что-то главное, основное. Вот ещё чуть-чуть. Ещё чуть-чуть.
- Когда ты заходишь за грань, не важно, с какой стороны, - плыл голос Равиля, - ты начинаешь серьезную игру по законам Библии. Там нет других правил. Ты либо на этой стороне, либо опять же на этой, только оборотной. Две чаши весов, чтобы удержать мир в равновесии. И на эти чаши кидают адептов. И с одной, и с другой стороны. Я с рождения был пожертвован на темный алтарь. И знаю, что меня ждет за гранью. По мукам мне дано и вознагражденье.
«Да какое же это вознагражденье?», - пронеслось в голове у Лиски, «когда тебя отовсюду гонять, и все ненавидят?».
Все это время она сидела с открытым ртом, ибо откровения эти были странны, непонятны, не вписывались в давно и лениво устоявшуюся картину мира. А колдун ей симпатичен. Жалко Лиске Равиля, как-то глубоко и безнадежно жалко. Это неправильно.
Она стряхнула с себя сонный морок, потянулась. Зацепила боковым зрением Игната. Он уже отложил фотоаппарат, слушал внимательно, тихо смотрел, не мигая, на колдуна. Растерянно как-то смотрел, словно вспоминал что-то.
- А какое-нибудь интересное чудо у вас случается? – Лиска старательно состроила из себя дурочку, чтобы прервать вязь слов и видений, уводящих из привычных реальностей. Равиль понял, усмехнулся.
- Например, когда я влюбляюсь, лампочки перегорают, - дотронулся до Лискиной руки своей, прохладной, и тут же с треском лопнула единственная тусклая лампочка под потолком. Лиска вздрогнула, Игнат одним прыжком оказался около неё, Равиль засмеялся – хрипло, утробно, словно филин заухал. Зажег свечу, что на столе стояла, комната наполнилась зыбкими тенями.
- Вы чай пейте, я сейчас, - сказал, и, сделав Игнату едва заметный знак рукой, направился к выходу. Игнат через секунду вышел за ним. Лиска, подождав приличное время, чтобы парни не заподозрили, что она поняла не случайность этого парного выхода, вскочила. Чуть приоткрыла дверь, стараясь, чтобы не скрипела. В проеме двери на неё тут же упали крупные, сочные звезды, она захлебнулась ощущением того, как низко они висели над порогом, чуть отражаясь далеким светом в бесконечности ночного неба. И голоса из этой звездной черноты звучали непривычно, загадочно, непонятно.
- Я вижу, ты знаешь, что должен делать? – продолжал разговор, начало которого Лиска пропустила, хриплый голос Равиля.
Игнат, наверное, кивнул молча, потому что его голоса Лиска не услышала, следом раздалось опять Равилево:
- Одно могу сказать, когда начнется, ко мне опять приезжай. Скажу, что делать. Нет, сейчас не могу. Рано ещё. Да, может, и обойдется, чего её и себя зря тревожить?
Игнат что-то сказал тихо и неразборчиво.
- Поверь, я знаю, что говорю, – ответил Равиль как-то очень твердо. – И имею на это право.
Послышался скрип шагов по снегу, и Лиска опять нырнула в избу, тщательно и осторожно притворив за собой дверь. Когда парни, нагибаясь по очереди под входной притолокой,  вошли, она, как ни в чем не бывало, скромно разглядывала край льняной вышитой скатерти, задумчиво опустив губы в чашку с уже остывшим чаем.
Потом уже не говорили ни о чем таком странном и пугающем. Уже никому не хотелось. Словно по щелчку колдун переменил настроение в компании. Стало довольно расслабленно, интервью само собой перешло в дружескую тусовку. Слушали Гребенщикова, у колдуна оказалась неплохая коллекция «Аквариума», и «Битлз». Спорили о стихах Бродского. Провожаться пошли уже, как старые, добрые знакомые. Равиль топал впереди по темной заснеженной просеке с фонариком, от мягкого света которого было уютно даже в ночном лесу. На остановке, смеясь о чем-то, как уже закадычные друзья, дождались дымящегося, как Змей-Горыныч, но все так же веселого автобуса.
- Василиса! – кликнул Равиль, когда она уже почти совсем исчезла в клубах дыма. Лиска обернулась. Он заскочил следом за ней на подножку, торопливо и как-то отчаянно ткнулся губами в её губы, и тут же спрыгнул обратно на снег. Автобус презрительно фыркнул, дернулся, рванул с места без разбега. Лиска, не удержавшись на ногах, упала на колени сидящей впереди большой доброй тетушке. Тетушка улыбнулась, Лиска принялась горячо извиняться. Но вдруг по изменившемуся лицу попутчицы она поняла: что-то не так. Непроизвольно приложив ладонь к лицу, она увидела на ней кровь.
Совершенно непонятно почему, кровь пошла носом. Вдалеке поплыли испуганные глаза Игната, и Лиска, наверное, на секунду потеряла сознание.
Этот жест – легкое касание ладонью под носом – появился у Лиски именно с того момента. Кровь останавливали сначала всем автобусом, со всех сторон пассажиры тянули Игнату носовые платки, бумажные полотенца, салфетки. Все это, моментально становившееся набухшим и красным, аккуратный Игнат кидал в быстро наполнявшийся пакет, держал запрокинутую Лискину голову, стараясь, чтобы она не испачкала кровью сидение.  Потом он прикладывал ей к переносице холодный снег прямо на привокзальной площади. Снег быстро таял, стекал по её лицу серыми разводами, Лиска не сопротивлялась, только смотрела на Игната испуганными, широко раскрытыми глазами. В электричке стало чуть легче, а ближе к городу Лиске вообще удалось как-то задремать, проснулась, когда Игнат ласково провел по щеке:
- Приехали, засоня.
Кровь носом идти перестала так же внезапно, как начала, как только они сели в такси. Успокоенный Игнат уложил Лиску в постель, чмокнул в лоб, и исчез. Дома было привычно и спокойно. Только всю ночь немного подташнивало и кружилась голова. Поэтому на работу Лиска проспала.

***
В напряженной мыслительной тишине внезапный зов телефона физически отшвырнул Лиску к сидению, прижал к спинке стула. Она непроизвольно коснулась ладонью над губой.
- Василис, - раздался виноватый голос Игната в телефоне, - ты извини, но у меня что-то с камерой случилось. Снимки не получились. Совсем. В смысле, их просто нет. Наверное, стер нечаянно. Один только кадр остался. С черным наглым котом. Но улыбается прямо в объектив, представляешь? Ну, прости. Хочешь, кота тебе скину? Пригодится…..
Лиска чертыхнулась и дала отбой. Опять включила диктофон, пытаясь из двухчасового разговора выловить хоть три минуты чего-то существенного. Старый проверенный боевой товарищ, поднатужившись, выдал очередную порцию невнятного потустороннего бормотания сквозь треск и хрипы. Лиска почувствовала себя на спиритическом сеансе, словно неумелые оккультисты вызвали всех подряд, кого нужно и ненужно, и теперь все эти многочисленные духи пытаются разом что-то ей поведать.
Несколько раз она пыталась написать что-то по памяти, но умные слова ложились во фразы глупо и наивно. Глубины не было. Волшебство предрождественской ночи ушло. На экране монитора получалась только банальность. Лиска в который раз выделила все и стерла. Непроизвольно провела ладонью под носом. Крови не было. Она походила по маленькому редакционному кабинету, посчитала шаги. Десять и ещё полшажочка в одну сторону, одиннадцать в другую. Почему-то к двери шагов всегда получалось меньше, чем от неё к окну. Все было, как обычно, за исключением тревожного чувства, что что-то раз и навсегда изменилось. Лиска, прогоняя это ощущение, показала язык монитору, и опять включила диктофон.
- Мяууу, - вдруг издевательски заорал он, и опять ушел в треск и межгалактические помехи.