- А то еще был случай, – Семеныч хлопнул себя по бокам и, отирая ладони о видавшую виды полосатую флотскую майку, поднял глаза к небу, будто припоминая подробности начинающейся истории. Слушатели постоянные, похоже, уже привыкшее к подобному вступлению, - подзатихли, обратя все взоры на рассказчика, и тем заинтриговали новых, - случайных, вышедших тихим вечером на палубу полюбоваться очередным тропическим закатом. Даже судовая собака Динка и та - поставила уши и поворотила умную морду в сторону Семеныча.
Убедившись во всеобщем внимании, боцман продолжал: – Да, случай вышел, уже лет шесть-семь тому, проводили тогда ученые ваши очень серьезный эксперимент середь Тихого океана. –
На слове «ваши» Семеныч сделал особый акцент и выразительно кивнул в сторону новоявленных слушателей, только что примкнувших к публике из экипажа, как бы подчеркивая несомненную причастность членов очередной экспедиции к видным ваятелям научной мысли. Те радостно заулыбались, не предчувствуя лукавого боцманского подвоха.
– Тогда еще академик ваш - подводный звуковой канал открыл, – Снова кивнул рассказчик в ту же сторону и затем, обернувшись к своим, из экипажа, пояснил: – Это такой особенный слой в воде океанской, сверху - теплая вода, снизу - холодная, меж ними – канал. Захватит он звуковую волну - деваться ей некуда, - и бежит она тыщи километров, как в трубе. –
Теперь уже кивали и улыбались моряки, - звук в трубе, все понятно, - что ж тут непонятного. Экипаж всегда снисходительно относился к представителям науки на судне, - почти что как к блаженным. Или как к людям не от мира сего, которые подчас простые вещи сами себе долго доказывают и все никак не доказать не могут. Образование-то - да, у ученых этих, конечно есть, - формулы они вон какие крючковатые пишут, а вот мудрости и смекалки житейской – не всегда хватает. Ну, а экипаж-то этим завсегда отличался и готов был помочь экспедиционной науке, если что.
А боцман Семеныч, тем временем, уже интриговал улыбающуюся публику дальше:
– Так вот, кое-кто из этих ваших ученых, не посоветовавшись с академиком, решил на натуре проверить – как же далеко звук в этом океанском канале распространяется? Задумались эти, с позволения сказать - ученые, бровки насупили, лобики нахмурили, - и вот тебе на, - якорную цепь мне на канифас, - придумали! И придумали они в середине океана взорвать бомбу, звук от нее в канале, как в трубе - добежит до берега, скажем Америки, отразится и побежит обратно. И если бомба будет достаточно громкая, так можно будет услышать эхо взрыва от целого континента! Это ж мировое открытие будет, тут и до Нобелевки недалеко! Закружились, в общем, некоторые ученые головы и эксперимент решено было провести по полной программе. А эксперимент в океане, соображай, - это тебе не чай с сухарями кушать, - это ж судно целое снарядить надо, моряков сколь надо от семей оторвать на многие месяцы, да и научников тож. Всех на пароход посади, корми их, пои, вези до места, а то еще и обратно потом! Но так ли, эдак ли, - перетакивать не стали, а отправили все ж в море экспедицию.
И вот, вышло наше, в чем-то научное и где-то исследовательское, судно на средину Великого Тихого океана, грохнули мы глубинную бомбу огромадной силищи и стали ждать эха. Ну а эхо, понятно, громким не будет, потому объявлен был на судне режим тишины. Строгой при том тишины, ни гу-гу, в мягких тапках и на цыпочках все ходим. –
Боцман поднял заскорузлый палец к губам и на секунду замолчал, как бы демонстрируя наглядно этот строгий режим. Моряки, не переставая лукаво улыбаться и переглядываться, все явственней выражали свою поддержку боцману в его особых научных познаниях. Научная общественность в задних рядах тоже продолжала улыбаться, но скорее снисходительно, заведомо прощая полосатому Семенычу его некоторую недообразованность.
Закат, тем временем, уже догорел. Быстро, как это бывает в тропических широтах, стемнело, и на судне, как бы в подтверждение, возможно и без того вполне правдивой истории, действительно было тихо. Только волна пошлепывала легонько по наветренному левому борту, и неторопливо кланялось, влево и вправо, влево и вправо, - неоглядное звездное небо, щедро украсившее ночной мир своими алмазными россыпями и перерезанное яркой лентой Млечного Пути. А спокойный океан своей величавой мощью уравновешивал бездонность черного небосвода, внушая уважение и трепет каждому взглянувшему на него в эту минуту.
Но люди, помногу лет отдавшие морю, давно уже не замечали этой красоты, этого каждодневного чуда, даруемого Господом. Нынче вечером на юте царил в несвежей майке Семеныч и имел при том у публики несомненный успех.
– Так, вот, – Продолжил боцман, – Ходим мы на цыпочках, чихнуть-кашлянуть не смеем, да и говорим промеж себя вполголоса. А сказать-то как раз было чего. И не только сказать, а и выразиться хотелось как следует! Ну, сам посуди - динамо-машина не работает, свет от аккумуляторов только аварийный, резервное электропитание – всё для аппаратуры научно-акустической подано. А команде – привет! Камбуз стоит. Воды в кране - даже забортной нет. Ни чаю не попьешь, ни руки не помоешь. Да что там чаю, - в гальюн по-человечески и то не сходишь! –
Полосатый боцман с укоризной потряс головой, слегка покосившись в сторону научной общественности, все еще находящейся в счастливом неведении.
– Сидим так в потемках час, другой, третий. Ждем. Четвертый. Опять ждем. Пятый пошел. Вызывает тогда меня капитан, - так, мол, и так, - выручай Семеныч науку советскую, ты как боцман, на судне - главный, и должен, значит, эхо от Америки научным исследователям океана обеспечить, - а то ведь морякам нашим без капли воды в кранах - дюже скучно.
Ну что делать - надо, так надо. Капитан просит - Семеныч сделает, ясный горизонт! Но сперва пошел Семеныч к ученым, - объяснить им, - что, где и к чему. Объяснить им: где - море, а где - моряки, где - наука, а где - Америка, и куда надо засунуть этим вашим ученым это самое эхо вместе с режимом тишины! –
Боцман явно подходил к кульминации своего рассказа и о себе, как о главном герое повествования заговорил в третьем лице. Задние ряды в это время, обнаружив неожиданный поворот в сюжете, начали проявлять некоторое беспокойство и озабоченность за авторитет коллег по научной работе. Но Семеныча было уже не остановить.
– А начальницей экспедиции у них тогда была вредная такая баба, турачка несмазанная, лебедкина дочь, как ее бишь? Борисовна! Да-да, - она самая! –
Кто-то из слушателей подсказал имя малопривлекательного персонажа боцманской истории с такой готовностью, что возникало серьезное подозрение о многократных репетициях нынешней вечерней байки.
– Захожу я это к ней, к Борисовне, подкатываю со всей нашей вежливостью, улыбаюсь во все усы и рассказываю о небывалом трудовом героизме всего нашего экипажа, в условиях почти что полных потемок. И особенно машинного отделения, где мотористы от скуки уже соляркой умываются. А она – ни в какую, - придется, дескать, еще потерпеть час-другой-третий, покуда звук не добежит от Америки, а еще от Австралии, а потом еще и от Антарктиды может подойти. –
Здесь боцман закатил глаза и развел руками так широко и с такой выразительностью, что первые ряды, уже давно хихикавшие, разразились дружным гоготанием, поддержав тем самым обнажившуюся, наконец, идею о бестолковости некоторых научных руководителей. Задние ряды беспокойно переглядывались, но все же не расходились в ожидании скорой развязки.
– Ну что было этим ученым еще объяснять? Ведь им эксперимент обязательно успехом закончить надо. Очередной большой победой советской науки над здравым смыслом! Пришлось вашему Семенычу самому принимать меры к наведению должного порядка в современной гидроакустике. Ведь кто-то же должен! Вот и пошел Семеныч к мотористам, целый день не умыватым, и взял у них самую, что ни на есть, огромадную кувалду. Поплевал Семеныч сам себе на мозолистые руки, - вот на эти самые, - не подведут, родные, - ой, не подведут … –
Боцман, сделав паузу, беззастенчиво выставил напоказ действительно натруженные, отнюдь не музыкального вида ладони и, не теряя темпа, продолжил:
– Эхо вам подавай? Сейчас Семеныч сделает вам ЭХО! Нобелевская премия Борисовне обеспечена! Ну-ка, вот вам - от Америки! И - по шпангоуту кувалдой, со всей военно-морской дури, - как дам! БУ-УММ! И по всему пароходу, с его режимом строгой тишины, - аж дрожь мелкая пошла! Приборы акустические, - все как есть зашкалило! Пробки перегорели! Начальница со стула слетела! Заместитель у нее был – заикался еще малость, так больше с тех пор и не заикается! А Семеныч свое дело знает! А теперь - от Австралии! И снова по шпангоуту – БУ-БУММ! Аж труба закачалась, хоть она у нас и декоративная! Антенны аж у радистов завибрировали и передали в эфир «Последние известия» позапрошлого года! Кран-балка по правому борту от удивления аж прогнулась – так до сих пор и не выпрямили! Ну, а Семеныч им еще и от Антарктиды тоже - БУММ! Но уже – полегче, все же континент далекий и мало исследованный! –
Боцман с упоением размахивал воображаемой кувалдой и наслаждался произведенным впечатлением. Публика была в полном восторге. В первых рядах моряки корчились в судорогах смеха и даже валились с лавок на палубу. Динка лаяла и прихватывала особо разошедшихся за лодыжки. И даже луна, незаметно взошедшая над горизонтом, казалось, не была сегодня грустна, а разделила общее веселье малой толикой едва заметной улыбки, рассыпавшейся по морю веселой, манящей вдаль дорожкой. Да что луна, - задние зрители, забыв про свою научную солидарность, и те - веселились от души на этом неожиданном вечернем представлении. Хотя свой закат они и прозевали.
* * *
Потом, ближе к концу рейса, я подошел к боцману:
– Семеныч, а почему ж твоя команда смеялась, как резаная, - ведь наверняка они в десятый раз слушали эту историю?
– Чудак! Они-то слушали это в десятый раз, а вы-то, новенькие, – в первый! В этом весь и цимус! А ты думал - они надо мной смеются? Ха-ха! –
И довольный Семеныч заспешил по своим делам.
А на прощание он подарил мне полосатую сине-белую майку. Новую.