- Зачем выбрасывать такую красоту? Я не могу, не могу… Столько работы, кусок души. Да, разве сравнится- снег настоящий и ненастоящий?! Нет, не могу, не могу…
Иван бродил по комнатам, выполняя ежедневную работу. Так же аккуратно, как всегда, однако чувствовалась чудаковатая спешность в движениях, отчего жесты сбивались с такта. Губы шептали, шептали, изредка вырывались и заметные фразы. Спокойный и порядочный Иван уговаривал целый мир, хозяина дома и самого себя.
Картину он не выбросил, нет. Посуетившись, поставил ее за жуткую статую, упирающуюся в угол коридора. Смущенно запланировал- когда хозяин уедет в корпорацию, можно будет перенести ее в свою комнату.
Внезапно что-то словно взорвалось в коридоре. Иван обомлел на мгновения, после чего бросился туда, цепляясь за углы и косяки.
Сергей стоял у той самой статуи, имевшей статус тайника в последние пару часов. Вернее, то, что осталось от этой статуи. Каменный осколки укрывали пол, голова же откатилась в сторону, осмысленным взглядом погибшего солдата теперь впившись в фигуру подбежавшего Ивана. Сергей же удивленно глядел на картину, обнажившуюся открыто, под идеальным освещением, будто в музее.
- Что это?- не отрывая взгляда, спросил он.
Иван так растерялся, что попытался даже оглянуться в поисках кого-то еще, кто бы мог ответить.
- Я, я… Сейчас уберу. Не успел…- засуетился он после паузы.
- Не нужно,- остановил его Сергей, подхватив картину, двинулся обратно в мастерскую.
Это походило на мазохизм. Чем больше Сергей всматривался в проклятую картину, тем шире что-то распахивалось там, внутри. Распахивалось то, что баррикадами, замками и подручными средствами закрывалось не только от окружающих, но и от самого себя. Уже давно из того подземелья не доносилось ни звука. Однако вот сейчас оно проснулось, заслышав лязг сорванных оков, заскрежетало, заскребло. И осязаемым стал этот полет паутины, сорвавшийся плотным куском под веяньем тяжелого дыхания, вырывающегося через щели. Это нечто живо. По- прежнему живо. И припало сейчас всем существом к двери в ожидании новых эмоций. Ему осталось только победно завыть, вырвавшись подобно голодному зверю.
Присев рядом с картиной, Сергей громко произнес ряд цифр. Из угла комнаты появилась женская фигура в легком платье. Она подошла ближе, улыбнулась. Эта улыбка всегда вызывало некое смущение. Или, скорее, волнение особо крепкого настоя, потому как только перед ней одной чувствовалась прежняя, как и в детстве, беззащитность.
- Милый, ты в порядке? Мне снился сон…
- Мама, я же говорил, сны- от мозга. Он развлекает картинками, пока чистится. И только.
- Да, я помню, что ты в них не веришь.
- Мама, я хотел спросить… Помнишь тот день, когда я забежал в антикварную лавку?
- Да, конечно.
- Помнишь ту девчонку, которая там рисовала?
- Да, помню.
- Я встретил ее недавно. Она вошла в дом, а я это допустил.
- Милый,даже если пустое... Позволь этот сон рассказать в ответ на твои вопросы.
- Ты уже ответила, мама.
- Ты не только хотел знать, помню ли я.
Мать сделала паузу, снова с ласковой улыбкой посмотрев на сына. Это было абсолютно логично, однако ее фразы были неприятны. Темы о здоровье, или даже такие вот приближенные к ним, давно перешла в раздел неприкасаемых. Сергей чувствовал себя сносно, никаких физических осложнений не наблюдалось давно, а потому вздохи и беспокойства не озвучивались. Это означало бы слабость. Но он такой, как все, и это на вербальном уровне приняли и усвоили все, как закон.
- Ладно, расскажи,- Сергей нахмурился, снова уперся взглядом в картину.
- Я буду кратка. Тебя, наверное, ждут дела… Мне снился ключ. Большой, желтый, привлекательный. Ты поднял его на дороге. Знаешь, ты был таким счастливым... Сон настолько приятный, что я под впечатлением весь день. Все же подумай об этом.
- Согласен, красивая картинка. Уже время, собираюсь в корпорацию. Заеду на днях. Мама, как ты себя чувствуешь?
- Все хорошо, милый. Я постараюсь жить долго, хотя и устала.
- Я не для этого спросил.
- Ты забываешь, что я чувствую тебя даже лучше, чем себя. Мы- единый организм, сынок, и он не исчезнет даже после смерти. Я буду рядом всегда.
- Хватит! Мама, я просил!Все. Все, пока… Я заеду.
- Пока, сынок.
Раздражение захлестнуло отвратительной дрожью в теле. Фигура матери исчезла, растворилась. И с этой тишиной, пришедшей в комнату, просочилась и легкая паника. Он умрет, обязательно умрет вместе с ней. Эту слабость невозможно пересилить. Он не переживет, если эта улыбка, делающая ребенком, канет в бесконечность, куда пути нет живым. Один выход- продлить, продлить… Черт возьми, обнаружить возможность долгой- долгой- долгой жизни!
Растерянный взгляд снова упал на картину. Краски, словно клубы бесконечности, слились в панораму космоса, зовущего внутрь, глубоко. На этом фоне белоснежная планета в самом центре полотна выглядит осязаемо холодной. Ослепительно снежной. Она зачаровывает чистотой. Поток солнечного света ударяется в правую сторону, вздымаясь яркой пеной над поверхностью. А эти фигуры сотворенных Сергеем изваяний, которые художница рассыпала по планете, оживают и оживают. Но не сразу. Спустя время, когда взгляд, направленный на них, становится отрешенным, как- будто даже знакомым, своим. Сначала его принимают, и лишь затем картинка оживает. Как она успела их запомнить с такой точностью? Стоп. А эта фигура… Но ведь она не могла ее видеть? Сергей с удивлением переводил и переводил взгляд то на не законченную скульптуру, стоящую в углу мастерской, то на картину, где идентичная фигура была изображена у самого потока солнца. Казалось, она зачарованно глядит на вздымающуюся пену. В углу полотна едва заметная подпись зависла в космическом пространстве. " МариА". А где-то внутри проснувшееся нечто стало тихонько подвывать, просясь на волю.
Продолжение следует. http://www.proza.ru/2016/03/21/479