Памяти прабабушки,
деда и других ветеранов Великой Отечественной,
тем, кто пережил её ужасы, будучи ребёнком,
матери и всем тем, на чью долю досталось
голодное послевоенное детство
Посвящение
Сегодня – 21 июня. Тьфу, уже на самом деле – 22–е, два часа ночи. В доме все спят, кроме меня. Но на окне сейчас я зажгу свечу, постою немного молча, тихо прочитаю молитву. О всех, кто не вернулся с ТОЙ войны, о всех кто был убит, кто умер от голода и холода, о всех, кто выжил тогда, но кого уже с нами нет ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС. Ныне если мы слышим что-то похожее на выстрелы, то это – просто праздничный фейерверк, и ничто другое. А если ночное небо прорезают яркие вспышки, и молчание ночи разрывает глухой грохот – то это просто летняя гроза. И хотя многие годы с ТОЙ войны миновали, и не одно поколение выросло, мы всё же не можем быть в этом хрупком мире уверенными до конца... По разным причинам.
Свеча на окне в ночи горит как символ надежды. Жизнь продолжается. Пусть завтра все будут живы.
Глава первая.
На речном трамвайчике.
Ясным июньским вечером, когда нет возможности уехать за город, нет ничего лучше, чем сесть на речной трамвайчик "Москва" в направлении Киевского вокзала и наслаждаться видами вокруг, особенно зеленью Нескучного Сада и Воробьёвых гор, которые в советские времена, в угаре почитания вождей к месту и не к месту, называли Ленинскими. Так поступают многие москвичи в наши дни. Так было и в тот далёкий июньский день 1961-го года.
На баке "Москвы-11" сидело двое интеллигентного вида мужчин, на вид тридцати–тридцати пяти лет. Один чуть постарше, другой чуть моложе. На верхней и нижней палубах развлекались люди, и на этих двоих никто не обращал внимания. Тот, что постарше, был одет в тёмно-серый, тщательно выглаженный без единого пятнышка костюм, бледно-голубую, столь же чистую и тщательно выглаженную рубашку, строгий неброский галстук и лёгкие, но полностью закрытые кожаные ботинки с заострёнными носами, начищенные до блеска. При нём был объёмный кожаный портфель, явно не из дешёвых. Стрижка его была элегантной, но строгой и простой, лицо гладко выбрито. Держался он не франтовато и надменно и тем более не грубовато-фамильярно, а культурно, но настолько обычно, что, если не присматриваться, то и внимания не обратишь.
Чуть больше привлекал внимание его спутник. Будучи на пару лет моложе, он держался значительно менее уверенно. Такой же идеально аккуратный, но в этой аккуратности было всё немного чересчур: чересчур аккуратный, чересчур начищенный и наглаженный, чересчур прилизанный, без портфеля, зато с крупным перстнем–печаткой на среднем пальце с причудливым тонким рельефным с чернью узором. Для столь молодого человека подобный перстень выглядел излишне франтовато, но парень был скорее застенчив, чем высокомерен, да и чувствовал себя в своём гладко выутюженном костюме как-то не в своей тарелке.
Оба сели на речной трамвайчик у Новоспасского моста, и теперь он, размеренно работая машинами, неторопливо держал курс вверх по течению.
– Олег Дмитриевич, – обратился молодой человек с перстнем явно как младший к старшему, несмотря на незначительную разницу в возрасте, – рабочий день уже закончился, но когда Вы предложили мне прогуляться, мне сразу стало понятно, что отказ был бы, по меньшей мере, неуместен.
Олег Дмитриевич усмехнулся.
– Что, Савелий Юлианович, тьфу, язык сломаешь, прошу прощения, боишься, что жена дома пилить будет, что дети отца заждались?
– Да нет, она у меня вообще к этому не склонна, да и на работе сегодня по второй смене, будет поздно. После прогулки с Вами я вернусь в "контору" – так Вы обычно называете это место? Я в столовой заказал ужин на двоих на вынос, а то ведь она с ног валиться будет, я её знаю, – он нежно улыбнулся. – Мы с Марьяшей два года как поженились, детей покуда нет, мой отец и её родители живут в деревне, мы к ним на выходных отправимся, навестить, так что дома меня никто не ждёт, торопиться некуда. Если честно, я хотел остаться с бумагами посидеть, пока они грозят раздавить меня своей тяжестью.
– Марьяша? – переспросил Олег Дмитриевич, – А как её полное имя, если не секрет? Мария или Марина? Что-то больно много в последнее время Марин развелось.
– Мариамна, – с улыбкой поправил Савелий Юлианович.
Олег Дмитриевич тихонько фыркнул.
– Боже, ну и имена у Вас... – пробормотал он себе под нос и полез в свой портфель.
– И всё же, прошу прощения, если можно, Олег Дмитриевич, могу ли спросить, почему мы здесь?
– А потому, – отозвался старший спутник, расстилая на скамейке газету и раскладывая на ней всякую снедь, прихваченную из столовой вместе с купленными в особом месте двумя бутылками хорошего пива, какого в обычном магазине не купишь, – потому, мой друг, что я хочу больше о тебе узнать, коль скоро нам работать вместе. Мне тебя начальство расписало как эдакого уникума, каких не бывает, но пока что я вижу лишь хорошо воспитанного человека моих лет, скромного провинциала, которого здешние реалии пока ещё несколько сковывают, точно тесная обувь. Зато перстень твой явно бросается в глаза. Он недешёвый, с первого взгляда видно. Такие обычно носят маститые дипломаты и большие начальники. Кто ты, Савелий Юлианович?
Его собеседник, явно расстроенный, прикрыл ладонью перстень.
– Я же специально ездил на Урал, замучил одного из лучших мастеров, чтобы сделал перстень не бросающимся в глаза. Мне без него нельзя, но, – в надежде он поднял глаза на своего старшего коллегу, – это же всё–таки лучше, чем тот, который мне достался от прадеда? – из кармана пиджака он достал другой перстень, очень крупный, замысловатый, с крупным самоцветом посередине, украшенный ещё более причудливо. Перстень был явно очень старинный, мужской, но сейчас обычно такие носили эксцентричные дамы. Олег Дмитриевич был явно заинтригован.
– Парень, – рассмеялся он, – явно стараясь скрыть своё удивление, – зачем тебе вообще эти стиляжьи побрякушки? Ты – серьёзный человек, офицер, работаешь в серьёзной конторе. Зачем тебе вообще перстень, что этот, что прадедов? Храни их дома в сейфе, целее будут, да надевай по особым случаям. По мне, так мужчине вообще незачем носить украшения, кроме обручального кольца.
– Вы правы, Олег Дмитриевич, и не правы одновременно. Это – не просто украшение. Это – и оружие, и рабочий инструмент, и много чего ещё. Вы ведь носите при себе и табельный пистолет, и зажигалку, и пилочку для ногтей, – я заметил, – и еду с выпивкой в портфеле.
– И как же ты собираешься драться или прикуривать перстнем? – Олег Дмитриевич был окончательно сбит с толку, но виду не подал, – и вообще, переходи на ты, уже пора, сейчас будем пить пиво, а в запасе есть ещё кое-что покрепче. Армянский коньяк. Самый лучший, с хорошей выдержкой.
– Извините, я не могу "на ты". Воспитание. Я и родителей, и жену привык на "вы" называть. Олег Дмитриевич, что Вы собирались потом сделать с этой газетой? Она вам нужна? – спросил Савелий Юлианович, решив, вероятно, сменить тему. Его собеседник насторожился, это было не принято. Неужели этот парень с честным взглядом окажется на проверку скользким типом, от которого можно ожидать чего угодно? Ну и удружило начальство. Но вслух небрежно бросил:
– Да нет, выброшу потом. А что?
– Тогда, если позволите... нас никто не видит?
– Да вроде нет, все заняты собой. Ты что, поджечь её решил? Пожар устроишь, да и пригодится она нам заместо скатерти, стой, тебе говорю, – вскричал он, увидев, как его спутник направил печатку перстня на газету, и только юморные нотки в его слегка резковатом голосе выдавали то, что на самом деле он скорее шутил, чем был реально обеспокоен. Таких так просто на испуг не возьмёшь. В это время перстень на посторонний взгляд слегка расплылся, словно желая изменить очертания. Если бы не выучка, наш контрразведчик мог бы подумать, что у него галлюцинации, но никакого влияния на себя он не заметил, как и ухудшения самочувствия. И, по своей профессиональной привычке, он стал просто наблюдать.
Вместо того чтобы загореться, газета выскользнула из-под снеди, что на ней стояла, не устроив, однако, никакого беспорядка, поднялась в воздух и... в мгновение ока обернулась маленьким складным деревянным столиком с шахматной доской на столешнице. Он был невелик размером и, если его сложить, мог бы аккуратно поместиться в опустевший портфель. Олег Дмитриевич, видавший виды офицер, мог только молча, с некоторым недоверием смотреть, как вощёная бумага, в которую были завёрнуты салаты, бутерброды, вобла и прочие закуски, превращается в картонные вазочки и тарелочки с теми же самыми салатами, бутербродами, воблой и прочими вкусностями. Он потрогал столик, постучал по нему, попытался пнуть ногой. Деревянный складной столик был донельзя реален и не думал испаряться или рассыпаться, как и вся эта одноразовая посуда вместе с едой. Остались только две бутылки с пивом. Савелий Юлианович взял в руки одну из них и посмотрел на свет. Бутылка была сделана из зелёного прозрачного стекла глубокого зелёного оттенка, без единого пузырька.
– Как странно, – вдруг проговорил он, словно не замечая действий своего собеседника, – как странно люди умудряются такому великолепному материалу, как это зелёное стекло, придать такую убогую форму пивной бутылки с жестяной крышкой. Неужели нельзя было сделать хотя бы так...
Снова перстень как будто расплылся, и бутылка превратилась в большую пивную кружку из того же самого зелёного стекла, с узорами и тончайшей жестяной крышечкой сверху.
– Но всё же, – продолжил он, – на мой вкус неисправимого эстета и сибарита, я бы сделал вот так, – в это мгновение весь металл от крышки оказался в толще стекла в виде тончайшей нити, образующей сложный узор. Среди глубокого зелёного фона появились вкрапления других цветов, ярких, радостных, чистых, а посередине одной из боковин появился рельеф в виде оленя. Ещё миг, и вторая бутылка превратилось в точно такую же кружку. Самым удивительным было то, что пиво как было внутри бутылок, так и оказалось внутри кружек, заполняя их почти до краёв, и никакой пены! "Москва-11" проходил мимо Кремля, но вместо того, чтобы любоваться его архитектурой, майор Кашин только и мог, что наблюдать за тем, что происходило на его глазах, не отрываясь. Он взял в руки кружку и постучал по ней пальцем. Кружка тоже была полностью реальна. Потом сделал маленький глоток пива. Это было в точности то самое пиво, которое он покупал в спецмагазине. Вот ведь влетело бы этому деятелю, если бы он пиво испоганил! Вслух же он выразил искреннее восхищение.
– Ну, ты даёшь! И впрямь уникум! Так вот, что начальство имело в виду, когда наводило всю эту тень на плетень! – воскликнул Олег Дмитриевич, – и даже пиво не загубил! Вот, я тебе, если бы загубил! Такого пива просто так в ларьке не купишь! Высший класс! Бальзам богов, а не пиво! Лучше всякой амброзии!
– Ну, – Савелий Юлианович снова казался смущённым и несколько растерянным, – Вы хотели узнать, на что я способен, и я решил это показать наглядно, одновременно сделав что-то приятное, чем Вы будете потом долго пользоваться и вспоминать добром этот день. Подождите, вот сейчас поужинаем, и я все эти тарелки в шахматные фигуры или в шашки, и будет у Вас набор, – он был явно доволен своей работой.
– Ох, я просто обязан выпить. Ты со мной или как?
После первого глотка Олег Дмитриевич развернул складную вилку. Вторая в свёрнутом состоянии лежала на столике.
– Савелий, ты – чёрт, кого хочешь с ума сведёшь, ты знаешь, что за всей этой фантасмагорией я едва не забыл достать вилки из портфеля? Во конфуз был бы, – судя по тону, он снова шутил, – хорошее пиво – ничто без хорошей еды.
Подражая старшему коллеге, Савелий Юлианович раскрыл складную вилку и принялся за оливье. Оно было действительно, как, впрочем, и пиво, невероятно вкусным. Какое-то время мужчины ели в молчании, потом Савелий Юлианович задумчиво проговорил:
– Никак не пойму... ну, кружки, которые я сделал, в конце концов, на производстве явно не повторить, но ту, которую я сделал вначале, судя по тому, что я читал – не проблема. Никак не пойму, зачем делать такие убогие по форме бутылки, когда можно так же легко получить достаточно изящную по форме кружку, закрыть её той же крышкой, я видел такие на банках с маринованными огурцами. Люди бы не только пиво пили, но и наслаждались тем, из чего пьют. Кто знает, может быть, и спивались бы меньше. Ведь пьянство – это не только и даже не столько хмель, сколько состояние души. Я читал, что когда-то эти бутылки было страшно сложно изготовить, они были на вес золота, и люди гробили своё здоровье на их изготовлении, какие уж тут кружки, то теперь-то совсем другие времена. Уж можно бы и о красоте подумать, машины ж делают, им не больно.
Олег Дмитриевич уже, как видно, отошёл от изумления, и к нему вернулось его обычное для спокойной обстановки добродушно–весёлое настроение.
– Потерпи, рационализатор, – рассмеялся он, – сработаемся – познакомлю тебя с директором одного завода, подаришь ему такой презент, глядишь, может, что и получится. Успех не гарантирую, всё это – страшная волокита, но попытка – не пытка. Ты мне лучше вот что скажи, что этот твой перстень умеет делать в крутых ситуациях?
Пришёл черёд рассмеяться его собеседнику.
– Сам по себе перстень – ничего, хотя по конструкции от обычного перстня он отличается как та штука, в которой Гагарин летал в космос, от обычной пули. Видите, я в курсе того, что в мире происходит. Да, в ваших руках это – просто перстень и ничего больше, всё дело в том, что я – волшебник.
Старший коллега приподнял правую бровь.
– Что-что? Как Черномор у Пушкина?
– Знаете, пушкинский Черномор был списан вообще-то со вполне реальной личности. На рубеже десятого и одиннадцатого века этот злодей немало бед натворил, и моим далёким пращурам пришлось не один десяток лет за ним побегать, прежде чем его поймали и уничтожили.
По ярко-голубому небу проплывали белоснежные облака, солнечные блики переливались и играли на непонятного цвета водах Москвы–реки, дул лёгкий прохладный ветерок. Здесь, на речном трамвайчике, ужасно хотелось забыть о раскалённых московских каменных джунглях и удушливой жаре.
– Ну, дела! – только и смог вымолвить Олег Дмитриевич, после того, как доел салат и сделал большой глоток пива, словно желая осушить кружку зараз, да только кружка была явно не маленькая по размеру, – у меня в подчинении – настоящий волшебник в самом прямом смысле этого слова! Откуда же Вы берётесь такие?
– Вы удивитесь, но долгое время мы и сами не знали ответа на этот вопрос, пока в начале двадцатых Советское правительство не обязало волшебные школы подчиниться нормам всеобуча. В смысле, колдуй, сколько хочешь, а обычную физику зубри, – начал рассказ Савелий.
Несмотря на зубовный скрежет поначалу, многие увидели в этом не только многочисленные трудности, но и новые возможности. Некоторые стали получать помимо волшебного, обычное, ординарное или светское, как это стало называться, высшее образование и работать в научной сфере на стыке обычной науки и волшебства. Первые опыты были крайне неудачными и даже окончились весьма печально, но в течение пятидесятых годов были сделаны важные открытия в области археологии, антропологии и генетики. Если бы не международный Статут о секретности, обязывающий волшебников не обнаруживать себя, хорошо ещё он на просторах бывшей Российской Империи не столь строг, как в той же Великобритании, эти открытия перевернули бы мир, но в реальности пока знает о них очень мало людей. Всё дело оказалось в генетике, а если точнее, в комплексе особых генов. Когда эта мутация произошла впервые, с чем это было связано, пока никто в точности сказать не может. Доподлинно известно, что остатки артефактов, относящихся к волшебству, находили ещё в так называемой Культуре Погребальных Урн, хотя куда большее их количество обнаруживается в Скандинавии примерно в тот же период, в Гренландии, как это ни удивительно, а также на побережье Ледовитого океана и частично на юге Западной Сибири в бассейне реки Тары. О том, что могло быть раньше или к этому привести, имеется несколько гипотез, и пройдёт ещё, вероятно немало времени, прежде чем получится установить истину вместо бессмысленного ломания копий. Как бы то ни было, если данный комплекс генов оказывается активным в какой-то комбинации, то человек либо рождается волшебником, либо становится им на рубеже приблизительно между десятью и двенадцатью годами, кто-то раньше, кто-то позже, но не позднее тринадцати лет. Если оба родителя – активные волшебники – их дети родятся или станут волшебниками с вероятностью приблизительно 98 процентов, если один из родителей волшебник, а второй – нет, то каждый из их детей может оказаться волшебником с вероятностью в 52 процента, причём неважно, есть ли у второго родителя этот комплекс генов в спящем состоянии или нет. Те же, кто волшебником не станет, обязательно станут носителями этих генов в спящем состоянии. Их дети тоже станут носителями этих генов, неважно, будет ли второй родитель носителем этих генов, или нет. Исключения бывают, но их не так много. Дети носителей спящих генов волшебства в любом поколении могут получить активизацию этих генов, то есть стать волшебниками. Закономерность такой активизации пока просчитать не удаётся, есть лишь данные о некоторых территориальных концентрациях таких явлений. Самое удивительное, что их максимальные локализации, в общем, совпадают по территории с теми локализациями, где было обнаружено наибольшее количество волшебных археологических находок. С чем это связано, пока сказать никто не возьмётся. Древние легенды о Гиперборее или каких-то мифических народцах пока не получили ни подтверждения, ни опровержения. Одно можно сказать со всей ответственностью: с тех пор, как волшебники перестали полностью обособляться от остальных людей, чтобы избежать вырождения в результате близкородственных браков, эти гены стали распространяться, и теперь при постоянной миграции населения, когда мир становится всё более и более тесным, количество носителей генов волшебства неуклонно растёт. Может однажды настать день, когда эти гены станут столь же обычными, как и гены, отвечающие за курчавость или цвет глаз. Если так пойдёт и дальше, да ещё научиться их активизировать безопасным для здоровья способом, то все люди на Земле в один прекрасный день станут волшебниками, но это – дело очень далёкого будущего.
Олег Дмитриевич доел свой салат и принялся за бутерброды, не забывая попивать пиво. Картина и впрямь получалась более чем интересной.
– Очевидно, мы в наших исследованиях движемся по параллельным линиям, – заключил он после некоторого раздумья.
– Это – одна из причин, почему меня определили к Вам работать, но есть и другие, и о них Вам тоже известно, – заметил молодой волшебник.
Что ж, ситуация прояснилась, и она оказалась ещё более интригующей, чем Олег Дмитриевич мог бы себе представить. Слушая рассказ своего нового сотрудника о разного рода Вратах и дырах, о нечисти и нежити, о разного рода чужих и невиданных чудищах, он уже переставал в душе сокрушаться о том, что в своё время не прошёл по здоровью в отряд космонавтов. Что жалеть о неведомом космосе, если на земной тверди ещё столько загадок!
"Москва-11" отошёл от причала ЦПКиО имени Горького и теперь тихо двигался вдоль Нескучного сада и Фрунзенской набережной. Со стороны Министерства Обороны доносился голос Марка Бернеса "...вместе с Победой спокойные дни в эти вернулись края...". Слова знакомой песни заставили мужчин вспомнить о том, что это был за вечер, двадцать первое июня. Вспомнились тяжёлые годы войны. Немного помолчав, Олег Дмитриевич произнёс:
– Да, двадцать лет назад это был последний мирный день, дальше людей ждали четыре года кошмара наяву. И ведь вот также люди гуляли, отдыхали, и никто не ожидал, что завтра страна проснётся уже совсем в другой реальности...
– Вы не совсем правы, Олег Дмитриевич, война на самом деле началась куда раньше, чем 22 июня, – Савелий Юлианович отставил опустевшую пивную кружку, – её ждали, хоть и проворонили первый момент, в конечном счёте, а часть волшебников–охранителей вообще вступили в неё ещё в начале апреля 41-го года. За этим паучьим знаком Полночного Солнца, что принесли с собой враги, стояло кое-что такое, о чём не следует говорить, но мы все тоже противостояли, как могли.
Начальник весь обратился в слух. Несмотря на всю свою осведомлённость о тайных анналах истории, о подобном он слышал впервые.
– Так волшебники тоже воевали? – спросил он, – послушаешь о Ваших всех этих статусах секретности, так Вы должны были бы вообще держаться в стороне.
– Как бы не так! – воскликнул Савелий Юлианович, кажется, он даже несколько обиделся на такое предположение, – когда приходят чужаки и убивают, убивают и убивают – что мы – не люди, чтобы сидеть в стороне и никуда не вмешиваться? Мы только скрываем суть наших способностей, насколько получается, но мы тоже защищали нашу Родину от захватчиков. И это уже не говоря о том, что непосредственно против так называемого Ордена Копья Судьбы и его прихвостней славяно–карельская, как и другие конгрегации волшебников нашей страны, послали лучших своих охранителей. Никто не уклонялся от выполнения договора о поддержании волшебного мира в Европе. Мой отец ушёл на войну шестого апреля 1941 года и вернулся после долгого лечения только осенью 45-го. Но хоть вернулся живым. А сколько охранителей погибло, сгинуло без следа, даже могилы искать непонятно где, поскольку официально это была не война, а только лишь "восстановление спокойствия". Как бы не так! Это была настоящая война, хотя это зачем-то стыдливо замалчивают. Мать осталась дома, но ей повезло меньше...
Молодой волшебник достал и показал своему Олегу Дмитриевичу цепочку с крестиком, а по бокам – несколько медальонов: пять золотых и три чёрных. Он указал на чёрные медальоны и продолжил рассказ:
– Вообще медальоны – это особая связь между ближайшими родственниками: родителями и детьми, мужем и женой, родными братьями и сёстрами и сводными по матери. Сводные по отцу уже не учитываются. Если медальон золотой – родственник жив, если человек умирает – он чернеет. Эти чёрные медальоны – это медальоны моей матери и старших брата с сестрой...
Эти дни до сих пор стояли у Савелия перед глазами, когда он кому-то о них рассказывал, хотя прошло уже почти двадцать лет. Когда орды Осквернителей Солнца (так русские волшебники называли фашистов) напали на СССР, их деревня в Смоленской области оказалась в оккупации. Мать Савелия прятала в подвале дома вместе со своими младшими детьми, сыном и девочками–двойняшками, около десятка еврейских детей, некоторые из которых обладали тоже волшебными способностями, но были ещё очень малы и ничему не обучены. Нельзя интенсивно обучать волшебству раньше одиннадцати лет, это опасно. Деревню захватили в октябре месяце, так что на новый учебный год во второй класс Савелий отправился ещё относительно спокойно. Ему тогда было двенадцать лет. Светоча Гипербореи, школы, где он учился, война не коснулась, единственное, туда временно, из соображений безопасности, перевели Валдайскую школу, "Камень Властимира", правда, только младшие классы, средние и старшие отправили в другие школы на Урал, Алтай и в Поволжье, иначе бы совсем не хватило места, и так-то стало довольно тесно, особенно, младшим. Спать приходилось по двое в одной кровати, учиться в две смены. Но всё же война "Светоч Гипербореи" непосредственно в тот год не коснулась. К концу учебного года приехала Катя, старшая из детей семьи Незвановых, она уже закончила учёбу, и сказала, что ему не стоит возвращаться домой, поскольку дома просто страшно, несмотря на особую защиту, которой волшебники окружают своё жилище в случае опасности. Однако Савелий настоял на том, чтобы вернуться на каникулы домой, заявив, что если уж младший брат, которому только в этом году подошло время пойти в волшебную школу, и сестрёнки–малышки могут там находиться, то будет трусом, если не повидает мать и не поможет ей, чем сумеет. Его старший брат в то лето закончил обучение на охранителя, и его тотчас же отправили на войну в Европу, в глубокий тыл врага. И если отец вернулся живым, хотя и после ранения, то медальон брата почернел зимой 43-го года. Он ненадолго пережил мать и старшую сестру. Юный Савелий помогал, чем мог, сестре и матери. Носил воду, рубил дрова, растил огород, ухаживал за скотиной. Надо было не только спрятать детей, но ещё и прокормить их. В то время волшебники думали, что среди захватчиков магов нет, поэтому ставили чаще всего защиту только от обычных людей, она чуть попроще в обращении. Но они, как оказалось, жестоко ошибались. Однажды, когда сестра отлучилась из дома, на пороге дома появился человек во вражеской форме, но любому обладающему волшебным даром было понятно, что за силой он обладал. Попирая все мыслимые правила невмешательства в дела простых людей, как могут действовать только тёмные маги, на ломаном русском языке он заявил, что он знает, что здесь прячут магов "юда", и если их не выдадут, то поплатятся за неповиновение. Мать Савелия заявила, что дома есть только малолетние дети, а про магов "юда" она вообще никогда не слышала. Чтобы запугать её, он попытался убить мальчика особым Каббалистическим Убивающим Заклятием – самая тёмная магия, которая только бывает, она идёт напрямую от тёмных сил, но настолько эффективная, что почти никакой волшебный щит не может её удержать, она просто её прожигает насквозь. И его мать сделала то, что сделала бы любая мать на её месте: бросилась между сыном и врагом, закрыв ребёнка своим телом. Заклятье убило её вместо Савелия. Вот только враг круто просчитался. Волшебник подобным актом самопожертвования ставит незримую и необоримую защиту на всех, кого хочет спасти. Правда тёмные маги, как правило, этого не учитывают, на чём нередко и попадаются. Зло всегда терпит поражение на мелочах, это – общее, так сказать, правило. Если бы он немного думал головой, то покинул бы этот дом, и сам больше бы сюда не сунулся, но он, по всей видимости, был настолько одержим ощущением своего превосходства и безнаказанности, что попытался повторить попытку убить Савелия тем же Заклятьем, – на этом месте рассказа Савелий Юлианович расстегнул рубашку и галстук, показав своему собеседнику на груди в области сердца шрам в виде молнии:
– Здесь Убивающее Заклятье на миг коснулось меня, прежде чем обратиться вспять на того, кто его послал, — объяснил он и продолжил рассказывать.
Враг упал мёртвым там, где стоял. Он взглянул на цепочку с родовыми медальонами. Материнский медальон с сорокой уже был весь чёрный. Это было необратимо. Кошмарный сон оказался явью. Прибежала испуганная Катя – родовые узы известили её о случившемся несчастье. Первым делом она возвела вокруг дома и сада защиту, скрыв всё не только от глаз обычных людей, но и от глаз других волшебников и сделав недоступным прямое перемещение сюда. Это был риск, что отец и старший брат не смогут попасть домой, если пожелают навестить семью, но иного выхода не было. Незвановы разожгли погребальный костёр и похоронили прах матери в саду под яблоней, а пепел тёмного мага зарыли в отхожем месте. После этого Катя велела собираться. Как только стемнело, пока ещё не успела взойти луна, она сняла волшебную защиту. Она сказала, что надо спрятаться в сибирской тайге, пока она не придумает, что делать дальше. Первыми, пока Савелий с братом собирали скот и птицу, сажали по корзинкам кошек, брали на поводки собак и складывали вещи, она переносила в безопасное место еврейских детей, поскольку им грозила наибольшая опасность, потом она принялась за живность и скарб, последними опустевший дом покинули младшие Незвановы, держась за её руки. Наконец, она последний раз вернулась туда, чтобы замести волшебные следы, как она сказала. Дети очутились посреди глубокой ночи на поляне, затерянной в густом лесу. Светили яркие холодные звёзды. Было довольно холодно, дул резкий ветер, столь непривычный летом для уроженцев Смоленской области. Катя развернула две большие палатки и зажгла особые светильники, дававшие не только свет, но и тепло, не портившие воздух и не грозящие пожаром. Потом создала ограду, чтобы не разбежался скот, и поставила защиту от людей и зверей. Собаки тревожно выли, чуя присутствие волков, две кошки не отходили от палаток ни на шаг, и только привычные ко всему огневушка и сова не подавали никаких признаков беспокойства.
– Огневушка? – переспросил Олег Дмитриевич, – что это за зверь? Никогда о таком не слышал!
– Есть такое дело, волшебная родственница саламандр, – ответил Савелий Юлианович, – у меня её нет, она у Нади, младшей сестры моей, живёт, так что показать не могу, – после чего продолжил рассказ.
Детям раздали припасённую еду, и после ужина все легли спать. Утром Катя отправилась на поиски пищи и воды. Вернулась с ягодами, грибами и какими-то травами, а вот с водой всё оказалось очень плохо. Поблизости не было ни одного источника, и воду бедной Кате пришлось добывать из-под земли волшебным способом, а это, надо сказать, – работа не из лёгких даже для Строителя, а не только для повитухи, которой была Катя. Выручало молоко, но и сам скот надо было поить, и мыться тоже надо было. В общем, долго так продолжаться не могло, это стало ясно уже в первый же день. Надо было что-то решать. Вечером Катя достала чашу и стала смотреть, как далеко добрались захватчики вглубь территории СССР. Картина не радовала. Враг рвался к Волге и на Кавказ, отсекая Незвановым возможность связи со всеми родственниками, не говоря уже о том, что они не могли не переживать за судьбу Отечества. Оставалась родня некоторых Катиных одноклассников и старенькая бабушка парня, с которым они до войны собирались пожениться. Он тоже ушёл воевать. Родню одноклассников она знала только понаслышке, а вот с Матрёной Константиновной она была лично знакома. Катя разожгла костёр и послала сообщение с огневушкой. Как? А огневушка – тварь огненная, для неё огонь – родная стихия. Прыгнув в огонь, она способна мгновенно перемещаться на любое расстояние. Через два дня у нас появилась Матрёна Константиновна вместе со своей восемнадцатилетней внучкой Ульяной, вместе с которой она жила. Ульянины родители умерли довольно давно, но это – другая история. Они помогли перебраться к ним в деревню, в Оренбуржье. Итак, младшие Незвановы остались жить с совсем чужими людьми, да ещё те дети. Правда, детей без дара удалось пристроить в детдом в Оренбурге, но пятеро-то были волшебниками! Куда их денешь? Так и жили там, пока Савелию с Пашкой не пришло время отправиться в школу, а вся эта орава осталась у Матрёны Константиновны и Ульяны. Однажды утром Катя как сквозь землю провалилась вместе с той огневушкой, а через неделю огневушка вернулась с посланием, что она ушла в партизанский отряд мстить за мать, просила прощения и сказала, что скотина, кроме кошек, совы и огневушки, то есть животных, которых разрешат держать в школе волшебников, теперь принадлежит Матрёне Константиновне и Ульяне в благодарность за труды, которые свалились с появлением у них всей этой оравы. Катин медальон почернел в середине января, как потом удалось узнать, она совсем недолго не дожила до освобождения родной деревни. Она пыталась бороться с сыпным тифом, распространившимся в окрестных деревнях, но будучи не Целителем, а только повитухой, она не сумела сама защититься от болезни. На фоне постоянного голода болезнь оказалась смертельной. Волшебство-то может помочь приготовить еду, но из воздуха её не получишь. И несъедобное съедобным не сделаешь. Вот так, собиралась мстить, а сама погибла, спасая людей.
– И ведь наша семья, – продолжал волшебник, – далеко не единственный такой случай и, по правде сказать, далеко не самый выдающийся.
Ему довелось учиться в одном классе с парнем, он потом уехал учиться на Урал и стал Строителем. Мать того парня вытащила из блокадного Ленинграда более сотни детей, буквально вырвав их из лап голодной смерти. Они их с одной дальней родственницей выхаживали сначала в селе Чарышское, потом, с помощью властей, перебрались в Барнаул, в более комфортные условия. Приятель также рассказывал о младшей кузине, у которой вообще погибли все ближайшие родственники, а она сама не смогла поступить в волшебную школу в одиннадцать лет, поскольку умудрилась перенапрячь волшебные силы в восемь или девять лет, сначала пытаясь помочь раненым солдатам, а потом, помогая тётке с теми истощёнными детьми. В результате чего заболела пустотелой лихоманкой, едва не умерла, а её обучение пришлось отложить на целых два года. Так что Савелию лично не довелось с ней познакомиться, но, как он слышал, та девушка стала Охранителем, пойдя по стопам отца. Её же отец лишь немного не дожил до Победы, воевал в этой замалчиваемой войне с Полночным Вором, а мать на самом деле ушла в партизанский отряд и погибла зимой 43-го. Старшая сестра погибла уже летом 43-го на Курской Дуге, помогая солдатам во время тяжелейших боёв и фактически закрыв собой брешь в обороне. По слухам, она чуть ли не лично остановила танковый прорыв. Звучит невероятно, возможно что-то и приукрашено в этой истории, но немалая доля правды в ней есть наверняка.
– И знаете, что самое обидное? – Савелий Юлианович сделал в воздухе жест рукой, словно желая кого-то ударить, – Волхову Приказу нет никакого дела до этих людей! Девушке пришлось вступать в жизнь, полностью лишённой родовой защиты с полностью чёрным ожерельем, а они не только мало чем помогли, но и не выказали никакого уважения к памяти её родных. Никакого! Более того, эти чинуши пытались вменить в вину и ей, и её родным какую-то нелепицу!
– Ну, успокойся ты, вот разошёлся, ещё судно в гневе спалишь, – рассмеялся Олег Дмитриевич, – мне вон тоже досталось не меньше. Отец погиб где-то на Западном фронте в октябре 41-го,– разговор сам собой приобретал такой градус, что теперь без коньяка было не обойтись, – когда мы уезжали в эвакуацию, наш поезд стали бомбить. Мне повезло, я выжил, а мать погибла. Из нашего вагона уцелел я, да Алёнка, девочка лет семи. Она от страха спряталась под лавкой, потому и уцелела. Её забрали в детдом, а я потом на Урале до восемнадцати лет по три смены на военном заводе работал, мне тогда пятнадцать только стукнуло. Мы самолёты собирали. Как восемнадцать исполнилось, призвали в армию. Я рвался в лётное училище, но меня тут же прибрали в аэродромные войска механиком, поскольку я имел опыт сборки самолётов. Так и дошёл с армией Вершинина до самой Эльбы. После войны всё равно грезил небом, но не прошёл по здоровью, недостаточно хорошо переношу перегрузки, так что и дорога в космос оказалась для меня закрытой. Поступил в институт связи. В свободное время угораздило увлечься тайной Атлантиды, все вечера в Ленинке пропадал, да и попал в поле зрения, сам понимаешь, кого. Таким образом, теперь я здесь, пью с тобой и беседую "за жизнь". Невероятно, но ещё этой весной я до дрожи завидовал Гагарину!
После двух рюмок коньяка (рюмки-то у Олега Дмитриевича были свои, серебряные) ему вдруг в голову пришла идея столь же простая, сколь и правильная.
– Слушай, коллега, – предложил он, – в мире имеется масса несправедливостей, но среди них есть такие, которые мы с тобой можем поправить. Ради памяти твоих родных я, пожалуй, ничего сделать не могу. Такого рода подвиги тогда были в порядке вещей. А вот для матери твоего одноклассника выхлопотать медаль "За оборону Ленинграда", судя по всему, не так уж сложно. Побегать придётся, чтобы факты собрать для представления, но это – дело техники, так сказать. С его тёткой и двоюродной сестрой придётся повозиться. На них материал собрать посложнее будет, но дело стоит того, поскольку даже если окажется половина досужими байками, на боевое "Красное Знамя" посмертно вполне тянет, а если правдой окажется, то и на Звезду Героя. Это же сразу – привилегии для родственников, думаю, что и волшебникам они будут не лишними.
Савелий Юлианович сразу загорелся.
– Вот было бы здорово! Конечно, – не Бант Василисы Премудрой, но такое предание, которое можно будет показывать в назидание потомкам.
Когда "Москва-11" подходил к причалу у Киевского вокзала, закончился даже коньяк. Савелий Юлианович, как и обещал, сделал из бумажных тарелок шашки, так как Олег Дмитриевич решительно заявил, что хотя и умеет играть в шахматы, но на дух не выносит это занятие, в отличие от русских шашек. Коллеги попрощались, и Олег Дмитриевич поспешил на электричку. Жена была с детьми на море, но на даче оставалась престарелая тёща, бросать которую на ночь одну не годилось, и он мог только надеяться, что она, старая зануда, не заметит хмеля в его глазах. А Савелий Юлианович произнёс отрезвляющее заклинание, зашёл, как ни в чём не бывало, в туалет в здании вокзала, незаметно поставил на дверь кабинки заклинание, чтобы она открылась ровно через три минуты, и всем казалось, что кто-то оттуда вышел, затем в мгновение ока переместился в свой кабинет в том пресловутом здании на площади Дзержинского, которое в народе именуется "Лубянкой", а между сотрудниками зовётся "конторой". Как будто ничего необычного не произошло, пошёл в столовую, забрал готовый ужин, вернулся в кабинет и снова переместился, на сей раз – домой, в деревню Малинники, чтобы как раз успеть всё приготовить к возвращению жены.
Глава вторая.
В поездках и в архивах.
Олег Дмитриевич Кашин сидел в своём кабинете и изучал документы. На втором столе стояло два подноса с обедом. И никакого спиртного! На выпивку уже было тошно смотреть после того, как ему пришлось угощать начальство в "дипломатических целях" с тем, чтобы их расследование было оформлено как задание, и им не пришлось бы заниматься этим в свободное от работы время. И это ещё хорошо, что ему по наследству передалась счастливая способность не привыкать к спиртному, а то так и спиться недолго. Вдруг воздух перед его глазами пошёл неясной рябью, и перед ним материализовался Савелий. Ну, наконец-то, явился – не запылился. С такими-то способностями и умудриться опоздать, хоть и на несколько минут, уметь надо. Молодой волшебник словно прочёл его мысли.
– Прошу прощения Олег Дмитриевич, что заставил Вас ждать, – начал он, как обычно, застенчиво улыбаясь, – начальство в Волховом Приказе замучило новыми инструкциями по технике безопасности, которые надо было все изучить и подписать. В итоге, пришлось перемещаться прямо сюда. Меня явно ждёт нагоняй от обеих охран: я ведь и ушёл оттуда, не отметившись, и здесь появился, минуя проходную.
– Да, ладно тебе, – Олег Дмитриевич едва сдерживался, чтобы не расхохотаться и придать голосу сочувственные нотки, – я поговорю с нашими, здесь тебе точно нагоняя не будет, возьму всё на себя, если что, якобы я приказал. Главное, мне удалось всё уладить, так что помимо бесконечных опросов всяких полоумных, утверждающих, что видели НЛО, мы сможем с совершенно законным основанием заниматься нашим делом. Ну, ты не стой, в ногах правды нет. Я тут припас для нас обед – и никакой выпивки на этот раз, надоело хуже горькой редьки. За обедом обсудим наши дела и наметим как, что и в какой последовательности будем делать.
Когда они принялись за обед, Савелий Юлианович вдруг спросил:
– Скажите, а почему Вы уверены, что все, кто утверждает, что видел НЛО, сплошь больные разумом?
Олег Дмитриевич на мгновение задумался, потом объяснил:
– Пока ты в своём Волховом Приказе изучал свои дурацкие инструкции, ты не обижайся, у нас тут тоже полно не менее дурацких инструкций, которые ты обязан изучить и дать расписку, что ознакомлен, я тут просмотрел кое-какие бумаги. В недрах того рабочего стола лежит целая гора папок, – он сделал широкий жест, изображая её, – всё это письменные свидетельства и протоколы опросов так называемых свидетелей и контактёров, сделанные до нас. Всё это, по большей части, производит впечатление или белой горячки, или параноидального бреда, только два или три производят нормальное впечатление на три или пять тысяч свидетельств.
Савелий Юлианович отхлебнул рыбного супа и возразил:
– А вот нас в первый год Большой Стези – это последний четырёхлетний цикл обучения, на занятиях по истории борьбы с тёмными силами учили, что к тому, что производит на первый взгляд абсурдное или глупое впечатление, следует относиться с особым вниманием. В конце концов, душевное расстройство может быть не только причиной этих свидетельств, но и наоборот – следствием увиденного.
– И как ты собираешься разбираться в этой дребедени? – съязвил Олег Дмитриевич, – Ты ведь – не психиатр, не так ли?
– Не психиатр, – согласился молодой волшебник.
Между тем, рыбный суп поедался с явным удовольствием и быстротой.
– Так как же ты тогда собираешься определить, когда и по какой причине у людей шиз на свободу вырвался?
– Ну, – волшебник чуть задумался, – я Вам ещё этого не говорил, но на втором цикле обучения, он называется "Малые Стёжки" будущих Охранителей обучают многому, в том числе и основам Целительства. В это понятие, в частности, входит и Исцеление Разума. Конечно, истинным Целителям я и близко не ровня, но кое-в-чём разобраться сумею, а если не сумею, то есть к кому обратиться за помощью из числа бывших одноклассников, не ставя в известность Волхов Приказ с его любовью к волоките.
– Тогда лады, – подытожил Олег Дмитриевич, задумчиво ковыряя котлету. – Я поеду сначала в Барнаул, а потом – в Ленинград, займусь историей матери твоего одноклассника. Александра Сергеевна Волкова-Хитрюжникова. Я правильно запомнил?
– Именно так.
– Слушай, а почему у неё такая странная двойная фамилия?
– Обычное дело. У всех замужних волшебниц двойные фамилии, так как они связаны как с родом, из которого происходят, так и с родом своего мужа. Например, моя фамилия – Незванов, а моя жена – Мариамна Ефимовна Лисицина-Незванова.
– Звучит прям как Лиса Патрикеевна... извини, не хотел сказать ничего плохого... В общем, ты тогда займёшься проблемой НЛО. И ещё. Если успеешь, наведи справки по своим каналам о матери и дочери Волковых. Меня интересует всё неволшебное из их биографии, чтобы дальше можно было искать концы по нашим каналам. Где жили, с кем из обычных людей дружили и всё такое. Волшебные источники к представлению не подошьёшь.
* * *
Барнаул, на первый взгляд, может показаться довольно необычным городом, полным контрастов и противоречий. Заводы-гиганты, вознесшиеся там, где когда-то планировалось строить пресловутый "город-сад", резко контрастировали с вековым кедром, который можно было увидеть посреди городского сквера. Драмтеатр и Педагогический институт – с частными домиками и улицами, мощенными булыжником. Во многих местах сохранились старинные здания, перемежавшиеся с одинаковыми, словно близнецы, современными многоэтажными "домами-коробками", зелёные парки и скверы, широкие проспекты и грязные и заброшенные остатки прежних промыслов. Короче, получался какой-то гибрид современного крупного промышленного центра с деревней.
День был пасмурный, ветреный, по небу с севера на юг неслись дождевые облака, но дождя не было.
Драмтеатр в городе был один, а вот кинотеатров и ДК явно было больше, и в каком из них расположился тот детдом на общественных началах, организованный волшебниками, представлялось далеко не очевидном. Ни в Горкоме, и в Горисполкоме ничего вразумительного ответить не смогли, да и половина сотрудников была в отпуске, что не удивительно, когда лето неумолимо катится к своей макушке. Ничем также не помогли ни в Горздраве, и в Гороно, даже в собственном ведомстве в местном управлении его встретил один полусонный сотрудник и сказал, что в пятницу после обеда застать кого-либо летом нереально, а о детдоме для детей-блокадников он сам ничего не слышал, так как мальчишкой приехал в Барнаул с родителями в конце сороковых, уже после войны. Оставалась Олегу Дмитриевичу последняя надежда: краеведческий музей.
И он не ошибся. Директор, симпатичная женщина в годах, небольшого роста, одетая в несколько старомодное, точно музейный экспонат, платье и павловопосадскую шаль с яркими розами, пионами и кистями нежно-коричневого цвета, встретила его в своём кабинете и любезно предложила чаю с баранками.
– Как же, как же, как не помнить, Вы напрасно тратили своё время и силы на хождение по всяким чиновникам, здесь за эти годы вся администрация несколько раз поменялась, многие приехали после войны, и уже, разумеется, ничего не застали, – она говорила протяжно, неторопливо, как бы нараспев, как многие коренные сибиряки, – я провожу Вас в запасники и всё покажу, а то нам по какой-то непонятной политической причине не разрешают выставлять эти материалы в экспозицию. А ведь собирала их я сама лично, да и видела многое своими глазами, ведь тогда я была сотрудником того самого ДК при кожевенном заводе, где размещался тот самый детдом. Сейчас это здание снесли, а ДК переехал на новое место. Мне предложили сначала перейти работать в этот музей, позднее я стала его директором.
– Расскажите, пожалуйста, что Вам известно об Александре Сергеевне Волковой-Хитрюжниковой, – Олег Дмитриевич решил сразу взять быка за рога, а не ходить вокруг да около, – это – она организовала всё это?
Маленькая женщина задумалась.
– Никогда не слышала этого имени, мне жаль, – на стуле проснулся и сладко потянулся полосатый кот простейшей деревенской породы, видать, его разбудил разговор, – там всем заправляла старая бабушка с очень острым языком, всё время всех подкалывала, да так, что уши пунцовыми становились. Её все за глаза называли "наша Баба Яга", хотя на самом деле её звали Ираида Петровна Кудлатая-Лесовая. Так что сходится только двойная фамилия. Ей помогали такие же пожилые подруги из её родного Чарышского, они специально приехали, потом людей стало больше, но всё, в основном, пожилые женщины. Летом 43-го появилась её правнучка, Оля. Я запомнила её потому, что когда Ираида Петровна внезапно умерла в феврале 44-го, она сама настолько тяжело болела, что её тётке и двоюродным братьям пришлось везти её на похороны в инвалидной коляске, девочка наотрез отказалась остаться "дома". После снятия блокады Ленинграда детей стали постепенно разбирать. Кого – родители, если они выжили, кого-то – родственники, кого-то знакомые и соседи умерших и погибших родных этих детей. Здесь осталось три ребёнка, одному из которых на конец войны не было и пяти лет. Эта девочка выросла и стала учительницей в одной из школ Горно-Алтайска, но о том периоде она явно ничего не может помнить. С теми, кто был тогда в сознательном возрасте, могу познакомить: Сергей Ларионов работает инженером на одном из заводов, а Артём Школьников служит в милиции.
– Заранее спасибо, Вера Матвеевна, я обязательно воспользуюсь Вашим предложением.
А что ещё оставалось сказать Олегу Дмитриевичу в этой идиотской ситуации?
Неужели Савелий всё выдумал или его самого обманули? Впрочем, сама по себе двойная фамилия той бабушки и имя правнучки – Ольга, которое совпадало с именем той двоюродной сестры одноклассника коллеги-волшебника, говорили о том, что, возможно, это он сам что-то упускает из виду, причём это что-то – очень важное. На всякий случай, просто для очистки совести, он решил спросить:
– А Вы не знаете, кто привозил детей сюда, и как родители, родственники и знакомые узнавали потом, где их искать?
Тут Вера Матвеевна уверенно кивнула.
– Конечно знаю, они все об этом рассказывали наперебой, ну, кроме самых маленьких. Все называли некую тётю Асю, которая их привезла сюда настолько быстро, что они вроде как проспали всю дорогу и ничего не помнили. Взрослые, которые приезжали за детьми, говорили, что адрес им приносила какая-то женщина, но не называлась. Эту тётю Асю я видела только несколько раз, когда умерла Ираида Петровна, а вот её дети здесь жили и помогали. Все шесть сыновей и маленькая дочка, ей было ещё меньше, чем той Оле. Похоронили Ираиду Петровну в её родном селе. На могилу могу свозить, показать. А ещё один из мальчиков в детдоме всё время рисовал. У меня хранятся его рисунки, среди которых есть и портреты Ираиды Петровны, и портреты Оленьки, и даже пара портретов тёти Аси, хотя когда он успел зарисовать последнюю – ума не приложу, она здесь подолгу не задерживалась. Но портретное сходство поразительное. Если хотите, по одному могу Вам одолжить на время, их всё равно не разрешают экспонировать. Для хорошего дела не жалко. Но только с обязательным возвратом.
– Если хотите, расписку напишу, – Олег Дмитриевич едва ли сам верил своему счастью – редкостная удача! – Но можно ещё один вопрос? Вы не знаете, куда потом эта самая тётя Ася увезла своих детей и племянницу?
Вера Матвеевна пожала плечами.
– Точно не знаю, но стороной слышала, что у неё был дом где-то в Карелии. Мне тогда показалось довольно странным, что они не остались у нас, пока девочка не выздоровеет, ведь здесь и климат лучше, и медицина не то, что на отдалённом хуторе, и травами Алтай славится. Сюда люди лечиться приезжают. Но они исчезли тихо и незаметно, едва мы услышали по радио об освобождении Карелии.
Карелия. Ещё ближе. Олег Дмитриевич улыбнулся:
– Последний вопрос, если можно. Как Вы сами думаете, может ли имя Ася быть сокращением от Александры? – это был ключевой момент.
Директор музея задумалась и ответила не сразу.
– Теоретически это возможно, но есть также и полное имя Ася, так иногда сокращают Анастасию и Анну, искажают Азу, так что однозначно утверждать нельзя.
"След определённо есть" – размышлял про себя майор Кашин, – "Есть, хотя и очень слабый. Но и его достаточно, чтобы иметь возможность продолжать поиски". Чутьё подсказывало, что он идёт в правильном направлении.
Сергея Ларионова он не застал, тот был в отпуске и отдыхал с семьёй в Крыму, а Артёма, теперь, разумеется, Артёма Николаевича Школьникова пришлось с помощью местных отлавливать на рыбалке. Тот сначала был страшно зол, как это его при таком деле посмели побеспокоить, и совершенно не хотел говорить, но служебное удостоверение КГБ и бутылка армянского коньяка сделали своё дело, разговор состоялся. Упаси Бог, Олег Дмитриевич не собирался снова пьянствовать, бутылка коньяка была просто подарком. А сам разговор обошёлся только двумя бутылками того самого элитного пива, которое они с Савелием пили в тот памятный вечер, когда всё началось.
– Едва ли я могу сообщить Вам сам все фамилии, но с некоторыми из ребят мы договорились переписываться, да, видно, не сложилось. Привезла меня сюда тётя Ася, а так как за мной так никто и не приехал, то я здесь и остался. Нет, я не слышал, чтобы кто-то её называл как-то иначе. Она только ребят привозила, да её собственные дети здесь обретались, подолгу она тут не задерживалась. Но её парни держались особняком, с нами не очень стремились дружить, а дочка была ещё малявкой и играла с девчонками. Олю помню. Она сперва помогала Бабе Яге, которая там была главная, у неё было какое-то очень мудрёное имя, и все её за глаза звали Бабой Ягой, а потом заболела, исхудала и ослабела, пожалуй, не меньше, чем мы в Ленинграде. Даже ходить не могла. После войны тётя Ася забрала её к себе. Кажется, у неё никого не осталось. Кстати, если у Вас есть время подождать до понедельника, я найду в управлении полный список. А так могу дать только несколько фамилий.
Олег Дмитриевич сказал, что предпочтёт зайти к нему в понедельник на работу и получить все фамилии, извинился, пожелал удачной рыбалки и оставил старлея-рыбака в покое. В конце концов, он сам был рыбаком и понимал его раздражение.
Оставалась поездка в село Чарышское, и она состоялась на следующий день. Погода заметно улучшилась, небо прояснилось, снова пригрело ласковое солнышко, неудержимо маня на пляж. Дорога от Алейска шла, главным образом, через горы, открывая картины, захватывавшие дух, не говоря уже о том, что поездка по горной дороге – вообще развлечение не для слабонервных, особенно если ты не очень хорошо переносишь перегрузки. Но не офицеру жаловаться на неудобства. Полезнее было сосредоточиться на хорошем. Село впечатляло своими размерами, занимая на берегу живописной реки площадь, сопоставимую с размерами не самого маленького города. Частные дома с приусадебными участками, перемежались с делянками тщательно ухоженной и обработанной земли, засеянной подсолнечником, гречихой и другими полезными культурами. Кажется, не было ни одного клочка земли, который бы не был засеян или засажен чем-то полезным, обработан с необычайной любовью и уважением. Вокруг возвышались живописные горы, покрытые, главным образом, лугами, однако на части склонов возвышались величественные хвойные леса, по дну долины, искрясь в лучах летнего солнца, извивалась серебристой лентой широкая река. Так как Вера Матвеевна не могла поехать сама, музей по выходным работал, а два дня безделья были для Олега Дмитриевича невыносимы, ведь его ещё ждал Ленинград, его отвёз туда на разбитом "козле", её сын Михаил. Он работал таксистом, но эти выходные, по счастью, выдались у него свободными. Сам он о той могиле ничего не знал, да и Олег Дмитриевич предпочёл отпустить его к друзьям в Чарышском, которых тот давно собирался навестить, договорившись встретиться, когда придёт время возвращаться обратно. Дальше ему помогли местные старожилы. Надо сказать, что надгробная надпись была до крайности необычной и говорила о многом в свете всей этой истории. Она гласила:
Здесь лежит Ираида Петровна Кудлатая-Лесовая, преставилась 20 февраля 1944 г.
И с нею её дети:
Михаил Григорьевич Лесовой, преставился март 1941 г.
Константин Григорьевич Лесовой, преставился 1941 г.
Тимофей Григорьевич Лесовой, преставился 1941 г.
Лидия Григорьевна Лесовая-Плющева, преставилась 13 декабря 1941 г.
Никита Григорьевич Лесовой, преставился 21 января 1942 г.
Её внучка
Ирина Никитична Лесовая-Волкова, преставилась 20 января 1943 г.
И её правнучка
Дарья Евгеньевна Волкова, преставилась 10 июля 1943 г.
Обо всём, что Вы совершили, не забудут те, кого Вы спасли и кому помогли, а если об этом не узнают люди, не забудут Земля и Небо. Бог – свидетель всему.
Сей памятник воздвигнут 25 августа 1945 года
Александрой Волковой-Хитрюжниковой,
Надпись сделана того же дня
Ольгой Волковой.
Рядом была могила Аглаи Ионовны Белоярцевой-Мшаровой и дата смерти – апрель 1942 года. Кем она приходилась Ираиде Петровне, что её похоронили рядом со всеми Кудлатыми и Лесовыми, оставалось только гадать. Ещё большую загадку представляло, каким образом прах матери и дочери Волковых, теперь Олег Дмитриевич был полностью уверен, что это – именно они, попал сюда из-под Курска, если когда появилась надпись, ещё шла война, а Оля, по рассказам, была ещё девочкой и тяжело болела. Но на этот вопрос, если кто и мог ответить, то только Савелий. В который раз Олег Дмитриевич пожалел, что волшебник жил не в Москве, а в той проклятой деревеньке, куда телефон до исхода века не проведут. Придётся ждать до Москвы. Над головой шелестел полог из берёз и вязов, солнечные полосы перемежались с тенями на кладбищенской дорожке. Если посмотреть на небо, можно было увидеть кучевые облака самых удивительных форм и навевавшие предательские мысли о явно отсутствовавшем здесь кафе с мороженым и взбитыми сливками, да, Олег Дмитриевич только сейчас вспомнил, что ещё ничего не ел.
Что ж, оставалось прогуляться по здешним местам. Но тут его ждала ещё одна интересная встреча. По дороге с кладбища с ним поравнялась высокая женщина неопределённого возраста.
– Я видела, что Вы интересуетесь могилой Ираиды Кудлатой-Лесовой и даже сфотографировали надгробную надпись.
В другое время подобное было бы вопиющим провалом, но сейчас Олег Дмитриевич и не думал что-то скрывать, совсем наоборот. Вдруг кто-то сам захочет с ним о чём-то поговорить? Это могло оказаться полезным.
– Я Вас внимательно слушаю.
– Когда Ираида Петровна умерла, я работала в местном сельсовете. Её дом был признан выморочным, и надо было всё подготовить, чтобы заселить очередников. Вот только, хотя по документам дом существовал и имел вполне ясный адрес, его никто не мог найти. Знали, что он должен быть где-то здесь, но ходили вокруг да около, точно заколдованные. Что за чертовщина? Так прошёл год, и начальство не выдержало. Пошёл как-то сам председатель и взял с собой меня. Ищем-ищем, всё без толку, а то он всё не верил. Глядь, навстречу нам какая-то бабушка идёт. Говорим, мол, ищем дом с адресом таким-то, чтобы можно было вручить очередникам смотровой ордер, поскольку дом выморочный. А она как посмотрит на нас сердито, да и говорит:
– Это как это выморочный? Это, каким это очередникам? У неё наследница есть, Оленька Волкова, сирота круглая. Не вечно ж ей у тётки да по чужим углам обретаться! Покуда она ещё мала, но как вырастет, ей надо будет где-то жить. Её-то дом под Курском сгорел.
На это наш председатель попытался возразить, что коли сейчас в доме никто не живёт, то дом – выморочный и его надо передать очередникам, вон их сколько. А когда девочка вырастет, тогда и её, если надо, поставим в очередь, порядок такой.
Бабка ещё пуще взбеленилась.
– Тоже мне Советская Власть называется! Даже при царе такого не было, чтобы у круглой сироты, у которой вся семья в войну погибла, дом со всем скарбом вот так просто взять и оттяпать! А ей, стало быть, полжизни по чужим углам мытариться? Или у тётки на шее сидеть? У ней самой, вдовы, между прочим, своих семеро по лавкам устраивать надо. Знаю я Ваши эти очереди, в них люди годами стоят! В общем, я Вам скажу так. Не оставите их семью в покое, пожалеете. Я могу сделать так, что вся страна узнает, что Вы сирот обираете. И это будет ещё далеко не всё, что я могу сделать!
Я тогда говорю ему:
– А ведь и впрямь нехорошо получается. Одним людям даём, а у других отбираем, причём, не менее обездоленных.
На что он также попытался возразить:
– А нужен ли ей вообще этот дом, если она здесь не живёт? Вот вырастет и поселится где-то в другом месте, а мы тут годами ждать будем? Очередь-то растёт.
На что бабка и говорит:
– А об этом Вы не беспокойтесь. Если где-то в другом месте она поселится, то обязательно приедет за мебелью и тогда сама придёт и скажет, мол, дом свободен, живите, кому надо.
Тут до председателя, наконец, дошло, что если та бабка и впрямь напишет в какую-нибудь "Правду", то он будет выглядеть не очень красиво. В общем, решили подождать, пока та самая Ольга Волкова сама объявится, и дом покуда не заселять. Самое интересное, что как только мы это решили, так сразу же по дороге на работу я его и увидела. А дом, надо сказать, крепкий, добротный. Самое удивительное, что обычно если в доме долго не жить, то он разрушается, а тут – ничего подобного. Прошло много лет, мы уже думали разыскивать эту Ольгу, как вдруг пару лет назад объявляется она сама. Пришла к нам и говорит:
– Я теперь живу в Переславле-Залесском, мне бабушкин дом не нужен, вещи все я забрала. Отдайте его тому, кто в нём отчаянно нуждается.
Только мы в сельсовете обрадовались и хотели начать готовить документы на очередного очередника, как к нам вбегает женщина вся в слезах.
– Семеро детей у нас, – говорит, – муж на заработки на Крайний Север уехал, чтобы нас как-то прокормить, а тут паводком дом наш снесло. Дали нам комнатёнку – так моим семерым там только вповалку спать. Младшенький стал кровью кашлять! Умоляю, помогите!
Председатель заявил ей, что её заявка ещё неделю назад принята к скорейшему рассмотрению, но среди многодетных тоже есть очередь, и нечего истерить, будет жилплощадь до зимы. А коли у ребёнка туберкулёз, то ему надо в больницу и всех остальных тоже проверить, а то из общежития придётся выселить, чтобы заразу не распространяли. На дворе был конец мая. Тут эта самая Ольга как глянет, точно в комнате воздух заморозило, аж страшно стало.
– Что же Вы за люди такие! Людям и так-то плохо, а Вы вместо того, чтобы помочь, угрожать вздумали? Куда им деваться? На улицу? Я же ясно сказала, отдайте дом тем, кто в нём отчаянно нуждается. Живо готовьте документы, чтобы уже завтра семья туда на законных основаниях переехала! И смотрите, вздумаете препоны ставить, так я на Вас управу найду!
Отдаёт той женщине ключи и говорит так ласково:
– Возьми, милая, я тебя в обиду не дам. Дом хороший, много лет простоит. Пойдём я тебе всё покажу.
Ну, председатель отправил меня с ними, чтобы, значит, всё было по закону. Ольга эта всё показала, каким ключом какой замок отпирается, как колодец во дворе работает, где туалет, где сарай, там и дрова, оказывается, ещё оставались. А ещё птичник, крольчатник – в общем, для рачительной хозяйки всё, что нужно. Только электричества не было. Ну, я сказала, что этот недостаток мы быстро поправим. Правда, в доме было пусто, на что Ольга сказала, что всё устроит. И действительно в ближайшее время объявилась масса её знакомых со всей округи. Все стали приносить кто стол только из столярной мастерской, кто кровати да полати, кто – скамейки да лавки, нашлись и вёдра, и кастрюльки и даже матрасы и постельное бельё. Через неделю семья уже жила, как ни в чём не бывало. Более того, мне та женщина потом рассказывала, что на следующий день эта самая Ольга явилась с двумя склянками с какой-то жидкостью и наказала из одной давать заболевшему мальчику по столовой ложке утром и вечером пока не поправится, а из большей самой пить по чайной два раза в день и другим детям давать, чтобы больше никто не заболел. Мальчонку-то того уже успели отвезти в больницу, так она в больницу пошла и как-то сумела убедить врачей давать ему её лекарство. Ему уже фтивазид давали, это всё–таки оказался туберкулёз, но наши алтайские врачи знают, что травы – не предрассудок, как считают некоторые, а вполне ценная вещь. В любом случае организм укрепят, хуже не будет. В общем, согласились. Как мне потом говорили, мальчишка на удивление быстро пошёл на поправку, и никаких побочных эффектов от фтивазида, хотя он сам по себе – та ещё отрава, у меня мама его принимала. Насколько я знаю, сейчас у той семьи всё хорошо, все здоровы, дети растут, жизнь наладилась, а отец – домой вернулся.
Вот такой она оказалась, эта Ольга Волкова. Этот рассказ ещё больше убедил Олега Дмитриевича в правильности направления поисков. Что ж, в Чарышском больше делать было нечего, оставалось зайти в понедельник к этому Школьникову и – в Ленинград. Стоп. Как это нечего? Ещё воскресенье впереди. Не полюбоваться красотами местной природы? Наверняка, и в местной реке здесь можно искупаться. Надо будет спросить у старожилов. А переночевать можно попроситься и на сеновал. Летнее солнце, выйдя из-за туч, словно улыбнулось его решению.
В общем, обратно в Барнауле Олег Дмитриевич был в понедельник утром. Навестил на службе Артёма Школьникова, получил список фамилий с частью адресов и тут же отправился в аэропорт.
В Ленинграде всё было проще. Чтобы не тратить времени даром, а то вот вернётся жена с детьми с моря, а его дома нет, он отправился сразу на Литейный и попросил помощи у коллег. Навели справки. К сожалению, жизнь разметала людей по всей стране. В Ленинграде осталось жить не более двух десятков человек из без малого полутора сотен. Время поджимало, и коллеги с Литейного доставляли Олегу Дмитриевичу людей, где только могли их найти. Люди, разумеется, были напуганы, но пропуск на выход, выданный ещё до начала разговора, заверение, что их доставят в точности туда, куда они попросят, как только они ответят на некоторые вопросы, "алкогольная дипломатия" и разъяснение цели расследования делали своё дело. Люди успокаивались и рассказывали, в конце концов, довольно охотно. Однако их рассказы мало чем отличались от рассказа Артёма Школьникова. Никто из них не слышал, чтобы женщину, которую они знали как тётю Асю, звали как-то иначе. Ситуацию прояснила одна из последних опрошенных. Это была странная дамочка в элегантном, если не сказать изысканном, платье, которое парадоксальным образом контрастировало с абсолютно нелепой шляпкой. Она работавшая костюмером в одном из театров.
– А Вы знаете, я слышала что-то такое, – затараторила она, словно боялась, что её застукают на краже сладкого, – Мы с девчонками следили за Бабой Ягой, это была старая карга, заправлявшая там всем, очень язвительная и страшная на вид, за что и получила это прозвище, после того, как пошёл слух, что она и в самом деле летает на метле или в ступе. Так вот, однажды она в разговоре назвала тётю Асю Лександрой. Та сразу же как-то подобралась, ощерилась, словно дикая кошка, и что-то процитировала, Библию, кажется. Что-то про то, что здесь слишком много ушей и что правая рука не должна знать, что делает левая. На что Баба Яга, по своему обыкновению, обозвала её дурой и посоветовала что-то вроде того, что если ей так хочется пошипеть и пофыркать, лучше отправиться в камыши и половить рыбку, а так нечего тут хвостом размахивать по пустому поводу. Вы бы видели, как тётя Ася злилась! Но промолчала. Мы так испугались, что потом до самого вечера боялись выйти из закутка, в котором прятались. Вдруг кто-то из них заподозрит, что мы всё слышали? Дама настолько выразительно поёжилась, что можно было подумать, что здесь за дверью стоит та самая Ираида Петровна – Баба Яга и всё слышит. Что ж, всё было ясно. Можно было возвращаться в Москву. Оставалось для дополнительной проверки кое-о-чём расспросить Савелия, чтобы он ответил на вопросы раньше, чем поймёт, что Олегу Дмитриевичу уже известно. До возвращения супруги оставалось два дня.
* * *
По приезде в Москву он первым делом спросил Савелия Юлиановича, не знает ли он, какой зверь-хранитель у Александры Сергеевны. Он уже знал от волшебника о зверях-хранителях и догадывался приблизительно, что имела в виду старая волшебница, говоря о рыбке в камышах. Молодой волшебник недоумённо ответил, что зверь-хранитель Александры Сергеевны – камышовый кот. Так что ещё одно совпадение было налицо. Затем Олег Дмитриевич достал из сумки три рисунка и спросил, не знает ли он этих людей. Савелий Юлианович долго изучал карандашные рисунки. Два отложил в сторону, заявив, что не знает ни той девочки, ни той старухи, правда в лице девочки есть что-то знакомое, возможно, они встречались, когда та была уже взрослой, а вот той старухи он определённо никогда в жизни не видел. Зато в третьем рисунке он опять-таки определённо опознал Александру Сергеевну. Потом он спросил:
– Олег Дмитриевич, а почему Вы спрашиваете, да ещё и напускаете столько туману, словно не доверяете мне.
– Видишь ли, коллега, – ответил Олег Дмитриевич, и игривые искорки забегали в его глазах, – не то, чтобы не доверяю, но доверие к делу не приставишь, мне надо было точно убедиться, а то, понимаете ли, эта дама скрывала своё настоящее имя и просила всех называть себя тётей Асей. Мозаика складывалась из крайне отрывочных сведений.
– Старые штучки, всё традицию блюдёт, имена, видите ли, не подлежат оглашению, – волшебник тихонько фыркнул, – в нашей семье, уже начиная с моего прадеда, этими глупостями никто не занимается.
– Ну, коллега, – Олег Дмитриевич решил сейчас не вдаваться в новую порцию обычаев волшебников и отложить на потом фотографию с кладбища, тем более что она ещё была в проявке, – а ты что накопал за это время?
Савелий Юлианович улыбнулся. Видно было, что ему есть, что доложить.
– Если Вы об НЛО, то там пока много непонятного, но чем дальше, тем меньше мне нравятся некоторые из историй. Пока ещё рано что-то однозначно утверждать, но пришлось обратиться за помощью к отцу и тёще, а в ближайшее время я думаю и тестя задействовать. Там дело особой тщательности требует. Мне одному талантов не хватит.
– Тогда передай им, что с меня выпивка, надо же как-то людей отблагодарить.
На самом деле Олега Дмитриевича серьёзно беспокоило то, что с ходу молодой волшебник решил впутать в это дело ближайших родственников. Впрочем, об утечке информации можно было не волноваться, волшебники, если хотели, хорошо умели хранить свои тайны.
– Отец не примет никакой благодарности, он слишком гордый, а к тому же – охранитель на пенсии, ему только в радость сына носом потыкать, тёщу я сам отблагодарю, Вам ни за что не достать того, чего ей очень хочется. На выходных смотаюсь на пару дней в Монголию и добуду в тамошних степях цветок, о котором она так мечтает, – звучало невероятно, но к тому, что волшебники могут многое, о чём простым смертным и мечтать не приходилось, в том числе – возможность плевать с высокой башни на все обычные бюрократические препоны, Олег Дмитриевич уже успел привыкнуть. – А вот тесть, – продолжал Савелий Юлианович, – совсем другое дело. Он коллекционирует всё, что связано с Кубой. Чтобы попасть на Кубу, нужно пересечь океан. А там – бермудский треугольник поблизости помехи создаёт, и можно с лёгкостью вместо Острова Свободы угодить прямиком на дно моря. Либо надо просить о содействии Волхов Приказ, потому что для преодоления этих помех требуется такая мощь, которая одному человеку не под силу, а обращаться туда с личной просьбой совсем не хочется.
– Могу хоть гаванских сигар добыть, хоть коктейль "куба либре", хоть фотографию Кастро и Че Гевары. Это легко. А что у нас с семьёй Волковых? Узнал что-нибудь?
Волшебник кивнул. Это было проще всего. Ирина Никитична Лесовая-Волкова была штатным Целителем, то есть без ограничений в практике, но с некоторыми ограничениями на научные исследования. Дочь, то есть, Дарья, по всей видимости, собиралась её превзойти и стать Целителем Высшего Ранга. Последние сто лет для этого после второго учебного цикла – Малых Стёжек перед последним циклом Большой Стези необходимо было получить обычное медицинское образование. Савелию удалось узнать, что она получила направление в Москву. О ней есть ещё один любопытный, можно сказать, уникальный факт, возможно, он и стал причиной такого решения, поскольку оно достаточно необычно для волшебницы. Женщинам-то приходится торопиться создавать семью, тут же вместо трёх лет учёба затягивается ещё на целых девять. А детей когда рожать? Для этого женщине надо особый талант иметь, талант продления молодости, что не всякой дано. Так вот, у Дарьи у самой были настолько серьёзные проблемы со здоровьем, что в Светоче Гипербореи она не смогла учиться именно по этой причине. На четвёртом году Дома Отца и Матери, это, значит, в последний год начального этапа обучения, есть такой предмет, как курс Начального Мирознания. Он входит в обязательную программу. Практические занятия проводятся, по большей части, на улице, и это на данном этапе – единственный курс, который требует не просто нахождения на улице, а выхода за пределы защиты Внутренней Цитадели. Тут-то ты в первый раз на собственной шкуре познаёшь, что такое настоящая стужа полярной зимы, Светоч-то на Белом море находится, на одном из островов. "Какой там климат – сами знаете" – напомнил волшебник. Вышла Даша в первый раз на практикум – и едва не умерла. Мороз-то за тридцать градусов, а у неё так называемая ледяная лихоманка оказалась, как мороз ниже минус двадцати – сразу удушье. Болезнь эта редкая и малоизученная, даже волшебники-Целители лечить её не умеют. В общем, до конца года от практикума по этому предмету её отстранили, на лето родители её отправили восстанавливать силы на Алтай, там же она и сдала этот предмет экстерном в "Заповедной Долине Цветов", другой школе славяно-карельской конгрегации, голова-то у неё была светлая. Однако при таком недуге продолжать обучение в Светоче не представлялось возможным, что ставило крест на её мечтах о карьере Учителя. Климат там, где находится другая школа, "Заповедная Тара", там помимо Светоча готовят Учителей, расположена не лучше, зимы почти такие же суровые, разве что лето более жаркое, но от этого не легче. В общем, определили её родители от греха подальше на Валдай, в "Камень Властимира", там и климат помягче, и направление Целительства – главное, у матери там было много знакомых, и за девочкой могли присмотреть. Болезнь эту лечить не умеют, но человека обучают с ней жить. В данном случае, Дарью обучили создавать предметы-обогреватели, которые бы согревали воздух вокруг неё непосредственно и не позволяли бы температуре воздуха, который она вдыхает, опускаться ниже минус пятнадцати по Цельсию. Такие предметы могут быть постоянного действия, но мало ли нужной брошки под рукой не окажется – их можно сделать временными из любой подручной вещи, обычно – элемента одежды. Но для этого ей пришлось серьёзно покорпеть на занятиях по Созиданию, поскольку особого таланта к этому делу у неё не было, и это искусство пришлось штурмовать, как говорится, пятой точкой. Тут Савелий Юлианович сделал небольшую паузу, словно желая обдумать то, что будет говорить дальше. Отчасти из-за нехватки времени, отчасти из опасений за её здоровье, оборонное волхование Дарья изучала по сокращённой программе, из неё исключили раздел обращения силы. Тут дело ещё и в том было, что методы обучения в рамках данного раздела очень суровы, а подчас и попросту жестоки. Как обучают? А вот, например. Одна из задач – научить перерабатывать боль в энергию и использовать её против противника, одновременно, отводя от себя разрушающее воздействие. Так, что делают? Вешают у тебя в поле зрения мишень из сена, а потом попросту бьют палкой или хлыстом, пока мишень у тебя перед глазами не загорается. Обучение считается на данном этапе завершённым, когда уже после нескольких ударов мишень вспыхивает как факел, а на теле у тебя не остаётся ни ссадины, ни синяка. Пока не научишься, целых два года приходится ходить в особом нательном белье и сидеть на подушках, становясь объектом постоянных подколок, а то и насмешек со стороны учеников других классов. Так-то.
– Из-за этого у меня в своё время произошла весьма комичная история, – волшебник смущённо засмеялся, словно ему одновременно и хотелось ею поделиться, и было как-то неудобно рассказывать. Словно о чём-то, о чём в приличном обществе говорить не следует. Но Олег Дмитриевич молча слушал, не перебивая, что побуждало собеседника рассказывать дальше. В конце концов, волшебники – тоже люди, и психология – штука универсальная. – Мне тогда было семнадцать, и я был ещё в прямом смысле слова зелёным дураком. Мне с детства говорили, какую сильную связь имеют родовые медальоны, но я не придавал этому должного значения и однажды позволил себе на Пасхальных каникулах согрешить на сеновале с одной девчонкой старше меня. И кто бы мог подумать, что отцу всё стало тотчас же известно. Что было той девушке, не знаю, но её я больше не видел. Нет, Вы не думайте, у нас "убийств ради чести" не бывает. Её наверняка отправили в школу, запретив впредь приезжать на каникулы, чтобы, значит, со мной не встречалась больше. А меня отец решил примерно наказать. Публично, стало быть. Привязал к вороту колодца и стал бить не чем-нибудь, поскольку знал, что меня уже так просто не прошибёшь, а кнутом со свинцовыми вставками. Таким и убить можно запросто. Так у меня выучка так сработала на автомате, что я тотчас же, дабы пожара не наделать, прожёг взглядом такую дырищу в земле, что из неё забил фонтан артезианской воды. Отец понял, что цели своей ему не достичь, орать благим матом и унижаться я всё равно не буду, и сник. Да, только всё ворчал и грозился моим лицом, рожей, как он говорил, ту дырку заткнуть. Естественно ничего подобного делать не стал. А урок я усвоил. Вот Вы спрашивали, не ревнует ли меня жена. Так она точно знает, что я в этом смысле делаю и чего не делаю. И у неё нет никакой причины ревновать. Все знают, что стоит мне или ей пойти "налево", медальоны тотчас же об этом засигналят не только у нас, но и у наших родителей, братьев и сестёр. Такого срама мы себе не позволим никогда. Вот и вся ревность. Воду из той “скважины” потом, – тут он искренне рассмеялся, – стали разливать по бутылкам и продавать в магазине. Целый небольшой завод построили. Она, знаете ли, вроде как целебной оказалась. Забыл сказать, зачем мы проходим такое обучение. После этого обучают обращать направленные в тебя заклятья в землю или вспять, причём они в последнем случае возвращаются наславшему их многократно усиленными. Какое-нибудь пыточное заклинание Распятия – само по себе та ещё гнусность, не говоря уже о богохульстве, – судя по всему, религия для волшебников была не вопросом "верить или нет", а вопросом настолько объективной реальности, что Олег Дмитриевич не решился это как-то комментировать, – эта излюбленная злодеями из числа латино-германских волшебников мерзость вернётся с такой силой, что убьёт на месте того, кто это наслал. И самое главное – что для всех видов обращения силы не требуется никаких концентраторов. Используются глаза, если перенацеливаешь, ноги, если заклятье отправляешь в землю, либо своего рода канал, по которому оно прилетело, если обращаешь вспять. Теоретически можно обратить вспять даже тёмное Убивающее Заклятье Каббалы, отголоски которого вошли в поговорки как небезызвестная "абракадабра", но на практике этого, насколько я знаю, никто не пробовал. Ошибиться-то можно как сапёру только однажды. – Савелий Юлианович улыбнулся и развёл руками. Олег Дмитриевич продолжал внимательно слушать, – В результате, в нашей традиции даже если пыточное заклинание – аналог латино-германского, когда-либо существовало, то оно давно и прочно забыто. Пользоваться чем-то подобным – всё равно, что играть в русскую рулетку, поскольку попасть даже не на охранителя, а просто на человека, который на среднем цикле оборонное волхование изучал как положено, означает фактически извращённое самоубийство. Для своих грязных целей известные злодеи использовали приёмы более изощрённые.
Олег Дмитриевич еле удержался, чтобы самому не расхохотаться во весь голос, но это показалось ему крайне невежливым, поэтому вслух он отреагировал совсем иначе:
– Ну, Савелий, – заявил он, пряча улыбку и изо всех сил стараясь быть серьёзным, – теперь я точно не боюсь идти с тобой в разведку в тыл врага, – и пожал волшебнику руку. Кстати, несмотря на спрятанные смешинки, сказанное было чистой правдой, с таким действительно можно идти в разведку в тыл врага.
Глава третья.
Тени из сумрака.
Наступила осень. Позади остались три из четырёх недель отпуска, проведённые с детьми в Крыму. Для этого даже пришлось отпросить их из школы на первую неделю сентября. А что делать, если в отпуск не отпускали раньше середины августа? Теперь уже и сентябрь подходил к концу. Ветер носил по улицам опавшие листья. Глубокое голубое небо казалось особенно ярким, контрастируя с роскошным красно-золотым убором тополей, клёнов, берёз. Немного грустно было от того, что это время скоро закончится, и начнутся холодные, долгие и печальные осенние дожди, которые потом сменятся снегом и зимними морозами.
Как-то утром в понедельник один из молодых сотрудников, специалист по радиотехнике, Сергей Лаптев, вошёл утром и громко, с чувством, провозгласил:
Прочь тоска!
Свежий ветер шумит
В золотых листопадных лесах!
Все взоры сотрудников, собравшихся на совещание, обратились на него.
– А дальше?
Молодой человек смутился.
– А дальше я не знаю, – пробормотал он, краснея.
Эх ты, – кто-то ответил ему, – так только всякие японские самураи стихи пишут. А ты – советский человек, или нет?
– Отстаньте от парня, – отрезал Кашин. – Чего прицепились? Человек к вам, можно сказать, со всей душой, а вы начали "советский – не советский"... Ну, не поэт, а из вас, кто – поэт? Правильно, никто! Сможете хотя бы так высказаться о красоте природы, тогда и критикуйте.
Время отпусков закончилось, теперь застать на рабочем месте нужных людей не составляло труда, можно продолжать поиски. Савелий был полностью поглощён делом об НЛО, с каждым днём становясь всё мрачнее, его Олег Дмитриевич решил пока не дёргать, тем более, необходимости использования способностей волшебника для следующей задачи не было никакой. Он вызвал к себе в кабинет молодых сотрудников, не так давно принятых на работу, Анну Константиновну Юрьеву и Николая Владимировича Никитина.
– Вот что, ребята, – обратился к ним Олег Дмитриевич, – я знаю, что Вы стараетесь, но, говоря откровенно, морское дело у Вас пока не клеится. Чуть позже я дам Вам в помощь одного человека, может, легче пойдёт, но до поры до времени я не могу его отрывать. А Вы пока отвлекитесь от анализа морских происшествий и отправляйтесь в военные, военно–медицинские и медицинские архивы. Задачи такие: во-первых, поройтесь в материалах по сражению на Курской Дуге и найдите все деревни, подходящие по следующим критериям: деревня стояла в тылу наших войск и не была снова занята фашистами во время первой фазы сражения, сохранилась хотя бы частично, не была сожжена дотла, наконец, когда ещё весной 43-го года она была занята нашими войсками, эпидемическая обстановка там была относительно благополучной, тифа и прочих заразных болезней там либо не было вообще, либо эпидемии там были слабее, чем обычно. Во-вторых, когда найдёте деревни, подходящие к первому условию, определите какие фронты, армии, дивизии и даже более мелкие объединения вплоть до полков, батальонов, артдивизионов, артбригад, батарей и тому подобного действовали в этой полосе, номера госпиталей всех уровней, кто чем командовал, и всё такое прочее. В-третьих, выясните, какие партизанские отряды действовали на данной территории, либо в сопредельных областях в период оккупации, кто ими руководил, какие задачи они выполняли. Затем, поройтесь в архивах московских медвузов и найдите информацию о Дарье Волковой. Она должна была поступить в один из них между сороковым и сорок вторым, но не окончила. На всякий случай обратите внимание, если где-то попадётся что-то об Ирине Лесовой-Волковой и её участии в партизанском движении или об Оле Волковой, девочке восьми лет, это тоже может быть ключом. На случай, если ничего внятного не найдёте, ищите в наших архивах, я выбью доступ даже к тайным архивам Верховного Главнокомандования. Переверните, если надо, всё вверх дном.
Молодёжь приободрилась, поскольку это задание было хотя и трудоёмким, но конкретным и реальным, а не "пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю, что". Пусть учатся отбирать и анализировать информацию на чём-то более простом, чем то, что им пришлось, за неимением свободных рук, поручить сначала. Там либо со временем им самим придёт в голову нужная идея, либо, когда освободится Савелий, он сможет им тоже чем-то помочь.
А пока оставалось только ждать и изучать следующую порцию загадок, к большинству из которых и не знаешь, как подступиться. На их фоне даже кулинарные амбиции жены на даче по части припасов на зиму казались не столь уж головоломными. Надо было, не мешкая, отгулять оставшуюся неделю отпуска, помочь жене на даче с заготовками. А ещё пора бы уже достроить, наконец, злополучную новую баню, да попариться в ней хоть раз, пока зима не нагрянула. По возвращении можно и спросить, как идут дела. Так будет даже лучше. Нет хуже, чем приставать к сотрудникам с вопросами, когда им ещё доложить нечего. С этими мыслями Олег Дмитриевич отправился к своему начальству.
* * *
Последняя неделя отпуска удалась на славу. Аккурат и баню достроил, и попариться в ней успел, и на рыбалку сходил, и жене с тёщей помог с вареньями–соленьями и их перевозкой в Москву. А самое главное – словил заповедную неделю хорошей погоды, пока её не сменила осенняя стужа и слякоть. Так что из отпуска Олег Дмитриевич вернулся в отличном настроении. Чего было нельзя сказать о его подчинённых. Нет, Анна и Николай деловито рылись в архивах и утверждали, что уже в скором времени смогут порадовать первыми результатами, а вот Савелий словно желал по степени мрачности переплюнуть хмурое осеннее небо и противный дождь. После обеда Олег Дмитриевич вызвал волшебника к себе.
Он заглянул в кабинет, убедился, что Олег Дмитриевич один и спросил, по своему обыкновению, несколько застенчиво:
– Вы звали меня, Олег Дмитриевич?
– Да вот, хотелось бы знать, перефразируя известную сказку, ты зачем, мой братец ясный, завернулся в мрак ненастный и в туманной вышине не пошлёшь луча ко мне?
Волшебник прищурился:
– Следует ли мне понимать эту фразу, что во время отпуска Вы хотели со мной поговорить, но не смогли связаться?
– Ну, во время этого отпуска, пожалуй, нет, – майор подавил усмешку, – а вот во время поездок – не раз и не два проклинал всё на свете, что не могу тебе просто позвонить и уточнить какую-то информацию. Кстати, я даже подумывал обеспечить тебя армейской радиостанцией, поскольку телефон в твою деревню дойдёт, в лучшем случае, в будущем веке. Разберёшься с техникой?
– Да, разобраться-то, если надо – не вопрос, голова – чай на месте и руки тоже откуда надо растут, но, – офицер–волшебник лукаво улыбнулся, – зачем так сложно, когда можно гораздо проще, надёжнее и безопаснее?
С этими словами он достал из кармана двое совершенно одинаковых карманных часов и протянул одни из них своему начальнику.
– Вообще-то, данное устройство запрещено к изготовлению и использованию особым установлением из-за того, что переговоры с помощью него абсолютно невозможно прослушать, и Волхов Приказ никак не может этот канал контролировать. Но по факту им пользуются напропалую и родители школьников, и путешественники для связи с родными, ведь связаться-то можно при надобности хоть с края света, из какой-нибудь Ушуаи. Просто маскируют под самые разные предметы: часы, кольца, браслеты, брошки и другие побрякушки. Меняется, когда надо, и способ управления. Я знал, что Вы не любите украшения, поэтому отыскал на волшебном чёрном рынке говорилку в виде карманных часов. А способ управления – самый простой и не требующий волшебства.
Майор Кашин задумчиво покрутил в руках приобретение.
– На вид – обычные карманные часы. А как часы они работают?
Савелий Юлианович улыбнулся ещё лукавее.
– И имеют очень точный ход. Откройте заднюю крышку. Она открывается как обычно, пружинка там хорошо заметна.
Олег Дмитриевич нажал на едва заметную кнопочку и задняя крышка открылась. Меж тем, волшебник продолжал объяснение:
– Слева завод, справа – корректировка времени, а синий кристалл внизу – копка вызова. Обратите внимание на внутреннюю сторону крышки – на ней виден хитрый узор. Если провести пальцем по значку бесконечности, открывается канал связи и можно разговаривать как по обычному телефону или рации, только не нужно уже никаких кнопок, а теперь посмотрите внимательно на обе крышки снаружи.
На задней крышке также был узор со знаком бесконечности в центре, а на узоре на передней крышке, которую открывают, чтобы посмотреть время, в центре узора вместо знака бесконечности было две прямые черты.
– Если Вас вызывают, то знак бесконечности начинает переливаться всеми цветами радуги, а в кармане Вы чувствуете сильную вибрацию. Если Вы не отвечаете, либо не отклоняете вызов в течение минуты, включается звуковой сигнал как у телефонного звонка, только играет музыка. Я решил, что лучше всего будет "Прощание Славянки", если Вы не против.
– Да мне без разницы, – голос майора казался безразличным, но опытный слушатель сразу бы понял, что это безразличие – лишь профессиональная привычка, – ты говоришь, вызов можно и отклонить?
– Разумеется, это предусмотрено, – заявил Савелий как о самой обычной вещи на свете. Мало ли место или время совершенно неподходящее, разговор небезопасен? К тому же, эта штука под запретом, Вы не забыли? Я никогда не отвечу Вам, если нахожусь в Волховом Приказе или в каком-нибудь другом учреждении волшебников, неприятности мне не нужны. Меня ж сразу в нелояльности заподозрят, и тут пойдёт такая пьянка – вы и не представляете!
– Ещё как представляю, коллега. Не думал только, что эта болезнь шпиономании, или как её там, настолько заразна, что даже волшебники ею болеют. Так как отклонить вызов? Я ведь тоже не решусь пользоваться этой штукой в кабинете генерала или на оперативном задании...
– Но потом я обязательно перезвоню...Вы это так называете?
– Ну, или я вам. В любом случае ясно, что дело важное и связь нужна. Так как отклонить вызов?
– Провести пальцем по тем двум вертикальным линиям. Один раз и по обеим сразу. А потом открыть часы. Ну, вы же просто хотели время посмотреть, а музыка, если кто её всё–таки услышит – это просто будильник сработал. Стрелка якобы будильника – на самом деле как раз она – для отвода глаз, будет показывать на то самое время, когда был звонок. Всё просто.
– Замечательная штука! – Олег Дмитриевич ещё раз полюбовался на подарок, прежде чем пристроить его в своём кармане. – И никакие шпионы никогда нас не прослушают! Вот бы всем нашим такие...
Волшебник покачал головой.
– Я же говорю, что это устройство – запрещённое. А начнут такими все, кто попало, пользоваться, так моё волшебное начальство живо меня вычислит и шкуру спустит. Я же ради дела закон нарушаю, как Вы не понимаете!
– Да, это я так, мечтать, как говорится, не вредно. В общем, всё равно спасибо. Избавил ты меня от жуткой головной боли. Но ты не думай, я тайны хранить умею и тебя никогда не подставлю. А вызвал я тебя, вообще-то не за этим. Последнее время ты ходишь мрачнее тучи. Я потому и процитировал классику. И я как начальник хочу знать почему. Дело не клеится?
Молодой волшебник задумался.
– Да не то, чтобы оно не клеилось... В общем, наверное, уже можно кое-что доложить. Первично мы отработали, я имею в виду отца и тёщу, подавляющую часть свидетелей и контактёров, осталось где-то не более десятой доли, думаю, в ближайшую неделю совсем закончу, и оставшийся материал уже мало повлияет на сложившийся расклад. В общем, материал можно классифицировать по нескольким категориям. Первая – это материал, непригодый для дальнейшего анализа. В неё попали алкоголики, наркоманы и изначально психически больные, также мы отсекли любителей баек и анекдотов, угодивших в материал по недоразумению. Ох, и взбесили же они батю, Вы не представляете, только тёща и смогла его успокоить, мол, понятие о юморе у всех разное, они и сами не представляли себе, какой переполох могут вызвать. – Савелий Юлианович отпил чаю, предложенного начальником, и продолжил, – Вторая категория, которую я пока решил отставить в сторону – это морские свидетельства. Тут пока материала маловато, и не исключено, что работы тут будет не на один год, а пока не вполне понятно, с какого боку к проблеме заходить. Не приставишь же к каждому военному или торговому судну по группе волшебников разных специальностей, да и, судя по тому, что ни один из инцидентов не носил трагического характера, вряд ли это так уж необходимо. Есть время и другим путём поработать. Детей я пока тоже не трогал, но по другой причине. Я хочу дождаться, когда у жены появится немного свободного времени. По ординарному образованию она у меня – детский психолог, я же в детях пока не очень смыслю, боюсь элементарно навредить. И не хочу туда подпускать батяню, – волшебник усмехнулся, – с его домостроевскими воззрениями, не дай Бог, кто-нибудь из детей всё это элементарно нафантазировал, – схватит ведь розгу, да выпорет, и даже я не сумею его от этого удержать. Без этой части материалов, работы всё равно хватило. Отсекли непродуманные действия военных, кстати, надо бы, чтобы либо они были поосторожнее, либо давали бы какие-то объяснения в газеты, а то люди живут в постоянном беспокойстве по пустому поводу...
– Во идиоты! – перебил Савелия Олег Дмитриевич, – Клоуны! Думают, секретность блюдут, а слухи-то ползут и ползут, и скоро любой ЦРУшник, если у него есть хоть капля мозгов и воображения, будет знать, что тут что-то происходит подозрительное. Вот уж кому задницу надрать надо! Ну, я скажу, кому надо, они этих вояк живо уму-разуму научат!
– Даже нашлось несколько не очень умных волшебников, – молодой волшебник словно и не заметил тирады своего шефа, – в основном, школьники на каникулах, либо экспериментаторы–самоучки. Вот тут с ними и батя побеседовал, и Волхов Приказ продолжил, так что у них надолго отпадёт охота так развлекаться, – на этом месте Савелий даже немного повеселел, но лишь на миг, или это вообще Олегу Дмитриевичу показалось, потому что он тут же снова стал мрачным и озабоченным, – Оставшееся можно было условно поделить на три вида последствий случившегося: нейтральный, когда увиденное или услышанное никак не повлияло на человека, положительный, было и такое, когда после случившегося у человека резко улучшилось здоровье или что-то в жизни. Их не то, чтобы можно оставить без внимания, я посоветовал им быть настороже и сообщить, если случится что-то подозрительное. Но наиболее распространённый тип последствий, к сожалению, оказался отрицательным. То есть изначально более-менее здоровые физически и душевно люди видели или слышали нечто, и они действительно это видели или слышали. Но после этого у них проявились заболевания либо физические, либо они тронулись рассудком, а некоторые и хуже того – покончили с собой, те же, кто избежал этого, в любом случае страшно напуганы. Причём то, что с ними случилось, продолжает их преследовать. Тёща занимается этим делом, пытаясь не допустить ухудшения их состояния, а при удаче – и вылечить. Такое впечатление, что кто-то или что-то намеренно запугивает людей с какой-то целью, хотя, она, если и есть, то пока для нас неочевидна. В общем, мы с тестем поставили около их дома, в жилищах и даже дали им самим носить на себе так называемые "Глаза Земли" – это пассивные датчики довольно хитрой конструкции, их невозможно обнаружить никаким известным нам способом, а вот мы сможем узнать целый ряд важных параметров. Например, имеет ли отношение к этому тёмное волшебство, либо силы Тьмы, не нарушались ли пространственно-временные границы. Я официально запросил все Стражи на предмет происшествий за последние пять лет. Примерно через месяц получим ответ. Также я обратился в Волхов Архив. Они не только прошерстят всё у себя, но и запросят аналогичные ведомства за границей по поводу всех аналогичных случаев за всю историю ведения волшебных архивов. Это – дело долгое, но за него отвечает одна из моих сестёр, так что я получу информацию, как говорится, из первых рук. – Настроение Савелия Юлиановича, кажется, улучшалось по мере того, как он докладывал, – Совсем забыл. Тесть благодарит вас за ваши подарки. Особенно ему понравилась пластинка с музыкой, хотя нам и пришлось повозиться, чтобы её прослушивать там, где нет электричества, и диаскоп со слайдами. Как Созидателя его особенно интересуют не волшебные технические изобретения. Он говорит, что тем, кто лишён волшебства, для многих вещей приходится прикладывать гораздо больше мозгов, и тут есть, чему поучиться.
– А я займусь проверкой и наблюдениями с более приземлённой точки зрения. – Олег Дмитриевич решил вернуть разговор в служебное русло, – А то вдруг, как в "Собаке Баскервилей", пособники дьявола окажутся облечёнными в плоть и кровь, причём даже без помощи волшебных генов, а, вооружившись, какими-нибудь хитроумными техническими изобретениями? Маньяки-изобретатели, такие тоже, брат, бывают.
– А ведь Вы правы... – Савелий Юлианович задумался, – я совершенно упустил из виду такую возможность.
– Дам команду нашим радиотехникам и оперативному составу проверить это направление, так что ты не удивляйся, если что, мешать они Вам не должны. Я дам особое распоряжение. Кстати, мне говорили, что ты запрашивал какую-то информацию, к которой не имеешь доступа. Я уже тебе делаю более широкий доступ, через пару дней у тебя всё будет.
Волшебник усмехнулся.
– Не было времени у меня столько ждать. Я ведь, когда мне отказали, чуть было вас искать не отправился, не знал, что делать, но потом подумал, что это будет невежливо, и решил проблему не совсем законным волшебным способом, – теперь Савелий тщательно разглядывал свои ботинки, словно нашёл там что-то интересное.
– Ну, ты и прохвост! Надурил отдел секретности! – майор расхохотался. – Мне это нравится, только больше так не делай, ладно? Они ж с ума сойдут!
– Ладно, не буду, Вы же сами мне расширение допуска обещали. Но зато я изучил вопрос взаимосвязи НЛО и звёздных кораблей жителей иных планет. Так вот. Теперь я точно знаю, что в нашей стране, ко всем прочим, живёт несколько "граждан инопланетной национальности" из числа потерпевших космическое кораблекрушение. Это позволило мне выяснить, что межзвёздные корабли любого известного этим гражданам типа не создают эффектов, описанных в свидетельствах. НЛО и инопланетяне – две совершенно разные вещи, хотя и не уверен, что взаимосвязи нет вообще никакой. Тут ещё работать и работать не один год в этом направлении.
– В общем, вижу, что ты освоился, – Олег Дмитриевич был явно доволен докладом, – а потому не буду тебе мешать. И не надо так переживать. Поседеешь раньше времени. Рано или поздно, мы поймаем тех, кто запугивает наших граждан, кем бы они не были, ну, либо сумеем как-то людей защитить.
– Надеюсь... – казалось, Савелий Юлианович не разделяет оптимизма своего начальника, – простите, я могу идти? Мне нужно отправляться в следующий адрес. Отец уже заждался, наверное, ворчать будет.
– Идите. И, – майору Кашину искренне хотелось как-то подбодрить своего подчинённого, – желаю удачи.
На том разговор и закончился.
* * *
Так часто случается, что когда ждёшь нужных тебе или просто хороших новостей, тебе на голову сваливается совсем не то, чего бы тебе хотелось. Особенно надо быть в этом отношении осторожным со служебной фельдпочтой, не вскрыть её, разумеется, ты не имеешь никакого права и обязан реагировать на всё, что тебе придёт, но именно поэтому надо всегда быть готовым к тому, что её содержание сорвёт тебе все планы и перепутает все карты. Едва только под вечер, в конце рабочего дня Анна намекнула, что ей удалось накопать в архивах нечто интересное, но надо ещё найти кое-что, как утром следующего дня майор Кашин получил спецпочтой сразу три конверта с письмами и материалами, которые перевернули всё с ног на голову. Дело касалось подвешенного расследования ЧП на подводных лодках. Молодые сотрудники, которым было поручено это дело, ломали голову, да всё без толку, поэтому Олег Дмитриевич на время решил подвесить это дело в ожидании, когда он сможет усилить группу Савелием и ещё парой опытных сотрудников, которые в настоящее время были заняты другими неотложными делами. Савелий уже заканчивал перепроверку свидетельств, но оставалось ещё громадное количество работы, по сути, расследование как таковое ещё только начиналось. Другие сотрудники были столь же далеки от завершения своих дел, а Анну с Николаем он пока отправил в архивы на поиски информации о судьбе семьи Волковых. И вот сегодня приходят материалы ещё о трёх ЧП на подлодках, причём случившихся одновременно и на разных флотах. Это уже начинало попахивать какой-то чертовщиной. Один случай – предполагай всё, что угодно, два – может быть и случайным совпадением, хотя более вероятна диверсия, но три, да ещё одновременно – ищи скрытую взаимосвязь, и даже чертовщина вовсе не исключена. И если другие сотрудники, кроме Анны и Николая, были в командировках "на объектах", а потому недоступны, то Савелия Юлиановича, который теперь стал официально старшим лейтенантом Незвановым, майор Кашин рискнул вызвать через те самые хитрые карманные часы. К немалому удивлению молодёжи, волшебник материализовался прямо в кабинете.
– Вот, ребята, вам обещанное усиление прибыло, – засмеялся майор, глядя на застывшие в немом вопросе лица, – настоящий живой волшебник, так что закройте рот, не к лицу это нашему брату, и начинаем работать.
Казалось, волшебник–старлей был озадачен не меньше.
– Олег Дмитриевич, – начал он, как обычно застенчиво, – судя по Вашему сообщению, случилось что-то экстраординарное? Я как раз проверял в очередной раз установленные мною приборы, кстати, они пока ничего не показали, по крайней мере, те, которые я успел обследовать, как услышал Ваш срочный вызов. В общем, я был настолько обеспокоен, что не рискнул тратить время на проходные и беготню по этажам. Это – плохо?
– Совсем наоборот, Савелий, поскольку через четыре часа нас ждёт самолёт на Чкаловской, мы вылетаем в Мурманск.
Волшебник был явно озадачен.
– Простите, – пробормотал он в недоумении, – но, насколько я помню, я установил там приборы совсем недавно и не думаю, чтобы там можно было уже ожидать какой-то результат, там вообще спешка ни к чему, ничего тревожного, скорее просто интересно. А были бы неприятности, я бы знал от Стражи в Кандалакше, там ведь мои наставники, с ними я всегда на связи, да они бы скорее сами вмешались и разобрались с ситуацией, если бы она чем-нибудь реально угрожала.
– Да, забудь ты на время об НЛО и контактёрах! – майор явно горячился. – Я не хотел тебя отрывать, но на меня давят сверху. Понимаете, ЧП на трёх подводных лодках одновременно. Причины опять непонятны. На Тихом Океане и на Черноморском флоте ситуация опять повторилась – подлодки затонули, и никто не выжил. По непонятным причинам. Они стояли на рейде в полной исправности. Что характерно, экипажи опытные, проверенные. Шли последние приготовления перед выходом на дежурства. Всё в штатном режиме. Потом лодки вышли в надводном положении, погода была нормальная, как вдруг буквально минут через двадцать рвётся связь. И ни SOS, ни тревожных радиограмм. Нашли их довольно быстро на грунте, без видимых пробоин, но полные воды и с мёртвым экипажем. Фактически повторился тот же сценарий, что и у предыдущих пяти случаев.
– Кстати, – Олег Дмитриевич сделал жест в сторону молодых сотрудников, – знакомься, это – твои коллеги по отделу, Анна Константиновна Юрьева и Николай Владимирович Никитин. Они начали расследование ещё в августе, но тогда ни к чему не пришли. Сейчас же, если им помочь, что мы с тобой и сделаем, это дело можно сладить.
Самое интересное в этом во всём то, что ЧП случилось на трёх флотах одновременно: Тихоокеанском, Черноморском и Северном. Но на Северном флоте картина ЧП несколько иная. Ключевым является то, что там есть выжившие. Правда их свидетельства показались военной прокуратуре настолько невероятными, что их взяли под стражу по подозрению в диверсии или саботаже. Четверо из них больны и были больны на момент ЧП, выжил также врач и двое матросов–механиков, находившихся на момент ЧП в машинном отделении.
По уму, на фоне других случаев обвинять их неразумно, и это ещё мягко сказано. В конце концов, лодка осталась на плаву и дошла своим ходом до базы, несмотря на гибель большей части экипажа, причём, гибель более чем странную. Согласно их показаниям, команда, включая капитана, внезапно обезумела. Люди стали бросаться за борт, стреляться, а некоторые рвались к управлению и так пытались управлять лодкой, что чуть было не отправили её ко дну. На увещевания они не реагировали, на попытку их арестовать и изолировать, поскольку они были явно не в себе, ответили угрозой применения оружия и взрыва судна, в конце концов, их застрелили. Привести лодку на базу стоило выжившим невероятных усилий, несмотря на присутствие среди них второго помощника капитана – опытного офицера, поскольку четверо человек, включая его, были больны или серьёзно травмированы в походе: у двоих – внештатных водолазов – баротравма с вытекающей из неё потерей слуха, у других – последствия гриппа в виде двустороннего отита. Врач и механики были ранены.
– В общем, – резюмировал Кашин, - лодку привели на базу четверо глухих и трое раненых.
Люди спасли новейшую разработку оборонной промышленности, а теперь их обвиняют чуть ли не государственной измене. Говоря об этом, майор выматерился, наверное, впервые за несколько месяцев. Савелий поморщился, но промолчал. Он сжимался как пружина всякий раз, когда слышал матерную брань, хотя наотрез отказывался объяснять, почему.
– На сей раз, – продолжал Кашин, – мы просто обязаны поставить точку в этом деле. В общем, час вам на сборы, и встречаемся на Ярославском вокзале. С Чкаловской уходит военный борт. Полетим на нём вместе с моряками. Да, – майор улыбнулся, – ты, Савелий полетишь с нами. Я знаю, что ты можешь даже нас опередить своим ходом, но я хочу, чтобы ты в полёте ознакомился с документами.
Волшебник, казалось, вовсе не был удивлён.
– На самом деле, – ответил он, улыбнувшись, – я не смогу оказаться там так же быстро, как из дома здесь, в конторе, знаете ли, даже у волшебства есть свои ограничения. Например, я не знаю, куда в точности мы направляемся, и рискую потерять времени на поиски больше, чем займёт дорога обычным способом. Единственная просьба. Я могу встретиться с Вами уже на станции Чкаловская? Тогда я успею предупредить жену. Мне предстоит навестить её на работе. До этого, где бы я ни мотался, я всегда был дома к ужину, а сейчас поездка, боюсь, может занять не один день. Она должна знать.
– А не промахнёшься? – спросил майор, усмехаясь.
– Я бывал пару раз в Бисерово, а там недалеко, насколько я знаю. От Монино сяду в электричку, чтобы не тратить силы и время на поиски.
Начальнику оставалось только согласиться и отпустить сотрудников собираться, согласовав место и время встречи.
Когда Олег Дмитриевич, Анна и Николай сошли с пригородной электрички на станции Чкаловская, солнце выглянуло из-за туч, залив золотым вечерним светом верхушки сосен. В разрывах туч проглянуло ещё глубокое голубое небо, но лиственные деревья уже стояли голые. Тянуло холодом, и в воздухе веяло ожидание скорых морозов. Ноябрь вовсю вступал в свои права. Оглянувшись, майор увидел, что Савелий их там уже ждал. Вид волшебника немало поразил остальных членов команды. Вместо обычного строгого костюма на нём было нечто похожее одновременно на военную форму и обмундирование егерей с какими-то опознавательными нашивками на рукавах, значение которых никому не были известны. За плечами – рюкзак-колобок, в руках – нечто объёмное, запакованное в холщовый мешок. Свободная рука опиралась на суковатый посох, явно далеко не новый. Кажется, старлей что-то перепутал.
Майор Кашин решил подшутить.
– Ну, старлей Незванов, никак на рыбалку собрался? А удочки взял?
Савелий Юлианович, однако, сразу понял, что его начальник имеет в виду.
– Олег Дмитриевич, – его улыбка была подозрительно невинной, – мне довелось прожить немало лет в тех краях, и я прекрасно знаю, что сейчас там пока ещё вполне московская слякоть, но в любой момент может навалить снегу и стукнуть мороз, подбирается полярная ночь, оставляя для света лишь считанные часы. В самолёте я, если передадут соответствующую погоду, переоденусь в зимнюю форму, сейчас я в осенней. Кстати, на мне полевая форма охранителей. Её мы носим последние три года обучения, такую носят Стражи и охранители во время полевых выездов. Она очень удобна в поле. В городе и дома мы можем одеваться как хотим или как того требуют обстоятельства. Нашивки на рукавах показывают, что я – полноправный охранитель-специалист Зелёной хоругви, а не курсант, но не являюсь старшиной и не вхожу в иерархию Стражи. Так сказать, охранитель сам по себе. Обычно, охранители с такими опознавательными знаками занимаются расследованиями или поисками тёмных магов, но они чаще всего принадлежат к Синей хоругви, у них лычки другого цвета. В общем, всё недалеко от того, чем мне на самом деле доводится заниматься.
– Кстати, – попытался съязвить в свою очередь Савелий, – от Вас-то я жду любых сюрпризов, кроме неразумных, вы, Олег Дмитриевич, – человек опытный, а вот наша молодёжь часом не забыла, что мы летим к самому Полярному Кругу? Уж больно ребята налегке.
– А об этом не беспокойся, – начальник отдела слегка потёр руки, – на борту самолёта нас ждёт зимнее военное обмундирование нужных размеров. Кстати, когда будем ходить по официальным местам, советую и тебе надевать его. Нечего народ смущать неизвестной формой. Там ведь секретность та ещё, нечего людям думать то, что не следует.
Про себя майор Кашин подумал, что, по уму, нет ничего удивительного в наличии у военных-волшебников своей формы. Почему нет? Но куда ему такой огромный рюкзак? Не может же форма занимать столько места? Примерно это и высказал Олег Дмитриевич своему подчинённому. На что молодой волшебник, кажется, даже удивился, что его спрашивают о таких очевидных вещах.
– Там продукты, травы с приправами и утварь, необходимая для приготовления пищи, в том числе – складная походная плита, работающая, так сказать, от волшебства, ни дыма, ни гари, ни риска пожара, даже электричества не требует. Не хватает только некоторых специфических для тех мест продуктов, которые, надеюсь, можно купить на месте, а нет – так смотаюсь в Кандалакшу и закуплюсь там. Всего-то какой-то час, и дело сделано.
Майор Кашин опешил.
– Савелий, ты не заболел? Мы ведь не в чистое поле едем. Ещё бы палатку притащил. Нас там кормить будут на убой! Мы же к морякам идём. Знаешь, как моряков кормят на Севере?! Как бы лишние килограммы оттуда домой не привезти.
Волшебник поморщился.
– Не сомневаюсь, что моряков голодными не держат, но, понимаете, я не могу быть уверен, что пища, которую подают морякам, подходит для употребления с нею некоторых необходимых мне трав и снадобий. Мы едем почти в полярную ночь и полярную зиму, а мне предстоит тяжёлая и энергозатратная работа. Если не заботиться о восстановлении сил надлежащим образом, то мне по возвращении придётся уйти на больничный, по меньшей мере, на три недели, а у меня с НЛО дел не в проворот. Чтобы поддерживать свои силы на должном уровне, волшебнику необходимо правильно питаться в соответствии с местным климатом.
Он явно продолжал удивлять своих коллег. После нескольких минут молчания, пока они шли к углу улицы, где их ждал военный уазик, Анна решилась, наконец, спросить:
– И что, все волшебники умеют хорошо готовить? – в её голосе угадывалось восхищение на грани неверия, – И мужчины тоже? Не только женщины?
Такой вопрос вызвал, в свою очередь, недоумение Савелия.
– А как же иначе?
Анна не нашлась, что ответить. Между тем, Савелий продолжал объяснение.
– Кто-то лучше готовит, кто-то – хуже в смысле вкуса, но все умеют готовить правильную пищу для поддержания сил. Правда, некоторые изучают только кухню той местности, где собираются жить, но Охранители, Целители и некоторые естествоиспытатели не могут позволить себе такого пренебрежения. Нам часто приходится путешествовать, нередко вдали от дома и семьи, а пища всегда должна быть правильной. К тому же, кто накормит жену и детей, если жена заболеет или если придёт сама еле живая с работы? Далеко не все волшебницы сидят дома, даже не большая часть. И устают на работе не меньше мужчин. Вот, например, когда моя Марьяша возвращается со смены, я или сам готовлю ужин, или заказываю нужные блюда у нас в столовой, если самому приходится много работать. По счастью, наши повара в конторе способны приготовить любое блюдо и достать любые необходимые продукты. Нам ведь не требуются какие-нибудь устрицы или каракатицы, манго или красные бананы. Но в командировке я не могу на это рассчитывать, поэтому буду готовить сам. А заодно и Вас угощу настоящей волшебной пищей, только, конечно, без снадобий, которые добавлю себе, вам они без надобности, а некоторые даже вредны.
Пока группа тряслась в уазике по довольно разбитой дороге, кулинарные расспросы продолжались. Николая интересовало, что за местные продукты Савелий надеется купить на месте. Оказалось, что это – рыба, причём строго определённых сортов, морошка, клюква, брусника, кедровые орешки и кедровое масло, особый местный мёд, а также обязательно – оленина и оленье молоко.
Молодёжь предвкушала нечто вкусное и экзотическое, а Олег Дмитриевич заметил, что всё это не так-то легко раздобыть в промышленном и кондово-советском Мурманске. На что Савелий резонно заметил, что в Кандалакше он знает места, где всё это разнообразие можно купить без проблем, а смотаться туда для него – дело какого-нибудь часа.
По прибытии на аэродром все разговоры прекратились. Когда ИЛ-18 поднялся в воздух, Савелий углубился в изучение бумаг, майор Кашин задремал, Николай принялся за чтение очередного романа Герберта Уэллса, кажется, а Анна достала своё неизменное вязание. Постепенно вечерний свет сменили сумерки, а их, в свою очередь, сменила полярная ночь. Самолёт держал курс на север. Наконец, была дана команда свернуть дела, переодеться и пристегнуть ремни, и после обычной при посадке перегрузки самолёт выруливает на военном аэродроме Мурманска. Вокруг расстилается полярная ночь, озарённая только сигнальными огнями аэродрома. Сделав глоток морозного воздуха, накануне внезапно подморозило и выпал снег, Олег Дмитриевич спросил Савелия:
– Ну, куда сначала? Подлодку осматривать или с моряками беседовать?
– Подлодка мне мало что даст, да и чтобы осматривать с толком, надо сначала знать, что искать. Хорошо бы с людьми побеседовать.
– Тогда сначала останемся в Мурманске и навестим этих бедолаг в госпитале, побеседуем с этими недоумками-прокурорами, а потом, если понадобится, съездим на базу.
В служебной гостинице Олег Дмитриевич распорядился, чтобы их группе предоставили номера следующим образом. Три номера: два одноместных и один двухместный.
– Мы с Савелием будем жить? – спросил вдруг Николай.
– Нет, – фыркнул Олег Дмитриевич, – мы будем жить с тобой, а Анна и Савелий получат по отдельному номеру.
Николай был удивлён.
– Но ведь Вы – старший по званию и вообще начальник отдела...
– Дурак! – майор даже рассердился. – В нашем ведомстве, пока я – начальник этого отдела, по крайней мере, привилегии имеет не тот, кто главнее, а тот, кому они нужнее. Нам с тобой только в радость поболтать перед сном, а Савелию готовить свои снадобья. Чуешь разницу?
– Вас понял, – молодой человек был явно пристыжен.
В десять вечера Олег Дмитриевич собрал всех в большом двухместном номере на ужин "чем Бог послал". Он сам выставил на стол запечённую курицу, солёные огурцы и помидоры, варёные яйца, хлеб, чай, приготовленный в электрическом чайнике, и малиновое варенье. Анна достала пирожки с капустой и рисом с яйцами и луком – гостинец от бабушки, как она выразилась, Николай – колбасу "докторская", а Савелий – сало, чёрный хлеб, маринованный чеснок, черемшу и строганину с булочками, явно испечёнными дома накануне, да ещё бутыль какого-то очень вкусного слабоалкогольного напитка. В общем, ужин удался на славу, и даже, по признанию Савелия, оказался вполне правильным с волшебной точки зрения, так что Савелий насыпал себе в чай порошок каких-то трав. После ужина молодой волшебник попросил разложить карту и указать районы, где произошли несчастья. Олег Дмитриевич наколол кнопки в местах, откуда сегодня утром пришли известия. Волшебник задумался.
– Районы уж слишком далеко друг от друга расположены... Если бы всё случилось здесь и здесь, – он указал район Мурманска и Балтийское море в районе Кронштадта, – или здесь и здесь, – он указал район Чукотки и Находки, или здесь и здесь, – он показал на районы Севастополя и Батуми, – то можно было бы заподозрить какую-то локальную аномалию. А так, если это – аномалия, то – глобальная, и тогда аналогичные происшествия должны были бы произойти на флотах других стран. Есть возможность навести справки?
Майор Кашин задумался. Если послать официальный запрос, то почти наверняка получишь в ответ отказ. Военные флоты редко соглашаются на весь мир признаться в подобных происшествиях, опасаясь диверсий и тому подобного или пропаганды противоположной с точки зрения "холодной войны" стороны. Придётся запрашивать разведку. Вслух он ответил.
– Это – возможно, но потребует времени. И есть у меня такое нехорошее подозрение, что там нечего искать. Если бы что-то подобное имело место, визг бы повсюду стоял такой, что мы бы уже знали.
– Тогда надо искать что-то, что эти подлодки могло бы связывать, начиная от их конструктивных особенностей, до того, что моряки ели на обед. Но сначала надо опросить очевидцев. Чем завтра я и собираюсь заняться сразу после набега на рынок в Кандалакше, – заключил Савелий.
После чего наши герои разошлись по своим номерам и легли спать. Впрочем, Олегу Дмитриевичу и Николаю удалось заснуть не сразу. Майор спросил:
– Ну, юноша, что думаешь?
Молодой человек ответил не сразу.
– Ну, и чудодей! – выдавил он из себя, – и как он это делает?
Майор усмехнулся.
– По последним секретным данным учёных это – результат некоей генетической аномалии. Вообще-то, такие были во все времена. Читал, небось, в детстве сказки? – и после утвердительного кивка молодого физика продолжил, – Так вот, выдумки там, на проверку, гораздо меньше, чем мы думали раньше. Все эти Василисы-Премудрые, Марьи-Моревны, Кощеи и Соловьи-разбойники со всякими там Черноморами, по большей части, – реальные лица, разве что об их деяниях местами-временами сказители слегка привирали. Но истина оказывается где-то недалеко. И чтобы тебя окончательно добить, – продолжил он, – наблюдения показывают, что данная генетическая аномалия в активном или спящем виде в настоящее время получила довольно интенсивное распространение. Мы, так сказать, медленно и незаметно мутируем.
– Но это не отвечает на вопрос, как именно он это делает, – парировал молодой учёный.
– А это, – Олег Дмитриевич сделал паузу, – он тебе и сам не расскажет. Для него это так же естественно, как для нас говорить, бегать или для тебя рассчитывать твои формулы для тех самых адских машинок.
Кашин имел ввиду ЭВМ, которые в СССР в то время были ещё редкостью и диковинкой.
– Должен также сказать, продолжал Николай, – что он – не только чудодей, но и мыслит масштабно. Мне бы и в голову не пришло наводить справки по иностранным флотам, даже если этот след и окажется, в конце концов, ложным.
– Ничего, – ответил командир, – ещё научишься. У Савелия, судя по всему, имеется опыт, богатый и для нас с тобой очень необычный. Он обратит внимание на такие вещи, о которых мы с тобой и не помыслим, сделает такие предположения, какие нам и в голову не придут, но может упустить из виду очевидное для нас. Так что, работая в команде, мы отлично друг друга дополняем. Ну, а ты – молод и "юная надежда науки", аспирант Института Физики Земли, а не просто младший лейтенант. У тебя всё впереди. Да, что там, в свои двадцать четыре я ловил ворон не меньше твоего.
На том и заснули.
Савелий исчез в невообразимую рань. Впрочем, который час был на самом деле, понять по виду за окном было сложно, царила полярная ночь, рассвести должно было где-то не раньше десяти утра, а то и позднее. Объявился он часам к девяти, и на завтрак вся четвёрка с удовольствием поедала хариуса, запечённого в яйце, взбитом с молоком, приправленного петрушкой, черемшой и ещё какими-то травами, а на гарнир – печёную репу с луком, приправленную кедровым маслом, вместо чая – отвар брусничного листа с мёдом. Коллеги были в восторге. В качестве изюминки на вечер была обещана оленина с клюквой и брусникой, свёкла с чесноком, квашеная капуста с клюквой и пирог с морошкой и толчёными кедровыми орешками. Окрылённая невиданными доселе лакомствами, группа отправилась в госпиталь навещать выживших. Пора и честь знать, работать приехали, а не прохлаждаться.
В госпитале врачи поначалу не хотели пускать целую группу в палаты, но Олегу Дмитриевичу всё же удалось убедить их пустить к больному двусторонним отитом и пневмонией второму помощнику капитана его, Кашина, Савелия и Анну. Николая он попросил подождать и не раздражать врачей понапрасну. Правда лечащий врач, немолодой мужчина невысокого роста с пышными усами, продолжал настаивать, что визит почти бесполезен, так как больной всё равно до сих пор ничего не слышит, а все показания уже дал в письменном виде. И вообще, незачем зря больного тревожить. Игнорируя эти протесты, майор Кашин, волшебник и молодая сотрудница, психолог по образованию, вошли к больному в палату, у дверей которой стоял военный конвой, поскольку оба больных – выжившие на той злополучной подлодке и больные отитом, находились под арестом по нелепому, по мнению майора, обвинению. Второй помощник капитана был высокий мужчина с крупными чертами лица, орлиным носом и серыми, стальными, как показалось Кашину, глазами, хмуро смотревшими на вошедших. Он попросил врача и конвой подождать снаружи. Доктор поначалу пытался возражать, и ему пришлось напомнить о том, что дело имеет секретность, а его группа получила особые полномочия.
Когда за недовольным доктором закрылась дверь, Олег Дмитриевич встал возле неё так, чтобы никто не смог ни войти, ни заглянуть, Анна Константиновна устроилась на стуле рядом с ним, а Савелий, сделав небрежный жест левой рукой, который можно было бы считать случайным, если бы перстень на его среднем пальце опять странным образом не расплылся на мгновение, что дало майору понять, что это было сделано не зря, взял стул и сел у постели офицера. Он ничего не стал говорить, просто положил руку на лоб больному, и прошептал что-то похожее на церковный речитатив, внимательно глядя ему в глаза. На этот раз вместе с перстнем расплылась визуально вся ладонь волшебника. Лейтенант Юрьева, впервые видевшая это действо воочию, молча смотрела во все глаза. Сложно было сказать, сколько времени продолжалась эта немая сцена, но вот волшебник отнял руку от больного офицера. Теперь он мирно спал. Дыхание было ровным, цвет лица, кажется, даже посвежел, чего совсем было нельзя сказать о Незванове. Когда он обернулся к своим коллегам, его лицо едва можно было узнать. Бледное, тёмные круги под пылающими невиданной силой глазами. На лбу блестели крупные капли пота. Правда через пару мгновений взгляд снова стал обычным, но бледность и явная измотанность никуда не делись. Потом волшебник встал, опираясь рукой о спинку стула, это движение далось ему с видимым усилием, и сказал:
– Ну, на сегодня всё.
И направился к выходу. Олег Дмитриевич и Анна Константиновна не рискнули его о чём бы то ни было спрашивать, хотя и было видно, насколько трудно было молодой женщине удержаться от вопросов. Выходя, Савелий снова сделал тот же как бы небрежный жест левой рукой и обратился к переминавшемуся с ноги на ногу у двери врачу:
– Сейчас он спит. Не знаю, сколько это продлится. К моменту, когда он проснётся, состояние его значительно улучшится, возможно даже, что он будет практически здоров. Но надо наблюдать за его психическим состоянием. Я заставил его вспомнить всё до мельчайших деталей, даже такие вещи, которые он напрочь забыл, и не могу быть уверен, какое влияние могут оказать на него эти воспоминания. При любых подозрениях на депрессию или какое-либо другое тревожное проявление его душевного состояния дайте ему успокоительное и обязательно свяжитесь со мной.
– Я сейчас напишу Вам, как с нами связаться, – поспешно добавил Олег Дмитриевич.
Врач, однако, принял воинственный вид.
– Что Вы с ним сделали? – потребовал он. – Я буду жаловаться.
– Ничего такого, что бы ему повредило, – ответил майор Кашин вместо Савелия, которому, похоже, даже каждое слово давалось с трудом. "И зачем только надо было так себя изводить?", – подумал он, но вслух продолжил, – Это – новейшая секретная разработка, в основе которой лежит гипноз. Вам, как человеку военному, надеюсь, не надо дополнительно разъяснять, что значит слово "секретная"? Так вот. Вы никому ни слова не скажете, в противном случае Вам грозит очень, – он сделал ударение на этом слове, – повторяю, очень серьёзная статья уголовного кодекса. И Вам тоже – эти слова относились уже к конвойным. Позже я узнаю Ваши фамилии, и если только кто-то где-то что-то трепанёт, из-под земли достану. Это понятно? – и окинув в последний раз грозным взором разинувших глаза конвойных и доктора, застывшего с раскрытым ртом, в который уже успели, кажется, попасть его усы, майор Кашин поспешил за своими подчинёнными. Савелия явно шатало, и Анна поддерживала его, помогая не упасть.
Рухнув на стул рядом с читавшим неизменного Уэллса Николаем, Савелий достал из кармана небольшую флягу и в два глотка опустошил её.
– Свежая оленья кровь с настойкой кое-каких трав, – заявил он, – та ещё гадость на вкус, но минут через двадцать я буду снова в форме.
И вправду, постепенно лицо старлея–волшебника приобретало нормальный цвет. Теперь его начальник позволил себе напуститься на него:
– А это надо было – так изводить себя? – спросил он с выраженным металлом в голосе, – Ты был похож на ходячего мертвеца!
На миг в тёмных глазах волшебника вспыхнул отблеск той силы, которую Кашин и Юрьева наблюдали несколько минут назад, и тут же его лицо снова приобрело его обычное несколько застенчивое выражение.
– Процесс извлечения памяти, особенно принудительного и особенно того, что было забыто под влиянием стресса, крайне тяжёл для человека, а для тяжелобольного – просто непосилен. Поэтому, мне пришлось для начала его Исцелить. Исцелять раны и травмы для меня не является чем-то из ряда вон выходящим, а вот болезнь, да ещё в таком запущенном виде – совсем другое дело, я ведь – не Целитель, поэтому этот процесс крайне затратен для меня.
– И что теперь? – спросил Олег Дмитриевич.
Волшебник приобрёл явно довольный вид.
– Завтра мне надо передохнуть, потом я навещу товарища по несчастью этого человека, в смысле, того офицера, с той же подводной лодки, соседа по палате, потом – снова день отдыха, потом я навещу всех остальных за раз, тут я не буду выжатым лимоном, поскольку раны и травмы даются мне на несколько порядков легче вне зависимости от их тяжести. А дальше – посмотрим, – добавил он, лукаво улыбаясь, – пока же могу сказать одно определённо: чем скорее с них снимут это нелепое обвинение, тем лучше, теперь то, что они ни в чём не виноваты, я могу заявить со всей ответственностью. Все их показания – правда от первого до последнего слова.
А вот это уже было хоть в каком-то смысле хорошей новостью.
– Я сегодня же поговорю с военными прокурорами. Надеюсь, дело уладим без волокиты, – но всё же майор Кашин не смог удержаться от вопроса, который у всех вертелся на языке, – А что удалось выяснить, в конце концов?
Волшебник пожал плечами.
– Дайте мне сначала других опросить и всё осмыслить. Мне ведь пришлось стать на время его памятью, а память – штука такая, что в ней многое представлено хаотически. Сейчас я вряд ли могу восстановить полную картину событий. Для более-менее точного суждения надо бы увидеть картину событий хотя бы с двух точек, то есть, получить показания, по крайней мере, ещё одного свидетеля. Пока ясен только сам факт внезапного массового безумия и то, что оно подобно заразе стало распространяться из какого-то одного определённого места или источника.
Майор Кашин и другие коллеги насторожились.
– Диверсия?
Савелий покачал головой.
– Пока не знаю. Тот факт, что это произошло в трёх разных местах одновременно, да ещё эта конкретно лодка была в дальнем походе... Если и возможно так синхронизовать диверсии, то я не знаю как. Сомневаюсь, что такое было бы под силу даже тёмным магам. А если бы воздействие было глобальным, то мы бы имели не три подводные лодки, а нечто гораздо худшее... Брр... Ужасное впечатление... Такое пережить не дай Бог никому...
Волшебник снова замолчал, и стало понятно, что лучше пока его больше ни о чём не спрашивать.
На следующий день Олег Дмитриевич отправился к прокурорам, а Савелий и Николай навестили экспертов, занимавшихся этим делом. Савелия больше всего интересовало устройство подлодки и где что в ней расположено. Встретились в гостинице за обедом.
– Плохие новости, Савелий, – начал Олег Дмитриевич. – Прокурор ни за что не соглашается снимать обвинения, пока мы не установим истинную причину трагедии. Так что доброе имя этих людей целиком и полностью зависит от нас с Вами, друзья.
Волшебник помрачнел.
– Это – плохо. Я думал после допроса стереть им часть наиболее болезненных воспоминаний, которые я сам же и поднял, чтобы у них с головой ничего не случилось, а тут получается, что нельзя. И как это скажется на них – большой вопрос.
– Наш пациент всё ещё пока спит, – Анна задержалась в госпитале, и теперь вступила в разговор прямо с порога.
– Садитесь, угощайтесь, – похоже, заботы о хлебе насущном отвлекали Незванова от мрачных мыслей, – первая хорошая новость за сегодня. Потом возвращайтесь в госпиталь. Если он проснётся, сумеете позаботиться о его душевном состоянии?
– Я для чего столько лет училась? – молодая женщина, казалась даже несколько обиженной.
– Простите. Я просто беспокоюсь, – волшебник обвёл взглядом присутствующих, – Никто не будет возражать, что ввиду всего нам надо разобраться в этом деле как можно скорее? – и так как никто ничего не возразил, продолжил, – К доктору подлодки я наведаюсь прямо сейчас.
Эта новость взорвала молчание.
– Куда собрался? – рассердился майор Кашин, – Совсем слечь хочешь? Видал я вчера твою зелёную морду! И думать до завтра не смей!
Волшебник явно не ожидал такого напора и, как это часто с ним бывало, смутился. Опустив глаза, он ответил не сразу, голос его был тихим, но твёрдым.
– Не беспокойтесь. Пустотелая лихоманка мне не грозит, она бывает только у детей. Раны я Исцеляю гораздо увереннее болезней, меня это не свалит. Память доктора может оказаться ключевым моментом. Кроме него, все были либо больны, либо находились далеко от эпицентра безумия. После я исчезну на пару дней. Мне тут пришла в голову пара мыслей, но надо всё проверить, чтобы не отправить Вас по ложному следу, – убедившись, что его слушают, он продолжил, – Не мне, конечно, распоряжаться, но я бы попросил Анну оставаться в госпитале, а Николая – съездить на базу подлодок и ещё раз всё осмотреть, обращая внимание на всякие мелочи, на которые не обратили внимания следователи.
Олег Дмитриевич оживился.
– Кажется, ты что-то надумал. А ну выкладывай.
Волшебник снова отвёл глаза.
– Я пока ещё по одному человеку не могу быть до конца уверен, но есть подозрение, что вспышка безумия возникла внезапно и стала распространяться из офицерской столовой и жилого отсека. Убереглись от неё, в основном, те, кто либо далеко находился, либо те, кто плохо слышал или ничего не слышал вообще. Исключение составляет доктор, и именно поэтому я хочу допросить его уже сегодня, его память может хранить важную информацию. Обстоятельства меня подводят к пока ещё очень шатким подозрениям, что всему виной был какой-то звук, распространявшийся внутри жилого отсека подлодки, причём надо учитывать хорошую звукоизоляцию от всех звуков снаружи, так сказать, из-за обшивки. То есть, это было что-то внутри. На диверсию непохоже. Подстроить три одновременно на таком большом расстоянии... Не знаю, смогли бы это сделать тёмные маги, но я не думаю, что техника дошла до такого.
Олега Дмитриевича внезапно осенило:
– Радиосигнал! Единственный вариант распространения звука на большие расстояния и сразу в помещение! Надо проверить все возможные источники радиоволн в жилом отсеке и узнать, что через них проходило. И запросить о том же Черноморский и Тихоокеанский флоты. Николай, я еду с тобой.
Савелий Юлианович покачал головой.
– Не циклитесь Вы так на одной версии. Может, я ещё ошибаюсь. Я слышал о так называемом "голосе моря", но он имеет локальное распространение и приходит, если можно так выразиться, "с улицы", а тут внутри. Просто у меня самого больше нет хороших идей.
– Неважно, – у Олега Дмитриевича явно улучшилось настроение, – читал "Шерлока Холмса"? Нет? Так почитай, очень советую. Так вот, если отбросить всё, чего заведомо не может быть, то останется истина, какой бы невероятной она ни казалась. А идея с радиоисточником – единственная, не подпадающая прямо под категорию "не может быть". В общем, работаем. Только ты, Савелий, береги себя и не доводи до обмороков. Ты нам живым нужен, да и своей жене тоже.
Волшебник улыбнулся и кивнул.
– Не извольте сомневаться.
Все весело рассмеялись этому старомодному выражению.
* * *
Савелий Незванов пропал на целых три дня, даже не возвращаясь к ужину. За это время Олег Дмитриевич и Николай навестили базу подводного флота и в очередной раз облазили на злополучной подлодке всё вдоль и поперёк. Ничего. Никаких несанкционированных источников радиоволн не было найдено в жилом отсеке. Только радиоприёмник. Сейчас он был настроен на "Первый всесоюзный", но кто знает, какой канал работал в тот злополучный день? На всякий случай, майор Кашин запросил по другим подлодкам информацию о несанкционированных радиоисточниках в жилом отсеке, и на какую волну был настроен приёмник на момент катастрофы. Анна пропадала в госпитале, поглощённая заботой о "пациентах".
Воспоминания о случившемся явно дались нелегко и одному, и другому. Впрочем, состояние судового врача явно вызывало меньше опасений. Он много говорил, переживая случившееся, постепенно ему становилось легче, и был явно признателен за то, что его раны так быстро зажили, правда, его убедили пока скрыть этот факт. Второй помощник капитана хранил мрачное молчание, отказывался от пищи и питья, не проявлял к окружающему никакого интереса. Иногда он отворачивался к стене, и тогда, приглядевшись, можно было увидеть, как по его щекам катятся слёзы, а кулаки до хруста в суставах сжимаются в бессильной ярости то ли на ситуацию, то ли на самого себя. Заговорил он только на второй день.
– Я убил своих товарищей, – только это он и смог выговорить, хотя в физическом плане он уже был полностью здоров, от осложнений гриппа не осталось и следа.
– Вы не могли поступить иначе, они сошли с ума, и если бы вы не сделали то, что сделали, они убили бы вас, – Анна от Савелия знала всё и понимала, что офицер на себя явно наговаривает. – Те, кто не пытался вас убить, сами покончили с собой, и это вам прекрасно известно. Или, может быть, вы знаете, что послужило причиной их безумия? – её голос приобрёл язвительность, поскольку она знала, что для второго помощника капитана внезапное смертельное безумие его товарищей было такой же загадкой, как и для них самих. Ему ничего не оставалось, кроме как ответить отрицательно.
– Мы узнаем, почему это случилось и постараемся сделать так, чтобы впредь такого не повторялось, – голос её приобрёл твёрдость и уверенность, которой она на самом деле не испытывала. В конце концов, пока они мало что смогли сделать, но этому человеку уверенность была нужна как никому. – Кто-то или что-то губит наши подводные лодки. Ваша – не первая и, увы, – не последняя в этом списке. То, что вы выжили – редкая удача. До Вашего случая мы даже не знали, с какой стороны подойти. А сейчас мы разберёмся. И все нелепые обвинения с вас тоже будут сняты.
– Я ничего не мог поделать... – голос офицера был всё ещё глухим, но в глазах стали появляться слабые искорки надежды.
– Вы ОЧЕНЬ много сделали уже тем, что сохранили вашу подлодку и сами остались живы. Если бы не вы все, то у нас бы опять не было ни одной ниточки.
Тогда видавший виды офицер резко сел в кровати и заплакал в голос, скрывая лицо в ладонях. Это было уже хорошо.
* * *
Савелий объявился к завтраку утром четвертого дня и как всегда неожиданно. Он пребывал, наконец, в том хорошем настроении человека, которому есть, что доложить, поэтому за завтраком собрался военный совет. Все слушали волшебника.
– Допрос доктора подтвердил мои смутные опасения, – начал он, – массовое безумие начало распространяться из офицерской столовой, причём абсолютно внезапно. Судовой врач пообедал в столовой и распорядился отнести обед травмированным в кубрик, где они находились, и больным в изолятор. А сам отправился проводить установленные процедуры, медсестёр-то на подлодке нет. Смотрит, что-то по времени обед задерживается, полчаса прошло, а его не несут. Идёт снова в столовую смотреть, что стряслось. А там уже кошмар творится. Получается, сначала с ума посходили офицеры, потом – матросы, заходившие в столовую. Матросы и офицеры, которые несли вахту и пообедали либо раньше, либо должны были идти обедать позже, остались в своём уме, и им пришлось с оружием в руках отстаивать свои вахты от обезумевшей команды, все они погибли, не оставив своего поста. Не все, кто сошёл с ума, рвались к управлению подлодкой, многие просто молча, со стеклянными глазами, поднимались на верхнюю наружную палубу, лодка шла в надводном положении, и бросались в ледяные арктические воды. Те же, кто прорвался, в конце концов, к управлению, чуть не потопили подлодку, пришлось больных поднимать и отбивать, не то никто бы не выжил. Уж, как он сумел объяснить, в чём дело, оглохшим от травмы или последствий злополучного гриппа, сам не понимает. Особенно меня интересовало то, что он слышал в этот момент в офицерской столовой. Работало радио. Сначала играла какая-то музыка, но в какой-то момент он услышал вот такие позывные, – Савелий напел их.
– "Широка страна моя родная"! – тихо произнёс Олег Дмитриевич. – Первый канал всесоюзного радио. Странно было бы, если бы это было что-то другое.
Меж тем, волшебник продолжал:
– После этого я отправился сначала в Кандалакшу навестить своих преподавателей и коллег, затем – в библиотеку на Светостров, в свою альма–матер. Мне не давали покоя легенды о Сиренах и таинственных голосах моря. Собственно "голоса моря", таинственных звуков, порождаемых акустикой океана, моряки слышать не могли. Не те моря, не те широты, по крайней мере, здесь, на Севере. Да и внутрь подлодки звуки извне не могли проникать, я это специально уточнил у экспертов. Это-то меня и смущало. Поэтому я обратился к профессорам межшкольной кафедры морского мирознания, и, к моему удивлению, мне пояснили, что Сирены – это совсем необязательно природная акустика моря. Звук может быть и рукотворным. В качестве примера привели, пусть и далёкие от всех морей, легендарные сооружения Мемфиса. По их предположению, что-то подобное использовали народы Малой Азии при охране Босфора и Дарданелл в незапамятные времена. И в этом случае понятно, почему это действовало только на подводников, и никого больше, и с судовым врачом ничего не случилось. Дело в том, что для того, чтобы мелодия подействовала на человека определённым образом, она должна соотнестись с образом мыслей человека. А если совпадения не произойдёт, то ничего и не будет. В общем, надо разобраться с музыкой, которую передавали по радио, и выяснить, не тоже ли самое слышали экипажи погибших подлодок. Конечно, след всё ещё может оказаться ложным, но лучших предложений всё равно нет.
В гостиничном номере стало тихо, словно над коллегами нависла неясная зловещая тень. После нескольких минут напряжённого молчания, Анна, которая в своё время окончила музыкалку и разбиралась в музыке, решилась, наконец, продолжить разговор:
– Это звучит довольно логично, – заметила она, словно что-то вспомнив. – Моряки вообще среди военных славятся музыкальностью. Морские военные оркестры считаются лучшими в армии, а традиция морских песен – вообще издавна славится своим богатством, ни один другой род войск с моряками в этом плане не может потягаться. Скажу более. Среди известных русских композиторов, по крайней мере, Римский–Корсаков служил во флоте и прославился не только своей музыкой. И это я только так, навскидку привела пример. А психология учит, что там, где есть талант, есть и особая эмоциональная восприимчивость.
– То, что даёт силу, делает и уязвимым, – задумчиво произнёс Савелий, – во всяком случае, если это возможно, я бы хотел поподробнее познакомиться с морской музыкой и фольклором в самое ближайшее время. Это может оказаться важным.
– Ну, это нетрудно устроить даже здесь, Мурманск – город моряков, ответил майор Кашин. – Да, – вдруг вспомнил он, – а что будем делать с другими выжившими? Опрашивать будем, или этого достаточно?
– Совсем забыл, – старлей–волшебник слегка улыбнулся, – когда я понял, что надо спешить, мне также стало совершенно очевидно, что я не могу тратить столько времени на самовосстановление. Надо было что-то придумать. В Кандалакше я встретил моих знакомых. Муж с женой. Оба – Целители, но работают на Кольском охранном посту. Так вот, сегодня рано утром мы навестили всех, всех Исцелили и опросили. Заранее извиняюсь, я сделал так, чтобы все думали, что это – вы, – волшебник посмотрел на своего начальника, – прошу прощения, что не предупредил вас заранее...
– Художник! – в сердцах воскликнул майор Кашин – Да ты хоть представляешь себе, как ты рисковал? А если бы вопросы задавать начали? Если бы всё раскрылось? Вот влетело бы нам с тобой на орехи, да ещё бы твоим знакомым осталось на закуску! Это же секретность! Нет, я понимаю, что волшебники умеют секреты хранить не хуже нас и болтать не станут, но поди ж ты это объясни нашему тупоголовому начальству! Сам видел на примере того прокурора, что такое тупоголовость.
– Но в деле с НЛО Вы же не возражали... – Савелий был явно озадачен.
– Так нас там особо никто и не контролирует, это – совсем другое дело. Пойми же ты, дурья башка. Дело совсем не в тебе и не твоих родственниках или друзьях, дело в нашем начальстве. В общем, если ещё задумаешь какие-нибудь такие выкрутасы, советуешься сначала со мной. Я хотя бы помогу всё это правильно обставить, чтобы кадила не раздули размером с десятиэтажный дом на пустом месте. Я понятно выражаюсь?
– Так точно! – по-военному отчеканил волшебник, старательно избегая смотреть на своего начальника.
– Ну, так что удалось выяснить? – Олег Дмитриевич уже, похоже, забыл об отповеди своему подчинённому.
– Почти ничего нового, – кажется, Савелий тоже вернулся в своё обычное состояние, – в общем-то, их свидетельства лишь подтвердили моё первоначальное мнение, практически ничего не добавив. И нам бы ещё добыть запись той музыки, которая тогда транслировалась.
Олег Дмитриевич обещал устроить всё это, после чего Анна отправилась в госпиталь. У неё забот явно прибавилось. Мужчины тоже вышли на улицу. Тёмное небо было озарено полярным сиянием, полярная ночь внезапно расцвела множеством красок, на краткий миг осветив темноту, которой суждено простоять до самой весны. И этот проблеск таинственного света показался им лучом надежды на разгадку всей этой трагической и ужасной цепочки событий.
Вечером все четверо в Доме Культуры ветеранов ВМФ слушали неофициальный концерт, устроенный специально для них по просьбе Олега Дмитриевича. Звучали флотские песни. Большинство из них были созданы на Балтике, где, по большей части, готовились офицерские кадры.
Балтийское море – оно неглубокое, по сравнению с океаном и его глубинами – в каком-то смысле – лужа, хотя и эта лужа бывает достаточно коварной. Оно таит в себе многие опасности, но также часто оно – весёлое и радостное.
Здравствуй море, весёлое море –
Путеводный звезды огонёк!
День и ночь на широком просторе
За кормою шумит ветерок.
Морская стихия предстаёт дружелюбной, даже игривой:
...Только белая пена играет,
Только синее море поёт.
А вот более тяжёлая волна, суровая. Здесь уже содержится вызов стихии и, одновременно, единение с ней, её глубокое понимание. В песне и ритм, с которым поднимаются и опускаются волны, и ветер, и человек, живущий с ней в одном дыхании:
Весь горизонт от края и до края
Тучи грозовые низко облегли.
Мы вдаль идём, волну перегоняя,
Море штормовое манит корабли.
Навстречу шторм несёт седые горы –
Тучи грозовые небо облегли.
Мы вдаль идём, волну перегоняя,
Море штормовое манит корабли.
Звучали и песни военных лет. "Заветный камень" с его уникальными черноморскими нотками, которые не могли бы родиться нигде более в целом свете, снова балтийский "Вечер на рейде". И все эти песни наглядно демонстрировали не только музыкальность, но и глубокое понимание моря, своеобразных характеров разных морей и океанов, климатических условий, энергии, если хотите. А вот совсем другой характер моря:
Обратно вернусь я не скоро,
Но хватит для битвы огня.
Я знаю, друзья, что не жить мне без моря,
Как море мертво без меня.
В песне слышен весь нрав, ритм моря, даже плотность воды ощущается почти на физическом уровне. Вот вода бурлит, когда корпус подводной лодки опускается в холодные волны, а вот лодка с гордо поднятым флагом входит в бухту. Возвращаясь из боевого похода, можно даже почувствовать радость донельзя уставших подводников. И всё это описано музыкой и стихами. Задумавшись, Савелий вдруг тихо произнёс:
– Моряки – настоящие волшебники моря и чувствуют эту стихию не хуже иных Мирознатцев, но отсутствие у них волшебной силы может на этом фоне создать особого рода уязвимость... – потом волшебник надолго замолчал, погрузившись в глубокое раздумье. Его коллеги слушали концерт, обсуждали достоинства и недостатки артистов, Анна давала комментарии знатока, но Савелий Незванов не принимал участия в этих разговорах, думая о чём-то своём. В гостинице он обратился к начальнику:
– Вот теперь мне бы побывать на базе подводных лодок. Я готов.
Олег Дмитриевич проворчал:
– Опять туда тащиться... Ну, и занудство же там. Тут не плюнь, здесь чихать можно только по особому разрешению... И охота тебе?
– Нельзя иначе. Но всем необязательно туда ехать. Анне Константиновне вообще надо здесь остаться, работать с выжившими. Тревога ещё не миновала. Вам тоже смысла нет снова туда ехать, достаточно, если Вы договорились, чтобы мне показали всё, о чём я попрошу. А потом мне будет нужно найти программу, которая звучала в интересующий нас час в тот трагический день.
Олег Дмитриевич задумался.
– Тогда мы поступим так, – начал он после недолгого молчания, – Николай вернётся в Москву и займётся Всесоюзным радио. К твоему возвращению запись той программы должна быть в наших руках. Анна остаётся в госпитале до твоего возвращения с базы, ты отправишься на базу в Полярный, а я останусь тут на связи всё устраивать и контролировать процесс.
Майору Кашину было не так уж трудно договориться, чтобы его человеку показали всё, что он попросит, в конце концов, моряки, как никто другой, были заинтересованы в скорейшем раскрытии этой ужасной тайны. Среди матросов и офицеров ползли слухи, один невероятнее другого. Кто-то даже вспомнил легенду о Великом Кракене. Её настоящего содержания, разумеется, никто не помнил, но это не мешало морякам, особенно матросам, не смотря ни на какие внушения и даже угрозы командования, запугивать друг друга историями, одна страшнее другой. Разумеется, когда старший лейтенант госбезопасности Незванов объявился на базе в Полярном, его тотчас же засыпали вопросами о том, что на данный момент удалось выяснить про всю эту чертовщину. Савелий отвечал очень осторожно. Надо было одновременно и развеять беспочвенные напрасные страхи, поскольку они тоже таили в себе угрозу, но так, чтобы моряки были начеку и не расслаблялись сверх меры.
– Чертовщина при этих авариях случилась в головах экипажа, – объяснил он. – Какой-то внешний, пока не установленный, фактор становился причиной массового помрачения рассудка, в результате чего экипажи кончали жизнь самоубийством. А гигантские кальмары действительно в природе встречаются, но не в этих широтах, да и потопить при всём желании они способны разве что шлюпку или баркас, а не современный корабль.
В общем, Савелия приняли радушно, но когда он попросился выйти на несколько дней в море с одним из экипажей, заменив собой судового врача, подводники были озадачены. Инструкции не очень-то разрешали подобную самодеятельность. Но всё же допуски у Савелия к секретности были, а КГБ есть КГБ – отказать человеку оттуда – себе дороже, а если этому "паршивому интеллигенту", чтобы раскрыть эту чертовщину, непременно надо побывать в шкуре члена экипажа подводной лодки, то нехай с ним, в конце концов, при нескольких днях похода в мирное время обычно судовой врач – самый бесполезный член экипажа. А если что случится, то можно быстренько вернуться, чай – не долгое одиночное плавание намечается. К тому же, Савелий заверил флотское начальство, что медицинские навыки у него есть, и случись чего, он не оплошает. На самом деле приходилось рассчитывать исключительно на волшебство и молиться, чтобы не случилось ничего такого, чтобы пришлось выкладываться как тогда в больнице. На подлодку волшебную плитку и кучу продуктов не притащишь. Правда, на всякий случай волшебник всё–таки прихватил с собой "бутербродницу" с заранее приготовленной едой, которой в случае чего, наряду со снадобьями можно было бы восстановить волшебные силы. Такого пайка должно было хватить на один экстренный случай. Впрочем, всё обошлось благополучно, разве что один мичман, совершенно нелепо оступившись на ровном месте, сломал себе зуб и разбил лицо. Исправить такую неприятность для волшебника-охранителя и труда не составило, причём, ни парень, ни кто-либо другой даже не поняли, что произошло. В общем, поманеврировав в Баренцевом море четверо суток, двое из которых – под водой, лодка благополучно вернулась в Полярный. Этого времени вполне хватило Савелию, чтобы в части своего сознания почувствовать себя моряком-подводником, что было необходимо для реализации следующего этапа своего плана.
Если бы Кашин знал, что затеял его подчинённый... План был довольно рискован. Заключался он в использовании метода наложения на себя личности другого человека. Тогда у тебя в мозгу образуются как бы две личности. Одна – твоя собственная, очень важно не забыть до конца то, кто ты есть на самом деле, и хотя бы отчасти контролировать ситуацию. Вторая же личность – это личность моряка, она воспринимает всё, что происходит с моряками так, как это воспринимает моряк. Это – личность-фантом. Впоследствии, когда надобность в таком фантоме отпадёт, его нужно будет выделить в отдельную энергетическую сущность и отправить "куда положено". Всё. Далее об этом можно забыть. Жалко, конечно, будет расставаться с этой сущностью, но оставлять её никак нельзя. Даже если не слетишь с катушек, получишь уязвимость, которая совершенно ни к чему. Главная опасность состояла в том, что при определённых условиях этот фантом мог попытаться захватить контроль. Этого ни в коем случае нельзя было допустить.
Когда Незванов собирался отбыть из Полярного, его вызвал к себе начальник базы.
– Ну, что, старлей, – спросил он, поглаживая "адмиральскую бородку", – выяснил, что губит наших моряков?
Вот так, по-военному прямо, без обиняков и прочей дипломатии.
– Нет, пока ещё ничего определённого сказать не могу, – отчеканил Савелий. – Но всю нужную информацию собрал, и теперь раскрытие этого секрета – дело техники. Пока лишь могу посоветовать экипажам, выходя в море, воздерживаться от прослушивания гражданских радиостанций, особенно, если передают музыку. В общем-то, это – перестраховка, но кто знает, может, она спасёт кому-то жизнь.
В Москве Николай навёл немало страху на радио. Шутка ли, чуть ли не обвинение в диверсии! В общем, поскольку с выжившей части экипажа обвинения пока не сняли, стало быть, надо было контролировать расследование, решили, что запись передачи Николай привезёт в Мурманск. Шли дни. Световой день неумолимо сокращался. Теперь светало лишь на пару часов. Температура вернулась к плюсовым отметкам, снег, неожиданно выпавший в десятых числах ноября, растаял. Было слякотно, сумрачно, сыро. Дул резкий промозглый ветер с моря, не обещая ничего хорошего. В конце концов, дождь всё–таки зарядил. Олег Дмитриевич ещё не понимал, насколько опасный эксперимент над собой задумал волшебник. К счастью, о намерениях Савелия догадывалась Анна, но она сочла риск оправданным и ничего не сказала начальнику. Как бы то ни было, с делом надо было как-то заканчивать, а более разумных способов, чем этот идиотский эксперимент, всё равно не было. В Москве Николай потратил несколько дней, пытаясь найти на записи незаметные обычно на слух сигналы, которые в теории могли бы стать причиной несчастья, но всё безрезультатно. Он привёз с собой километры бумаги с угольной сонограммой, и всё ещё не терял надежды обнаружить в области низких частот какой-то паразитный сигнал. Эта бумага покрывала все мыслимые и немыслимые поверхности в номере, где Николай жил вместе с начальником отдела. Теперь над этими "простынями" они корпели уже вдвоём. Неужели нить оборвётся или окажется ложной? В день своего возвращения из Полярного, где-то после обеда Савелий предложил отложить на время эти бумажные ленты и просто прослушать ещё раз эту злополучную запись всем вместе. Пока Николай включал проигрыватель, а Олег Дмитриевич бережно убирал со стола километры бумажной ленты, Анна вдруг на несколько минут куда-то исчезла. Когда она вернулась, можно было заметить, что она старательно прячет что-то в рукаве. Другой странностью было то, что на руке у Савелия отсутствовал его неизменный перстень. "Ну, и что затеяла моя банда?" – подумал Кашин, но решил пока не вмешиваться, доверяя профессиональным навыкам и знаниям своих сотрудников. Когда все сели за стол, Николай включил запись. После выпуска новостей, диктор объявила: "Сен-Санс. Данс Макабр". Заиграла музыка. Но на фоне её звуков стало как-то неестественно тихо и тревожно. Казалось, что сумрак ещё не вполне вступившей в свои права Полярной ночи за окном стал ещё более густым и мрачным, шум улицы словно захлебнулся, и вот-вот посреди этой комнаты можно будет увидеть тот самый танец Призраков. А дальше кошмар ожил наяву. Савелий резко вскочил из-за стола и заходил по комнате так, что можно было подумать, что нечто невидимое и чудовищное его куда-то гонит, а он их последних сил пытается сопротивляться. Потом он резко остановился посреди комнаты и сжал руки в кулаки с такой силой, что костяшки побелели. Его выражение лица всё время менялось. На мгновение его взгляд стал безумным, стеклянным. Анна резко вскочила из-за стола:
– Коля, – закричала она, – что столбом стоишь?! Немедленно выруби эту гадость!
Молнией обежав вокруг стола, она резко ударила левой рукой Савелия по лицу.
– Что творишь, дурень? – заявила она, напрочь забыв о той робости, которую испытывала перед волшебником поначалу, – Что я Марьяшке скажу? Что её муж на моих глазах сам себя угробил?
На лице волшебника на несколько секунд отразилось изумление, он словно что-то вспомнил и... точно проснулся. Кошмар кончился
– Анна Константиновна, можно Вас спросить, откуда Вы знаете мою жену? – голос Незванова был снова тихим и, как обычно, немного застенчивым.
Юрьева хитро улыбнулась:
– Мы на одном курсе учились в МГУ и диплом писали у одного руководителя. Догадалась я далеко не сразу, только сегодня всё сопоставила и поняла. Кстати, а она тоже... – Анна сделала неопределённый жест рукой, не решаясь договорить слово "волшебница".
– Она – волшебница, причём, весьма талантливая. Если бы она не вышла бы за меня замуж, то уехала бы доучиваться сюда, на Север, или в Сибирь, стала бы Учителем. В Учителя не берут кого попало.
– Во скрытница-то! Ну, я ей при встрече скажу! Кстати, Александр Романович, наш руководитель, всё ещё надеется, что она вернётся писать диссертацию.
– Я обязательно передам ей.
Олег Дмитриевич, кажется, не знал, радоваться ему, что всё обошлось, или сердиться.
– И что теперь? – спросил он с какой-то странной ноткой в голосе.
– Как что? – хором переспросили Савелий и Анна, – отчёт писать.
– Кажется, всё яснее ясного, – закончила Юрьева.
– Так ты всё знала заранее? – теперь по голосу было ясно, что начальник взбешён и не на шутку.
– Подозревала с того самого момента, как Вы сказали мне, что он вышел в море вместе с одним из экипажей на подлодке. Не знала, правда, как именно это будет выглядеть, – на несколько мгновений Анна замолчала, – но была настороже и постаралась подготовиться, – она достала из рукава шприц с какой-то жидкостью и положила на стол. – Была готова воспользоваться чем угодно, чтобы дело не дошло до беды: от гипноза, которым владею, до "химии" включая кое-что ещё.
– Почему мне не сказала?
– А что я могла бы доложить? Смутную тревогу и подозрения?
– А что за отраву ты тут приготовила?
– И вовсе не отраву, – обиделась Анна, – вряд ли специалисты у нас дали бы мне что попало. Я именно просила препараты на случай необходимости предотвратить внезапную попытку суицида. И антидоты у меня в комнате были приготовлены все, какие надо. Только не думала, что это едва не придётся применять на собственном коллеге.
"Кажется, эта юная дама превзошла меня в предусмотрительности", – подумал Кашин. Сейчас, когда потрясение прошло, он понял, что просто не в силах сердиться на эту парочку сорвиголов. В конце концов, разве существовал иной способ всё выяснить?
– Как чувствуешь себя, герой-штаны-с-дырой? – спросил он Савелия.
Вид у волшебника был удручённый и даже немного виноватый. Он немного грустно улыбнулся:
– Кажется, я наделал переполоху, – сказал он, – но, признаться, я и не представлял себе, насколько будет плохо.
– Да уж, учудил, ничего не скажешь.
– И, представьте себе, я ещё не полностью перевоплотился. Значительная часть меня помнила, кто я и зачем всё это, иначе всё было бы ещё хуже. Это был, так скажем, сильно ослабленный вариант. Сейчас же я уже содрал с себя совсем этот образ, снова став прежним. Представляете теперь, что случилось с этими людьми?
– Смотрелось страшно, что и говорить. А что это было изнутри, тебе лучше знать, – в Олеге Дмитриевиче теперь снова заговорил профессионал, и коль уж всё обошлось, и все живы, надо по максимуму использовать выгодные стороны данной ситуации.
Волшебник осторожно сел на стул, словно ещё не вполне веря в его реальность. Но когда он начал говорить, он стал похож на профессора, читающего студентам лекцию.
– Моряки–подводники, в каком-то смысле – подлинные волшебники морских глубин. Сомневаюсь, что даже преподаватели кафедры Морского Мирознания понимают эту стихию лучше них. Они реально чувствуют, как живёт и дышит морская пучина. Проводя довольно много времени в море и под водой, реальность они волей-неволей начинают воспринимать немного иначе, чем обычные люди. Мне сложно сформулировать, в чём именно заключается это отличие так, чтобы это было понятно на словах. Хороший, сильный композитор – это волшебник музыки, способный создавать исключительно сильные образы. И когда я, скопировал мировосприятие подводника, создав в своём мозгу ещё одну личность, то слушая этот самый "Данс Макабр", я словно наяву увидел тени и призраки, явившиеся из морской пучины. Они звали меня, звали неудержимо, я был одним из них, а они звали присоединиться к ним и жить вечно. Я едва мог этому сопротивляться. Я специально убрал кольцо, опасаясь, что в изменённом состоянии сознания могу натворить бед, но на самом деле я даже не помнил в тот момент, что могу колдовать. Я словно уходил в эту пучину и удерживался за реальность как человек, висящий над пропастью, держится за единственный уступ пальцами одной руки. Это было ужасно.
Если это был ослабленный вариант, что представлял собой вариант неослабленный, было страшно себе даже представить. Понятно теперь, почему часть офицеров экипажа застрелилась. Это были люди с исключительно сильной волей, которые предпочли умереть от собственной руки, но не поддаться зову морских призраков, думая, по всей видимости, что это происходит только с ними, и надеясь таким образом спасти остальных.
Вдруг Олег Дмитриевич кое-что вспомнил:
– Ну, понятно, больные, травмированные и механики этой гадости не слышали, но врач-то слышал и ничего, жив, даже сумел организовать людей и спасти подлодку.
– А врач – на то и врач, у него другой образ мышления, ему этот "Данс Макабр" – как слону дробина.
– Ну, коллеги, что теперь будем делать? – спросил Кашин.
– Обедать, слушать музыку и писать отчёт, – лейтенант Юрьева пребывала явно в хорошем настроении.
Обед принесли себе из ближайшего ресторана. Готовили там, как оказалось, вполне недурственно даже с точки зрения Савелия. Николай даже предложил было выпить, но это предложение было решительно отвергнуто. Мужчины помогли Анне принести из её номера проигрыватель и пластинки, так что обед проходил под музыку. "На всякое ядие есть противоядие", – заметила молодая женщина. Чего только не оказалось в пачке пластинок, которую ей совершенно неожиданно для коллег за эти дни невесть где удалось раздобыть!
"Времена года" Вивальди, Моцарт, Бетховен, Бах, даже контрабандный Вагнер, со времён войны находившийся почти под запретом и явно купленный у моряков на чёрном рынке. Словом, всё самое умиротворяющее либо жизнеутверждающее, что можно найти в хорошей классической музыке. Работе музыкальное сопровождение только помогало, и вот, к обеду следующего дня краткий отчёт для прокуроров был полностью готов. Туда отправились все вместе. Поначалу им не желали верить, что всему виной была музыка, но Савелий так на них посмотрел, описывая эксперимент над собой, что прокурор аж вспотел.
– Мой сотрудник жизнью рисковал, чтобы разобраться, что к чему, – добавил Кашин.
В общем, прокурору ничего не оставалось делать, как закрыть дело в отношении выживших моряков. Вечер Анна и Савелий провели в больнице, чтобы удостовериться, что за состояние моряков можно не опасаться, а на утро группу уже ждал самолёт в Москву. Впрочем, на этот раз волшебник предпочёл добираться своим ходом, чтобы побыстрее оказаться дома, прикупив домой гостинцев и всякой всячины по дороге. Олегу Дмитриевичу только и оставалось, что распорядиться, чтобы волшебник отдохнул денёк дома прежде, чем выйти на работу. "Это называется – отгул" – объяснил он.
В самолёте Анна и Николай начали рассказывать майору Кашину результаты своих архивных изысканий. Оказывается, они уже успели всё закончить до отъезда и теперь, как только обстановка позволила, спешили доложить о результатах.
– Дарья Евгеньевна Волкова, – открыл папку Николай, – 1921 года рождения, поступила на лечебный факультет МОЛМИ в 1940–м году по специальной целевой межведомственной путёвке, подписанной наркомами обороны, просвещения и здравоохранения. Характеризовалась как исключительно усердная и добросовестная студентка. С октября месяца 1940 года работала на полставки санитаркой в терапевтической клинике при лечебном факультете МОЛМИ, на Пироговке, характеризуется также с положительной стороны. Интересовалась этиологией, то есть причинами возникновения, бронхиальной астмы, поскольку сама страдала одной из её разновидностей. В комсомоле не состояла. В декабре месяце на неё поступил донос по поводу того, что она вроде как тайком в церковь ходит. На бумаге резолюция: "Оставить без рассмотрения. Провести в группе разъяснительную работу". В общем, у неё были недоброжелатели среди студентов, но её прикрывала администрация. Выбыла в начале октября 1941 года. Бумага гласит, что ушла на фронт. Других сведений о ней нет нигде, кроме сельсовета, где она была прописана. Единственная возможная зацепка – одна из её однокурсниц – Екатерина Владиславовна Морозова после войны не только закончила институт, но получила кандидатскую степень и сейчас преподаёт в том самом 1–м медицинском, специализируется на бронхиальной астме. Возможно – совпадение, а, возможно – и нет.
"Немного, но хоть что-то", – подумал Кашин. Меж тем, Николай продолжал:
– Зато есть кое-что об Ольге Волковой, причём, звучит довольно странно. В одном из госпиталей, что работали в Отечественную в 43-м в районе Курской Дуги на Ольховатском направлении, имеется такая запись: "Принять на работу младшей санитаркой Волкову Ольгу Евгеньевну, 1934 года рождения и назначить ей довольствие...", ну и всё такое. Через две недели Ольга Волкова выбывает "в связи с отправкой в тыл". Примечательно то, что в 1943-м году ей было 8 или 9 лет. А в архиве сельсовета деревни Второе Поныри сотрудникам по нашему запросу удалось найти запись о том, что Евгений Сергеевич Волков был прописан по адресу Второе Поныри, улица Боковая, дом 4 со своей женой Ириной Никитичной Лесовой-Волковой и дочерьми Дарьей и Ольгой. И вот ещё. Ведущий хирург того госпиталя, где нашлось упоминание об Ольге Волковой, Владимир Викторович Кононенко, сейчас – доктор наук, работает в госпитале имени Бурденко и преподаёт, а одна из медсестёр, Анна Сергеевна, с идиотской фамилией, характерной для детдома – Геликоптер – стала детским врачом, вышла замуж и сменила фамилию на фамилию мужа, теперь она – Румянцева. Работает по настоящее время в детской поликлинике №2 в Подольске. Хуже всего дело обстоит с информацией о матери. Ни полсловечка об Ирине Лесовой-Волковой. Нашли только информацию, что несколько человек из Курской области воевали на Брянщине в отряде Филиппа Стрельца. Также есть его донесение в Центр, датированное 41-м годом, чтобы не присылали в отряд врача, поскольку у них появился свой очень хороший фельдшер, и ничего другого им не надо, а потом, в конце января 43-го – наоборот, просьба прислать врача, так как фельдшер погибла. Донесение отправлено через пару дней после известной нам по надгробию даты гибели Лесовой-Волковой, помните, Вы нам показывали фотографию? В общем, разыскали мы адрес одного из членов того отряда. Проживает сейчас в одном из колхозов в районе Мценска. Только он уже после войны потерял обе ноги и на этой почве совсем спился.
– А мы его вытрезвим. Слишком ценный свидетель, чтобы от него отмахиваться, – с мрачной решимостью проговорил Олег Дмитриевич, – А Вам – сердечное спасибо. Как закончите отчёт по морскому делу – выцыганю дополнительно по три дня отгулов к Новому году для всех Вас! Вот так!
Глава четвёртая.
Царевна–Лебедь и Рысь Лесная.
Общение со светилами медицины явно не задалось поначалу. Профессор Кононенко презрительно посмотрел на Олега Дмитриевича поверх очков и процедил:
– Уходите, и чтобы я Вас больше не видел. Двадцать лет назад не давали девчушке покоя, и вот теперь опять. Стыдно. Лучше бы делом занимались. Уходите. У меня нет ни времени, ни желания разговаривать с вами.
Да, многие люди не любят сотрудников КГБ, и это ещё мягко сказано. Такому и не докажешь, что действуешь из лучших побуждений.
Поэтому в разговоре с Екатериной Владиславовной майор Кашин представился историком, решив не козырять своим удостоверением.
– Даша Волкова? Как же, помню, помню. Мы на одном курсе учились. Она с первых дней была этакой белой вороной. Носила русский народный костюм с юбкой до пят, да всё время в шаль куталась. Скромная была, глаз от книг не отрывала, ни с кем особенно не общалась. У неё была великолепная память и страшное усердие. Она была откуда-то из глубинки, в Москве никого из родственников, денег ни на что не хватало. Пошла вечерами и ночами санитаркой работать. Если совсем уставала, ходила гулять на пруды или на территорию монастыря. Ходила или сидела на лавочке. Её стали травить, дразнили старорежимным отродьем. Всё обсуждали на комсомольских собраниях, бойкот объявляли. Меня это ужасно возмущало. Ну, какая разница, как одет человек, как смотрит и где время проводит! Для врача важно, как он Клятве Гиппократа следует. Я прямо так и говорила. А они всё своё и своё: она, дескать, – не советский, "не наш" человек, чуть ли не "враг народа", – женщина вздохнула и посмотрела в окно. В воздухе кружили крупные хлопья снега. – Однажды, ей, по всей видимости, невмоготу стало это терпеть, и она сорвалась. До этого я никогда её такой не видела. Б–р–р. – Екатерина Владиславовна поёжилась, как от холода, хотя в аудитории, где они беседовали, было тепло, если не сказать – жарко. – Её большие синие глаза, как тогда показалось, стали огромными, бездонными, и такая в них отразилась сила, такая ярость... "Какое Вам всем до меня дело?" – заявила она не своим голосом, – "Знаете, на что Вы похожи? На стаю собак!" В этот момент нам всем на миг показалось, что у нас отрастают уши, лапы и хвосты, а тело покрывается шерстью. Вдруг она по-детски всхлипнула и убежала. "Сволочи вы!" – заявила я этим самым активистам, – "Делать Вам больше нечего". Пошла за ней. Постаралась утешить, как могла. Говорила, что они не виноваты, что им голову забили всякими глупостями. В общем, из принципа подружилась с ней назло всем. Тоже работать санитаркой пошла, чтобы в одной с Дашкой смене. Вместе сидели в библиотеке и по лабораториям. Вместе готовились к первой сессии. Она разбиралась в травах, и пару раз очень быстро вытащила меня из начинавшейся простуды. Вообще, она была безотказная и казалась безответной. Но я думаю, что она просто боялась давать себе волю. Как вспомню эти глаза... – женщина снова на некоторое время замолчала, но потом продолжила, – А потом на неё кто-то донос написал, что якобы видели, как она к семи утра по воскресеньям в церковь Николы в Хамовниках ходит, и что за это её надо исключить. Во, людям делать было нечего, как следить, кто куда ни свет, ни заря ходит по воскресеньям! Такое время было, подлое... Да, что там говорить! А сейчас что, намного лучше? Но и люди тогда были, если уж были людьми, то с большой буквы. Собирает нас декан тогда и говорит: "Чтобы я больше этой мерзости, – он потряс этой бумажкой с доносом, – не видел. Узнаю, кто такие бумажки катает, вот того и отчислю! Об учёбе надо больше думать, а не врагов искать там, где их нет! А кому особенно зудит, можете лично у наркомздрава спросить, кто такая Дарья Волкова, если не боитесь! Только О–о–очень не советую". В общем, здорово он тогда пугнул наших комсомольских активистов. От Даши отстали, на учёбу втройне налегать стали. Решили не отставать, значит. Может, в столовую сходим? – вдруг предложила Екатерина Владиславовна, – А то я без обеда останусь.
Разговор продолжился в столовой.
– Всё было тихо–мирно до самой зимней сессии. А в первую сессию мы сдавали в числе прочих экзамен по научному атеизму. Как я говорила, у Даши была память просто феноменальная. И вот она давай экзаменатору шпарить: "В учебнике таком-то, на такой-то странице сказано так-то. В учебнике сяком-то на такой-то странице сказано то-то." Ну, и далее всё в таком духе. Слово в слово. Экзаменатор спрашивает, почему она так странно отвечает, на что эта дурёха и говорит: "Я отвечаю то, что должна была выучить, но я не обязана всё, что там написано считать за истину в последней инстанции". Это был скандал. Я так испугалась, что не помню, что на это сказал экзаменатор, все замерли. Но то, что произошло дальше, поразило нас ещё больше. Даша, Вы не поверите, на наших глазах вдруг, не говоря ни слова, превратилась в огромного лебедя, словно сотканного из сияющего серебристого тумана. Один лишь миг, и видение исчезло, а она, словно испугавшись случившегося, пулей выскочила из аудитории. Я побежала за ней, а преподаватель и однокурсники так и сидели с открытыми ртами. Она бежит и плачет на бегу, я – за ней. Вдруг навстречу нам Николай Нилович Бурденко и Максим Петрович Кончаловский, заведующий факультетской терапевтической клиникой, где мы с Дашей подрабатывали санитарками. Он ей: "Дашенька, что случилось?" Даша остановилась, но плачет, ничего сказать не может. Кое-как я объяснила, что произошло. А он и говорит: "Такая хорошая, такая добросовестная студентка, отличным врачом будешь. Всю нашу профессуру вопросами замучила, такая любознательная. И санитарка, добросовестней неё нет. И плакать... Не надо плакать". Николай Нилович даже приревновал. Он вообще ревностно всегда относился к хирургии. "Добросовестная, а сама у терапевтов просиживает, когда все хирургию изучают." – говорит. На что Максим Петрович ему и говорит: "Зачем ей хирургия? Она – особенная студентка". Сказал, сделав ударение на слове "особенная", а Николай Нилович словно понял, о чём речь и кивнул. "Пойдём, – говорит, – поговорим с твоим экзаменатором". В общем, вызвали они экзаменатора в коридор, а нам велели идти в аудиторию и не подслушивать. Минут через десять экзаменатор вернулся, нарисовал ей в зачётке и ведомости "отлично" и буркнул "Вы свободны". На том инцидент и закончился, только кличка к ней прилипла "Царевна–Лебедь". А она и не обижалась. В общем, и первую сессию она сдала на все пятёрки, и летнюю. А потом грянула война. Правда, начался учебный год почти как обычно. Даша тоже начала его с удвоенным фанатизмом, но день ото дня становилась всё мрачнее, и мы думали, что она может, судя по её настроению, ещё чего доброго уйти на фронт, а ей с её холодовой астмой, да на улице круглый год, это было нежелательно. Тогда многие на фронт поуходили, и преподаватели, и студенты. И вот в конце сентября она исчезла. Оставила только в клинике записку с извинениями, мол, в семье тяжёлая ситуация, надо помочь. Через некоторое время, даты я точно не вспомню, тогда такое творилось, что в памяти многое перепуталось, помню только, что у нас всё вверх дном было, в эвакуацию собирались, в общем, я зашла зачем-то в деканат. Вдруг какая-то птица разбивает окно, влетает в помещение и замертво падает на пол. Это была небольшая амбарная сова. Пытались откачать, но бесполезно, птица была мертва. Смотрим, а к лапке письмо привязано. Я узнала Дашин почерк. Письмо было адресовано декану. Он взял, развернул его. В письме она просила об академическом отпуске. Писала, что их семья попала в оккупацию, мать ушла в партизаны, а младшая сестра серьёзно больна. Просила также с письмом обращаться осторожно, потому что пришлось принимать специальные меры, чтобы оно не попало не в те руки. Декан отложил его, чтобы в дело подшить с утверждающей резолюцией. Смотрим, а чернила в нём исчезают. Миг – и вместо письма чистый лист бумаги. Решили тогда, что она воспользовалась какими-то хитрыми чернилами, какими подпольщики пользуются. Вроде, пока немцы переводить будут, а текст-то и исчезнет. Что делать? Написали в деле "Выбыла на фронт". Таких записей тогда много было. Только старушка – секретарь всё сокрушалась. "Ох, не к добру это, мёртвая птица, – приговаривала она, – видать, не видать нам больше живой нашей Лебёдушки!" Мы на неё – цыкать, чтобы не каркала, а у самих на душе кошки скребут. Эх, – вздохнула вдруг Екатерина Владиславовна, – чего боялись, то и вышло. Птицу тогда тщательно исследовали. А вдруг инфекция какая? Но ничего. Разрыв сердца. Решили, что от потрясения. Шутка ли? Через линию фронта летела. Сквозь огонь и выстрелы. Удивительно это было вообще. Мы всегда считали, что совы не приручаются, а тут – почтовая сова. Понимаете, биологи говорят, что сову приручить всё равно, что манула, невозможно, а тут... – доктор только руками развела, показывая, что этой загадке объяснения так и не нашли. Ещё бы.
На этом история обрывалась. Интересная, поучительная история. Но к боям на Курской Дуге не имеет ни малейшего отношения. Единственная зацепка – это упоминание о том, что мать Дарьи Волковой ушла в партизаны. Поблагодарив Екатерину Владиславовну, майор Кашин вернулся в контору, где его ждал ворох других дел. У дверей его кабинета переминался с ноги на ногу Савелий. Ещё утром он сообщил, что у него есть новости, и примерно к обеду он их привезёт. Вместе с ним Олега Дмитриевича ожидал ещё один сотрудник отдела – Сергей Лаптев – из числа спецов по радиотехнике и телеметрии. Оба – по делу об НЛО. У обоих – сообщения о срабатывании датчиков, хотя датчики эти были принципиально разного свойства. Чтобы была видна общая картина, разложили карту самого подробного формата, чтобы на ней была видна вся страна. Для этого пришлось сдвинуть столы и ползать по полу, но куда же от этого денешься? Вместо флажков использовали канцелярские кнопки со шляпкой, выкрашенной разными цветами. Савелий отметил синими, красными и зелёными кнопками районы, где было отмечено срабатывание датчиков. Потом пояснил:
– Синими датчиками были отмечены точки, где было зафиксированы пространственно–временные искажения. Как можно увидеть, они образуют несколько ареалов. Зелёным цветом на карте я обозначил места, где было обнаружено истончение пространственных барьеров. Красным цветом обозначен район, где удалось зафиксировать прорыв Мрака... – волшебник замялся, не зная, как это объяснить так, чтобы понятнее было, – В общем, это – либо дело рук чародеев типа Черномора или Кощея, ну, или как тот эсэсовец, о котором я Вам когда-то рассказывал, только уровнем повыше, либо – нечто ещё похуже. В общем, дело по нашу душу и ничью больше. Волхов Приказ уже в курсе. Делом займётся целая группа охранителей, а людям без волшебных способностей туда лучше на пушечный выстрел не приближаться, слишком опасно. Когда всё будет закончено, копию отчёта я принесу. Это оговорено условиями сотрудничества.
Следующим докладывал радиотехник.
– Мои датчики засекли в районе, – он отметил его кнопками чёрного цвета, – целый комплекс странных сигналов и следы выбросов разных видов излучений. Это и радиоволны необычных частот, и какое-то высокочастотное излучение, и даже следы альфа– и гамма–частиц, что особенно тревожно.
Наиболее интересно было то, что этот район примерно третью совпадал с районом, где были отмечены пространственно–временные искажения. Эти явления могли быть, а могли и не быть связаны между собой. Ясно было одно: по крайней мере, в одном из районов есть большая вероятность того, что дело приходится иметь или с безумным изобретателем или... этих "или" было на самом деле довольно много, но дело определённо решалось в рамках привычной науки хотя бы на этом участке. Тут можно было давать команду на обычную, нормальную оперативную разработку без мистики и всякой чертовщины. Правда, надо было иметь в виду наложение чёрной и одной из зелёных зон... "А, ладно, – подумал майор Кашин, – уберём фактор без этой чертовщины, посмотрим, что от зелёной чертовщины останется. Глядишь, понятнее станет".
Когда старший лейтенант Лаптев вышел, Олег Дмитриевич обратился к волшебнику:
– А теперь, коллега, расскажи мне о том, о чём ты умолчал при другом своём коллеге. Вижу же, что у тебя ещё есть, что мне поведать.
Савелий рассмеялся:
– Всё-то Вы видите... С чего начать? Во–первых, я получил сведения от Страж. За последнее время всё было тихо. Настолько тихо, что даже подозрительно. Тут есть одно правило... Когда в одном месте притихает, жди, когда в другом рванёт. Вот мы и наблюдаем. Архивы дают крайне противоречивые данные. С одной стороны, нет ни одного упоминания о превращении места из доброго в гиблое, а с другой, до нашего времени никто так пристально с населением не работал, внимание обращали только тогда, когда молва доходила, а до этого могло и пара столетий пройти. Правда, большинство гиблых мест охраняется уже по полторы тысячи лет. Но есть и исключения. Из заграницы сведения совсем грустные. В континентальной Европе подобные явления вообще не отслеживают, занимаясь исключительно слежением за выбросами тёмной магической энергии, а в Великобритании и того смешнее. Там занимаются, главным образом, тем, что... – волшебник сделал театральную паузу, – ... стирают память о происшедшем у простых людей, а волшебникам, которые пытаются в чём-то разобраться, разными способами затыкают рот. – Савелий саркастически рассмеялся, – статистика у них замечательная, тишь, гладь, да Божья Благодать. А на деле – хлебнут они однажды с этой тишью так, что мама не горюй. В общем, заграница нам определённо не поможет. Ещё я не хотел при Сергее говорить, что есть четыре точки, откуда продолжают поступать сообщения, но наши датчики ничего не засекли. Честно говоря, я надеялся, что там он со своими людьми что-то засёк при помощи обычной техники, а теперь – не знаю, что и думать, – волшебник поморщился. Видно было, что ему очень не нравится то, чего он не понимает.
– Савелий не дрейфь, – майор Кашин был наоборот доволен результатом. – Четыре точки вместо огромного поля с непонятно чем – это огромное продвижение. Без тебя бы мы только и отсекли бы то, что Сергей отследил, а к остальному и не знали бы, как подступиться. А ты что думал? Если волшебник, то все тайны мира – как на ладони? Не будь настолько самонадеянным.
Савелий, однако, продолжал хмуриться.
– Две трети датчиков пока молчат, но и активности там не замечено. Или она непериодична, или мы кого-то всё–таки спугнули.
– Ну и ладно. Главное – хоть людям жить поспокойнее стало, хотя бы временно? Стало.
Уж этого волшебник отрицать точно не мог. Продолжил он уже спокойнее, не имея хотя бы вида человека, потерпевшего неудачу:
– С синими и зелёными зонами мы с отцом и тестем поработаем поплотнее. Возможно, удастся выяснить причины этих аномалий. Тогда либо их удастся прекратить, либо людей придётся переселять и запретить впредь здесь строить жильё или предприятия. Пока переселять нельзя. Надо ещё проверить, не являются ли сами люди источником этих явлений. Я не говорю, что они это делают. Я имею в виду, что кто-то или что-то "оттуда" воздействует целенаправленно именно на них. Откуда "оттуда"? Не спрашивайте меня, я сам не знаю, вариантов слишком много, возможны и такие, о которых даже волшебники представления не имеют, в общем, кто-то, – повторил он, или что-то "оттуда" может интересоваться этими людьми персонально, и тогда никакое переселение не поможет. Придётся искать другой выход.
Что ж. Этот сумеречный снежный декабрьский день с его метелью и порывистым ветром, разыгравшимися к вечеру, оказался довольно удачным. Можно даже сказать, на редкость удачным.
* * *
Осталась позади суета новогодних праздников и школьных каникул. За успешную работу отдела начальство наградило сотрудников, у которых были дети школьного возраста, в эти дни несколькими дополнительными днями отдыха. Олег Дмитриевич также добился, чтобы эти дни были предоставлены и Савелию, хотя у того не было ещё своих детей. В конце концов, человек, сыгравший ключевую роль в этом прорыве, имеет право на традиционные семейные торжества.
За окном явственно прибавлялся световой день, задули резкие холодные февральские ветры, в которых, однако, уже чувствовалось ожидание весны. Когда погода баловала ясным небом и солнечными лучами, на искрящийся снег уже ложились синие тени. Бесчисленные в Москве вороны уже начинали разбиваться на пары, с раннего утра громко и нахально каркая во дворах. Подольск был похож на одну большую стройку. Тут и там на месте домов барачного типа возводились новые дома блочной и панельной конструкций, унылые и однообразные снаружи, но предоставлявшие их жителям невиданный комфорт для них, привыкших к удобствам на улице и воде в колонке. Анна Сергеевна Румянцева уже закончила приём, когда Олег Дмитриевич постучался к ней в кабинет. Присутствие взрослого, который пришёл со своим делом, а не привёл заболевшего ребёнка, её немало удивило. Услышав вопрос, она поначалу захлопнулась как устрица, и майору Кашину долго и терпеливо пришлось объяснять, зачем ему требуются эти сведения, и что вообще вредить и мешать жить он никому не собирается, а совсем даже наоборот, желает восстановить справедливость хотя бы для этой семьи. В конце концов, Анна Сергеевна поверила ему, и разговор протекал в совершенно ином ключе.
– Я хорошо помню Олю Волкову у нас в госпитале. Ещё бы забудешь такое. И её, и её удивительную кошку, которая переловила нам всех мышей и крыс, и её ещё более удивительную бабушку – истинную Бабу Ягу, если бы такие действительно могли жить в этом мире. И, простите, ваших коллег, которые настолько усердно доискивались её, девочки, которой ещё и девяти лет не было, что пришлось Ксении Ивановне и нашему замполиту идти на поклон к самому Жукову. А то житья нам не стало тогда. Так что теперь понимаете, почему я поначалу ни о чём говорить не хотела? Оля же из-за войны к своим девяти годам ещё даже не переступала порог школы!
– Нетрудно было догадаться. Если уж НКВД или СМЕРШ начинали в те годы проявлять излишнее служебное рвение, то житья людям действительно не было. Но поймите, тогда само время диктовало такую модель поведения, тоже ведь люди были, и далеко не у всех хватало силы воли противостоять этим часто губительным ветрам. В те годы сказать "нет", когда сверху давило начальство слишком часто означало подписать себе смертный приговор. Если честно, очень хочется надеяться, что подобные времена больше никогда не вернутся. Но вернёмся к моему вопросу. Мне нужна любая информация о том, как погибла Олина старшая сестра Даша.
– Так её звали Дашей? – женщина была явно удивлена. – Вы не поверите, её имя я от Вас впервые слышу.
– Но, может быть, Вы припомните кого-то, кто может знать больше? – Кашина просто ужасала мысль о том, что и эта нить может оборваться. "Ну, не может быть всё так несправедливо в этом мире, не здесь, не сейчас!" – думал он.
Доктор задумалась.
– Олю привёл к нам в госпиталь Игорь Петров, лечившийся у нас после ранения и контузии. Не помню его звания. Не рядовой, но и не из старших офицеров. Сказал, что обязан жизнью кому-то из Олиных родственников. Подробнее знала Ксения Ивановна, наша старшая медсестра, она удочерила меня после войны, помогла получить образование и устроиться в жизни. Но она умерла примерно полгода назад, – на лице Анны Сергеевны отразились скорбные тени, – Подождите. С этим Игорем Петровым она переписывалась после войны. Помогала попасть в госпиталь на курсы реабилитации. У него с ногой проблемы были после второго ранения. После смерти Ксении Ивановны я писала о ней всем её знакомым. Где-то дома у меня должен быть и его адрес. Не может не быть. У неё был рак. Она знала, что не выживет, и сама надиктовала мне все адреса.
– Когда мне зайти к Вам за адресом? – спросил Кашин, снова обретя надежду.
– Зачем заходить? Ещё не хватало, чтобы начальство вопросы задавать начало, – доктор тихонько фыркнула, и майор Кашин понял, что подобное внимание к её персоне с её точки зрения крайне нежелательно. – Пойдём ко мне домой. Дети ещё в школе, а муж на работе. Так мне гораздо удобнее.
Румянцевы жили в новой пятиэтажке, в двухкомнатной квартире. Маловато для семьи с тремя детьми, но вряд ли инженеру и детскому врачу дали бы больше. Многие всё ещё ютились в бараках и коммуналках. Когда Анна Сергеевна открыла дверь, ей навстречу, важно вышагивая, с нежным подмяукиванием, появилась дымчатая полосатая сибирская кошка. Хозяйка взяла её на руки, и пушистая красавица повисла на плече, прижавшись мордой к её щеке и громко мурлыча. Временами она тихонько мяукала на разные лады, словно рассказывая, как скучно ей было дома одной.
– Ах, ты моя нежная! Соскучилась! Ну, пойдём, я тебе рыбки дам. – Анна Сергеевна явно очень любила это милое пушистое создание. И уже обращаясь к Олегу Дмитриевичу, добавила – Хорошо, когда возвращаешься не в пустой дом. Кто-то тебя встречает, да ещё с такими нежностями. Проходите, садитесь. Я сейчас найду адрес, только Дымке поесть дам.
Минут через десять Анна Сергеевна нашла, наконец, нужный почтовый адрес, и Кашин, поблагодарив её, отправился на электричку. Игорь Петров проживал в Калуге. Оставалось решить, что лучше, писать или ехать. И, судя по всему, лучше было ехать. А Савелия с собой прихватить.
* * *
Когда Олег Кашин и Савелий Незванов сошли с поезда, в воздухе веяло первым весенним теплом. Невероятно, но совсем немного на юг, и ощущение времени года было уже совсем другим, – в Москве ещё весной и не пахло. Петровы жили в бревенчатом доме на шесть квартир напротив обувной фабрики, настолько капитально и добротно построенном, что язык не поворачивался назвать его словом "барак". Ну, какой это барак, если у него подведено центральное отопление, если каждая из семей имеет отдельную квартиру с кухней, ванной и туалетом, канализацией, горячей и холодной водой? Наоборот, крайне было бы жалко, если бы этот дом снесли, воздух там точно здоровее, чем в бетонных коробках, к тому же, никто не снял печи и камины, что создавало дополнительные преимущества в холодную и сырую погоду, когда центральному отоплению по сезону работать не положено.
Игорь Егорович Петров жил с женой и сыном Федей. Сегодня у него гостила его внучка Даша. Даша... Не просто так назвали девочку этим именем. Савелий, по своему обыкновению, скромно помалкивал. Олег Дмитриевич решил, что добьется от него, о чём он думает, на обратной дороге. В этом случае майор Кашин решил, что открытость – лучшая дипломатия. Прямо с порога заявил, что его цель – добиться присвоения посмертной правительственной награды Дарье Волковой за её подвиг во время боёв на Курской Дуге.
Петров был, кажется, приятно удивлён.
– Да, ситуация такова, что она как бы исчезла, и память о ней сохранилась буквально у нескольких человек. Ну, что тут можно доказать, если даже тела от неё не осталось ни косточки?
– А мы поверим Вашим показаниям и свидетельствам Ваших боевых товарищей, если среди них кто-то выжил.
Ветеран пожал плечами.
– Нас, выживших благодаря ей, было около десяти человек, но жизнь за эти годы разбросала их по всей стране, и никаких адресов не сохранилось. Впрочем, есть один ещё человек тут, в Калуге. Бывает, поднимем мы с ним 10 июля по стопке водки в память о ней за то, что живы...
– Расскажите нам, пожалуйста, эту историю по порядку с самого начала, – попросил Олег Дмитриевич.
И Игорь Петров начал свой рассказ. Он звучал столь буднично, жёстко и сурово, сколь и невероятно. Волей-неволей на глаза наворачивались слёзы. Савелий Незванов сидел, не проронив ни слова. На его лице отражались самые разные чувства. Интерес, скорбь, и всё это приправлено затаённым гневом. А уж когда Игорь Егорович дошёл до того момента, когда он своими руками закрыл глаза погибшей волшебнице, уже не надо было быть знатоком человеческих эмоций, чтобы заметить, что да, волшебник едва сдерживал ярость, перемешанную с горечью. "И с чего это он так злится?" – недоумевал майор Кашин, но решил отложить расспросы на потом. Да, история с лихвой тянула на Звезду Героя, кто бы говорил. Девушка в прямом смысле этого слова, как в той песне "страну заслонила собой". А если ещё и представить себе, что эта девушка вовсе не была пышущей здоровьем, страдала от тяжёлого недуга... В общем, вот он, готовый материал для представления. Оставалось только его немного подработать, не солгав ни в одном слове, убрать упоминание о волшебстве, сохранив пафос и героизм известных фактов. Это было не так уж трудно. Ну, и, разумеется, присовокупить показания ещё одного свидетеля. Пока Игорь Егорович рассказывал, его сын Федя и внучка Даша, та ещё егоза, о чём-то оживлённо спорили. Глядя на них, Кашин не раз задавался вопросом, знает ли эта весёлая бойкая девчушка, которая явно в этом году пошла в первый класс, чьим именем её назвали, а, стало быть, с чьим коротким веком наравне, по утверждению одного поэта, начертана уже сейчас её жизнь, которая, как очень хотелось надеяться, будет долгой, плодотворной и счастливой? Какой страшной ценой оплачена вот эта её безобидная возня, в которой самая большая забота – это поддразнить своего дядю, который по возрасту больше походит на роль старшего брата, но с которым, как это и положено маленькой женщине, она уже сейчас держится несколько покровительственно, а он, как это и положено джентльмену, смотрит с добродушным снисхождением на её подкалывания? Нет, ничего-то пока не знает эта весёлая беззаботная девчонка с такими большими и умными карими глазами! Почему-то девочка очень заинтересовала Савелия. Внимательно слушая рассказ ветерана, он то и дело поглядывал на неё быстрым острым взглядом.
После, по просьбе Олега Дмитриевича, Игорь Петров отвёл их к своему другу–однополчанину. Уходя, до этого всё время молчавший, волшебник вдруг сказал:
– Знаете, летом в Карелии такая благодать – Вы даже себе не представляете. Взяли бы в отпуск сына да внучку – и туда! Можно – по музеям. В Кижи, например. Можно – с палаткой по лесам, а можно и на байдарке по рекам и озёрам. Ну, или пусть Дашины родители побеспокоятся, если Вам тяжело.
Это было очень неожиданно. Никаких объяснений, разумеется, не последовало. Игорь Егорович удивился, кажется, ещё сильнее Олега Дмитриевича, но вежливо заметил:
– Да, Вы правы. С тех пор, как наша семья обосновалась в Калуге после войны, мы действительно ни разу никуда не выезжали. Трудное было время, да и нога моя... Не до походов стало. Но Вы правы. Детям действительно ни к чему на одном месте сидеть. Вот думаю о лагере в Крыму похлопотать. А то, что это такое? Растут дети, и моря ни разу не видели.
Волшебник покачал головой.
– Крым – это, конечно, здорово, но и северными красотами пренебрегать не стоит. Попомните то, что я Вам сказал о Карелии. Ещё можно было бы съездить на Алтай, да и на юге Сибири такая природа, что закачаешься. Попомните мои слова, не пожалеете, – повторил он.
Сказано было с таким пиететом, с такой особенной интонацией восхищения и благоговения, что старый рабочий стал ещё более задумчивым. Как бы то ни было, а вскоре все трое сидели дома у другого работника с той же фабрики, тоже – свидетеля тех драматических событий минувшей войны. Тот жил один. Жена умерла, дети разъехались кто куда, и лишь внуки, по его словам, приезжали на каникулы на лето навестить деда. Его рассказ был менее подробен, да в том и не было необходимости. Достаточно было подтверждения рассказа Игоря Егоровича. Ну вот. Есть два свидетеля. Можно готовить представления. Остаётся рыть по партизанам. А это, судя по всему, та ещё работёнка будет. Бывшие партизаны слишком часто после войны совсем спивались, не могли себя найти в мирной жизни.
На обратной дороге, сидя в поезде, Савелий, наконец, позволил себе поделиться впечатлениями от услышанного. Видать, ему трудно было носить это в себе, вот и решил не перемещаться сразу домой, а поехать поездом вместе со своим начальником. А впечатления, надо сказать, были разве что не матерные. И по матушке бы, наверное, проехался бы, не будь у волшебников это дело под строжайшим запретом.
– Тэна Нащаями, – задумчиво пробормотал он, – "сим уничтожаю". Самое страшное заклятье, которое есть в славяно-карельской системе, хотя и не полностью тёмное, как Каббалистическое. Трижды не произнесённое до конца... Мы называем это "Последний вздох Охранителя". Тогда после его смерти оно сработает, стоит убийце хоть как-то коснуться тела или инструмента, которым пользовался погибший волшебник... Ни от погибшего, ни от врага в этом случае не остаётся тел. Концентраторов тоже не остаётся. Много столетий мы пытались понять причину такой странности, ведь обычное использование этого заклятья такого эффекта не даёт. Потом бросили эту затею. Когда в дело замешаны Высшие Силы, человеческая логика применима далеко не всегда. Интересно, случайно так получилось, или она каким-то образом знала? Да, нет, не могла она этого знать, иначе бы не сочла, что эта формула – "зло само по себе". Тут есть одна тонкость. На это заклятие, в отличие от каббалистического, можно ставить своего рода предохранитель. Тогда оно срабатывает только тогда, когда не находится в противоречии с Провидением и, следовательно, не является проявлением тёмной магии. Но знают об этом только охранители, для остальных это знание находится под строжайшим запретом. – Вдруг стукнув кулаком по подоконнику вагона, он снова заговорил, и теперь в его голосе был слышен явный, столь необычный для него металл.
– Вот сволочи! Кретины! Уроды моральные! Там, на её месте, должно было быть, по меньшей мере, двое специально обученных охранителей, ничего бы тогда не было! Думаете, чего это туда Гитлер, эта кукла, параноидальный Франкенштейн Полночного Вора так отчаянно лез? Прослышали, нелюди, про то, что добыча практически без охраны. Решили, что легко туда доберутся.
Олег Дмитриевич удивился ещё больше. Гитлера кем только не проклинали, но только не Франкенштейном, да и бои на Курской Дуге имели вполне понятное военно-стратегическое значение.
– Ты о чём это?
– Видите ли, о Прохоровке и об обоянском направлении, в целом, написано довольно много. А о северном фасе пресловутой Курской Дуги информации гораздо меньше. Официально говорится только, что с севера противнику не удалось прорвать советскую оборону на всю оперативную глубину. Не удивляйтесь, мы ординарную военную историю проходили. Вообще-то кратко, но Великую Отечественную изучали достаточно подробно, поскольку некоторое отношение к волшебным силам она всё-таки имела, причём, довольно определённое. Официальные цифры потерь явно приуменьшены. Подробностей вообще очень мало. А почему?
– Ну, это мне известно, по долгу службы положено знать. В районе Ольховатки проходит очень важный в стратегическом отношении Кромский тракт, участок древних торговых путей. Овладев им, гитлеровцы легко могли бы выйти в тыл нашей группировки под Курском. К тому же, эта дорога до сих пор частично засекречена, считается военно–стратегической.
– И правильно, что засекречена. Но на самом деле всё гораздо хуже и, одновременно, интереснее. Помните картину одного из наших знаменитых художников? Былинный богатырь верхом на коне у того пресловутого камня, на котором написано "Налево пойдёшь – коня потеряешь, направо пойдёшь – ..." ну, и так далее? Картина, кажется, в Третьяковке экспонируется, если я не ошибаюсь.
– Как не помнить! Дети её недавно в школе проходили. В наши-то годы подобным вещам не уделяли столько внимания, но сейчас про эту, как и про многие другие картины рассказывает школьный учебник.
– Так вот, – кажется, волшебник наконец-то немного успокоился, – Этот камень существует на самом деле и называется Путеводным камнем. Расположен он как раз на Кромском тракте, в тех краях. Так просто его не обнаружишь. Там стоит специальный охранный пост, невидимый для обычных людей, а на самом камне регулярно подновляют особые защитные чары. До войны этот пост тоже был, а вот в войну его сняли, посчитали второстепенным. Решили, что людей там держать необязательно, защитных чар одних хватит, видите ли. Вот и сняли Евгения Волкова и ещё троих, отправили в Европу. А чары, видать, пока была жива, поддерживала мать сестёр–Волковых, потом они держались ещё какое-то время. Потом эти места освободили, и для страны, не для людей, правда, положение стало относительно безопасно, но за это время враг проведал, что имеется ценная добыча почти на халяву, а добыча эта – более чем лакомая. Если суметь камень привести в действие, то по идее можно было бы совершенно незаметно перебросить войска... ну, хоть на Красную площадь, минуя все кордоны и заслоны.
– Ё... – Олег Дмитриевич поёжился. Уж больно страшная перспектива была бы, если бы...
– Никак нельзя было этого допустить, вот и стали люди живым щитом, уж, на что Рокоссовский не любил бросать людей на верную гибель, но и тогда чуть не прорвались. Тонкое место нашлось всё–таки. Пришлось больной и недоученной девушке своей жизнью эту брешь затыкать. Брешь, которой могло и не быть вовсе... – Савелий горестно махнул рукой, – эх, чего там говорить! И главное – как с гуся вода! Как будто всё так и надо! Вот, что меня просто бесит!
– Удивительные вещи ты говоришь! Жаль наши не знали про этот Камень. Ведь и мы могли бы им воспользоваться. Вот здорово было бы захватить Гитлера уже тогда прямо в его логове!
Незванов покачал головой.
– Если бы всё было так просто, проблем с Полночным Вором тоже не было бы. Во-первых, зона действия Камня географически ограничена, и Берлин уж точно находится за его пределами. Во-вторых, Камень сам уже давно работает не очень-то стабильно. И это при том, что он обладает возможностью переноса не только в пространстве, но и во времени, и даже между параллельными мирами. Сбои в его работе могут быть очень опасны, особенно для тех, кто не обладает волшебством. Мы сами им пользуемся только в случае крайней необходимости и только для переноса в такие места, куда иным способом вообще дороги нет, да и то с величайшими предосторожностями. Для этого мы используем Кости Изменения Вероятностей. И переносимся только тогда, когда получается открыть надёжный канал.
Олег Дмитриевич удивился ещё больше.
– И на что тогда рассчитывал Гитлер, когда, по твоим словам, так его жаждал, что бросил туда всё, что можно и нельзя, видимо реально рассчитывая, что с его помощью переломит весь ход войны?
Савелий нахмурился.
– Трудно сказать. Возможно, не знал об этом дефекте, а возможно, рассчитывал на то, что дефект можно преодолеть при помощи тёмной магии силовым путём. Как бы то ни было, а это стоило жизни слишком многим людям, вот что горше всего.
Но мысли Олега Дмитриевича уже были заняты другим.
– Слушай, коллега. Меня вот, что интересует. Если с течением времени Камень работает всё хуже и хуже, что Ваш брат собирается делать, когда он совсем из строя выйдет?
– А Вы как думаете, почему волшебники вдруг проявили интерес к космическим полётам и ядерной программе, хотя раньше немагические технологии мало кого интересовали? Дело в том, что волшебник, создавший этот Камень, использовал в качестве материала метеорит, содержавший вещество, которого на Земле вообще не существует. Если бы его там было больше, то Камень бы не износился, но того вещества было слишком мало. Сам же способ его изготовления подробно записан, тут нет никаких проблем. Вот только это вещество либо в космосе добывать придётся, либо его создадут где-нибудь в Дубне или Сарове. Сейчас это называется Арзамас-16? Я прав? Сотни лет наши алхимики пытались его создать сами, но видать способ, которым они действовали – тупиковый. Мы и планет кучу в космосе облазили, посылая туда эфирное тело. Но тоже ничего. А даже если бы и нашли, то телепортировать его оттуда было бы крайне сложно и опасно, поскольку с точностью координат в космосе у нас пока проблемы. Это же не на Земле, где всё уже давно измерено. А, – махнул он рукой, – всё равно главное тут то, что пока мы ничего не нашли. Но если это вещество упало нам на голову однажды в качестве метеорита, значит, где-то во Вселенной оно есть? Не правда ли?
"Да уж. Век живи, век учись, а помрёшь всё равно дураком", – подумал Олег Дмитриевич. После недолгого молчания он решил спросить Незванова о другом.
– Слушай, Савелий. Раньше об этом говорить было недосуг, но когда я был в Чарышском, то видел могилу Ираиды Кудлатой-Лесовой. Надпись на ней настолько удивительна, что я то надгробие даже сфотографировал, – он показал фотографию волшебнику. Тот с интересом стал её разглядывать. – Если в те годы Ольга была ещё ребёнком, к тому же болела, а Александра Сергеевна занята по самые уши, то каким образом прах Ирины Лесовой–Волковой и Дарьи мог оказаться на Алтае, тем более что, по словам этого Петрова, от тела девушки ничего не осталось?
– Старый родовой обычай. Если от сына или дочери не остаётся тела или могилы, то памятную надпись выбивают на могиле отца или матери. Вот только насколько в данном случае надпись соответствует этому обычаю – вопрос, поскольку речь идёт о внучке и правнучке.
Всё оказалось даже банальнее, чем это рисовало воображение майора Кашина. Но не всему же иметь объяснения удивительные. Должно же быть в этом мире хоть что-то, что имеет банальное объяснение. Уже со смехом он задал волшебнику последний вопрос:
– А чего это ты заговорил с Петровым о летнем отдыхе детей? Просто так, или нет? Ты почти напугал беднягу.
Савелий Незванов немного помолчал, потом объяснил:
– У Даши, его внучки, не просто есть в наличии волшебные гены, как у него самого и у его сына, а скрытый потенциал. Сам по себе он не раскроется, а вот если девочка попадёт в определённые условия, то имеет некоторые шансы превратиться в волшебницу. Помните, я Вам рассказывал о местах, где увеличивается вероятность активизации волшебных генов? Я как раз их и назвал. Кстати, в Крыму они тоже есть, но в горах, а не на побережье, где все отдыхают. Ну, а так... Ну, будет просто одарённой в каком-то деле. Согласитесь, не так интересно.
С этим сложно было поспорить. Но форма, в которой это было предложено...
– Так они тебя и послушаются. – ухмыльнулся Кашин.
– Послушаются. Я не просто так это высказал, а кое-что к словам добавил. А нет – так попрошу жену отследить и придумать что-то, это – вполне в её власти. Хорошая девчонка, стоит того, чтобы попробовать. Говорить же прямо нельзя было. Гарантии-то нет никакой. Одни сплошные вероятности. Не получится если, только зря девочка расстроится, а то и сломаться может. Тут важно не навредить.
И с этим тоже поспорить было сложно. Миновав Апрелевку, поезд уже подходил к Москве. Ощущения близкой весны снова сменилось хмурой промозглостью и резким холодным сырым ветром.
* * *
Как известно, большую часть рабочего времени приходится тратить совсем не на то, на что хочешь. Ни одно самое опасное и сложное задание не отнимает столько времени, сколько рутинная текучка с бесконечным количеством написания разного рода бумаг, большую часть которых и читать-то никто не собирается. Поэтому, когда, наконец, майору Кашину и Савелию Незванову удалось выехать в то пресловутое село Холодково в районе Мценска, где коротал свои дни за выпивкой бывший партизан, снег уже стаял, на тополях появились ещё пока зелёные серёжки, в воздухе пахло весной. Белые облака радостно плыли среди сверкающих солнечных лучей в высоком уже теперь голубом небе, серые остатки снега доживали своё по тенистым прохладным закоулкам. Приближалось время сева. Когда коллеги сошли с поезда, там, к югу от Москвы, уже тут и там было заметно, пока ещё робкое и прозрачное, кружево первой зелени.
Распутица стояла такая, что по деревенской грунтовой дороге можно было бы пройти разве что в болотных сапогах. К счастью, гостей из Москвы согласился подбросить до места ехавший в ту сторону тракторист. К сожалению, имя Василия Погорелова, некогда лихого партизана из отряда Филиппа Стрельца, пользовалось в здешних местах отнюдь не положительной репутацией. Подорвавшись на мине в здешних лесах в конце сороковых, он остался без ног до колен, после чего совершенно спился. Жена вместе с детьми ушла, не в силах выносить его пьяных скандалов. Всё стало ещё хуже после смерти матери. Василий опустился, пропивал всю пенсию за пару недель, и всё глубже погрязал в долгах. Воздействовать на него как-то было бесполезно: что с инвалида возьмёшь? Так он или кантовался у алкогольного ларька, или пил дома горькую, или валялся в какой-нибудь канаве.
Олег Дмитриевич уже стал было сомневаться в том, что из этой поездки получится что-нибудь стоящее, но это был последний возможный свидетель гибели Ирины Лесовой-Волковой, и выбирать не приходилось. Волшебник же, по одному ему известным причинам смотрел на эту поездку куда более оптимистично. "Интересно, что за козырь он хранит в рукаве?" – думал про себя Кашин.
Убогое жилище деревенского алкоголика напоминало скорее сарай, готовый вот-вот рухнуть, нежели избу. Сам хозяин валялся на полу посреди груды пустых бутылок, которые уже, судя по всему, не один месяц никто не пытался убрать или сдать в пункт приёма стеклотары, хотя за них и были положены кое-какие деньги. Тракторист предложил повернуть обратно, но Савелий Юлианович жестко настоял на том, чтобы остаться. Когда тракторист уехал, волшебник направил руку с перстнем на груду того, что когда-то было стульями, и через несколько мгновений перед ним и его начальником стояли два вполне добротных деревянных стула.
– Можно было бы и поизящнее сделать, но силы приходится экономить, работа предстоит нешуточная, – прокомментировал волшебник.
Майор Кашин был озадачен.
– И что тут, по твоему мнению, можно сделать?
– Первое правило волшебника славяно-карельской конгрегации гласит: не пытайся исправить весь мир, только зря силы растратишь, да всё равно не исправишь, но если на твоём пути встретится искажение, которое ты в силах поправить, не гнушайся этим. Я собираюсь исправить это искажение, это вполне в моих силах. Примерно представляя себе, что меня ждёт, я за эти месяцы взял несколько уроков Целительства у тёщи. Так что повторение того, что Вы видели в Мурманске, мне в данном случае не грозит.
Не успел Олег Дмитриевич и рта раскрыть, как Савелий склонился над спящим, направил перстень на него, и как это всегда бывает при серьёзной волшбе, рука волшебника подёрнулась рябью, как будто слегка расплылась. Вновь прозвучали слова, отдалённо напоминавшие церковный распев, но разобрать что-либо для непосвящённого человека было весьма затруднительно. Что-то на тему очищения, запрещения и прорастания, если он мог что-то вспомнить из того, чему его учили при поступлении на работу в КГБ. И тут произошло самое удивительное: сначала у пропойцы изменился цвет лица, исчезла синюшность и одутловатость, казалось, он вмиг помолодел лет на десять, потом у видавшего виды офицера глаза и вовсе полезли на лоб: там, где заканчивались, точно обрубленные, культи ног, начали прорастать голени и стопы. Минут через десять новые ноги приобрели нормальный размер, а ещё минут через пять мужчина открыл глаза. Взгляд его был трезвым как стёклышко, но абсолютно потрясённым. Казалось, он не верит в реальность происходящего и того, что это происходит с ним. Что ж, не его одного потрясали секреты старлея Незванова, и Олег Дмитриевич почему-то был уверен, что это скорее один из первых, чем последний раз, когда волшебнику удастся преподнести ему сюрприз. Сам же виновник переполоха, тяжело дыша, откинулся на спинку стула, вытирая пот со лба. Было видно, что, сколько бы он ни хорохорился, а работа эта далась ему нелегко, хотя, справедливости ради, следовало заметить, что вид его действительно был далеко не такой мертвенно-зелёный, как тогда в госпитале в Мурманске. Достав из кармана неизменную флягу с целебными снадобъями, Савелий в один глоток осушил её.
Между тем, Василий Погорелов сел и обалдело уставился на свои новые босые ноги, пошевелил пальцами, согнул в коленях и снова разогнул.
– Что это? – только и смог он выговорить.
– Вы проснулись от алкогольно-безногого кошмара, только и всего, – усталым голосом отозвался волшебник. – Вам придётся сменить место жительства и никогда никому не рассказывать о том, что у вас какое-то время не было ног. Документы я вам помогу изменить. О новом месте жительства и работе договорюсь. Искренне надеюсь, что вы завяжете с бутылкой навсегда и сумеете снова создать семью. Не подведите меня.
Мужчина поднялся на ноги. В первый момент с непривычки он немного пошатнулся, пришлось даже за что-то ухватиться, чтобы не упасть, но потом мышцы видимо вспомнили то, что когда-то умели, он прошёлся туда и сюда по дому и только тогда оглядел обстановку, словно увидев её впервые в жизни, и то, что он увидел, ему явно не понравилось.
– Уехать мне отсюда – как нечего делать, куда угодно. Это место – пусто. Бежать надо и забыть о том, что было, – потом, словно вдруг что-то вспомнив, спросил, – А Вас-то какое лихо сюда принесло?
– Никакое не лихо, – вступил в разговор Олег Дмитриевич. – Мы пришли, чтобы поговорить с Вами, поскольку Вы последний, кто видел живой Ирину Лесовую-Волкову. Помните фельдшера в Вашем в партизанском отряде? Нам бы хотелось узнать, что с ней случилось.
– Иришку-то? – переспросил старый партизан. – Как вчера помню, как её разрывом гранаты убило. Ребятишек вывела, а сама... – Эх! – горестно взмахнул он рукой.
– Постарайтесь припомнить подробности и рассказать обо всём по порядку. У неё дочка жива осталась, поэтому мы хотим, посмертно представить её к правительственной награде, чтобы её дочь смогла пользоваться кое-какими льготами, – уточнил Кашин.
Рассказ старого партизана был скорее обычен для тех страшных дней, чем удивителен. В конце концов, гнусным преступлениям нацистов на оккупированных территориях уже давно кто бы то ни было перестал удивляться. Сжечь заживо двадцать пять детей в качестве акта устрашения – бывали карательные акции и пострашнее. Тот же Бабий Яр взять. Но обыденность творившихся тогда зверств никак не отменяла подвига тех, кто пытался этим зверствам противостоять. Лесовая-Волкова вместе с партизанами освобождала этих детей и погибла во время рейда. Но дети были спасены и отправлены в тыл, а фашистский карательный отряд перебит до последнего человека. Ну что ж, операция вполне заслуживает Красного Знамени.
– Она была нашим чудесным доктором, – между тем, продолжал рассказывать старый партизан. Скольких она вытащила с того света! Казалось бы, безнадёжные совершенно случаи. И так быстро... – он перевёл взгляд на свои ноги. – Я сам не видел, но мне рассказывали о подобных чудесах.
– А вот Вы никому никогда об этом не рассказывайте, не подводите меня, – отозвался Незванов.
– Я фашисту тайну бы не выдал, и об этом – могила. – отрезал Погорелов.
За окном темнело. Пора было уезжать. В доме Василия Погорелова было пусто, холодно и голодно. Крыша давно протекла, печь развалилась, мебель разрушилась, и только те два стула, которые сделал Савелий, диссонировали с полным запустением.
– Вот адрес, – сказал волшебник. – Найдёте в колхозе председателя, Глеба Порошина. Он вам поможет. Денег на дорогу я вам дам, только уехать вам надо будет как-то незаметно для окружающих.
– Мне бы одежу приличную, да сапоги, так уехал бы с вами. Лишний день тошен в этакой помойке.
Волшебник хитро улыбнулся.
– Подождите, сказал он. – Я поищу. Не может быть, чтобы не сохранилось где-нибудь на чердаке что-то, что способно вас удивить.
С этими словами Незванов полез на чердак, и минут десять оттуда доносились звуки какой-то возни. Наконец волшебник слез оттуда, держа в руках приличные брюки, рубашку, куртку, бельё и вполне сносные кирзовые солдатские сапоги.
– Я же говорю, что в сундуках на чердаках старых домов можно найти что угодно, даже если крыша течёт, – сказал он с довольным видом.
Погорелов спохватился.
– Паспорт! – воскликнул он. – Я даже не знаю, где его искать.
Волшебник улыбнулся.
– А не он ли лежит на том дальнем окне? – спросил он с лукавой почти мальчишеской ухмылкой?
И действительно на подоконнике лежал паспорт, где Василий Погорелов выглядел не как конченый пропойца, а примерно так, как сейчас, и военный билет, в котором не было ни слова об увечье.
Майор Кашин удивлённо поднял брови, но не сказал ни слова. "Интересно, сколько в своей жизни документов подделал этот шутник?" – подумал он, но отложил расспросы до более подходящего момента. Оставалась последняя проблема. Как уехать отсюда, не поднимая шума? Но Савелий с такой решительностью направился к выходу, словно знал, что его у двери ждёт не меньше, чем служебная машина. Машины у двери, однако, не стояло. Зато стояла лошадь, запряжённая в телегу, и мирно щипала траву.
– Мы позаимствовали её у одного из Ваших соседей. Как доедем до станции, вернём в целости и сохранности, – пояснил волшебник.
Что оставалось делать с этим проклятым фокусником его начальнику? Только промолчать. На улице было уже темно. Дул тёплый ветерок, в воздухе пахло распускающимися почками. Вдалеке над лесом всходила полная луна. На дороге не было ни души, что нашим путникам и было надо. На станции пришлось заночевать, поскольку ближайший поезд останавливался здесь только утром. Савелий шепнул что-то на ухо лошади, как будто объясняя, что надо делать, и она тихонько пошла по дороге в обратном направлении, словно в точности знала, куда ей надо идти, потом волшебник достал из сумки бутерброды с салом, варёные яйца и термос с чаем и разделил на троих нехитрую трапезу. С разрешения станционного смотрителя все трое устроились в пустующей комнатке в его домике и заснули.
Их разбудил протяжный звук гудка. К станции подходил поезд. До Тулы ехали все вместе. В Туле офицеры посадили Погорелова на поезд, идущий до Смоленска через Сухиничи. Далее ему предстояло ехать автобусом до Духовщины, а оттуда – пешком или на попутке до села Ново-Никольского.
– Ты впрямь думаешь, что он доедет туда, а не напьётся в ближайшем к вокзалу кабаке? – с сомнением в голосе спросил Кашин, глядя вслед уходящему поезду.
Волшебник хитро прищурил глаза.
– Доберётся и никуда от меня не денется. Иначе, какой я к лиху волшебник?
– А там? Там ведь его никто не ждёт.
– Ну, так будут ждать. У меня там есть один знакомый – дядя Глеб, председатель сельсовета, между прочим. В войну моя сестра Катя... помните, я Вам о ней рассказывал? Так вот, она спасла от тифа его жену и детей. И ещё кучу односельчан. А сама заболела и умерла. Он мне не откажет. И если Вы позволите мне откланяться, то я успею обо всём договориться и даже всё подготовить к его появлению, а потом – вернуться домой до того, как он туда приедет.
– Ну, давай, дерзай, чудодей, – сказал майор Кашин. А что ему ещё оставалось?
Савелий Незванов щёлкнул каблуками, отдал по–военному честь, что обычно в КГБ не практиковалось, и направился туда, где между гаражами и сараями никто не увидит, как он растворится в воздухе, чтобы появиться в нужном ему месте. Начальнику же его оставалось только сожалеть о том, что до дачи ему по-любому ехать через Москву, а, значит, сегодня он туда точно не доберётся. А жаль. Теперь, когда это дело чести практически было сделано, по крайней мере, та его честь, которая хоть сколько-нибудь зависела от него, Олегу Дмитриевичу вдруг до смерти захотелось поехать на дачу и попариться в баньке, пожарить шашлыков и вообще провести выходные по-человечески, а не как это бывало обычно.
Глава пятая.
Будни: от ужасного до нелепого.
Савелий с точки зрения начальства учудил в очередной раз. Ну, скажите, кому в здравом уме придёт в голову отпуск дробить даже не на две части, что иногда делали сотрудники, а на четыре? Неделя, видите ли, ему нужна в конце апреля – начале мая, неделя в двадцатых числах июня, неделя в сентябре и неделя в декабре, на Солнцеворот, как он это объяснил. Олег Дмитриевич решил, правда, что это как-то связано либо с работой жены, либо с обязанностями Незванова в Волховом Приказе, а потому этот график никак не комментировал, несмотря на то, что от генерала ему пришлось выслушать немало ехидных замечаний, в основном, на свой счёт как начальника отдела.
Пока Савелий был в отпуске, прояснилась та часть дела об НЛО, за которую отвечал Сергей Лаптев. Сотрудники вышли на студента–физика, который в свободное от учёбы время, утащив из института, где учился, оборудование, пытался "на коленке" смоделировать аномалию, которую наблюдал неподалёку, но сути которой и близко не понимал. В общем, смоделировал чисто внешние эффекты, людей перепугал и даже у кого-то начался психоз на этой почве, но к познанию сути того, что пытался изучать, не приблизился ни на шаг. И именно этот факт расстроил парня больше всего, а даже не то, что его поймали. И что тут оставалось делать? Поставили на учёт, изъяли оборудование и строго отругали за то, что утащил из института приборы, которые имели, в известном смысле, военное применение и которые, к тому же, были небезопасны для окружающих и для него самого. Потом обследовали на предмет лучевой болезни, посоветовали есть морскую капусту и отпустили с миром. А что ещё оставалось делать? Раскручивать пружину по уголовной статье не было ни малейшего желания. Зачем, если достаточно просто мозги вправить? Глядишь, со временем из парня как из физика толк выйдет.
Теперь, когда эта часть работы осталась позади, подходило время отпуска бессемейных молодых сотрудников. Самые злачные летние месяцы Олег Дмитриевич, как это было у него заведено, оставлял для тех, у кого были дети, включая себя, а "бархатный сезон" оставался за сотрудниками постарше, фронтовиками, нуждавшимися в регулярном посещении санатория.
Вернувшись из отпуска, Савелий Незванов погрузился в работу с головой. В конце концов, явился, относительно довольный, с докладом. Увидеть удовольствие на лице волшебника было делом удивительным. Но он достал из дипломата какое-то волшебное устройство. Работало оно наподобие кинопроектора, только картинка получалась не на стене, а прямо в воздухе, причём, объёмная, трёхмерная. Олег Дмитриевич увидел, как подёргивается рябью реальность в виде деревьев, неба и домов и за ней проступают очертания совершенно другого пейзажа, на фоне которого перемещались по воздуху светящиеся шары, на вид покрытые каким-то подобием шерсти.
– Что это? – спросил майор Кашин.
– Истончённость пространства между мирами, – объяснил волшебник. – Это можно сравнить с тем, как если бы между соседними квартирами или комнатами в коммуналке существовали бы такие окошки, сквозь которые можно было бы заглянуть к соседям. И, нельзя сказать, что соседи эти были бы очень рады подобному вторжению. Судя по всему, они рассматривают такое соседство именно как вторжение на свою территорию.
Кашин задумался. Очередная очевидная невероятность.
– И что нам с этим делать? А что, если эти дыры повсюду? Не мы же их создаём? А, может, это – дело рук этих шаров?
– Шары тут совершенно не при чём. Им такое соседство – смерть в буквальном смысле этого слова. Видите ли, мы их убиваем в таких местах импульсами наших негативных эмоций, поэтому они и рассматривают, судя по всему, такое соседство как нападение. И, чего греха таить, нападают в ответ. Мысли всякие внушают, пугают, пытаются по-всякому выжить с этого места. Эти явления ещё в 15–м веке описал один монах-отшельник. Он сумел с ними договориться и всё выяснить. Другое дело, что обычно такие пространственные дыры расположены в местах, малопригодных для жизни либо с нашей, либо с их стороны, но бывают и исключения.
– Так что делать-то с этим, ты так и не объяснил. Людей отселять и "колючку" ставить? У нас и так полстраны в "колючке". О нас люди чёрт-и-что думают, большинство уверено, что в нашем ведомстве все поголовно – параноики.
Савелий усмехнулся.
– Я тут как-то услышал такую шутку: то, что у Вас паранойя – ещё не значит, что ОНИ за Вами не следят. И неважно, кто это – ОНИ. Наше дело сделать так, чтобы вреда никому не было, не так ли? Отселять, если уж на то пошло, придётся только в одном месте, но это – такой гадостный барак посреди болота, что люди будут только рады оттуда уехать. Там раньше торфяная выработка была, да торф почти весь кончился, так что как только барак отселим и разберём, можно будет перестать отводить воду, и "дыра" окажется на дне лесного озера. Это – единственная крупная дыра. Мелкие дырки мы с тестем постепенно закрываем при помощи специальных волшебных устройств, которые для нас делают наши знакомые на Урале. Расплатится с ними Волхов Приказ. Он же и возьмёт эти точки в свой охранный реестр. Устройства будут подновлять и следить за сохранностью. Они имеют вид обычных валунов. Наша же задача – разъяснить людям и местным властям, что эти валуны нельзя пытаться "убрать", что они нужны именно там, где будут лежать.
– Оформить их как украшение какого-нибудь сквера, который можно разбить во дворе или как якобы памятник природы или архитектуры. Местным органам – дать особые разъяснения. Словом – не проблема. И – не колючка, что уже хорошо. Итак, с частью кнопок на карте разобрались, – майор даже потёр руки от удовольствия.
Волшебник же, судя по всему, не разделял его благодушия.
– Вот именно, что с частью, – заметил он, поморщившись. – А есть ещё другие части. В ряде случаев удалось установить, что они напрямую связаны с конкретными людьми, и работы там – ещё намучаешься. А как не мучиться, когда люди мучаются и страдают! И ещё. Меня беспокоит одно место... надо бы туда съездить, да отец сейчас по уши в хозяйственных работах, весенняя страда, понимаете. Ни за что его не оторвать, когда один день год кормит. А у меня такое чувство, что с этим надо разобраться как можно скорее. Видать, придётся мне одному. – Незванов помрачнел. По всему было видно, что соваться в одиночку ему тоже не очень хотелось.
– Не дрейфи, коллега. А я тебе на что? Других пока впутывать не будем. Это ни к чему, особенно если дела окажутся крутыми. Я ведь хоть и в конце войны был призван, но пороху понюхать успел. Знаешь, как хлебнули в Восточной Померании в 45-м? Тогда фашисты ошалевшими были, сдаваться ни за что не хотели. Уже по всему было видно, что конец, а они в такие контратаки бросались, так пытались из котлов прорываться... Тут и тылам то и дело доставалось. И с автоматом, и с гранатой иногда повоевать приходилось, чтобы самолёты на земле не пожгли, прорвавшись к аэродрому. Да и здесь выучку ещё из тех получил, прежде чем отдел дали. Я тебя не подведу.
– А если мы столкнёмся с тёмными магами или с чудищами?
Кашин задумался. Но, в конце концов, какой он офицер, если спасует перед опасностью и отправить подчинённого одного навстречу всем ветрам, сам оставшись просиживать штаны в тёплом кресле?
– Ну, маг, как я понял, ещё не значит – бессмертный. Не страшнее, наверное, чем с "коктейлем Молотова" против танка переть.
Савелий кивнул, явно почувствовав себя несколько более уверенно.
– Вы меня убедили. Когда отправляемся? Имейте в виду, что родных надо будет предупредить, что дело неизвестно, сколько времени займёт. И связь с внешним миром обеспечить. Отправиться придётся в район Подкаменной Тунгуски.
– Уж не к тому пресловутому метеориту ли? – рассмеялся Кашин.
– Не совсем, но и недалеко оттуда. Однако прошу заметить, что к Тунгусскому метеориту дело не имеет абсолютно никакого отношения.
– А что ищем?
– Всё, что найдём. Видите ли, удалось проследить, что некоторые изучаемые нами аномалии в других местах как-то связаны вот с той точкой на карте. – Волшебник воткнул в неё булавку. И более того, через Надю поступили сведения, что с нею как-то связаны некоторые аномалии, которые наша разведка, не удивляйтесь, она есть и у волшебников, в общем, наша разведка отследила в Европе. А с чем придётся столкнуться, понятия не имею.
– В общем, готовлю оружие и связь. – заключил майор. – И договорюсь с военными, когда пойдёт с оказией самолёт в те края. Кстати, прихвачу на пробу кое-что этакое… Изъяли тут у пары гениев-кустарей – самое время проверить, не поставить ли на вооружение. Кому хочешь мало не покажется.
– И, если можно, нам бы моторную плоскодонку.
– Договорились.
Пожав волшебнику руку, Олег Дмитриевич, протянул руку к телефону. Нужно было уладить все дела. У него было странное чувство. Как будто что-то ему подсказывало, что хотя они выйдут из этой истории живыми, но хлебнут предостаточно, гораздо больше, чем ему бы того хотелось.
* * *
Остались позади цветущие сады Подмосковья. И вот под крыльями самолёта уже раскинулось, как в известной песне, зелёное море тайги. От Красноярска на скоростном катере до Енисейска, там – взяли моторную лодку-плоскодонку, в воинской части взяли рацию и оружие – мало ли что случится. В посёлке Подкаменная Тунгуска, расположенном в устье одноимённой реки, пересели в моторку и ушли вверх по течению. С этого момента они отрезаны от внешнего мира. И хотя рация позволяла выйти на связь и запросить помощь в любой момент, расстояние до любого места, откуда эта помощь могла прийти, заставляло полагаться почти исключительно на свои силы. В этих краях в конце мая – начале июня реки были ещё полноводны, и лодка вошла в Вельмо, приток Подкаменной Тунгуски, без каких-либо затруднений. Вокруг тут и там возвышались скалы-"столбы", поросшие лесом, по небу бежали тяжёлые облака, тучи комаров роились вокруг, чуя добычу. Не везде можно было пристать к берегу. Ну, не карабкаться же, в самом деле, на отвесный утёс в сотню метров высотой? Где-то неподалёку в стороне осталось место знаменитой Тунгусской катастрофы. Савелий оказался исключительно точен, искомое место находилось рядом лишь по меркам бескрайней сибирской тайги. Или на карте, но никак не в реальности. Из Вельмо вошли в его приток с красивым женским названием Светлана, а далее – в ещё одну мелкую речку, название которой ни Савелий, ни Олег Дмитриевич не могли припомнить. Если бы не высокая вода затянувшейся весны, уже давно пришлось бы бросить лодку и идти по суше, но пока моторка с плоским дном, по большей части, выручала, и лишь в паре мест её с приключениями пришлось перетаскивать через пороги и крутые перекаты. Савелий бдительно следил за поведением одного из тех волшебных приборов, которые вызывали у его начальника смесь мальчишеского восторга и досады от того, что ни он сам, ни прочие сотрудники его отдела не были чаще всего способны ими воспользоваться. На ночлег остановились, когда уже почти стемнело, хорошо ещё, что дни в это время долгие, а ночи – короткие, иначе сложно бы пришлось, настолько быстро темнеет в тайге. Палатку ставить не стали, только костёр развели, чтобы поужинать. Ночью зарядил противный мелкий дождь. Чтобы не промокнуть до нитки, коллеги перебрались в лодку и накрылись непромокаемым тентом. Костёр потух. Утро началось с появления вблизи лагеря семьи медведей. Медвежата были настолько любопытны, что не только попытались поиграть походной печкой, оставленной на берегу, но и чуть было не засунули свои мордочки прямо в лодку, что не сулило ничего хорошего. В конце концов, майор Кашин не выдержал и устроил фейерверк из ракетницы, что заставило медведицу спешно увести детёнышей подальше от этого места. Быть разодранным безумной мамашей-медведицей уж точно не входило в его планы, хотя Савелий и был уверен, что если сидеть тихо и не шевелиться, то медведи бы их не тронули. Он даже рассердился:
– А если бы они сдохли с перепугу? С медведями такое сплошь и рядом случается. Жалко ведь.
– А если бы мамаша с перепугу разодрала бы нас? Нас не жалко? – в тон ему ответил Кашин.
Волшебник покачал головой.
– Если вести себя тихо, не разодрала бы. Наши медведи далеко не так агрессивны, как американские гризли, да и я в случае чего сумел бы с ними договориться. Вы всё время забываете, что я волшебник.
– Так что ж, раз ты – волшебник, сидел и ничего не делал? – попытался съехидничать Олег Дмитриевич.
– Пока не было необходимости, незачем шуметь в "волшебном эфире". Бог знает, кто или что этот шум может услышать. Когда волшебник колдует, другие волшебники за версту могут учуять. И не только волшебники.
В общем, наш защитник природы успокоился только, убедившись, что мамаша с детёнышами пасётся где-то в паре километров отсюда, жива и невредима, а майор всё бухтел, что в такой глухомани их едва ли кто может засечь.
Попадались на пути огромные лоси, а однажды удалось даже из лодки увидеть и сфотографировать разнежившуюся на утёсе в лучах утреннего солнца рысь. Но вот волшебник подал знак, что пора причаливать к берегу. Дальше их путь пролегал по суше. До странного источника беспокойства оставалось не более километра. По счастью, в этом месте не было ни крутых скал, на которые надо было бы карабкаться, ни топких болот. Однако глухая тайга сама по себе своим грозным безмолвием подавляла и даже пугала. Не раз и не два Олег Дмитриевич напоминал себе, что он в тайге не впервые, хотя это было не совсем правдой: в прошлый раз с ними был надёжный проводник из местных, да и задание было – выловить сбежавших "с зоны" бандитов, а не встреча с не пойми чем. Поскольку мандраж упорно не желал униматься, майор Кашин напомнил себе о тех боях, через которые ему довелось пройти в Восточной Померании зимой 45-го. Там не раз и не два аэродромным частям приходилось не только нести охранение, но и вступать в бой с прорывавшимися из котлов фашистскими частями. Пару раз отбиваться пришлось даже от групп "тигров" и "пантер". "И что? Танков не боялся, а тут мандражируешь? Неужто стареешь?" – посмеялся над собой Кашин. Это – всего лишь лес, и только. То, что это – не "всего лишь лес" и не "только", им довелось убедиться на свою беду буквально через несколько шагов. В какой-то момент, стоило коллегам сделать шаг по едва заметной звериной тропе, как пейзаж резко изменился: перед ними раскинулась поляна, посреди которой росло несколько вековых дубов. "Дубы не растут в тайге" – подумал Кашин, – "Что за чертовщина?" – и сделал шаг назад. Шаг назад – и снова его стеной обступила тайга. Шаг вперёд – и опять виднеется поляна с дубами. Да что это такое? Судя по тому, как Савелий поправил на пальце свой пресловутый перстень, он тоже насторожился.
– Источник возмущения где-то там, – указал он в сторону невидимой границы, отделявшей эти два таких разных мира, – но я не чувствую проявлений тёмной магии.
– Ну, так давай подойдём поближе и выясним, что это за ерунда, – предложил Олег Дмитриевич.
– Других идей всё равно нет, да и выйти оттуда вроде как всегда можно, – мрачно заметил волшебник.
Однако всё оказалось несколько не так, как он надеялся. В этот раз, едва коллеги ступили туда, где виднелась поляна с дубами, сделать шаг обратно они уже не смогли, словно незримая стена отгородила их от реального мира. Это была ловушка, и теперь она захлопнулась. "Но кому и зачем потребовалось её ставить?" – недоумевал майор Кашин, осматриваясь вокруг и решая, следует ли достать оружие, или безопаснее воздержаться от подобного шага. Но решать оказалось поздно. Едва он успел скинуть рюкзак у корней огромного дуба, как что-то незримое схватило его и Савелия одновременно и подвесило вверх ногами в воздухе.
– Осквернитель крови и ...ское отродье, – услышал майор хриплый женский голос.
Говорили на английском языке, да ещё с каким-то странным акцентом, отчего речь говорящих была понятна добро, если наполовину, несмотря на то, что английским языком майор КГБ обязан был владеть основательно. Насколько Кашин мог видеть, поляна между дубами заполнилась людьми. И ничего хорошего это не предвещало, особенно с учётом того, что в руке каждого из них было по странному предмету, похожему на школьную указку. Кашин прекрасно знал от Савелия, что это был за предмет на самом деле. Их было не менее полутора десятков человек, лица скрывали маски и чёрные капюшоны. Люди с нормальными намерениями не скрывают лиц, не устраивают сборищ на территории чужого государства, создавая какие-то странные пространственные искажения, а если уж на то пошло, не подвешивают в воздухе непрошеных гостей вверх ногами, называя их осквернителями крови и каким-то там отродьем. Краем глаза он мог видеть лицо Савелия. Волшебник казался абсолютно спокойным, насколько это вообще возможно, будучи подвешенным вниз головой. А вот он казался спокойным. Спокойным и спокойно ожидающим чего-то, словно это – он вёл охоту на дичь, а не сам оказался пойманным. В какой-то момент их взгляды встретились, и Кашину показалось, что он отчётливо слышит голос Незванова:
– Держите себя в руках и ничего не бойтесь. Не вступайте в разговор, это может быть опасно. Что бы ни происходило, сохраняйте спокойствие, контролируйте дыхание и постарайтесь изо всех сил не допустить чрезмерного напряжения или чрезмерного расслабления мышц, это может привести к непредсказуемым травмам. И главное, не отрывайте от меня взгляда.
Приглядевшись, Кашин понял, что его подчинённый даже не шевелит губами, не издавая ни единого звука, а голос, который он слышал, прозвучал, судя по всему, прямо у него в голове.
– Говори, ...ский червь, как ты посмел явиться сюда, во владения Великого Магистра, Властителя тринадцати миров, – вновь услышал Олег Дмитриевич хриплый женский голос, Но помня предупреждение Савелия, не проронил ни звука, несмотря на боль в голове, ставшую уже почти нестерпимой. – Молчишь? – голос стал ещё более угрожающим. – Скоро ты всё равно сдохнешь. Сосуды в твоём жалком мозгу не выдержат. Впрочем, мне не столько интересно видеть твою смерть, она всё равно от меня никуда не уйдёт, сколько твоё унижение...
В этот момент в голове Кашина снова зазвучал голос Савелия:
– Не отрывайте от меня взгляда и ничего не бойтесь.
Олег Дмитриевич изо всех сил старался сохранять контакт взглядом со своим подчинённым, в то время как неизвестная женщина, у которой он мог краем глаза видеть только подол юбки, резко выкрикнула что-то на латыни. Кашин разобрал только последний слог. Его подбросило в воздух ещё выше и перевернуло. Страшная боль пронзила всё тело, казалось, рвутся суставы и сухожилия, одновременно все, что имеются. И тогда он снова услышал в голове спокойный голос Незванова:
– Спокойно. Вдох-выдох. Смотрите мне в глаза.
Отчего-то, даже несмотря на невыносимую боль, Кашин инстинктивно подчинился этому голосу, и... боль исчезла, словно её вытянули из его тела прямо через глаза. Вдруг он почувствовал, что в воздухе его больше ничего не держит, и он падает на землю. Оставалось только сгруппироваться и перекатиться через плечо. Краем глаза майор увидел, что Савелий тоже свободен, а женщина и ещё несколько человек катаются по земле, пытаясь сбить невесть откуда взявшееся пламя. На его счастье, падение с перекатом, привело к корням того самого дуба, где валялся его рюкзак, который посчитали настолько ничтожной вещью, что даже не обыскали. Там, за дубом, можно было спрятаться, чтобы достать оружие и вступить в бой. По привычке, достав первым делом свой неизменный ТТ, он прицелился и выстрелил. Пуля повисла в воздухе и беспомощно упала на землю, видимо в ответ на это в тот же миг ядовито-зелёный луч рассёк воздух. Кашин успел спрятаться в корнях дуба, и луч ударил в дерево. Могучий вековой дуб мгновенно засох и раскололся, словно в него ударила молния. Но, несмотря на то, что дерево погибло, оно ещё могло служить защитой, хотя стоило поискать для этой цели что-то более надёжное. Уж больно могучим оружием были эти зелёные лучи. Снова выглянув из-за ствола, Кашин увидел, что одному из этих странных людей в маске удалось попасть в Савелия чем-то подобным тому, от чего волшебник спас Кашина несколько мгновений назад, но Незванов только сделал кувырок в воздухе и приземлился на ноги, а тот, кто пытался применить этот жестокий трюк, упал на землю, точно срубленное дерево. По всему было видно, что нападавший был мёртв. Однако их было слишком много, чтобы майор мог позволить себе отсиживаться в безопасности, полагаясь на волшебную выучку своего подчинённого. Да и вообще: офицер он, или трус? И если пистолет бесполезен, надо сделать что-то ещё. Но что именно он был в силах сделать? А вот, хотя бы отвлечь этих выродков от своего напарника, а уж Савелий сумеет этим воспользоваться. На пробу майор достал из кармана изобретение одного шутника, изъятое в Москве его коллегами – светошумовую гранату – хорошая такая отвлекалочка, грохоту от неё больше, чем от боевой, плюс световые спецэффекты. Он бросил её навесом, так что она почти вертикально свалилась на голову одному из этих в масках. Эффект превзошёл все ожидания. Защитный кокон, по всей видимости, имел брешь сверху, иначе в нём было бы невозможно дышать. И когда светошумовая граната взорвалась внутри него, она сработала не на испуг, как была рассчитана, а вполне себе на поражение. "Ни фига себе динамический удар!" – подумал Кашин… На одного противника стало меньше. Так их можно достать! Радости Кашина не было предела. Мозг работал с невероятной быстротой. В памяти цельной картинкой всплыла вычитанная где-то история о том, как во времена Северной войны шведские войска попытались устроить русским психическую атаку, облачившись в старинные рыцарские доспехи и с мечами наперевес. На какие-то минуты в рядах русских возникла паника, но потом командиры сообразили отвести пехоту и вывести гренадёров. Те закидали их... правильно, гранатами. Одним движением расстегнув куртку, где во внутренних карманах у него был припрятан целый боевой арсенал, майор метнул сначала ещё две кустарные светошумовые, потом одну дымовую гранату, а вслед за ней – несколько боевых с таким расчётом, чтобы они взорвались в воздухе прямо над головами этой банды, отчаянно надеясь, что Савелий сообразит, что надо делать. Последней в этой серии пошла в ход тоже кустарная хлопушка, только куда менее безобидная, чем светошумовые гранаты. Что-то вроде гранаты, только крупнее и тяжелее, помимо поражающих элементов она как бы разливала вокруг напалм – получалось пламя, которое невозможно погасить водой. Эту штуковину также изъяли у одного... теперь Кашин не сомневался, что преступника. Потому, что так не шутят. На несколько секунд поляна буквально потонула в огне, и людям в масках пришлось срочно его тушить, чтобы не сгореть заживо вместе со всеми своими магическими способностями. И снова Кашину пришлось уворачиваться от целой серии губительных зелёных лучей, направленных в него, и ещё чего-то не менее опасного, по всей видимости. Некоторые из атак были видны, от других спасала только военная выучка и звериное чутьё. На мгновение что-то попыталось коснуться его разума, и это явно был не Савелий. Кашин отбросил это прикосновение, как отбрасывают внезапно пришедшую на ум ненужную мысль. Если они думали достать офицера КГБ таким образом, то они глупы и до смешного самонадеянны. Затем он рывком раскрыл рюкзак, не дожидаясь, пока дым рассеется, метнул ещё несколько гранат, потом достал свой "Стечкин" и несколько обойм к нему. Метнув ещё одну светошумовую гранату, больше просто не было, дал очередь по неясным теням, метавшимся в дыму, потом – ещё одну. Дальше в ход пошли две бутылки с зажигательной смесью. Краем глаза майор мог видеть, что Савелий стоит, используя в качестве прикрытия огромный валун на другом конце поляны, и порадовался, что волшебник тоже сообразил найти себе укрытие. Обе руки его обратились в туман, видно было, что работает он с обеих рук, а значит, как догадался Кашин, на пределе сил и используя не только свой обычный, но и дедовский перстень с рубином. С затуманенных рук Охранителя слетали ослепительные голубые и пурпурно–красные вспышки, в разные стороны били оранжевые молнии. И это была ещё только та часть происходившего, которую Кашин был способен увидеть или понять. Кто-то пытался бежать, но и его накрывали либо губительные вспышки Савелия, либо выстрелы Кашина, защититься от которых убегавшие то ли не могли, то ли не пытались.
Вскоре живыми на той злополучной поляне остались только Олег Дмитриевич и Савелий Незванов. Майор Кашин встал во весь рост. Кое-где ещё клубились остатки дымов, что-то горело. Тело ломило, но подчинялось. А вот волшебнику явно досталось гораздо крепче. После того, как был убит последний из убегавших, не было никакого сомнения, что их противниками были тёмные маги, Савелий тяжело со стоном опустился ничком на землю. Это был плохой признак. Очень плохой.
Олег Дмитриевич подбежал к своему напарнику настолько быстро, насколько ему позволяли травмированные суставы. Его глазам предстало жуткое зрелище. Правое плечо и рука волшебника были словно водой сплошь залиты кровью, однако раны не было видно. Судя по всему, если бы Савелий не умел почти мгновенно залечивать себе раны, то был бы уже мёртв. Одежда его была разорвана в клочья в нескольких местах, а в спину впились два осколка гранаты. Майор вздрогнул. Его напарник попал под его собственный огонь. Это было хуже всего. Однако старлей опять, как это уже не раз бывало, словно уловил мысли своего начальника:
– Подставился как полный идиот. Выучки не хватило. Знал ведь, что без гранат дело не обойдётся, и всё равно подставился, – тихо проговорил он. – Надо вытащить осколки. Внутренности и сосуды я сумею срастить, остальное придётся зашивать и перевязывать, у меня сил уже не хватит. Я и так на пределе.
То, что на пределе, в объяснениях не нуждалось, и без того видно было. Олег Дмитриевич принёс рюкзак, достал оттуда аптечку. Срезав одежду, он увидел, что его напарника не только изранило осколками, его тело тут и там было в ожогах и следах, напоминавших электротравму. Этого ещё не хватало. Как, в таком случае, этот человек вообще ещё на что-то способен? Осколки предательски застряли в совершенно мерзких местах: один – справа между рёбер, другой – слева, ниже их уровня. Неизвестно, насколько глубоко они засели, и если осколки гранаты вряд ли достанут плевру, то почка ещё, чего доброго, может быть повреждена. Размышляя об этом про себя, вслух он заметил, что всё-таки лучше бы что-либо делать с обезболиванием, если вообще делать до врача. На что волшебник отрезал:
– Вытаскивайте скорее, Вам говорят. Никакого обезболивания не надо, только всё испортите. Тащите прямо сейчас.
Олег Дмитриевич, скрепя сердце, подчинился. Это противоречило всему, чему его учили в плане оказания первой помощи. Для обычного человека это действие – просто так взять и вытащить, скорее всего, оказалось бы смертельным из-за того, что почти наверняка были задеты сосуды. Тут что раньше достанет: болевой шок, внутренние повреждения или кровопотеря. А его напарник и так, по наблюдениям Кашина, потерял много крови. Но его напарник также был волшебником, способным на невероятные для обычного человека вещи. Уж в этом-то Кашин не раз успел убедиться. И всё же унять внутреннюю дрожь было не так-то просто. Заставив себя огромным усилием воли, он вытащил эти злополучные осколки один за другим едва повиновавшимися руками. Раны действительно были проникающими, но ему пришлось удивиться ещё раз: внутренности и сосуды, едва их освободили от проклятого металла, стали на глазах срастаться. Сросся даже тоненький внутренний слой мышц. Всё. На большее Савелия уже не хватило. Он потерял сознание. Когда он очнулся, Олег Дмитриевич уже, давно покончив со швами, заканчивал обрабатывать и перевязывать ссадины и ожоги.
– Одеть бы тебя, замёрзнешь, – озабоченно заметил он.
Достав из рюкзака запасную одежду, Кашин помог своему напарнику привстать и одеться. Даже это далось Незванову с большим трудом. Было неясно, насколько его состояние связано с ранами, а насколько – с перенапряжением сил. Теперь надо было как-то выбираться отсюда. Вот только как? Кашин отправился на разведку. Попытка идти в направлении, откуда они пришли, привела к тому, что буквально через пять минут он снова вышел на ту же самую поляну. Попытка идти в противоположенном направлении привела к тому же самому. Несмотря на то, что все враги были, на первый взгляд, уничтожены, тут и там валялись мёртвые тела, от части из них вообще остались одни ошмётки, ловушка продолжала действовать, грозя превратиться в могилу не только для этих непонятных врагов, но и для них самих.
– В правом кармане куртки, которую вы с меня срезали, остался Искатель, – напомнил волшебник. – Возможно, он поможет нам отыскать ключ от этого места.
Ну, конечно. За лихорадкой боя майор Кашин совершенно забыл о том странном устройстве, которое их сюда привело. Достав его из остатков некогда добротной куртки, он протянул его своему напарнику. Само устройство было похоже на какую-то странную медную улитку. Волшебник взял улитку в руки и прикрыл глаза. Сейчас любое действие давалось ему с огромным трудом. Глядя на него, майор подумал, что то, что они оставили рюкзак Незванова с провизией и его целебными снадобьями в лодке, было ужасной, поистине недопустимой непредусмотрительностью. Минуты через две волшебник проговорил:
– Ключ отсюда примерно в двадцати метрах от нас к северу плюс–минус метр.
"Но где здесь, в этом месте, север, чёрт бы его побрал?", – подумал Кашин, глядя на небо, сплошь покрытое тучами. Машинально сунул руку в карман. Как назло, компаса на месте не было. Где-то он его обронил. Деревья росли так, что по ним тоже было невозможно определить стороны света. Приехали. Оставалось только одно. Мысленно очертив вокруг своего напарника круг, радиусом в двадцать метров, Кашин начал поиски по нему по принципу "метр туда – метр сюда", просто прочёсывать местность. Самым трудным было то, что он даже представить себе не мог, как выглядит этот злополучный "ключ" или что это там должно быть. Он раздвигал траву, сдвигал ветки, осматривал корни деревьев. Ничего. Неужели придётся рыть землю? Лопаты не было. Вдруг, под корнями одного из деревьев Кашин увидел небольшой валун, размером примерно с продуктовую сумку. Дерево как будто выросло вокруг него, огибая узловатыми корнями. Причём, лежал он не в земле, а на её поверхности. Это казалось настолько странным, что Кашин прикоснулся к этому самому валуну. Его отбросило. Ощущения были как при ударе током. Сомнений не оставалось: это – то, что они искали. Но что теперь? Что можно было сделать, когда его напарник еле жив, да и он сам чувствует себя не намного лучше? Теперь, когда адреналин отступал, Кашин всё явственнее ощущал, что ему тоже нехило досталось: тело болело слишком во многих местах и на поверхности, и в глубине. Явно есть и ушибы, и растяжения, и даже ожоги, если верить ощущениям. Последнее, правда, казалось невероятным, поскольку на его одежде почти не было повреждений. Однако боль всё более явно давала о себе знать. Кажется, даже начинало знобить. Этого ещё только не хватало. На себя пока не было времени.
Кашин вернулся к своему напарнику.
– Нашёл, – заявил он, стараясь не показывать, что ему тоже становится всё хуже с каждой минутой. – Вот только что делать с этой штукой? И я даже не знаю, она – единственная, или их здесь несколько сразу работают.
Когда волшебник заговорил, голос его был слабым, но твёрдым.
– Эта штука здесь одна. Других не фиксируется на многие километры. Нам надо отступить в то место, с которого мы впервые увидели изменившийся пейзаж и разрушить эту штуковину.
– Как разрушить? – недоумённо спросил Кашин.
– Как угодно, ну хоть взорвать. У меня сил нет с ним возиться. Взрывчатка у нас осталась?
– Осталась. На приличный заряд хватит. Только как его заложить? Штуковина эта на вид – валун, да только в нём и дырку не продолбишь: дёргает, точно током, прям отшвыривает.
– Необязательно дырку. Его же не надо в клочья. Достаточно как-то повредить. Подкопайтесь под него палкой немного и закладывайте. Только помогите мне сначала дойти до того места, откуда мы здесь оказались.
Это оказалось самым сложным. Савелий настолько ослаб, что идти не мог совершенно, пришлось его тащить на себе. А каково тащить на себе человека, когда у самого болит всё, что можно и нельзя, да ещё явно температура лезет, сами попробуйте. Но ничего, дотащились до точки, сели на землю и даже притащили рюкзак, благо он стал намного легче. Осталось отрыть немного под тем злополучным валуном и подорвать его ко всем чертям.
Поначалу Кашин попытался рыть ножом, да не тут-то было. Нож-то металлический, и Кашина снова дёрнуло так, что мало не покажется. Дальше он был умнее, и действительно соорудил себе палку-копалку из сухого сука. Больше не било, но работа из-за этого продвигалась медленнее, чем хотелось бы. Но вот заряд заложен, Кашин отошёл в нужное место и лёг на землю. Грянул взрыв. Всё заволокло пылью и дымом. Когда дым рассеялся, Кашин огляделся вокруг. Пейзаж загадочным образом изменился. Там, откуда они пришли, сошлась стеной уже знакомая тайга, а на месте той странной ловушки была действительно поляна, на которой росли дубы, хотя дубы в тайге не растут. Один из этих дубов был высохшим и расколотым ещё во время боя, другой был разворочен взрывом и дымился. Ещё несколько оставались невредимыми, но можно было поклясться, что теперь в ближайшую зиму в этих краях они обречены на вымерзание. Впрочем, удивляли не только дубы. Чуть поодаль от поляны, где валялись тела убитых в бою странных людей в масках, высилась величественная башня из серого камня. Тут будет, чем заняться, но... в другой раз. Или не им. Сейчас у них с Савелием для этого нет ни сил, ни возможностей. Тем не менее, Олег Дмитриевич развернул карту и отметил на ней нужный квадрат. Это – всё, что он решился бы сделать в эту минуту. Гораздо больше его интересовало, как им удастся добраться до реки и что им делать дальше.
Оставив ненадолго Савелия там, где он лежал, Кашин снова отправился на разведку. Примерно через пятнадцать минут он увидел знакомые очертания реки. Моторка ждала их, предусмотрительно извлечённая из воды. Ну, хоть об этом они позаботились, не унесло течением. А главное – его больше ничто не задерживало. Ловушки больше не существовало. Это немного придало сил. В обратном направлении он почти бежал, во всяком случае, добрался гораздо быстрее. Волшебник то ли спал, то ли снова был без сознания. Для того чтобы понять, что у него поднялась температура, Кашину не требовался градусник: это было элементарно заметно на ощупь. При таком раскладе Кашин сомневался в разумности попытки добираться до устья Подкаменной Тунгуски самостоятельно. Если вода спала, то через пару порогов на Вельмо лодку придётся тащить, а ему одному это вряд ли по силам, одного переката на Светлане хватит более чем с лихвой. Не разумнее ли вызвать помощь? Олег Дмитриевич достал рацию и включил её. Но эфир молчал. Напрасно он повторял, точно заклинание: "Барсук, Барсук, я – Росомаха. Приём". Всё было бесполезно. Место, откуда можно будет докричаться до подмоги по радио, ещё нужно будет поискать. Волшебник снова пришёл в себя.
– Тут недалеко есть деревня старообрядцев. Я в ней бывал в детстве. Нам помогут. Сразу после переката на Светлане нужно повернуть в её левый приток, и деревня будет прямо за поворотом. Там стоит огромный деревянный крест. Вы не пропустите.
Не самое лучшее решение, но в их ситуации это было куда лучше, чем оставаться в лесу. И добраться туда надо было до захода солнца, во что бы то ни стало. А ведь день уже абсолютно предательски заметно перевалил за полдень. Только сейчас Кашин вспомнил, что после приключения с медведями они отчалили без завтрака, и вообще сегодня ещё ничего не ели. Вот только было не до еды. Совсем. А напиться воды можно в здешних местах и из реки, она тут девственно чистая. Правда, до реки ещё надо добраться. Олег Дмитриевич вздохнул, и взвалил своего напарника себе на одно плечо, а рюкзак на другое. А что было делать? Он опасался, что не сможет заставить себя вернуться за рюкзаком, оставаться же без рации было смерти подобно. На этот раз путь к реке занял около часа. Не раз и не два приходилось останавливаться и отдыхать. Кашину становилось всё хуже, но он не мог ни тратить времени на самопомощь, ни даже прибегнуть к обезболивающему: промедол – не та вещь, с которой шутят, вряд ли после неё он будет в адекватном состоянии. Пара глотков коньяка – вот и всё, на что он бы решился, если бы не пустой желудок, а при пустом желудке даже это могло быть опасно. Сжав зубы, Кашин продолжал идти. Дошёл до реки, спустил моторку на воду, положил в неё Савелия, погрузил рюкзак, и вдруг сообразил, что в лодке лежит рюкзак Савелия, а в том рюкзаке – разные целебные разности. Но волшебник снова был в забытьи, а какая из фляжек ему нужна, Олег Дмитриевич не знал. Делать нечего, надо было отчаливать. Когда лодка вышла за поворот, лес немного расступился, и Кашин увидел, что погода понемногу разгулялась, то и дело сквозь тучи проглядывало солнышко. Течение в реке было быстрым, где-то, судя по всему, прошёл сильный дождь. Вода ещё несколько поднялась, и майор Кашин на несколько минут даже позволил себе подумать, что, возможно, им удастся проскочить перекат, и ему не придётся тянуть лодку посуху, точно бурлаку на волоке. Но не прошло и получаса пути вниз по течению, как этот перекат уже был отчётливо виден и слышен. Вода бурлила вокруг камней, разрушая в прах все надежды Кашина на лёгкую жизнь.
Причалив с той стороны, где берег был пониже, а течение потише, Кашин вытащил из лодки своего напарника, вещи, а потом и саму лодку на берег. Надо было перенести всё это по суше и спустить лодку на воду ниже камней. Вынужденное купание в ледяной воде, когда не удалось сразу причалить, как ни странно, на время облегчило состояние Кашина, видимо, сбив температуру. Он перенёс раненого напарника ниже по течению, потом – рюкзаки, затем вернулся за лодкой. Сняв ради сохранности мотор, он потащил лодку по каменистой земле. И это, по всей видимости, оказалось уже слишком даже для его тренированного организма. Где-то на полдороги, закружилась голова, он упал и потерял сознание. Очнулся он от того, что кто-то, как ему показалось, трогает его за щёку и плечо, что-то пытаясь сказать. Сначала Кашин обрадовался. Неужели в этой глуши им посчастливилось встретить живую душу? Но когда он открыл глаза, он решил поначалу, что у него галлюцинации. Над ним во всём своём лесном великолепии стояла изящная довольно крупная рысь, и всячески пыталась его поднять: лизала лицо, осторожно трогала лапой за плечо, мурлыча, точно домашняя кошка, только очень громко. Увидев, что человек пришёл в себя, зверь испуганно отскочил, повинуясь инстинкту, и зашипел, не подходи, мол. Взяв себя в руки, Кашин заставил себя подняться и снова взяться за трос. И тогда случилось самое удивительное: дикий зверь, как ни боялся, как ни шипел и как ни рычал, подошёл, вцепился зубами в трос и стал помогать тянуть. Кашин ни за что бы не поверил, если бы не видел это чудо своими глазами. И только когда Кашин благополучно столкнул моторку в воду, рысь снова отскочила на безопасное с её точки зрения расстояние, устроилась на вершине очередного утёса и стала наблюдать за людьми. Савелий горел и бредил о чём-то мягком и пушистом. Оценив свои силы, майор Кашин понял, что деревня старообрядцев – их единственное спасение, пороги без посторонней помощи они пройти точно не смогут. Поэтому, хотя до этого момента он колебался, теперь он решительно направил лодку в неизвестный ему приток. И вот за очередным поворотом на высоком берегу показался огромный деревянный крест, освещённый лучами вечернего солнца. Чуть поодаль берег стал более пологим, около него болтались лодки, некоторые из которых были моторными. Старообрядцы или кто, а технический прогресс проникал постепенно и в этот медвежий угол. Кашин причалил. На звук мотора сбежались вездесущие мальчишки, потом стали появляться взрослые.
– Кто такие? – строго спросил хмурый мужчина с охотничьем ружьём на плече.
– Майор Кашин Олег Дмитриевич, – на всякий случай он решил даже достать служебное удостоверение, хотя инструкции этого не одобряли. В этих краях нередко орудовали разбойники, и местные жители имели полное моральное право с недоверием относиться к чужакам. – Помогите нам, – добавил он, – мой товарищ серьёзно ранен и болен, – почему-то сказать, что ему самому не намного лучше, у Кашина не повернулся язык.
Тон мужчины переменился.
– Эй, кто-нибудь! Тащите быстро носилки! – крикнул он. – Тут человек без сознания!
Двое мальчишек быстро принесли носилки, Олег Дмитриевич вместе с парой бородатых мужчин погрузили на него Савелия и понесли в деревню. Суровый бородатый дядя обратился к Кашину:
– Вам очень повезло то, что я по профессии – врач. Сейчас посмотрим. Что с ним случилось, а, майор? Медведь вас подрал или пчёлы напали?
– Нет, – ответил Кашин, шедший за носилками и неся на каждом плече по рюкзаку, – на двуногих нарвались. Два осколочных ранения, ожоги и я даже не знаю, что ещё.
– Паршиво. Неужели опять бандиты орудуют? Всё золотишко ищут там, где его нет. – Кашин не стал возражать. В конце концов, правда находилась под строжайшим секретом, а ложь в его планы не входила. Но бородатому доктору ответ на этот вопрос, видимо и не требовался. Однако он продолжал расспросы. – Надеюсь, в долгу не остались?
– Никто живым не ушёл, насколько я мог оценить.
Бородатый вздохнул с облегчением.
– Это – хорошо, а то опять дозоры бы выставлять пришлось, и наверняка кто-нибудь бы ещё пострадал.
Под навесом, на общем столе, как понял Кашин, устроили что-то среднее между перевязочной и операционной. Бородатый доктор осмотрел раны Савелия.
– Неплохо для непрофессиональной помощи. Вскрывать рану в рёбра не буду. Шов спокойный. Швы наложены нормально. Хирургической обработки толковой не было, судя по всему. В рану в пояснице попала инфекция. Много ожогов. Они-то, видимо, и дают тяжёлое состояние. И крови, говорите, много потерял? Вот Вам и результат. Так бы всё и не так плохо, если по отдельности, но кровопотеря плюс ожоговая болезнь, хоть и в лёгкой форме, плюс инфицированная рана – вот Вам и результат. И жар, и бред. Рану в пояснице я сейчас вскрою и обработаю. Другую – не надо, она в порядке. Луша! – крикнул он. – Ты знаешь, что надо принести. Всё неси!
Обмыв руки крепким самогоном, бородатый вскрыл, очистил рану и снова наложил шов. Теперь рана имела менее воспалённый вид.
– Много крови потерял, говорите? А как это случилось? Что-то я раны не вижу, которая могла бы такое дать. А то если где-нибудь на ноге под одеждой жгут, то с ним надо срочно что-то делать.
– Нет, жгута не потребовалось, устало ответил Кашин, просто поверьте, что он потерял много крови и не заставляйте меня рассказывать, что эти выродки с нами творили, пока мы сумели вырваться и их ликвидировать.
– Да, сам вижу, следы как от изощрённых пыток. И признаки кровопотери налицо. Только вот с кровью-то у меня – проблема. И антибиотиков нет. Надо срочно санитарный вертолёт вызывать. Рация у тебя как, а майор? Со своим передатчиком я могу только до ближайшего фельдшерского пункта докричаться, а они пока прочухаются, потеряем мы нашего пациента. Военных надо поднимать.
– Где здесь лучше эфир? – спросил Кашин. – Я пытался ещё в лесу на связь выйти, но там вообще всё было бесполезно.
– Мальчишки вас проводят.
Пара мальчишек привела Кашина к тому самому кресту на утёсе над речкой. Олег Дмитриевич достал передатчик, включил его и снова начал повторять "Барсук, Барсук, я – Росомаха. Приём". Через несколько минут ему ответили: "Росомаха, это – Барсук. Вас слышим!" Кашин радовался этому голосу, точно ребёнок. Передал всё. И то, что нарвались, и то, что нужен срочно вертолёт с медицинской бригадой, антибиотики и кровь для переливания первой группы с отрицательным резусом, и квадрат для посадки вертолёта, который будет обозначен деревенскими жителями кострами по периметру. И вот уже после этого сеанса связи, когда всё, что было возможно, было сделано, Кашин почувствовал себя совсем плохо. До деревни еле дошёл, пот катился градом, перед глазами мутнело. Тело ломило и болело невыносимо. А тут ещё снова зарядил мерзкий и противный дождь. Спасибо, мальчишки помогли донести рацию. Савелия уже положили в постель в одной из изб. Бабушка, которую называли бабой Фотей, суетилась, готовя какие-то травы. Олег Дмитриевич тяжело опустился на лавку.
– Док, если не трудно, гляньте, что со мной... – выдавил он.
Бородатый приказал ему раздеться. На улице тем временем стемнело, так что осмотр проходил при свете масляных ламп.
– Да, кто же это, майор, тебя так? – ужаснулся бородатый доктор.
– Так – это как? – простонал Кашин.
– Да ты весь в ожогах и следах как от электрошока, плюс суставы и связки опухли, словно их, я не знаю как, выворачивали.
Что тут было сказать?
– Тоже, что и с напарником, только мне несколько меньше досталось.
– Счастье Вас обоих, что я войну прошёл полевым хирургом в госпитале при танковой армии. Раны у Вас имеют некоторые специфические сходные черты с ранениями танкистов. Обычные врачи их лечить не очень-то умеют.
И вот пока, бородатый доктор колдовал над Кашиным, он рассказывал майору о своей извилистой судьбе. Как его взяли в 37-м, как он ничего не подписал, хотя и попал "на конвейер", как его через знакомых со связями вызволили родственники буквально накануне 22 июня 41-го. Как он ушёл на фронт буквально на следующий день "от греха подальше". Как прошёл всю войну до самого Балтийского моря. Как испугался новых репрессий в 47-м и решил уйти в леса. Как попал в эту деревню, принял крещение в старообрядческой церкви под именем Никанора и стал жить здесь. Как влюбился без памяти в свою Лушу и женился на ней. Как договорился с фельдшерским пунктом в посёлке в сотне километров отсюда, и его теперь оформили в штат, бесплатно снабжают инструментами и медикаментами и даже приезжают консультироваться.
– Вот только неудачно Вы к нам попали. Антибиотики кончились. Давно надо было за ними съездить, да всё лень было, – добавил он. – И крови у меня сроду нет. Хранить её негде. Слава Богу, без неё пока обходилось. И, – заметив странное выражение на лице Кашина, поспешил пояснить, – Ты, майор, не думай, я против Вашего брата никакого зуба не держу. Я не дурак, чтобы не понимать, что дело всё было в одном усатом дяде в Кремле, а паранойя – она болезнь такая, заразная. Передаётся почти что воздушно–капельным путём, причём, словно ветрянка, по ветру, а не только при личном контакте. Вон, особист у нас в госпитале – мировой мужик был, пока его в 43-м не убило, когда госпиталь пришлось оборонять от прорвавшихся фрицев. И потом пришла баба от СМЕРШа – тоже что надо, тётка была, дай Бог ей здоровья.
– А я и не думаю ничего, – проворчал Кашин, – мне просто плохо и всё хуже и хуже.
– Кстати, майор, – вдруг спохватился бородатый, – а ели вы когда в последний раз?
– Вчера.
– Ну, я и дурак! – бородач схватился за голову, – Луша! Давай быстро майору ужин! Только чего-нибудь не очень жирного! А того, второго, хоть бы бульоном напоить попробовать!
Над избой высоко в небе висела полная луна, пробиваясь сквозь тучи, когда послышался гул приближающегося вертолёта. Сделав круг над лесом и увидев освещённую кострами площадку, он сел. В избу вбежала женщина-врач и двое мужчин-санитаров. Осмотрев Савелия и выслушав рассказ бородача, она решила перелить кровь и поставить капельницу с антибиотиком и другими необходимыми препаратами прямо на месте.
– Время можно упустить, – тревожно добавила она.
Примерно через час Савелий пришёл в себя и первым делом потребовал, чтобы ему принесли его рюкзак. Несмотря на все протесты врача, Олег Дмитриевич настоял на том, чтобы просьба была выполнена. Достав оттуда нужную флягу, Савелий начал пить её содержимое мелкими глотками. Увидев, что женщина-врач недовольно морщится, проговорил:
–Не думайте. Не выпивка. Настой лекарственных трав. Скоро мне станет гораздо легче.
Женщина недоверчиво передёрнула плечами.
– Гораздо – это Вы загнули. Только что на волосок от смерти были.
В глазах у Савелия появились озорные огоньки.
– Не дождётесь, – лукаво заявил он. – Кстати, Вы Олега Дмитриевича осмотрите. Он держится, но не уверен, что ему так уж намного лучше, чем мне.
– А ему только в госпитале помочь можно будет, к сожалению. Про себя он ничего не сказал, и мы не взяли нужных лекарств.
– Тогда поехали скорее.
Вертолёт поднялся в воздух в предрассветных сумерках и взял курс на Красноярск. Бородатый отставной военврач, его жена и тёща обещали навестить офицеров в госпитале через несколько дней, заодно – перегнать моторку в воинскую часть под Енисейском. Особенно бородатый был рад подаренной рации, гораздо более мощной и совершенной, чем была у него.
* * *
В госпитале Савелий быстро пошёл на поправку, а вот Олег Дмитриевич разболелся не на шутку. Савелий сидел на постели мрачнее тучи, сокрушаясь, что пока не способен Исцелить своего начальника, на себя едва сил хватило. Сквозь зубы, Кашин рычал, чтобы Незванов и думать не смел об этом, опасаясь, что волшебник может снова слечь. Несмотря ни на что, здоровый организм майора в сочетании с лечением постепенно брал своё, температура спала. Как только Кашин смог встать, он тут же потребовал ВЧ и позвонил генералу. Генерал был в восторге. Больше всего его интересовало, как удалось обезвредить эту странную ловушку. Теперь, когда всё страшное осталось в прошлом, майор Кашин позволил себе пошутить:
– Как–как? Хренак! На что я взрывному делу учился?!
На том конце провода генерал басовито рассмеялся. Между тем, Олег Дмитриевич договорился о том, чтобы переслать с фельдсвязью карту с отмеченным квадратом с тем, чтобы передать его по ведомству Савелия. На вопрос генерала, не лучше ли самим разобраться, Олег Дмитриевич объяснил, что риск того не стоит – совать голову в это осиное гнездо без должной подготовки. Чёрт знает, что там ещё может быть. Пусть этим занимаются те, кому издревле положено. Глядишь, нароют что полезное, например, тех из этой банды, кому удалось сбежать или улики какие. Поворчав, генерал согласился.
Буквально на следующий день на пороге палаты нежданно–негаданно нарисовалась миловидная молодая женщина.
– Марьяша! Как Вы нас нашли? – обрадовался Савелий.
– Со мной связались из палаты обороны, сказали, что Вы – в госпитале в Красноярске, причём, не в нашем, а в обычном, военном. Я – сразу сюда. Место нашла при помощи медальона, а дальше – кто посмеет не пустить к своему мужу законную жену? – покрутила она паспортом перед носом у мужчин.
– Вы – самая замечательная, самая любимая, самая... – договорить он не успел, потому что жена тихонько поцеловала его в губы, давая понять, что слова излишни. Потом провела рукой над головой мужа. Только теперь Кашин заметил, что руку украшал золотой браслет тонкой работы, украшенный самоцветами и инкрустациями. Рука женщины немного затуманилась, потом – прояснилась. – Ну, вот и всё, с довольным видом заметила женщина. Всё окончательно и зажило.
– Вот только колдовать в полную силу я смогу не ранее, чем через пару недель, – с досадой возразил Савелий, – а ведь я только-только из отпуска вышел.
Майор Кашин решил встрять в разговор.
– Вот это ты брось. После таких приключений положено три недели отдыхать в санатории. А четвёртая как раз попадёт на твою следующую неделю отпуска. По положению офицер имеет право отдыхать в санатории с супругой. Так что, если Мариамна Ефимовна, тьфу, едва выговорил, чуть было не ляпнул "Лиса Патрикеевна" сможет отпроситься с работы, отдыхать Вам обоим цельный месяц в Геленджике в нашем ведомственном санатории, лазить по горам, купаться в море и всячески наслаждаться жизнью.
– И пусть только попробует сбежать, – засмеялась молодая женщина, – а я что-нибудь придумаю. Летом у меня работы меньше обычного. Да и что значит расстояние для волшебницы? Кстати, – вдруг спросила она, – Можно Вас спросить, откуда Вы знаете моё школьное прозвище? Савелий выболтал?
– Ну что Вы! – рассмеялся Кашин. – Он – не из болтливых. Таких к нам не берут. Просто когда я услышал сочетание Мариамна Ефимовна, да ещё – Лисицина – как-то само собой в голову пришло. Особенно узрев Вашу роскошную рыжую косу.
Женщина снова весело хихикнула. Потом словно спохватилась:
– Ой, а про Вас-то я совсем забыла. Вас тоже подлечить надо.
Подошла, провела рукой над головой и отдёрнула, словно от горячего.
– Нет, здесь не могу, таланта и знаний не хватит. Надо будет связаться с мамой. Не уверена, что обычные врачи сумеют это достаточно быстро вылечить, как бы ни старались. Это – не совсем то, что они думают, судя по всему.
На следующий день у наших героев в гостях была целая делегация. Сначала в дверь голову осторожно просунула Анна, точно боялась, что может помешать. Но, убедившись, что её коллеги не спят, вошла. За ней следом вошёл невысокого роста молодой человек в очках, внешность которого выдавала принадлежность к одному из народов Дальнего Востока.
– Олег Дмитриевич, – заявила она, – представляю Вам Вашего нового сотрудника. Алексей Алексеевич прислал. Сказал, что в наш отдел "чудил", как он выразился, такого специалиста как раз не хватает. Тон Ванович Сонн – кореец по национальности, мастер какого-то чудного стиля борьбы и специалист по восточной медицине. Мы называем его Анатолий Иванович. И для начала генерал попросил его посмотреть, не может ли он чем-то Вам помочь. Здешних врачей тревожит Ваше состояние, он узнавал.
– Ох уж этот наш генерал, – проворчал Кашин, – иногда мне кажется, что он берёт на себя больше, чем по службе положено. Ну ладно, – примирительно закончил он, не желая с ходу незаслуженно обижать недоверием нового сотрудника. В конце концов, Кашин ещё не пожалел ни об одной кандидатуре, рекомендованной в отдел генералом, – давайте знакомиться. Жаль только, что без выпивки.
– Я не пью, – заметил кореец на чистейшем русском языке, совершенно без намёка на какой-либо акцент, – с моими раскосыми глазами одного раза хватит, чтобы напрочь спиться. И Вам в вашем состоянии пока это совершенно ни к чему. Если позволите, я осмотрю Вас.
"Целеустремлённый молодой человек" – подумал Олег Дмитриевич. Возражать не стал, тем более, затянувшаяся хворь его уже изрядно стала раздражать. В отделе его ждала куча работы, дома – семья, а он тут был вынужден валяться как полный дурак. Парень долго слушал пульс, перебирая пальцами на обеих руках Кашина, делал ещё какие-то действия, потом надолго задумался.
– Я слышал от учителя о чём-то подобном, – сказал он, – но в первый раз сталкиваюсь на практике. Очень странный дисбаланс всего, что только можно, – сомнения явно мучили его, – без правильного лечения Вы не скоро поправитесь, если поправитесь вообще, но я впервые берусь за такой сложный случай, и очень боюсь сделать что-то не так.
В этот момент дверь в палату распахнулась, и на пороге появилась Мариамна Ефимовна вместе с элегантной дамой, настолько на неё похожей, что не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что это была её мать, Иустиния Георгиевна, собственной персоной. Дама была настолько величественной, что даже в мыслях язык не поворачивался назвать её по-крестьянски Устиньей. Трудно было сказать, как волшебницы одевались у себя, но сейчас обе дамы были одеты в костюмы с несколько старомодно-длинной, чуть выше щиколотки, юбкой сложного покроя, кружевными блузками, строгими пиджачками и в шляпках с вуалью. Ну, просто – дамы из какого-то прошлого века. Отличие состояло только в том, что у молодой дамы из украшений был только её неизменный браслет, да букетик из шёлковых цветов на лацкане пиджака, а сам костюм был небесно-голубого цвета с зеленоватым отливом по подолу юбки, тогда как костюм старшей дамы был строгого серого цвета, зато украшенный брошью с драгоценными камнями, а в волосах – причудливые украшения. "Значит, жена Савелия стремглав примчалась вчера сюда чуть ли не в домашнем платье, а перед матерью "держит фасон". Любопытно." – подумал Олег Дмитриевич. Между тем, тёща Савелия обратилась не к зятю и не к Олегу Дмитриевичу, а к этому самому Тону, словно знала его давным–давно.
– Не беспокойтесь, юноша, – властно сказала старшая дама. – Я – тоже врач, и я разбираюсь в ваших делах. Вместе у нас всё получится. У вас с собой всё, что нужно? – и, получив утвердительный ответ, обратилась к Савелию, Мариамне и Анне. – Ребят, не могли бы вы оставить нас на какое-то время? И да. Предупредите старшую медсестру на посту, чтобы, по крайней мере, полтора часа к нам никто не заходил.
Такая просьба очень удивила дежурную сестру на вахте. На что Анна Константиновна сказала, что Олег Дмитриевич сейчас общается с новым сотрудником, приступившем к работе в его отсутствие, а вся работа у них связана с особой секретностью.
– Кагэбэшники хреновы, – фыркнула сестра, – всё-то у них секретное. А температуру мерить кто будет? А кушать?
– Градусник Олег Дмитриевич сам возьмёт, когда сможет, а до ужина они сто раз закончат, – заметил Савелий.
– Ну, ладно, – проворчала, наконец, сестра, странно поглядывая на волшебника, – я скажу санитаркам.
– И незачем так смотреть на моего мужа, – не выдержала Мариамна. – Никакой он не бабник.
– Уж, и посмотреть теперь нельзя стало, – бурчала себе под нос медсестра, пока наша компания удалялась по больничному коридору в сторону лестницы во двор.
Погода, надо сказать, стояла просто великолепная. Тепло. Солнечно. Лёгкий ветерок носил по аллеям больничного двора опавшие лепестки яблонь. Анна Константиновна рассказывала своей университетской подруге о своей учёбе в аспирантуре и настойчиво советовала ей тоже поступать. Мариамна с сомнением покачала головой:
– Ань, ты хоть представляешь себе, чем я сейчас занимаюсь? Да, я веду научные исследования, но не представляю себе, каким образом хоть что-то из них можно обнародовать широкой публике. А ведь надо будет и статьи публиковать, и на конференциях выступать, и диссертацию защищать.
–Марьяш, – заметил Савелий, – Анна Константиновна в курсе того, что я делаю, её наши дела не удивят, а секретность у ней такая, какая вам и не снилась. Так что можете ей всё рассказать прямо, а не наводить тень на плетень.
Мариамна вздохнула, точно собираясь с духом:
– Ладно. В общем, у детей волшебников бывает два специфических заболевания: мы называем их "огненная лихоманка" и "пустотелая лихоманка". Оба они связаны с дисбалансом в проявлении способностей. Первая может случиться, если волшебные способности ребёнка проявляются резко и мощно, причём их первое проявление совпадает либо с кризисом трёх лет, либо с кризисом семи лет. В другое время это неопасно. Пустотелая же лихоманка может наступить, если ребёнок до двенадцати лет начинает пользоваться способностями слишком много, неорганично и с перегрузкой, что бывает при сильном стрессе или душевной травме, ну, или ещё при каких-то специфических обстоятельствах. Видишь ли, некий внутренний предохранитель, не позволяющий ребёнку пережигать себя и помогающий одновременно восстанавливаться, появляется как раз к двенадцати годам. Ты и без меня знаешь, что означает для развития детей двенадцать лет. Так вот, этот возраст существенен не только для обычных детей. Интересно то, что оба заболевания имеют психологическую причину, но плохо то, что оба заболевания потенциально смертельно опасны. Ребёнок может попросту "сгореть" – температура 42 и выше – и всё... Ну, или "угаснуть" – умереть от истощения как при длительном голодании. Так вот, я занимаюсь профилактикой этих заболеваний. Ещё в мои обязанности входит помощь неволшебным семьям, если ребёнок в такой семье родился волшебником. Если хоть кто-то в родне – волшебник, никаких проблем обычно не возникает, а вот если нет – люди чувствуют, по меньшей мере, растерянность, не представляют, как надо себя вести, что делать в том или ином случае. Мы работаем с такими семьями, учим, помогаем, чтобы они не чувствовали себя брошенными всем ветрам.
Поразмыслив какое-то время, Анна ответила:
– Вообще-то тут можно нащупать тему, в которой будет необязательно произносить слова "волшебник" или "способности". У меня тоже в теме не всё можно говорить прямо. Наш с тобой профессор, между прочим, допуск к секретности имеет, так что мы можем с ним посоветоваться, предупредив, что это не для посторонних глаз и ушей.
– А он в обморок не упадёт, когда узнает, что я – волшебница? – рассмеялась Мариамна.
– Чтобы сам профессор Лурия и упал в обморок – это ты загнула. – Анна тоже рассмеялась. – Его едва ли хоть что-то в целом свете может заставить это сделать. Не забывай, этот человек прошёл войну и видел такое, что нам с тобой и в страшном сне не снилось.
Мариамна решила сменить тему.
– Ань, вот мы с тобой болтаем, а мой муж идёт рядом мрачнее тучи. И вчера был мрачнее тучи. Вчера я думала – это из-за ран и ожогов, которые у него по причине перенапряжения не хватало сил Исцелить самому, но сегодня уже от них и следа не осталось. И всё равно настроение не улучшилось.
Савелий поморщился.
– Дамы, вы меня уж простите, у меня просто из головы не идёт вся эта история.
– Так расскажите нам.
Савелий начал рассказывать, как всё было. И про то, как они с майором Кашиным попали в ловушку, и про то, как он глупо подставился под осколки.
– Отчего же глупо? – недоумевала Мариамна. – Я не помню, чтобы в школе волшебников обучали действовать в условиях боя, когда применяется не только волхование, но и обычное оружие.
– Ошибаетесь, – свою жену он неизменно называл "на вы", и она вынуждена была отвечать ему тем же, хотя, судя по виду, этого не одобряла и надеялась со временем всё же перейти "на ты". – Я после трёхлетки для охранителей четыре года оттрубил в училище ВДВ, и тогда не имел права вообще пользоваться волшебством.
– Так ведь то – или одно, или другое, а так, чтобы смешанный бой шёл, – такому не учили, – жене Савелия казалось, что буквально всему в этой жизни можно научить. Но спорить с ней Савелий не стал. – Меня другое интересует, – продолжила она. – Как свою боль обратить в поражающую энергию – меня и саму учили, а вот как Вам удалось чужую боль забрать и обратить в огонь – это для меня загадка. А загадок я очень–очень не люблю! – Мариамна снова рассмеялась и нежно обняла мужа за плечи, определённо сегодня ей в рот попала смешинка.
Савелий вздохнул.
– Это всё благодаря моим способностям к эмпатии и телепатии. Я ведь пошёл в зелёную хоругвь, а не в белую, не потому, что меня не брали, а потому, что я сам не захотел. Простора больше. Будучи "ботаником" вечно от кого-нибудь зависишь. О подобной возможности раньше я только слышал, и, положа руку на сердце, не думал, что это окажется настолько просто. Сам удивился. Потому и настолько обидно всё, что случилось потом. Этому не учили, но всё получилось, а тут и так учили, и сяк учили, думал – готов, а оказалось, что – нет.
– У Охранителей, – пояснила для Анны Мариамна, – четыре Хоругви: Белая, Красная, Синяя и Зелёная. В Белую Хоругвь отбирают тех, у кого есть какие-то полезные для дела уникальные способности. К слову сказать, женщин берут только туда. Особенность этой Хоругви состоит в том, что она не посылает своих членов на обучение ординарному военному делу. Им это без надобности. "Красные" стоят на страже всяких "гиблых мест", "Синие" отвечают за внутреннюю безопасность, борются со злодейскими проявлениями волшебства, а Зелёные занимаются всякими загадочными случаями, когда непонятно ещё, с чем приходится иметь дело.
Анна перевела это на более понятный для себя язык:
– Итак, Белые – это эксперты, Синие – опера, Красные – охрана спецобъектов, а Зелёные – дознание.
– Ну, как-то так, – согласился Савелий.
– А вот по поводу остального, Савелий Юлианович, – немного подумав, добавила Анна, – вам бы с моим мужем поговорить. Он меня старше на десять лет. Войну прошёл, офицером стал, академию закончил, сейчас преподаёт. Он вам на собственном опыте объяснит, что такое "готов – не готов". И знаете, к чему он, в конечном счёте, оказался наиболее "не готов"? Нянчить ребёнка. Но справился так или иначе, вместе справились и бабушки помогли, сейчас лучше папы во всём свете не найти. Я вам показывала фотографию Вероники? Нет? – Анна протянула Савелию и Мариамне фото. – Тут ей три годика. А сейчас ей уже пять.
Когда Савелий и Мариамна налюбовались фотографией, Савелий вспомнил ещё об одной вещи, которая не давала ему покоя.
– Физически я уже здоров, но чтобы окончательно набраться сил, нужны зелья и нужно правильное питание. Вместе с тем, бросать здесь Олега Дмитриевича одного тоже не хотелось бы. Его-то семья вряд ли сюда выберется. С другой стороны, перед женой своей неудобно, – кажется, Савелий готов был зацеловать свою супругу на месте, несмотря на присутствие посторонней женщины, но, понятное дело, удержался.
Мариамна хитро улыбнулась.
– Здесь у меня в окрестностях троюродная тётушка живёт, давненько мы её не навещали. В Малинниках хозяйство у нас пока не великое, и без нас переживёт неделю–другую, да отца вашего можно попросить присмотреть, если что. Матушка-то моя таких дел избегает. А на работу – ну и что, что другая платформа? На то Восточно–Сибирский Портал имеется, ну, лишних полчаса. Что за дела? А как освоюсь – так и напрямую не проблема, да, к тому времени мы, небось, уже дома будем, – и совсем уже мечтательно добавила, – Кстати, муж мой, я давно уже мечтаю о романтическом путешествии на Столбы. Что ты на это скажешь?
Савелий даже покраснел:
– Ну, что я ещё могу сказать, кроме того, что люблю Вас? Так, когда мы к Вашей тётушке нагрянем?
– Да хоть завтра. Она давно меня звала в гости, и всё мечтает с Вами познакомиться. Вот и обрадуем её.
* * *
Но "завтра" нагрянуть к той самой тётушке у Савелия и Мариамны не получилось. Так как была суббота, в госпитале не было на месте завотделением, а в его отсутствие Савелия наотрез отказались выписывать, хотя от ранений не осталось и следа, но формальные сроки лечения ещё не вышли. Надо было ждать понедельника. Зато были гости из таёжной деревни. Бородатый Никанор, его жена Луша и баба Фотя. Привезли угощение, так что вместо казённого обеда, Олег Дмитриевич и Савелий уплетали печёного хариуса, тушёную картошку и всякие прочие деревенские варенья-соленья, непонятно, каким образом выращенные в суровых условиях Высокой Сибири. Ну, пожалуй, кроме грибов. Вдруг баба Фотя словно что-то вспомнила:
– Савелий, а я помню тебя ещё вот таким мальчиком, – она показала рукой расстояние до пола примерно в метр. Ты с отцом к нам приезжал. А до этого твой отец спас меня от рук каких-то перехожих людей. Пошла я в лес за грибами, да и попала в какую-то жуть несусветную. Это ещё не здесь, не в этой деревне было. Жуть такая, что и вспоминать не хочется. А он меня спас, а потом – к реке вывел, в лодку, значит, мою посадил, да и домой отвёз к мужу, да деточкам. А я их уже и увидеть-то не чаяла... – старушка вдруг всхлипнула и чуть не расплакалась, словно всё это было буквально вчера, а не почти тридцать лет назад. – Потом Юлиан Евграфович приезжал к нам в гости с супругой и деточками. Старшие-то дети уже были совсем взрослые, Катю помню, – такая барышня на выданье уже была! Красавица! Кстати, как у них дела?
– Катя погибла в войну, – голос Савелия стал ещё тише обычного. Видимо, он так до конца и не смог примириться с гибелью близких. – Старший брат тоже погиб. И Матушка. Батя жив–здоров, только характер стал тяжёлый, и у младшего брата, насколько я знаю, тоже всё хорошо. Женился и живёт в Первоуральске. Работает. У нас ещё две сестрёнки родились уже после того, как мы к Вам ездили. Близняшки. С ними я сейчас общаюсь даже чаще, чем с братом.
– Да, – задумчиво произнёс бородатый доктор. – Вот война прошлась по людям! Что ни семья, то половины как минимум нет, если не больше. И ведь находятся ещё идиоты, которым этого, видимо, показалось недостаточно. – Что-то подсказывало, намекал он на эту историю с ранением Савелия в надежде, хоть что-то узнать о том, как всё было. Но Кашин и Незванов сделали вид, что не поняли намёка, и только поддакнули бородатому, мол, действительно, остались ещё на свете те, кому неймётся. В общем, вечер в тот день получился приятный. Олег Дмитриевич даже заявил бородатому, что если жизнь позволит, то он ещё приедет в эти края с детьми рыбы половить, а не за всякими двуногими злодеями охотиться. Пусть ребятишки знают, что страна наша богата не только тёплым морем на каникулах.
На следующий день снова пришли Анатолий Иванович и Иустиния Георгиевна. Кореец выглядел чуть поуверенней, чем в первый раз, но всё равно брался за свои иголки так, словно шёл под пули, а когда закончил, вид у него был такой, словно он пробежал, по меньшей мере, километров тридцать. По лицу волшебницы мало что можно было понять, но по тому, как она откидывалась после на спинку стула, закрывая глаза, можно было догадаться, что и ей приходится нелегко. Поэтому сам Кашин даже Савелию не решался пожаловаться, что чувствует он себя не иначе, как подушечкой для булавок. Если честно, то временами ничего, а временами – жутко больно. Самое обидное было то, что иголка-то едва кожу наколет в таких местах, а боль такая, словно тебя насквозь проткнули, да ещё чем-то раскалённым. И, как бы то ни было, организм майора постепенно приходил в порядок. Отступала аритмия, желудок, наконец, перестал болеть и начал нормально переваривать пищу, перестало казаться, что печень вот-вот раздавит внутри всё, что там ещё было. Кашин и сам не заметил, как в понедельник уже делал зарядку, а в среду отжимался, правда, ещё пока от спинки кровати, а не от пола.
В понедельник Незванова выписали, хотя врачи и не переставали удивляться тому, что он так быстро встал на ноги. Его раны были изначально гораздо тяжелее, чем у Кашина. Пока Олег Дмитриевич ещё оставался в госпитале, волшебник с женой решили пожить где-то поблизости у своих родственников, и Савелий навещал своего начальника буквально каждый день, что не могло не радовать.
Застав майора в четверг за зарядкой, кореец был просто счастлив. Иустиния Георгиевна в тот день немного запоздала, и он поделился с Кашиным своими эмоциями и наблюдениями.
– Когда я учился и изучал работу с подобными явлениями, я, признаться, не думал, что придётся с ними столкнуться на практике. Учитель мой так и говорил: "Вряд ли тебе это когда-нибудь пригодится" В книгах такое понаписано про то, откуда такие вещи берутся, что я был уверен, что это – очередная китайская легенда. Увидев воочию симптомы, о которых читал, и, если честно, испугался. Тут ведь приёмы работы настолько сложны, что малейшая неточность не просто может нанести вред, но даже и убить. Спасибо, что эта дама так удачно появилась, чтобы помочь, кем бы она ни была.
– Подожди, коллега, у тебя на глазах ещё не одна легенда оживёт, – рассмеялся Кашин откровениям своего сотруднико–врача–чудило–корейца. – Ещё твои узкие глаза не раз круглыми сделаются!
Зато в субботу Иустиния Георгиевна сама появилась несколько раньше своего ученика. Положила майору руку на голову, прикрыла глаза, потом улыбнулась и объявила, что сегодня сеанс будет, по всей видимости, последним. Начальник её зятя и его спаситель уже почти полностью здоров. И, словно извиняясь, призналась:
– Я могла бы всё это Исцелить разом, но сочла, что полезнее будет, если этот юноша освоит всё как следует, я же не всегда могу рядом быть. Так было хотя и труднее и для него, и для Вас, и даже для меня – брр! То ещё напряжение, следить за каждым движением и каждой долей миллиметра, но в настоящем результат тот же самый – вы здоровы, а будущем эти знания мальчику ещё не раз пригодятся, да и лишняя уверенность в своих силах не повредит.
Кашин улыбнулся.
– А вы – не только меня лечить взялись, но и повышать квалификацию моих сотрудников! Ну, даёте! Не знаю, как и благодарить! – и оба рассмеялись, сами не зная, чему.
К большой радости Олега Дмитриевича, в понедельник его выписали. Домой летели на самолёте вместе с Савелием и Толиком, в которого, в конечном счёте, перекрестили Тона Вановича. Мариамна была на работе, а перемещаться своим ходом волшебник пока ещё не был способен. Теперь, когда все испытания остались позади, Кашин рассказал Савелию и Толику о своей удивительной встрече с рысью там, в тайге, в самый, тяжёлый, пожалуй, момент операции. Тогда их с Савелием жизнь висела на волоске и целиком зависела от того, как быстро удастся найти помощь. Волшебник, однако, как будто совершенно не удивился.
– И наверняка это был самец, – заметил он.
– Не заметил, не приглядывался, – саркастически рассмеялся Кашин, – ещё чего мне тогда не хватало – ей под хвост глядеть! А почему ты спросил?
– Потому, что мой зверь–хранитель – рысь. И на помощь всегда приходит зверь того же пола, что и ты.
Майор чуть не подавился смехом.
– Так вот, почему ты в тот момент бредил о чём-то мягком и пушистом! А я-то думал, что всё, конец, совсем у моего напарника крыша поехала! А оно вот как! Так это ты её на помощь позвал?
– Зверя–хранителя звать не надо, он сам приходит, если очень надо. Но у меня действительно было видение, что ко мне пришла рысь и мурлычет под боком.
– Кошатник чёртов! Ты б мне раньше сказал! У меня недавно была возможность заполучить такого котёнка прямо из питомника! Вырастет – здоровый будет, что твоя рысь, только с хвостом! И будет мурчать у хозяина под боком чисто как трактор. Полосатый и пушистый как сибирский, только крупнее и с кисточками на ушах! А как они мышей и крыс ловят! Увы, самому мне нельзя. У моей тёщи – аллергия, понимаешь.
– И где такие живут? – осведомился волшебник.
– Породу вывели в Штатах, в общем-то, её пока и за породу не считают официально, но это – исключительно вопрос волокиты. В Штате Мэн она известна ещё с девятнадцатого века. Так и назывались они: мэнские кошки. Наши недавно попали на местную выставку – обалдели, когда такое диво увидели. Только опять-таки самим по разным причинам нельзя было. А то бы завели.
Когда Олег Дмитриевич вернулся домой, его семья отдыхала на даче. Разумеется, он сразу же туда и рванул. По дороге со станции на него нежданно-негаданно нахлынуло поэтическое настроение. Вот оно, лето роскошное, в самом разгаре, неумолимо катится к своей макушке. И манят в необъятную русскую даль уходящие к самому горизонту поля и дороги. Небо над полем в погожий день – совершенно особенная вещь. Облака кажутся гораздо ближе к тебе, да ещё каким-то неведомым образом они ухитряются образовывать замысловатый узор – абсолютно неповторимое зрелище. Такое впечатление, что над полем движутся они не строго прямо по направлению ветра, а как бы обтекая поле по кругу, подобно какому-то старинному, медленному и величественному танцу, принимая самую разнообразную форму. Иногда облака похожи на летящих в небе диковинных птиц или мифических драконов, а иногда они похожи на невероятные воздушные замки и башни, а то и вовсе – на мороженое или взбитые сливки. Вот только кому на небесах понадобились такие гигантские порции мороженого?
Видимо и тело, и разум настоятельно требовали отдыха. Что ж, путёвку в санаторий Савелию уже выправили, все нужные бумаги подписаны, надо самому разобраться с бумагами на работе – и тоже рвать с детьми и женой в санаторий в Крым. А месяц отпуска, который положен не по ранению, а по закону, на этот раз проведём на даче. Будем собирать ягоды и грибы, купаться в речке, а то и в поход отправимся с палатками. Олег Дмитриевич даже остановился, глядя на яркое голубое небо, и потянулся от удовольствия, навеянного одной этой мыслью. Всё же нет худа без добра, хотя его семья явно заждалась, а оставшееся в прошлом приключение было явно не из приятных. "Когда это ещё жизнь подбросит возможность отдохнуть вместо законного месяца целых два?" – думал он.
* * *
Отправив отдыхать упрямого Савелия, Кашин сам разобрал накопившиеся бумаги, раздал всем задания и отправился на отдых. В кои-то веки раз удалось с женой не по очереди детей пасти, а отдохнуть вместе. Вернувшись из отпуска ближе к концу августа, он горел от нетерпения узнать, чем же всё-таки закончилась история с башней, затерянной в сибирской тайге. Однако довольно долго в его кабинете никто не появлялся. Накопившиеся за время его отсутствия бумаги тоже не представляли собой ничего интересного. Обычная рутина. Письма от высокого партийного начальства с требованием проверить слухи о создании какой-то деревенской старухой эликсира вечной молодости, служебные записки с просьбами о выделении канцелярских принадлежностей, подтверждения допусков, вырезки из газет, сообщавшие о всяких странных явлениях, большинство из которых опять окажутся плодом или нездоровых фантазий, или алкогольного делирия. Жалоба какой-то пенсионерки на то, что её сосед якобы на неё порчу наводит. Ну, это можно будет показать Савелию. Пусть посмеётся. Однако что-то он задерживается. В нетерпении, Олег Дмитриевич стал крутить в руках устройство вызова, борясь с искушением провести пальцем по замысловатому узору и вызвать на связь этого раздолбая. Впрочем, упрёк был несправедлив. Незванов никогда не опаздывал без уважительной причины. И вообще он мог быть вполне в отъезде. Проверять датчики или ещё на каком-то задании. Сотрудники вовсе не обязаны сбегаться, задрав портки, только лишь от того, что их шеф вышел из отпуска. Польза дела всё же важнее. Но отсутствие сколько-нибудь значимой переписки настораживало. Кашин попросил соединить его со своим начальником, надеясь хотя бы у него узнать, как дела. Ему ответила девушка-секретарь, что в настоящее время генерал на важном совещании и подойти не может. "Что же чертовщина?" – подумал Кашин. В голове уже начинали наползать друг на друга самые тревожные мысли. А что, если его отдел расформировали? А что, если всех арестовали? А что, если... В этот момент перед ним материализовался Савелий. Живой и невредимый. И ужасно довольный. На лацкане его пиджака красовалась новенькая медаль "За Отвагу" и ещё какая-то неизвестная Кашину награда в виде фиолетового банта с мечами. Не успел Олег Дмитриевич осмыслить увиденное и как-то прокомментировать, как волшебник отчеканил по-военному:
– Товарищ подполковник, капитан Незванов в ваше распоряжение прибыл.
Кашин обалдел. Их повысили в звании? Или это – шутка? Нет, так шутить Савелий не будет. Или будет? Есть только один способ узнать.
– Здорово дружище, – заявил он, поднимаясь из-за стола и пожимая руку волшебнику. – Как понимать эти китайские церемонии?
– А так и понимать, – чутьё не обмануло Кашина. Волшебник был действительно очень и очень доволен. – Вас и меня повысили в звании и наградили. Генерал добился присвоения нам "За Отвагу" за это наше таёжное приключение. Хотел что-то повыше, но ему отсоветовали. Сказали, зажать могут. А от Волхова Приказа мне вручили Почётный Воинский Бант с Мечами 3–й степени, а Вам – наградное оружие. У генерала Вас дожидается вместе с медалью.
Ну, что тут было сказать?
– С меня – выпивка с закуской, – только и мог ответить новоиспечённый подполковник Кашин, – пока он ещё даже не мог в точности сказать, что за чувства он испытывает. – А с тебя – рассказ о том, чем же мы с тобой так отличились, что Волхов Приказ, который хуже, чем скуп на награды даже своим людям, вдруг взял и наградил нас с тобой за ликвидацию десятка горных козлов с волшебными палочками.
Незванов хитро улыбнулся.
– А вот с этого места начинается самое интересное. Знаете, кого мы с вами накрыли? Недобитков из банды самого Копья Судьбы и его штаб-квартиру со всеми документами, которой с 45-го года мракоборцы всей Европы не могли доискаться. Так-то. Нас ещё ждёт пачка благодарственных грамот от волшебных ведомств нескольких европейских государств, включая Великобританию, Ирландию, Францию, обе Германии, Испанию и Португалию. Правда, они едва могут поверить, что Вы – не волшебник. Вы в прямом смысле слова отправили их в моральный нокаут.
– Здорово мы их сделали, – мысль о том, что они с Незвановым утёрли нос европейским волшебникам, не могла не радовать. – Непонятно только, откуда в тайге взялись вековые дубы.
Волшебник пожал плечами.
– А вот об этом вы меня не спрашивайте. Тут можно с десяток волшебных и не очень способов напридумывать, как там оказалась эта башня и дубрава.
– А как у нас дела? Почему в отделе так пусто?
– Так ведь когда мы с вами попали в госпиталь, ребят отозвали из отпусков. Всех. Мол, мало ли что? – Савелий поморщился. – Зря они это сделали. Совершенно незачем было. Анна Константиновна тоже в свой отпуск не пошла, ушла только неделю назад, когда убедилась, что я без неё за Ваше отсутствие справлюсь.
– Тоже мне принцесса, – фыркнул Кашин.
– Те, кто старше по возрасту, сейчас в отпуске по графику, у них же дети – школьники, так что тут и вопрос не стоял. Ну и ребят мы с ней ещё до её ухода отправили отдыхать. Итак, сейчас на месте только Толик, да я. Но ничего, вроде не оплошали. Алексей Алексеевич не ругается. Кстати, он ждёт нас с Вами. Я был у него перед тем, как к Вам идти.
Так, значит и совещание генерала, и появление из воздуха волшебника были частью розыгрыша с целью устроить ему, Кашину сюрприз! "Ох, быстро же этот чёртов волшебник усвоил наши традиции", – подумал Кашин – "Да, ещё от себя добавил".
– Что ж, дружище, пошли к генералу. Незачем оставлять его ждать. Кстати, – спросил он волшебника уже по пути к начальству, – а чем занимались в моё отсутствие?
– Тем же, что и обычно. Плюс стали у Толика брать уроки борьбы. Тут он – просто бог. Даже я стал заниматься, хотя большинство волшебников решило бы, что им это ни к чему. И совершенно зря.
– Меня обошли! – состроил обиду Кашин. – Ну, я всё равно за этот месяц догоню всех вас и перегоню.
– Не сомневаюсь, – улыбнулся волшебник.
Когда они вошли в кабинет к генералу Скворцову, на боковом столике стояла бутылка водки, три рюмки и хвост селёдки, то есть, бутерброды с севрюгой. Генерал был явно в хорошем настроении.
– Я уже твоему подчинённому сказал о том, как вы меня порадовали! – забасил он. – И тебе повторю. Сказать "молодцы" – значит, ничего не сказать! Это же, как если бы мы в 45-ом сумели Бормана заловить! Событие примерно такого же уровня! Поздравляю! Вы сегодня – именинники! Угощайтесь! – резюмировал он, прикалывая медаль "За Отвагу" на лацкан пиджака Кашина и вручая ему кинжал изысканной работы в каком-то умопомрачительном футляре.
– Осторожнее с этим кинжалом! – предостерёг Савелий. – У него очень специфическая закалка. Даже царапина им смертельно опасна. Так что держите его подальше от детей.
– Всё оружие держу в сейфе здесь, – огрызнулся Кашин. – Не имею привычки развешивать на стены. Даже дома не храню. Ещё чего не хватало! Сам я не застал, но мне рассказывали пару таких историй, что мороз по коже.
– Зато кинжал будет незаменим, если столкнёмся с некоторыми видами опасностей.
– Значит, скажешь мне, когда его брать на операции.
После выпивки генерал ошарашил своих подчинённых:
– Вот что, именинники. Хотел бы я Вам позволить сегодня побездельничать, но тут сверху на меня разнорядочка пришла. Ситуация такая. Муж работает помощником главного инженера на военном заводе, жена – чертёжница в "почтовом ящике". Живут в комнате в коммунальной квартире на Метростроевской. Там хоть и коммуналка, а каждая комната такого размера, что можно из неё сделать трёхкомнатную квартиру в два этажа с настоящим камином. Разве что кухня, ванная и туалет – общие, а так – не всякая отдельная квартира с ней сравнится. Шутка ли? Бывший доходный дом. Их ставили на очередь, но они сами ни в какую. Ещё бы. Какой дурак поедет в панельный дом из таких хоромов? Так вот. Как спать ложиться, стуки начинаются, шуршать что-то начинает по углам, всхлипы какие-то. И так до самого утра. Ни сна, ни отдыха, ни покоя, ни, простите, супружеской жизни. Выручите?
– Не подведём, Алексей Алексеевич! – хором ответили офицеры. Кашин искренне надеялся, что генерал не прочитает на его лице, как он мысленно чертыхается. Праздничному обеду придётся подождать.
"Нехорошая квартира" располагалась в доме, стоящем в Еропкинском переулке сразу за зданием Института иностранных языков. Злополучная комната была первой по коридору слева, соседствуя с каким-то чудаком-радиолюбителем. Им открыла хозяйка. Олег Дмитриевич попросил её показать, где что находится, а потом подождать на кухне. Когда женщина вышла, Савелий взмахнул рукой и что-то произнёс.
– Признаков тёмной магии нет, – сказал он, – признаков нарушения пространственно-временных барьеров – тоже. А ведь следы должны были остаться, если это происходит каждую ночь. Может, к ночи чего-нибудь обнаружится, но, честно говоря, очень хотелось бы разобраться прямо сейчас. – Савелий удручённо сел в кресло. – Хотеть, как говорится, не вредно.
Вдруг Кашина осенило.
– Подожди, товарищ. Ещё не вечер.
Позвав хозяйку, Кашин попросил её показать, откуда именно доносятся звуки. Сначала женщина не поняла, потом – задумалась.
– Знаете, про некоторые из них я сказать не смогу, но всхлипы точно доносятся из того угла, – она указала на угол, где у них стоял книжный шкаф. – Стуки-то как бегают по комнате, а всхлипы – из одного места.
Олег Дмитриевич достал фонарь и заглянул за шкаф. Обои за шкафом топорщились. В принципе, под ними что-то вполне могло быть. Чтобы отодвинуть шкаф, пришлось изрядно попотеть. Не колдовать же Савелию в присутствии хозяйки. Ощупав пузырь на обоях, Кашин оторвал кусок обоев снизу. Под обоями обнаружился миниатюрный динамик. Остальное было делом техники. Миниатюрные микрофоны кустарного изготовления, такие же крошечные динамики и прочую несанкционированную радиоаппаратуру находили повсюду: по углам, под паркетными досками, за шкафами и кроватями. Оставалось удивляться, кому же это всё было надо и, главное, зачем. Иностранные спецслужбы или наши же "особисты" ограничились бы "жучками", если бы им было что-то надо, но не стали бы людей донимать и изводить. Это же – верный способ быть однажды разоблачёнными! А вот чудак-радиолюбитель – другое дело. Правда при этом состояла, к сожалению, в том, что зачем ему это надо было, тоже было непонятно. Если бы на жилплощадь позарился, действовал бы по-другому. Разве что из личной мести соседу по коммуналке за какой-нибудь суп с картошкой. В общем, его явно надо было допросить. А пока – как-то ликвидировать весь этот разгром в квартире. Олег Дмитриевич предложил хозяйке пройти показать комнату этого остряка-самоучки. Разумеется, комната была на замке, и на самом деле Кашину надо было оставить Савелия в комнате одного, хотя бы ненадолго. Когда подполковник и хозяйка квартиры вернулись, мебель в комнате уже стояла по своим местам, паркет и обои тоже были на своём месте так, что и не найдёшь, где их снимали и отдирали. А вот на полу посреди части комнаты, служившей гостиной, вблизи камина валялась такая солидная куча проводов и различных хитроумных устройств, что даже Кашин был несколько удивлён. Это ещё умудриться надо было провернуть такую работу так, чтобы хозяева ничего не заметили. Вот ведь умелец! Его бы энергию, да на мирные цели! Перед тем, как принять приглашение явно обрадованной хозяйки пообедать и попить чаю (Ещё бы ей не радоваться, когда такой кошмар закончился!), Савелий с довольным видом продемонстрировал место, где провод уходил к этому самому соседу. Сомнениям не оставалось места: это – не неведомые злоумышленники, это был именно он. Оставалось только дождаться его возвращения домой, и он попался.
Объявился горе-вредитель под вечер, когда уже возвратился с работы глава семьи, инженер Чижов. Войдя домой, он первым делом увидел ту самую гору радиобезобразий, и, чего греха таить, простоял пару минут с раскрытым ртом, а потом стал с жаром благодарить Кашина и Незванова. "А то совсем жизни не стало", – объяснил он. За его шумными благодарностями, едва не упустили момент возвращения соседа. Впрочем, Савелий, едва услышал шорохи в соседней комнате, тихо вышел, предоставив своему начальнику самому останавливать поток благодарностей хозяина. Когда Кашин вошёл в соседнюю комнату, он увидел лохматого небритого мужчину, который сидел с понурым видом под взглядом Савелия, который не предвещал ничего хорошего, и только хорошо зная волшебника, Кашин заметил, что тот едва сдерживается, чтобы не рассмеяться.
– Он самый, – проговорил он с деланным металлом в голосе, – кто же ещё? А знаете, зачем? Хотел довести мужа до импотенции с тем, чтобы жену у него увести. Чтобы нравиться женщинам, иногда надо стричься, бриться, мыться и стирать одежду, а не изводить мужей. А ещё – иногда надо убираться в своей комнате!
– Так я же всё для науки! – простонал задержанный.
– Это Вы следователю будете объяснять, – решительно подтвердил Кашин, надеясь, что сумеет до приезда оперативников не расхохотаться.
На следующий день за праздничным обедом, который Кашин устроил для Савелия и Толика по случаю всяких там повышений и награждений, он рассказал коллегам, чем закончилась эта история.
– Теперь бедняге трудно будет отвертеться от обвинений во вредительстве и диверсии, – такое кадило раздули! Как всегда. Опера ровным счётом ничего не сделали, а выслужиться-то хочется... за счёт граждан. Я в отчёте написал про личные половые трудности нашего героя, а уж примут ли их во внимание, или продолжат раздувать политическое кадило, – это уж как карта ляжет. По уму, парня лечить бы надо, а не сажать. Явно больной на голову. Но как подумаю, через какой ад прошли супруги Чижовы... нет, не буду вмешиваться. Пусть всё идёт, как идёт. Глядишь, комнату этого деятеля им отдадут, или кого поприличней поселят.
– Кстати, – заметил Савелий, – как ни старался этот псих, а у него, похоже, мало, что получилось. Заметили платье в клеточку на Елене Чижовой? Так вот, пока ещё ничего не заметно, но я тихонько проверил, чтобы она не заметила. Она беременна. Срок, конечно, небольшой, и муж ещё ни о чём не догадывается, но пройдёт полгода и ещё немного – и принимайте пополнение. Причём, могу сказать с гарантией: будет двойня мальчишек, которым супруги будут несказанно рады. Так что инженер Чижов хоть и нервничал, а был далёк от того, чтобы стать импотентом. В общем, рад за них.
– За то и выпьем, – резюмировал Кашин.
Осень 1962 года была омрачена событиями, вошедшими в историю как Карибский Кризис. Мир в те дни как никогда был близок к полному уничтожению. Впрочем, волшебник был на удивление спокоен и сразу твёрдо заявил, что всё обойдётся, правда, наотрез отказался говорить, почему он так уверен. Для сотрудников известного ведомства все эти события означали бесконечный аврал и работу без выходных, даже если на то совершенно не было какой-либо разумной причины. Ну, скажите, какое отношение к этому пресловутому кризису имел самый аполитичный во всём КГБ отдел науки, который сотрудники между собой называли отделом по борьбе с чертовщиной, что было гораздо ближе к реальному положению дел? Порчу, что ли на Хрущёва наведут? На него, пожалуй, наведёшь. Или ниндзя подошлют? А цель? Оставалось шутить по поводу магии вуду и усиленно тренироваться под руководством Толика. Самым удивительным было то, что совершенно неожиданно для Кашина легче всего осваивала все эти хитрые премудрости Анна Юрьева, что со временем объяснилось довольно просто: со студенческих лет она увлекалась йогой. В МГУ училось много иностранцев, в том числе, из Индии, и они охотно обучали своих однокашников. Так что, даже этот аврал удалось обратить на всеобщую пользу и удовольствие. Кстати, несмотря на нервозность начальства, Кашин отправил всё же волшебника догуливать отпуск в оговоренные заранее сроки. И пусть политики занимаются политикой, а отдыхать надо вовремя, тем более, после такого жаркого во всех смыслах лета.
* * *
После новогодних праздников до отдела дошла долгожданная новость: по случаю 20–тилетия прорыва блокады Ленинграда целая группа граждан была награждена правительственными наградами, и среди них – Александра Сергеевна Волкова–Хитрюжникова. Савелий Незванов вызвался сам отвести ей медаль "За оборону Ленинграда" и орден Отечественной войны 3–й степени, его и не ожидали, но правительство почему-то решило расщедриться, плюс все документы, которые к ним прилагались. Вернувшись из Карелии в канун 23-го февраля и накрыв праздничный стол с превосходными пирожками, солёными грибами и прочими вкусностями, волшебник с восторгом делился со своими товарищами по отделу впечатлениями от поездки.
– Зима там сейчас изумительно красивая и снежная. Некоторые дома стоят в снегу по самую крышу. Так как я не знал в точности, где живёт Александра Сергеевна, мне посоветовали обратиться к Клавдии Геннадьевне Поповой из местного отдела КГБ как к человеку, который знает всё, всех и всё про всех. Изумительная женщина! Живёт одна с мамой и сынишкой школьного возраста в простом деревенском доме на отшибе, почти что в лесу. Подхожу и думаю: наш человек, хоть и не волшебница. Иду к дому, а мне навстречу – кто бы Вы думали? Рысь в ошейнике! Совершенно ручная! Дома – как собака, а ластится – как кошка. Забралась ко мне на колени, мурлыкать начала – точно работающий мощный электромотор в руках держишь. Говорят, не только гроза грызунов, на это у них кот имеется, а сама двух бандитов и шпиона умудрилась задержать! Во, зверь на страже Родины! Эх, – волшебник с досадой махнул рукой, – мне бы такую! Да, только Подмосковье – не Карелия. Где у нас ей бегать? Охотиться? Да, и соседи жалобами замучают.
– Не, – ответил на это Кашин, – я точно вам с женой Мэнских кошек подарю. Причём, пару, чтобы разводить можно было. Рысь – это слишком. Ты хоть представляешь себе, сколько труда и знаний надо, чтобы дикого зверя к дому приучить и так воспитать? Или на свою волшебную харизму полагаешься? Тут одна харизма дела не решит. А эти всё же – домашние коты, хоть и здоровенные. Так что спроси жену, не будет ли она против. Я серьёзно.
– Вообще, продолжал волшебник, Карелия – это такой край, где люди всё время какую-нибудь, по идее дикую живность держат. Сама Александра Сергеевна, когда я до неё добрался, рассказывала мне, что её знакомые держат ручную лису, которая не только с успехом ловит крыс в амбаре, но и устраивает по собственной инициативе цирковые представления перед гостями. А потом – обходит всех с миской в зубах, вознаграждение собирает. И хоть бы кто её, эту плутовку, этому учил. Сама додумалась. А в особо тяжёлые времена зверь, как мне говорили, иной раз из леса приходит просить у людей помощи. Деревенским запомнился случай, как к порогу одного дома пришли три голодных лисы. Не искали, чего бы украсть, а терпеливо ждали, пока им колбасы дадут. Там местный школьник даже стихи сочинил:
Пришли к нам в гости три лисы
И попросили колбасы.
Была зима, трещал мороз –
Недолго отморозить нос.
И лисьей восхищён красой,
Я угостил их колбасой,
Пока в сенях сидел Барбос,
Мечтая им вцепиться в хвост.
А все соседские коты,
Поощетинили хвосты,
Но лисы, съев всю колбасу,
Исчезли вновь в глухом лесу.
Коллеги аплодировали неизвестному юному поэту, а Кашин спросил:
– Ты мне лучше скажи, как Александра Сергеевна, обрадовалась сюрпризу?
Незванов улыбнулся.
– Ещё бы! Ей было очень приятно. А ещё больше она обрадовалась вниманию. Дети-то выросли, разъехались, кто куда. Пирогов напекла – еле отвертелся, боялся объесться. Так она мне их в дорогу нагрузила, плюс варений всяких, грибов солёных! Собственно, мы их сейчас и едим в качестве закуски.
– Так, давайте же поднимем бокалы за 23 февраля и за её роскошную стряпню! – предложил Николай Никитин.
Глава шестая.
Щит, Меч и Стезя Милосердия.
Начиная с конца марта "контору" снова начало лихорадить. На этот раз проблемы были даже не внутри страны, а вообще внутри Москвы. И очень тревожные проблемы. Примерно полгода назад в столице начали пропадать дети, причём куда чаще обычного, когда один случай за несколько лет уже воспринимался как ЧП. Сейчас их пропадало по три-четыре каждый месяц, а в отдельные месяцы – даже больше. А через пару месяцев после исчезновения их трупы обнаруживались на городских свалках с признаками сексуального насилия, умерших от передозировки наркотиков. Родители боялись на секунду выпустить своих детей из поля зрения, по городу ползли слухи один невероятнее другого, словом, проблема приобретала государственный масштаб и грозила превратиться в политическую. В семье подполковника Кашина ситуация тоже потихоньку накалялась. Тёща страшно ворчала. Ей давно было пора выехать на дачу на грядки, а вместо этого приходилось сидеть в Москве и окучивать внуков. Каждый день она водила детей за руку в школу и из школы, в парк и на площадку, на дополнительные занятия и в спортивные секции, поскольку, ни сам подполковник, ни его жена по своему служебному положению не могли себе позволить сесть дома. Когда с расследованием не справилась ни милиция, ни прокуратура, оно было передано в КГБ. Но и следственный отдел КГБ преуспел не больше своих коллег из других ведомств. В результате, в начале апреля генерал Скворцов вызвал к себе Кашина, Незванова и Юрьеву.
– Ребят, подключайтесь, – со вздохом сказал он. – Без вас, похоже, никак.
На стене в кабинете Кашина повисла подробная карта Москвы с географией и датами похищений. Логики в географии не было никакой, что наводило на мысль о хорошей организации этого чудовищного в своей бессовестности и бесчеловечности преступления. Общего между всеми этими детьми было только то, что все они происходили из семей, где родители в силу специфики своей работы не могли их ни везде сопровождать, ни сразу хватиться. Например, родители часто бывали в командировках, а ребёнок оставался на бабушку, неспособную выходить из дома. И кто-то мог получить такие сведения, причём из разных районов такого большого города, как Москва.
Сначала на ум пришла мысль проверить школы и куда поступает информация об учениках и их семьях. Но это было сделано ещё в прокуратуре. Все отчёты были тщательно перепроверены. Ничего подозрительного. Доступ к личным данным детей был только у тех, кому положено его иметь. Затем проверили домоуправления и паспортные столы. Тот же результат. Вывод напрашивался такой: либо приходится иметь дело с очень крупной бандой, имеющей "своих людей" во многих ведомствах, либо в дело замешаны высокопоставленные ответственные лица. Второй вариант больше походил на правду, но затруднял расследование даже для КГБ. Попробуй, вызови на допрос партийного или профсоюзного босса. Не так-то просто. Нужны основания. А принцип "подозреваем всех" в данном случае совершенно не проходит.
Первое, что пришло в голову Кашину, это попросить на время бросить на это дело всю службу наружного наблюдения. Но на такое предложение контрразведка буквально взорвалась от возмущения. Как это так, ради какой-то банды педофилов ломать всю систему наблюдения за реальными и потенциальными шпионами, поставить под угрозу государственные секреты! Это было немыслимо. Всё упёрлось в то, с чего всё началось. В нехватку людей.
Единственное, обойдя все школы, в которых учились пропавшие дети, Анна всё-таки сумела выяснить, что, судя по всему, похищения происходят по дороге из дома в школу. Это удалось выяснить благодаря тому, что к опросу привлекли самих школьников. Специалисты из института Сербского в один голос утверждали, что похитители по всем признакам не являлись людьми с психическими отклонениями, что подтверждало предположение, что работали они по какому-то заказу. В общем, чем дальше, тем тревожнее становилось.
На одном из совещаний Савелий посетовал, что у него нет таланта Предсказания, иначе бы выйти на похитителей не составило бы труда, а его жене требуется больше информации, она также далека от того, чтобы считаться хорошей ворожеей, хотя она может больше, чем он сам. Официально Волхов приказ вряд ли поможет, поскольку это бы уж совсем противоречило бы международному соглашению о статусе секретности волшебников, тут можно было надеяться только на добрую волю конкретного человека. К сожалению, среди его родных этот талант был в достаточной мере развит только у его покойной старшей сестры.
– Была бы Катя жива, – горестно вздохнул как-то волшебник, – проблем бы не было. Она бы не отказала.
Но что толку локти кусать по тому, чего нет и быть не может? Так прошёл апрель. Продвинуться удалось только в том отношении, что детей похищали, скорее всего, на машинах в местах, где тротуар узкий и убежать некуда. Среди тревоги, нависшей над Москвой, среди постоянного ощущения досады от собственного бессилия пришло радостное известие. В канун девятого мая вышел Указ Президиума Верховного Совета о присвоении государственных наград в ознаменование очередной годовщины Великой Победы. И среди награждённых – Ирина Лесовая-Волкова и Дарья Волкова – посмертно. Как и предполагал Кашин, Ирина Лесовая-Волкова получила орден Боевого Красного Знамени, а Дарья Волкова стала Героем Советского Союза. Именно так по военной значимости должно было оценить подвиг каждой из них. Дело оставалось за малым: получить документы и награды, чтобы вручить их Ольге Евгеньевне Волковой – их ближайшей родственнице. Савелий сразу оживился.
– Вот, кто поможет нам с нашими педофилами! – заявил он. – Если только согласится, – добавил он уже с меньшим энтузиазмом. – Моя младшая сестра Надя недавно написала мне, что Ольга Волкова, по её сведениям, обладает очень мощным даром Предсказания. Вот только уломать её будет не так просто. Тут с ней в своё время получилась весьма любопытная история. Когда она заканчивала второй цикл обучения, Волхов Приказ обратил на этот её талант пристальное внимание. Настолько пристальное, что её собирались сделать приказной штатной ворожеей, не очень-то интересуясь тем, чего хочет она сама. Так знаете, что она заявила чиновникам из Приказа? "Ни за что! А будете неволить – уйду в леса, и Вы меня вообще никогда не увидите". И такая угроза, с учётом необъятных просторов нашей Родины – не пустые слова, а совсем наоборот. Немало волшебников, несогласных с позицией Приказа вот так канули для нас и стали недоступны. И где они теперь, чем занимаются, никто точно не знает. В общем, поскрипели, поскрипели, и разрешили ей учиться на Охранителя, постановив, однако, что Испытание Большого Зерцала она должна будет проходить не по желанию и не по событию, как обычно, а обязательно, да ещё дважды: в начале и в конце обучения. Запугать её, значит хотели. Дело в том, что провал этого испытания означает смерть. В обязательном порядке его проходят только Учителя, Высшие Мирознатцы и Целители, а охранители – по желанию, либо если есть сомнения в том, что человек достоин. А дважды его ещё за всю историю почти никто до неё не проходил. Считается, что ежегодного прохождения Малого Зерцала достаточно, чтобы напрочь отсеять потенциальных злодеев и садистов ещё задолго до окончания обучения. Думаете, её это напугало? Как бы не так. Вот как решила ещё в детстве, что пойдёт в Переславльскую Стражу, так и шла как фанатик к своей цели, пока не получила того, что хотела. Сейчас, правда, она в декрете, дома сидит. Четверо малышей мал мала меньше и, по сведениям, снова беременна. Трудно с ней говорить будет, но искренне надеюсь, что награды в память о её родных смягчат её нрав.
– Когда поедешь к ней на поклон? – спросил Кашин.
Волшебник залился краской.
– Ох, лучше бы не мне...
– А чего так?
– А она возьмёт и скажет: "Вот у тебя в аттестате за Предсказание "отлично", вот сам и работай". А я на экзамене, признаться, смухлевал. Нет у меня вообще способностей к Предсказанию. А в охранители не возьмут без "отлично" по всем положенным предметам, включая Предсказание. Батя мне потом признался, скрипя зубами, что Волхов Приказ такую планку держит, что, если честно, он не знает, кто ей вообще может соответствовать. Нет таких в природе. Поэтому не было ни одного Высшего Специалиста, который бы не смухлевал на экзамене ни разу в своей жизни, за исключением, возможно, Учителей. И всё равно стыдно. Думал, что, как на экзамене, выезжать буду за счёт других талантов, а здесь не тут-то было...
– Ладно, двоечник, – смеясь, резюмировал Олег Дмитриевич. – Видать, судьба моя такая – ездить на поклон к разным людям.
* * *
"Ну, и тьмутаракань же этот Переславль-Залесский!" – думал Олег Дмитриевич, сидя в служебной машине, одолженной у генерала Скворцова. Дорога, что вела из города в дальнее село Купанское, была едва проходима по весенней распутице. Тяжёлые воды Плещеева озера, ещё не полностью очистившегося ото льда, плескались где-то слева поодаль, но любоваться красотами природы не было ни сил, ни желания, ни настроения. Он выехал из дому ни свет, ни заря, но сейчас уже день клонился к вечеру. А тут ещё неизвестно, сколько трястись по этой злосчастной раскисшей просёлочной дороге, рискуя на каждом шагу напрочь застрять в грязи. Угораздило же эту Ольгу Волкову-Воронову поселиться даже не в Переславле, а на лесной опушке, на отшибе от этого села Криушкино, которое и само-то по себе у чёрта на куличках расположено. Если он так долго добирался сюда, то когда же он будет обратно? Неужели только к следующему утру? И не разумнее ли, коль уж так вышло, заночевать в самом Переславле? Иначе водитель его уж точно будет костерить не один год и подстраивать всякие пакости. И генерал спасибо не скажет. Но вот вдали, в лучах закатного солнца показался бревенчатый дом, точно сошедший со страниц русских былин, двухэтажный, с флюгером в виде петушка, с резными наличниками на окнах и тесовыми воротами. Спутать его по его описанию ни с чем было невозможно. Хозяйка дома оказалась ему под стать. С горделивой осанкой, заставляющей забыть о её невысоком росте, правильным овальным лицом, серыми глазами, обрамлёнными длинными ресницами, и бровями вразлёт, она носила то традиционное платье, которое было в ходу ещё у древних славян задолго до Крещения Руси и сохранялось в зажиточных деревнях до самой революции. Вся в вышивке: от подола юбки, до головного убора с причудливыми узорами в виде белок, грызущих орехи, она была абсолютно не похожа ни на Савелия в его строгом костюме или форме наподобие военной, ни на его жену с её рыжей косой, которая один раз была в самом обычном почти домашнем ситцевом платье, а в другой – в наряде как у интеллигенток начала века, ни, тем более, на Иустинию Георгиевну, к которой не клеилось иного эпитета, кроме как "истинная леди". Беременность её была очень хорошо заметна. "Срок уже немалый" – подумал Олег Дмитриевич, – "В силах ли она на таком сроке нам помочь?" Савелий ничего не говорил о том, как беременность сказывается на волшебных способностях, однако, Кашин хорошо знал, что у многих женщин во время беременности может в разные стороны портиться характер. Они то одержимы страхами, то капризны и плаксивы, то, наоборот, могут становиться стервозными. Ожидать можно было всего, чего угодно.
Волшебница вопреки страхам Олега Дмитриевича оказалась простой и гостеприимной в обращении. Узнав, что он приехал из Москвы, сразу же предложила накормить обедом не только его, но и пригласить водителя. Впрочем, водителю Кашин предпочёл вынести обед в машину. Разговор предстоял не для посторонних.
Ольга Евгеньевна была по-человечески растрогана тем, какой чести была удостоена память её матери и сестры, а также тем, что и её тётка получила, наконец, давно заслуженные награды. Между тем, недаром она имела репутацию мощной Провидицы. По всей видимости, она сразу догадалась о том, что этот визит – не только дань уважения её родным, за ним скрывается нечто более существенное в настоящем. И всё же они не спеша посмотрели уцелевший в лихолетье войны семейный альбом с фотографиями, на которых можно было увидеть и Ирину Никитичну, и Дашу, весёлых и в добром здравии, навечно живых и подвижных, – "До чего же Ольга Евгеньевна похожа на них", – подумал Кашин. И только потом волшебница спросила, зачем же он приехал на самом деле. Олег Дмитриевич изложил суть дела, осторожно поглядывая на её нахмурившееся лицо.
– Я – женщина, мать и охранитель, – заявила она, подчёркивая каждое слово. – И кому это пришла в голову мысль, что я могу отказать в помощи, когда творится такой ужас? Придуркам из Волхова Приказа? – кажется, она была готова задохнуться от возмущения. – Да вы хоть представляете себе, чем бы мне пришлось заниматься, стань я приказной ворожеей? Шпионить, главным образом, кто с кем общается и что делает в свободное от работы время. Или даже так. Может обратиться какой-нибудь чинуша и спросить, будет ли лоялен ему человек, которого он собирается взять на работу. А я знаю, что он сам – бабник, и, скорее всего, будет приставать к жене этого человека, за что рискует получить по морде, причём, совершенно заслуженно. Ну, или что он – ворюга, а тот человек – честный работник и просто не сможет с этим мириться. И что мне говорить? Как есть? Или лгать? В любом случае я рискую и тому человеку жизнь поломать, да и меня саму наказать можно за любой из вариантов ответа. Оно мне надо? А то, что вы просите – для дела надо настоящего. Это же – сущее зло на свете творится!
После этой тирады она попросила у Кашина фотографии пропавших детей и достала из шкафа предмет, который на вид выглядел как серебряная чаша. Налив в неё воды, она принялась за работу, извиняясь, что не сможет увидеть, как и от чего именно они умерли, не рискуя самой умереть через год и один день, погубив заодно своих нерождённых детей.
Пока она работала, Кашин не уставал поражаться тому, насколько мастерски она рисует. На её рисунках было всё: портреты похитителей с чётко узнаваемыми лицами, зарисовки мест в городе, где эти похищения происходили, на них чётко были видны марки машин похитителей и госномера. Кашин похолодел. Это были сплошь чёрные "Волги" из ведомственного автопарка. Номера-то могли оказаться поддельными, но марку машины ни с чем не перепутаешь, да и тот, кто подделал номера, если они действительно поддельные, явно знал, какие ведомственные номера – настоящие. Это подтверждало его худшие предположения. Наконец, она нарисовала подвал какого-то дома в центре Москвы, где по её словам, детей содержали. Потом ещё что-то глянула, и на миг её серые глаза зажглись такой силой, которую Олег Дмитриевич пару раз видел у Савелия.
– Вам надо торопиться, – сказала она резким изменившимся голосом. – Некоторых детей ещё можно спасти. Затем черты её лица вновь стали обычными, и она спросила уже обычным голосом, в котором угадывалось некоторое лукавство. – А почему вы приехали один? Где мой коллега Савелий Незванов?
И пришлось Олегу Дмитриевичу объяснять ей про смухлёванный экзамен по Предсказанию.
Ольга Евгеньевна рассмеялась.
– Ну, он смухлевал Предсказание, а я – Обретение. Ну и что? А кому по силам эта аттестация вся целиком? Да, никому. Я вообще подозреваю, что она спланирована специально таким образом, что по-честному её до конца пройти невозможно. И сделали это не зря. Охранители обязаны уметь компенсировать свои недостатки за счёт тех способностей, которые имеются. А ещё, – добавила она с некоторой долей ехидства, – охранители должны уметь прикрывать друг друга и работать в команде. С тем, что не под силу одному, справятся двое или трое. Так что пусть Савелий не стесняется и приезжает на чай вместе со своей женой. Будет приятно познакомиться лично.
Осмелев, Кашин спросил, можно ли обращаться к ней в другой раз, если совсем туго придётся.
– Если туго придётся, то можно. А мои моральные принципы вам известны. Против них я не пойду. И под удар свою семью не поставлю тоже, – кажется, так она ответила.
Что ж, вполне законное требование. Ещё её беспокоило, что деревенские будут говорить, если к ней будут ездить незнакомые мужчины на машинах в отсутствие дома мужа. Она уже имела несчастье убедиться, что сплетни – вещь – крайне неприятная. Ну, и домострой для неё явно – не история, а самое, что ни на есть руководство к действию. Тут Кашину пришла в голову мысль, что если сейчас мимо их дома ведут телефонную линию в Купанское, то выпросить для государственных нужд номер не окажется таким уж невыполнимым делом, надо только попросить генерала Скворцова. Такое предложение явно Ольгу Евгеньевну устроило.
Когда Олег Дмитриевич встал и направился к выходу, Ольга Евгеньевна снова заговорила о необходимости торопиться, чтобы успеть спасти, кого ещё можно. И когда машина тронулась, Кашин ещё мог видеть у ворот её невысокую фигурку, пока она не растворилась совсем в вечерних сумерках. С другой стороны от дороги можно было видеть, как восходила луна над Плещеевым озером. Пока машина не спеша и осторожно пробиралась по весенней грязи, подполковник Кашин ломал голову над тем, как решить проблему быстро с учётом полученных сведений. Как не спугнуть этих гадов, чтобы они не успели избавиться от ненужных свидетелей и спрятать в воду концы. Вдруг его осенило. Надо срочно вызвать Савелия. Кашин достал карманные часы и провёл пальцем по знаку бесконечности. Голос волшебника был уставшим и, как показалось Кашину, сонным. Но когда он услышал о цели звонка, он заявил, что сейчас соберётся и встретит машину на той самой дороге, она ему, в принципе, известна, а часы ему позволят быстрее найти нужное место. Каково же было удивление Кашина, когда свет фар выхватил в темноте не одну, а две знакомые фигуры. Рядом с Савелием стояла его жена. Интересный поворот. После взаимного приветствия молодая женщина заявила:
– Если кто-то вытаскивает мужчину мало что не из супружеской постели, то пусть не удивляется, что его жена решит последовать за ним.
Кашин не знал, что и сказать, между тем, Мариамна пояснила:
– Я знаю, в чём причина вызова, и не намерена отсиживаться дома, когда могу помочь.
Положа руку на сердце, Кашин вовсе не возражал против участия в этом деле профессионального детского психолога, у Анны всё-таки квалификация была немного другой. Тем более, Мариамна была ещё и волшебницей с навыками Целительства, а дети, которых они найдут, если им повезёт, ещё неизвестно, в каком состоянии будут не только в моральном, но и в физическом отношении. И ещё неизвестно, сколько их там будет. Ольга ничего не сказала про то, кто жив, а кто – мёртв. Одного Савелия может и не хватить. Смущало подполковника только то, что в этом случае они с Савелием тащили на силовую операцию женщину, далёкую от боевых действий, и это при неудачном раскладе могло дорого обойтись. Что он и высказал вслух. Мариамна улыбнулась:
– Насколько я поняла, нам придётся противостоять людям, лишённым волшебных способностей, поэтому сколь бы жестокими они ни были, а такие простейшие приёмы, как "Бранию" и "Бездвижен" я со школы не забыла, и вряд ли потребуется что-то более сложное.
Кашин пояснил:
– В ваших способностях я ни минуты не сомневался, но в бою часто дело решает не отдельный навык как таковой, а готовность быстро соображать и действовать в трудных условиях. Пуля в затылок или нож в спину, когда их меньше всего ждали, убивает волшебника точно так же, как и любого другого.
– А, вы об этом? – выражение лица жены Савелия было настолько лукавым, что в этот момент она стала на удивление похожа на лису из сказки. – Смотрите.
Взяв за руку Олега Дмитриевича, волшебница исчезла. Контакт с рукой сохранился, и Кашин знал, что хотя он и не может её видеть, она здесь, держит его за руку. В тот же миг она стала видима совершенно в другом месте, ещё через мгновение она раздвоилась, и та её копия, которую Кашин увидел последней, проговорила:
– Ну, и где я настоящая? Куда стрелять надо, чтобы попасть на самом деле?
– Полагаю туда, где я ощущаю ваше прикосновение, – ответил Кашин.
– И ошибётесь, – заявила она, материализовавшись метрах в пяти в стороне. – Здорово я вас разыграла? Муж, что глаза таращите?
Волшебник явно был поражён.
– Никогда не слышал о таком трюке. Если бы он был известен, Волхов Приказ наверняка попытался бы его запретить.
– А там одни тупицы сидят. У нас в школе им пользовались довольно часто, чтобы сбежать с уроков, а тебя не поймали, но при этом знать, что на уроке было. Видите ли, – пояснила она для Кашина, – будущим Учителям положено быть настолько примерными, что выдержать такое занудство не может практически никто. Ну, а таланты и знания позволяли придумывать всякие уловки. Позже многие из них забылись. Но что значит, забылись? Жизнь заставит, ещё не то вспомнишь.
– Научите меня этому трюку? – спросил Савелий жену.
– А он не так уж и сложен, но, насколько я поняла, мы собрались не за этим, не так ли?
Волшебник обратился к своему начальнику:
– Так какой у нас план, командир?
– Сесть в машину, добраться до города и в гостинице составить план дальнейших действий. Потом – на всех парах в Москву и за работу. Думаю, к утру силовая часть операции должна быть завершена. Завтра – праздник, и это должно сыграть нам на руку. Грех упустить такую возможность. Сейчас который час? Полдевятого? Должны успеть. Опоздать не имеем права.
– Успеем, – хором ответили Савелий и Мариамна.
Оказавшись в комнате гостиницы, на столе при нормальном освещении Кашин и Савелий разложили карту Москвы, фотографии, а также – рисунки, сделанные Ольгой. Силуэт здания, куда в подвал свозили похищенных детей, был хорошо узнаваем. Это была одна из знаменитых "сталинских высоток". Рядом была пометка, что невдалеке проходит железная дорога.
– Итак, – резюмировал подполковник, – ГЗ МГУ, МИД, Котельническая набережная и площадь Восстания отпадают. Остаются: высотка у "Красных Ворот", гостиница Ленинградская и гостиница Украина. – Другая пометка гласила, что поблизости протекает река. – Получаем гостиницу "Украина". Её репутация всегда была несколько подмоченной, но чтобы настолько... Готов спорить на что угодно, что её руководство и не представляет себе, что творится у них в подвалах. Они же там просто огромные и имеют отдельные выходы. Там ещё намучаешься, пока найдёшь. Как бы детей не успели поубивать, пока мы их ищем.
– Чтобы этого не случилось, надо сначала нейтрализовать тех, кто их похищает и содержит, – голос волшебника не предвещал ничего хорошего.
– Если позволите, – включилась в разговор Мариамна, – я домой на минутку смотаюсь, и тогда, возможно я смогу вам помочь с этой проблемой.
Она вернулась действительно минут через пять, принеся с собой серебряную чашу, наподобие той, которую Олег Дмитриевич видел у Ольги Волковой-Вороновой. И точно также чаша была наполнена водой.
– Я, конечно, в Предсказании Волковой-Вороновой и близко не ровня, но могу кое-что уточнить, – волшебница сосредоточилась, потом проговорила, – Я могу переместить всех прямо туда. И туда, где стоят те машины, и туда, где находятся те преступники, и туда, где держат детей. С чего начнём?
– С того, что предупредим водителя, чтобы не пугался нашему исчезновению. Скажу ему, чтобы ложился спать, а встанет пусть пораньше и едет в Москву к генералу. Сошлюсь на то, что мы на вертолёте долетим до Челобитьево, а там нас будет ждать другая машина. Вертолёт, на самом деле – не проблема заполучить в ближайшей воинской части. Один звонок – и пожалуйте на опушку. Так действительно быстрее, чем на машине. Ему ведь совершенно необязательно знать, что за призрачная вертушка доставит нас на место на самом деле. Итак, куда направимся сначала?
Мариамна вопросительно посмотрела на своего мужа.
– В гараж, – решительно ответил волшебник.
Собрали вещи, погасили свет, ключ оставили на столе, Мариамна взяла за руки мужа и подполковника, и на мгновение мир растворился в ослепительной глубокой синеве и космическом холоде. Очутились они в тёмном углу какого-то большого помещения. Пахло машинной смазкой и бензином. Оглядевшись вокруг, Кашин узнал:
– Ух ты, чёрт возьми! Гараж Моссовета! Поверить не могу! – прошептал он.
Оставив Мариамну незаметно стоять в безопасном углу, Кашин тихо достал пистолет, и они с волшебником стали осторожно продвигаться вперёд. Тут и там стояли ведомственные автомобили, некоторые из них – над ямами для осмотра. Где-то в отдалении горел свет. Тут кто-то был. Офицеры удвоили осторожность. Вдруг волшебник тронул за плечо своего шефа. Кашин обернулся. Справа от них стояла чёрная "Волга" с номерами из тех, что они видели на рисунках Волковой-Вороновой. На мгновение волшебник вскинул руку:
– Теперь она долго не заведётся, – пояснил он.
Спрятавшись за её корпусом, Кашин и Незванов стали осматриваться. Около одной из соседних машин возился человек. Он не мог их увидеть, а вот они хорошо могли разглядеть его лицо в полосе света. Кашин похолодел. Это было лицо одного из похитителей.
– Стой! Ни с места, дёрнешься – стреляю без предупреждения! – выкрикнул подполковник, выходя из укрытия и наводя пистолет на мужчину. Тот попытался бежать, но был остановлен заклятием Савелия и застыл в странной позе, словно статуя.
Еле сдерживая себя от гнева и омерзения, волшебник подошёл к нему и направил на него руку. Прошло секунд двадцать по внутренним часам Кашина. Вдруг взгляд волшебника изменился. Теперь он мог означать только одно: смерть, немедленную и неотвратимую.
– Тэна Нащаями! – голос его был искажён до хрипоты. Голубая вспышка сорвалась с пальцев Савелия, и мужчина упал. Не надо было даже проверять пульс, чтобы понять, что он был мёртв.
– Что творишь? – закричал подполковник. – И что мне теперь в отчёте писать прикажешь?
Волшебник тяжело осел на капот автомобиля.
– Простите меня Бога ради, – еле выговорил он. – Я не выдержал. То, что я увидел в его памяти, было слишком ужасно, слишком отвратительно, слишком...
– Не продолжай. Что-нибудь придумаем. Могу себе представить, что ты почувствовал, когда залез в его мозги. А оно надо было?
– Надо. Теперь я точно знаю, как всё было, ну, и где что искать.
Олег Дмитриевич обошёл гараж. Кроме этого мужчины тут больше никого не было. Это хорошо. Огнестрела и других понятных следов нет, а об остальном – пусть гадают, от чего сдох этот подонок хоть до исхода века. "Их, то есть – нас, нас тут не было и всё", – решил он, о чём и сообщил своему напарнику.
Савелий понурил голову.
– Волхов Приказ всё равно узнает... А, леший с ними! – махнул он рукой. Вы видели, что вспышка была голубая, а не зелёная? Видели. Я не применял тёмной магии, следовательно, имел право. А если что, пройду заново Большое Зерцало, только и всего. Я всё равно прав. Эта сволочь могла успеть предупредить остальных.
– Их много? – спросил Кашин.
– Двое. Муж и жена. Если бы не перемещение, то пока бы мы бегали по городу, у них бы хватило времени, чтобы вколоть несчастным смертельную дозу наркотика. Но и сейчас у них предостаточно будет времени, чтобы сбежать, если мы не поторопимся. А потом – взяться за старое или ещё за что-нибудь не менее отвратительное. Я тут ещё вот о чём подумал. – Савелий поднял глаза на своего начальника. – Когда я наслал смертельное заклинания на этого – он указал рукой на мужчину, я ещё об этом не думал, но коли уж так вышло, то, возможно, лучше бы всё устроить так, чтобы дело до суда не дошло. Дети и так будут сильно травмированы, не хватало ещё, чтобы их ещё раз заставили проходить через этот кошмар на суде.
– Значит, ликвидировать, – отозвался Кашин. Это не было вопросом. Вообще-то ты прав. Мне самому в голову приходят те же мысли.
Взгляд Савелия обрёл мрачную решимость.
– Точно кончится Большим Зерцалом. Такого самоуправства мне просто так не простят, – он растёр руки. – Но лучше самому снова пройти этот кошмар, чем заставлять это делать детей, которым и так досталось больше, чем по всякому Божьему Закону положено. А сейчас давайте спешить. Если ещё через минут пятнадцать та парочка не дождётся телефонного звонка этого хмыря, это для них будет означать сигнал к бегству. У них давно поджилки трясутся.
– Что случилось? – встревожилась вышедшая из тёмного угла Мариамна.
– Один мёртв, – жёстко ответил Кашин, не вдаваясь в подробности. – А теперь, – добавил он, – переместите нас туда, где скрываются двое других, пока они удрать не успели.
Если женщина и не одобряла такое решение, то виду не подала. Только губу слегка закусила, что, впрочем, тоже могло означать что угодно. Коль уж на то пошло, ни Кашину, ни Савелию тоже не улыбалось кого-либо убивать. Ничего в этом хорошего нет. Противозаконно, даже если не вдаваться в вопросы морали. И аморально, если плевать на писаный закон. Просто так было надо, чтобы защитить тех, кто сам постоять за себя не способен ни физически, ни морально.
Снова взялись за руки. Снова на миг блеснул глубокий синий свет, а тело пронизал холод первых дней Творения. Теперь они стояли на лестничной площадке какого-то дома. Женщина указала рукой на крайнюю квартиру слева.
– Там они, – сказала она. И отвернулась. Ей явно не хотелось видеть то, что будет дальше. Что ж, понять её можно.
Кашин позвонил в дверь
– Кто там? – спросил прокуренный мужской голос.
– Немедленно откройте дверь, – ответил Кашин. – Это – КГБ. Сопротивление бесполезно! Открывайте, или мы выбиваем дверь!
Но когда дверь открылась, Кашин и Незванов еле увернулись от ушата крутого кипятку, полетевшего в их сторону. Кашин выстрелил наобум, но выстрел достиг цели. Пуля попала в голову мужчине, когда тот пытался убежать вглубь квартиры. Он был мёртв. Пока Кашин пытался сориентироваться в сумраке коридора, они с Савелием услышали какой-то непонятный звук. Выбежав на звук, они увидели, что женщина успела выброситься из окна с пятого этажа, на котором находилась квартира. Ну, или сорвалась, пытаясь бежать, но что-то на это было мало похоже. Шансов выжить у неё не было. Её мёртвое тело было хорошо видно на асфальте в свете фонаря. Видимо, ареста она боялась больше смерти. Что ж, хотя бы эти две смерти не повиснут на совести волшебника, а выстрел был уже чистой самообороной. И то хлеб.
– Определи адрес дома, попросил подполковник своего напарника. Утром буду давать отчёт генералу. А сейчас мы займёмся детьми.
Жена Савелия действительно сумела переместить офицеров в точности туда, где похитители держали своих жертв. Глазам всех троих предстала жуткая картина. Вдоль стены стояло десять клеток, наподобие тех, что используют в зоопарке. В них, скованные цепями, сидели или лежали одиннадцать детей, мальчиков и девочек. На прибывших они или не реагировали, или неспособны были их увидеть. Многие были без сознания. Лицо Мариамны исказилось от ужаса.
– Много разного я видала, но чтобы такое... Всё. Никаких жалоб по поводу запретных заклятий. На чьём угодно месте я бы тоже убила этих гадов.
Не прошло и секунды, как Савелий и Мариамна уже сбивали при помощи волшебства запоры на клетках и цепи, которые сковывали детей, пытались оказать им помощь. Увы. Один мальчик был уже мёртв. Но за других надо было бороться, причём, ситуация была явно хуже, чем надеялись волшебники. Мариамна выпрямилась.
– Надо срочно звать маму, сказала она.
Часы в кармане у полковника показывали почти полночь. Старшая волшебница появилась вместе со своей дочерью, видимо, бросившись на помощь в чём была: в ночной рубашке и домашнем бархатном капоте, успев лишь наспех прибрать волосы. То, что это всегда элегантная и подтянутая дама не стала тратить времени на одевание, явно говорило о том, насколько угрожающим было положение. Не тратя времени на приветствия, она погрузилась в работу. Подполковник отозвал капитана Незванова в сторону.
– Итак, что дальше будем делать, дружище? – спросил он. И, увидев на лице волшебника недоумение, пояснил, – Думаешь, всё закончилось? Как бы не так. Их надо вывозить отсюда поскорее, здесь даже взрослому жутковато. Но вариант больницы меня не радует. Судя по тому, какие номера были у машин, в дело замешаны очень высокопоставленные лица. Даже если все номера поддельные, в чём можно быть уверенным почти наверняка, тот, кто подделывал, явно очень хорошо знал все тонкости, касающиеся ведомственных номеров. Это означает, что за данной мерзостью стоят люди, наделённые властью. В нашем случае, в больнице детям угрожает даже большая опасность, чем где бы то ни было ещё. Такого сорта люди пойдут на всё, чтобы свидетели в живых не остались. По этой же причине их пока нельзя отправлять домой. С генералом Скворцовым я могу связаться не раньше завтра, да и то не с утра.
– Может, ко мне домой? – предложил Савелий. – Места хватит, живём мы на отшибе, до нас не так-то просто добраться, да и пусть попробуют. Не станут же они мой дом с войсками штурмовать?
– Да уж, побоятся. Что ж, идея, на первый случай, неплохая. Долго мы тебя обременять не будем. Как сможет генерал укрытие обеспечить, так и освободим вас с женой от этой обузы. Вот только теперь нам очень резво придётся ловить всех остальных, пока следы не замели. Причём, следы, которые мы пока не смогли ещё даже обнаружить. Время будет работать против нас. И остаётся ещё вопрос. Как транспортировать будем? Перенесёте?
– Ни в коем случае! – волшебник, казалось, ужаснулся подобной возможности. Детей, да ещё в таком состоянии, перемещать ни в коем случае нельзя. Слишком опасно. Они такой нагрузки могут попросту не перенести. Портала здесь поблизости нет, так что надо как-то вывозить.
– Тогда нам нужен автобус.
– А по поводу остального, – лицо Незванова внезапно стало почти таким же жёстким, как там, в гараже, – есть у меня одна идея... Надо только у жены Чашу на время позаимствовать, да так, чтобы она не заметила...
– Из тебя же предсказатель, по твоим же собственным словам, как из слона балерина! – изумился Кашин.
– А я и не собираюсь ничего пытаться предсказывать, – отрезал Савелий. – Всё. Больше никаких вопросов. Простите, но это – моё решение и моё дело. И, если что, мне за него отвечать.
Если уж скромник–Савелий начинал говорить со своим шефом в таком тоне, то лучше было больше не настаивать. Поэтому, несмотря на кошек, упрямо скребущихся на душе, подполковник решил сменить тему.
– Поможешь мне добраться да телефона? Нужно связаться с дежурным, чтобы вызвать автобус, да и об остальном уже пора бы доложить. Три трупа – это слишком много. Один – и то много, чтобы делать вид, будто ничего не было. Пусть наши опера поработают, пока менты не набежали. А то потом визгу не оберёшься.
– Что мы ищем?
– Городской таксофон. Это проще всего. Помимо всего прочего, позвоню Анне. Пусть приезжает с утра. Думаю, лишней она не будет. Адрес ей сам продиктуешь и расскажешь, как доехать.
* * *
Автобус со спящими детьми, Кашиным, Незвановым, его женой и тёщей под охраной из трёх автоматчиков, поднятых дежурным по тревоге, мчался по Ярославскому шоссе. После поворота на бетонку на восток пришлось снизить скорость. Здесь, на холмах Клинско-Дмитровской гряды, подъёмы и спуски давали такие перепады, что даже для очень профессионального водителя гнать автобус больше, чем на шестидесяти километрах в час, было бы просто самоубийством. Но вот по указанию Савелия автобус свернул на просёлочную дорогу, и примерно через сорок минут, петляя по холмам и полям, остановился у большого дома с высоким глухим забором с художественной резьбой на воротах. Савелий открыл ворота, автобус въехал во двор. Ворота закрылись. Теперь всё, что нужно, скрыто от посторонних глаз. Можно и поспать. Но едва Олег Дмитриевич начал дремать, как его кто-то тронул за плечо. Приоткрыв глаза, подполковник увидел Савелия.
– Можно попросить у вас фотографии детей?
– А это обязательно сейчас? – сонно спросил Кашин.
– Обязательно, пока жена с тёщей не хватились, – в руках у волшебника была та самая серебряная чаша, с помощью которой его жена узнала, куда надо перемещаться. – Если они поймут, что у меня на уме, ни за что не дадут мне сделать то, что я должен.
Кашин достал папку.
– Вот они. Только имей в виду, проклятый чудодей, куда ты, туда и я. Вот не оставлю тебя одного. Так и знай.
– Тогда перемещаемся вместе. Здесь недалеко, но дорога каждая минута.
Они оказались на живописном берегу крошечной речки Вондиги. Поодаль гремел небольшой водопад, оправдывая своё название "Гремячий". Строго говоря, это был даже не водопад, а просто очень мощный ключ, бьющий примерно из середины горы и ниспадающий прямо в речку, больше похожую на крупный ручей. Практически везде её, судя по её виду, можно было перейти вброд, за исключением тех мест, где болотистые берега сулили сомнительное удовольствие провалиться в грязь, по меньшей мере, по пояс. В небе уже мерцали предутренние звёзды, но его цвет пока оставался того глубокого тёмного цвета, когда нет ещё и намёка даже на самую узкую полоску утренней зари на востоке. Дул довольно холодный ветер, навязчиво напоминавший о том, что хотя снег в большинстве мест уже сошёл, но земля ещё далеко не прогрелась. В воздухе переливался тысячами оттенков ни с чем не сравнимый аромат природы, пробуждавшейся от зимнего сна. Высоко над лесом висела полная луна, и её свет переливался на водной ряби, словно отблеск какого-то невиданного гигантского фонаря. Повсюду заливались на все лады лягушки, которых здесь было, судя по всему, великое множество. Волшебник зачерпнул воду из речки и достал из какого-то потайного чехла на поясе тот самый предмет, похожий на школьную указку, наподобие тех, что Кашин видел у тёмных магов год назад, когда они с Незвановым хватили лиха в сибирской тайге.
– То, что мы редко пользуемся волшебными палочками, ещё не означает, что мы ими не пользуемся никогда. Мне сейчас предстоит сделать нечто такое, на что и мощи кольца с рубином не хватит, – пояснил он.
Кашин опустился на оставленное кем-то на берегу реки брёвнышко. Поставив Чашу на землю, Савелий долго изучал фотографии детей, внимательно вглядываясь в их лица, точно стремясь надолго запечатлеть их в памяти и ни в коем случае не забыть. Потом начал произносить слова на старославянском языке. Он просил Бога и прочие Высшие Силы прощения за то, что собирался совершить "не во гневе и ярости, не от буести или из мести, но единственно ради защиты душ и телес невинных". Потом поднял ту самую волшебную палочку и описал ею в воздухе некое подобие спирали, после чего направил её кончик прямо в Чашу. По воде пошли круги, и она начала переливаться всеми цветами радуги. Кашину казалось, что он видит в воде многие лица, все сразу одновременно и поочерёдно, то наслаиваясь, то сменяя друг друга. Над Чашей появилась красно-оранжевая воронка, внутри которой мелькали голубые искры, точно от вольтовой дуги электросварки, только гораздо ярче. Тогда волшебник произнёс нечто на неизвестном для Кашина языке, но почему-то смысл слов был Кашину хорошо понятен. Пусть Высший Гнев падёт на головы всех тех, кто причинял страдания, унижения и смерть этим невинным и кто жаждет этого снова! Пусть сгинут они с лица Земли в течение семи дней, подобно тому, как сгинул Первоначальный Хаос в семь дней Творения. Пусть настигнет их Высшая Кара, где бы они ни были, что бы ни делали, и пусть никто не уйдёт от погибели. Воронка разрослась, распалась на тысячи нитей, на миг вспыхнула так, что Кашину, чьи глаза привыкли к темноте, стало больно. Потом всё исчезло. Незванов с минуту стоял неподвижно, потом спрятал палочку в чехол на поясе, поднял Чашу и сказал своему начальнику:
– Ну, всё. Пошли спать, пока нас не хватились.
Добравшись до автобуса, Кашин рухнул на первое попавшееся свободное кресло и провалился в сон.
Проснулся он утром от того, что какая-то машина упорно сигналила около ворот. Солнце стояло уже высоко, упрямо напоминая о близости полудня, но Олег Дмитриевич чувствовал себя настолько измотанным, то тело не сразу согласилось подняться. Так как никто из хозяев не отзывался, Кашин встал, вышел из автобуса и осторожно посмотрел в глазок калитки. У ворот стояло две машины. У одной из них были гражданские номера, это вообще была голубая "копейка", номера второй, явно ведомственной машины, в глазок разглядеть было невозможно. На всякий случай приказав автоматчикам его прикрывать, Кашин вышел на улицу. Из задней машины показалась знакомая фигура генерала Скворцова, а из первой вышли Анна и какой-то армейский офицер с погонами полковника, державший на руках девочку лет пяти. Нетрудно было догадаться, что это за Анной увязался её муж, прихватив с собой дочку. Точнее, не увязался, а привёз сам на своей машине. Судя по объёмистой сумке, которую Юрьева достала из багажника, привезли они как минимум шашлыки. Кашин открыл калитку и вышел.
– С Днём Победы! – громко и весело провозгласил муж Анны.
– Знакомьтесь, – представила его Анна своим начальникам. – Виктор, мой муж, Олег Дмитриевич, мой начальник отдела, а это – Алексей Алексеевич, наш очень-очень большой начальник. А это – моя дочка, Вероника, – девочка старательно прятала лицо на руках у отца.
– Я вот тут решил, что если уж моей жене надо в праздник ехать в чёрт-и-какую даль работать, то мне ничто не мешает поехать туда же с дочкой, показать ей местные красоты и устроить шашлыки. Работа-то, она же когда-нибудь кончится, вот и посидим все вместе.
– Я тут вчера присмотрел отличное место для шашлыков, чуть поодаль, могу проводить, – предложил Кашин. – Только имейте в виду, что ораву придётся кормить ту ещё, нехорошо это, пиры устраивать сепаратно.
– А у нас на всех хватит, – заявил генерал. – Я тоже тут кое-что привёз, как раз в расчёте на ораву. Что нам, кабанам, как говорится! Ещё бы в баньке попариться... – генерал Скворцов мечтательно потянулся.
– В баньке, боюсь, не получится, – с достоинством заметил подошедший сзади Савелий, завёрнутый в банный халат. Он уже успокоил охранников и велел им идти отдыхать, мол, все свои, всё хорошо. – Сейчас мы там парим и моем пострадавших. А их – шесть девочек и четверо мальчиков. Воды уйдёт столько, что ждать, пока снова наберётся достаточно, придётся до завтрашнего дня. И это ещё притом, что надо готовить, мыть руки и посуду, делать прочие хозяйственные мелочи. А что касается шашлыков, то я Вам сейчас принесу мангал. Я знаю, куда вы, Олег Дмитриевич, собираетесь отвести наших гостей. Ночью вывески не было видно, то там – заказник, и костры на земле жечь нельзя. А в мангале – всё можно. Так что, отдыхайте всласть, а мы к вам попозже присоединимся. Только следите, чтобы ребёнок в болото не залез. Потому что Анну Константиновну я сейчас у вас украду и надолго. Работы полно. А там ещё протоколы надо вести. У вас есть всё, что нужно? А то, о бумаге и ручках я не подумал, времени не было.
– Я всё взяла, – заявила Анна, доставая из салона машины свой служебный кейс. – Еле отбила у Вероники, а то она в дороге всё рвалась рисовать.
– Наша помощь требуется? – спросили хором Кашин и генерал Скворцов.
– Нет, сейчас это немного... – волшебник замялся, подбирая нужное слово, – немного не по вашему профилю. Вот разве что генерал нам пожертвует пару веников... – улыбнулся волшебник.
– Ну, для нужного дела нам никогда не жалко, – генерал полез в багажник, хотя по всему видно было, что веников и вообще упущенной баньки ему как раз-таки жалко. Но что поделаешь, долг прежде всего. Тем более что не пожертвовать пострадавшим ребятишкам каких-то два несчастных веника, раз уж банька всё равно пролетела мимо, было просто стыдно.
Водители и охрана, раз уж ничего не предвещало крутых неприятностей, отпросились до ближайшего магазина, имея целью заиметь свой собственный пикник. Подчинённые такого уровня не горели особым желанием попусту тереться под боком у своего начальства. У него свои разговоры, у них – свои. Меньше знаешь – крепче спишь, как говорится. Чтобы не привлекать к себе внимания, Виктор Юрьев, хотя и поскрипел зубами, по просьбе Олега Дмитриевича одолжил им свою машину, строго предупредив, что "если что", восстанавливать её они будут из собственных средств, и так он на неё, дескать, в очереди не один год стоял.
Угли в мангале уже набирали силу, а маленькая Вероника увлечённо ковыряла палкой в луже, пытаясь извлечь оттуда лягушку, которая от такого обращения только глубже пыталась зарыться в грязь. Солнце то светило во всю весеннюю мощь, то скрывалось за очередной набежавшей тучкой. Дул лёгкий весенний ветер, гораздо мягче, чем ночью. Вдруг, что-то заставило Кашина вернуться в дом, хотя своими ногами дорога занимала минут двадцать как минимум. Водители и охранники ещё не вернулись. У калитки он встретил Савелия в самом мрачном расположении духа.
– Волхов Приказ засёк мои действия гораздо раньше, чем я рассчитывал. Я ожидал его реакции через пару дней, а вызов "на ковёр" по поводу сегодняшней ночи я уже получил.
При этих словах дверь дома открылась, и на пороге появилась Иустиния Георгиевна, опрятная, в изящном, но свободном платье до полу с завышенной талией и косами, уложенными на голове в виде короны.
– Я отправлюсь с тобой и скажу им всё, что думаю. Хотя я и одобряю существующий запрет на подобные действия, но то, чему мы стали свидетелями – это уж нечто совсем из ряда вон выходящее, и заставлять бедных детей проходить снова через кошмар допросов, очных ставок и свидетельских показаний в суде – просто ничем не оправданная жестокость, к тому же, неизвестно, сколько вы бы провозились, прежде чем выловили бы всю эту банду до последнего человека. А уж если в дело замешаны высокопоставленные лица, то сомневаюсь, что их вообще бы по-нормальному удалось привлечь к правосудию, в результате, никто не поручится за то, что из этого могло бы выйти, и не пострадали бы эти дети или какие-то другие снова. Так что, зять, ты можешь удивляться, но я тут полностью на твоей стороне и не дам этим чинушам тебя сожрать.
Волшебник был явно смущён.
– Спасибо матушка, – промолвил он, отводя глаза. – Но самое худшее, что мне грозит – это повторное прохождение Большого Зерцала. И я лучше сам пройду его, чем дам повод подозревать себя ляд знает, в чём.
– Никто не горит желанием его и в первый-то раз проходить, но уж тем более никто в своём уме не желает его проходить дважды.
– Значит, я – первый такой мазохист.
– Угробить себя хочешь?
– С чего вы это взяли? – спросил Савелий свою тёщу.
– Тёмная сторона есть у каждого человека, и каждый раз встреча с ней – огромный риск для жизни.
– А я верю в него, – вдруг вмешался в разговор Кашин. – После того, что мы пережили вместе, я и минуты не сомневаюсь в том, что он выберется. Человек, который столько раз жертвовал собой ради других, просто не может быть побеждён своей тёмной стороной. Она у него – просто маленький чёртик в табакерке.
– Не шутите так! – фыркнула Иустиния Георгиевна. – Что вы знаете о том, что такое тёмная сторона человека? Даже если вы правы, я всё равно пойду и выскажусь в защиту своего зятя. Или не сойти мне с этого места.
– Спасибо матушка! – только и смог сказать Савелий. Когда Кашин поднял на него взгляд, в глазах у волшебника стояли слёзы.
Кашин вернулся на берег речки, попросил генерала Скворцова отойти в сторону и сообщил ему эту "приятную" новость вместе с подробностями минувшей ночи.
Ругался генерал редко, но исключительно цветисто. Поэтому, когда он осведомился, не должен ли он что-нибудь сделать, чтобы Волхов приказ не угробил его сотрудника, он использовал русский язык, в основном, для связи мата в предложении.
– Там уже тёща вмешаться собирается. Как бы всё не испортить, как это часто бывает, когда защитников слишком много.
Затем генерал осведомился, когда, по мнению Незванова, сработает это его "Проклятие Высшего Гнева". Этажность нецензурных выражений нарастала лавинообразно. Приличных слов для людей, замешанных в этом деле, а также для всей ситуации в целом, у него не хватало. И если он ещё сдерживался при ребёнке, то теперь, когда Вероника их не могла слышать, она была метрах в пятнадцати и занималась тем, что срывала какие-то первоцветы и плела из них венок, дал волю своим эмоциям.
– Сказал, что в течение недели.
– Так, значит, целую неделю нам ребятишек надо где-то прятать, – резюмировал генерал, когда они возвращались к костру.
– Да, – согласился Олег Дмитриевич, – прятать придётся целую неделю. Как можно было убедиться, хозяйство у Савелия не настолько большое, чтобы просто так взять и разместить такую ораву, включая охрану, к тому же, он какое-то время будет отсутствовать, возможно, ту самую неделю, а жене его, между прочим, на работу надо, да и тёща нам ничем не обязана, спасибо уже на том, что помогла нам их спасти. Они все были на грани смерти.
– У тебя есть идеи, где именно можно было бы их спрятать?
– Пока нет.
– Может, "Лесная школа"?
– Не годится, – кажется, подполковник даже испугался этого предположения. – Там не знаешь, кому можно доверять, а кому – только под дулом пистолета. Мы же не знаем до конца, кто в деле замешан.
– Метростроевская? Я могу туда поставить только своих людей, а всех, хоть сколько-нибудь ненадёжных, отправить в отгулы.
– Вариант, но слишком близко, не пришлось бы круговую оборону занимать. Я бы свою дачу предложил, но вокруг меня дачи партийных задниц и прочих функционеров, и при том раскладе, который имеется, я не могу быть уверен в безопасности.
– А сколько детей надо спрятать? – вмешался в разговор Виктор Юрьев.
– Десять, – ответил Кашин.
– Многовато. Я бы предложил нашу дачу, Анна вряд ли будет против, поскольку, я так понял, с ними сидеть, по большей части, ей, но боюсь, там тесновато будет, хотя дом побольше, чем у вашего сотрудника, да и участок в двадцать пять соток. В посёлке сейчас никого нет, кроме некоторого количества пенсионеров, да и они все – люди военные. Вряд ли "стучать" начнут. Ни к чему им это. Там водопровод есть и даже телефон, поскольку я какое-то время был председателем правления кооператива, как раз, когда была телефонизация. Вот только там холодно сейчас. Из отопления – только печка.
– Если что – натопим, а дрова вам потом в трёхкратном размере компенсируем. В общем, надо думать, – кажется, генерал, решил не торопиться с решением, а взвесить все возможные "за" и "против".
– Моё дело – предложить, – сказал Виктор. – Я – офицер и отец. А это – то случай, когда помощь действительно нужна. Если наша дача понадобится, располагайте ею на эту самую неделю. Но я бы хотел, если можно, сменить тему ближе к сегодняшнему празднику... Если можно вас спросить, Олег Дмитриевич, – начал он, сомневаясь, что поступает правильно, – я понимаю, что за всем, что вы делаете, стоит секретность, но это не кажется мне секретным... – откашлявшись, Юрьев всё–таки решился, – мне Анна говорила, что вы занимались восстановлением имён некоторых неизвестных героев Великой Отечественной.
– Ну, все подробности я вам сообщить не вправе, но в общих чертах дело обстоит так. Одна женщина спасла более сотни детей из блокадного Ленинграда, и за это мы выбили ей медаль "За Оборону Ленинграда" и орден Отечественной Войны 3–й степени. Другая женщина погибла, уводя группу детей из-под носа у гитлеровцев, которые собирались этих детей сжечь, как это нередко бывало на оккупированных территориях. Её наградили "Знаменем" посмертно, а её старшая дочь тоже посмертно получила Звезду Героя за участие в оборонительных боях летом 43-го года на Ольховатском направлении. Кстати, её младшая сестра нам недавно оказала существенную помощь в спасении тех детей, которых сейчас отмывают у Савелия в бане. Так-то в жизни бывает.
– Да, – в задумчивости проговорил Юрьев, – я тут недавно одно стихотворение прочитал... Всё целиком не помню, но можно процитировать некоторые строки?
... В блиндажах подземных, а не в сказке
Наши жёны примеряли каски.
Не в садах Перро, а на Урале
Вы золою землю удобряли
На носилках длинных под навесом
Умирали русские принцессы...
– Я вот часто думаю, – продолжал он, – для мужчины во все времена война была обычным делом. Мы к ней, так сказать, генетически привычны. А вот какая неведомая сила вела на подвиг наших женщин... Так давайте выпьем, товарищи офицеры, за Победу и за них, за наших красавиц! И чтобы им больше никогда не пришлось снова хлебнуть того, что было тогда! В этом – наш долг! – торжественно объявил он, открывая бутылки с пивом и раздавая их Олегу Дмитриевичу и генералу Скворцову.
Все единодушно согласились с этим тостом. Осушив бутылку с пивом, генерал проверил шашлык.
– О, готово! – забасил он. – Зовите ребёнка, папаша! Кушать подано! – в этот момент он заметил, что к ним подошли две женщины. – А вот и наши красавицы! – провозгласил от, узнав Анну и догадавшись, что второй была жена Савелия, но, ещё не заметив, что она была вся в слезах. – Девоньки, да, что такое? В такой праздник и плакать? – кажется, ничто не могло изменить его благодушного настроения.
– Савелий... Савелий, – едва выговорила Мариамна сквозь слёзы, – он отправился на Светостров. Мама вернулась и всё мне рассказала. Он как увидел эти высокомерные рожи... Он даже ничего объяснять не стал. Отправлюсь, говорит, и докажу, что имел право. С детьми сейчас она. У меня сил нет...
– Успокойтесь, выпейте пива, угоститесь шашлычком, – предложил Кашин. – Он справится. Надо в него верить.
Мариамна позволила угостить себя пивом и шашлыком, всё ещё всхлипывая, но уже не рыдая. Кашин обратился к своей сотруднице. При муже он не рискнул называть её, как обычно "на ты" и по имени:
– Анна Константиновна, вот мы тут думаем, куда бы укрыть наших пострадавших на неделю, пока страсти улягутся. Ваш муж даже предложил для этого вашу дачу.
Не успела Анна что-то ответить, как Мариамна вдруг разом взяла себя в руки и обернулась. Смотрела она не на свою университетскую подругу и не на мужчин. Её взгляд устремился на Веронику, игравшую в нескольких метрах от взрослых. И тут было, на что обратить внимание. Девочке, наконец-таки, удалось и сплести веночек, и выманить из грязных глубин весенней лужи лягушку. Теперь лягушка прыгала по тропинке. Девочка подставляла ей венок, как подставляют обруч цирковой собаке, а лягушка прыгала через него и продолжала свой путь, тогда девочка снова подставляла ей венок, и она снова прыгала через него. Кто знает характер лягушек и их полное нежелание идти на контакт с человеком, тот поймёт, что одно это уже было удивительным, но не это даже привлекло всеобщее внимание, а венок. Он висел в воздухе и перемещался согласно намерениям Вероники, а она даже не касалась его руками. Кажется, девочка пребывала в том тихом восторге, когда, получив новую игрушку, ребёнок на долгие часы может забыть обо всём на свете. Все замерли, не зная, что и сказать. Потом Анна неуверенно проговорила:
– Неужели Вероника...
– Новая маленькая волшебница, – закончила за неё её подруга. – А теперь признайся, у тебя в роду были всякие странные личности?
Анна задумалась.
– Мне моя бабушка рассказывала однажды что-то о своей прабабушке. Вроде как она была какой-то деревенской знахаркой.
– А у вас, Виктор? – обратилась волшебница в мужу Анны.
– Что вы имеете в виду? – армейский полковник, который совершенно не понимал сути происходящего, просто сидел с открытым ртом и таращился то на женщин, то на свою дочь.
– Я имею в виду, были ли среди ваших предков люди, которых все в семье считали чудаковатыми, странными? Которые жили своей жизнью, обсуждать которую было не принято. Я не имею в виду преступников или сумасшедших, как вы понимаете. Просто люди со своими "скелетами в шкафу".
– Да хотя бы мой дед. В деревне слыл колдуном. Говорили, что он может отыскать место, где надо рыть колодец. Но пьяница был страшный и характера такого, что никому не пожелаешь.
– Ну, вот мы и приехали, – резюмировала Мариамна. – Ваша дочь должна была родиться волшебницей с вероятностью близкой к достоверности. Мало того, что некоторые из ваших предков так или иначе обладали этим даром, вы оба сами близки к нему, хотя и не получили его раскрытия. Никто не знает, почему это происходит или не происходит, если только ребёнок не рождается в семье волшебников, тогда он наследует дар почти наверняка. Но Ань, вспомни, случайно ли тебя притянуло в психологию, случайно ли ты увлеклась гипнозом? А как ты в ту ужасную сессию на третьем курсе, когда казалось, что последний экзамен нам не сдать никогда, нашла в ГЗ пресловутую блуждающую аудиторию, где есть ответы на все вопросы, легенды о которой пересказываются из уст в уста, когда в общежитиях гаснет свет? Её ведь нашла не я, а именно ты. И твой муж, если будет честен сам с собой, тоже припомнит в своей жизни немало подобных историй.
– Вы лучше объясните мне, что такое с нашей дочерью, – кажется, Виктор так ещё ничего не понял. – Это – опасно?
– Да нет, – съязвила Мариамна, – это – не больно и не опасно. Даже наоборот, скорее – нормально и даже прекрасно. Есть тут правда пара опасных специфических болезней, которых надо бы избежать до достижения девочкой двенадцати лет, но зато обычные простуды, гриппы и прочие ангины и кори... в общем, вы можете о них забыть навсегда. Просто периодически у вас дом будет превращаться в сущий хаос. Чашки и тарелки летать по воздуху, одежда – менять цвет, вам придётся ей напоминать, чтобы она не пыталась экспериментировать с вашим обмундированием, а тот факт, что она, возможно, сможет взглядом открывать замки, – ещё не повод, чтобы лазить к вам в сейф и играть с табельным оружием и документами.
– Короче, шалости перейдут на другой уровень, и за это её даже не поругаешь...
– Если произойдёт что-то совсем из ряда вон, то мы вам поможем.
– Вы? – изумился мужчина.
Мариамна протянула руку. Из костра поднялся шарик огня размером с теннисный мячик и поплыл над водой. Сначала казалось, что Виктор сейчас подавится чем-то, что у него во рту пока отсутствовало, но он только произнёс:
– А, понятно. И она также будет делать?
– Может быть.
– А дом не спалит?
– А мы на что? – хором спросили две женщины.
– Ладно, убедили. Можно её позвать кушать? Шашлык готов, да и нам пора бы поесть.
– Я сама её позову, если позволите.
Волшебница встала и подошла к девочке. Венок поплыл по воздуху и опустился в речные воды. Лягушка попрыгала дальше по своим лягушачьим делам. Не прошло и минуты, как уже все сидели у мангала на брёвнышках, покрытых для тепла куртками и пледами, и уплетали за обе щеки шашлык и овощи. Взрослые запивали это пиршество пивом, а Веронике дали лимонад. Виктор тоже отказался от спиртного, чтобы не садиться за руль пьяным, и составил ребёнку компанию.
Вспомнив то, о чём рассказывал Савелий, Анна проговорила:
– Теперь мне, наверное, придётся переучиваться готовить...
Её подруга усмехнулась.
– Не всё сразу. К тому же, у вас ведь нет обыкновения шляться по всему миру? Это только тем, кто в путешествии, сложно, кому в разных местах жить приходится, а так всё гораздо проще.
– А репа всё равно у меня выходит горькой, сколько я ни пробовала.
– Репа, между прочим, дорогая, – очень капризный продукт. И картошку мы уже знаем не одно столетие. Выше нос, не всё так плохо. Кстати, что вы тут обсуждали об убежище для этих детей? Сколько их надо прятать?
– Неделю, – объяснил Олег Дмитриевич. Есть два предложения: особняк на Метростроевской в Москве, он принадлежит нашему ведомству, если кому "отлежаться" надо, то есть – как им сейчас, а другое предложение – это дача вашей подруги. Где она у вас, я забыл? – обратился Кашин к Виктору.
– В Болшево. От станции около получаса на автобусе и пешком.
– От города подальше, но не слишком, – рассуждала волшебница – это хорошо. А дом большой?
– В этом-то и проблема, что не очень, объяснил Виктор.
– А особняк?
– Не менее двухсот квадратных метров площади, пригодной для жилья, – пояснил генерал. – Вода, канализация, центральное отопление. Сохранился дровяной камин. Вот только большая часть забора – железная решётка, всё просматривается. Наши-то, если что, сидят безвылазно, задвинув шторы, а детей не удержишь. Вот в чём проблема.
– Что для вас – проблема, то для меня – нет. Кому не надо, ничего не увидят и не услышат. Волшебница я, или ведро с тряпкой? Защите дома Отца и Матери обучают, если хотите, детей в тринадцать-четырнадцать лет. Наипервейший из навыков, без которого сложно было бы хранить столько веков наши секреты от посторонних.
– Где обучают? – поинтересовался Виктор.
– В специальных школах. И ваша дочь тоже в одной из них будет учиться. Но я сейчас не о ней. Много охраны нам не требуется. Ань, ты будешь с ними сидеть?
– Марьяш, а кто ещё, если не я? Я так понимаю, что чем меньше народу в курсе, тем лучше.
– Возьми с собой Веронику. Тогда у меня будет законное основание эту неделю сидеть с вами и на работу не ходить, законно получая при этом начисление зарплаты. Это будет называться "работа в семье". Не буду я сидеть дома одна и плакать в ожидании мужа или выслушивать сочувственные реплики на работе. Уж лучше делом заниматься. Надо будет нам на всякий случай того корейца, если Олег Дмитриевич нам его одолжит.
– Конечно одолжу, и сам вас навещать буду, по мере возможности.
– А я, – заявил Виктор, – если уж там на эту неделю пропишутся моя жена и дочь, тоже хочу там хотя бы ночевать. А то вы же меня буквально от жены отрываете. Нехорошо.
– Так вас никто и не гонит, – сказал генерал. – Машина у вас есть, будете за мой счёт всю эту ораву жратвой снабжать.
– Только машину надо будет каждый день перекрашивать и менять номера, – заявила Мариамна. А то наши враги разнюхают и быстро всё сопоставят и вычислят. Но это – не проблема. Мы даже марку и модель поменять можем.
– Женщина, педагог, а словно у нас училась, – в задумчивости проговорил генерал.
– Опыт многих поколений, помогавший нам выживать в трудные времена. Ничего больше, – улыбнулась волшебница.
– Бабушкам я скажу, что мы все втроём, ты, я и Вероника, уехали на неделю в санаторий в Кисловодск, – предложил Виктор.
– Потом всё равно придётся сказать правду о Веронике, – предупредила Мариамна.
– Потом – это будет потом. Сейчас ради государственных интересов не надо нарушать звуковую маскировку, – парировал Виктор. – А то, как начнут бабушки сплетничать у подъезда, так всё и выложат "по секрету всему свету". Им ещё втемяшивать не один день придётся, чтобы лишнего не болтали.
– Ещё вам, Виктор, придётся возвращаться строго в оговоренный срок, а то войти не сможете.
– Это вы не беспокойтесь, – снова вмешался в разговор генерал Скворцов. – Там телефон есть. Если будет задерживаться, позвонит и предупредит. Главное – как всегда: ничего не говорить лишнего. А Виктор – человек военный, он понимает. Надеюсь, на вас, полковник, можно положиться.
– Так точно, товарищ генерал.
Все засмеялись.
– Резюмируем, – продолжил генерал Скворцов. Его бас гудел, подобно гигантскому добродушному мохнатому шмелю, выбравшемуся на тёплое солнышко после зимовки. – Я сейчас связываюсь с председателем, снимаю оттуда на оплачиваемые отгулы всех, кто там сидит, забираю ключи. Своего водителя отправляю отвозить домой охранников. Нечего лишним людям знать, куда мы едем. Если бы не пиво, даже автобус сам бы повёл. А так – всё-таки детей везём, а не только свои задницы. Нехорошо. Водителя попросим довезти нас до метро "Парк Культуры" и высадить на Садовом Кольце. Войдёте с ними в метро и выйдете через другой вестибюль. А водитель пусть думает, что мы их куда-то ещё повезли. Если полковник согласится, мы с ним на его машине выйдем немного пораньше и заедем в одно место, где можно купить еды на первый случай. Не стоит туда при наших делах кататься со служебными номерами. Тогда мы уже на месте можем встретить ребят и женщин хлебом-солью.
– Договорились, – буркнул Виктор. То, что он согласился помогать своей жене по работе, совершенно не означало, что его радует возить, точно какому водиле, какого-то кагэбэшника только потому, что он считался генералом. А погоны где? Но отступать было уже поздно. "В конце концов, не Ане же таскаться с авоськой", – подумал он. – "Неделя на казённых харчах – тоже неплохо, если подумать. Сэкономим к отпуску и устроим себе что-нибудь приятное".
* * *
Когда всё было устроено, все распоряжения были отданы, все, кому надо, были доставлены в нужное место, Кашин едва добрался до дому, чтобы свалиться в постель и тут же уснуть. Даже есть не хотелось. Проспал он почти до вечера следующего дня к огромному неудовольствию тёщи, мечтавшей, наконец, спихнуть на него детей, раз уж он получил отгул, и уехать на свои долгожданные грядки. Единственное, что её немного успокоило, это его заверение, что примерно через неделю вообще можно будет трубить отбой тревоги, но пока всё же желательно соблюдать разумную осторожность. Эта женщина была иногда вздорной и взбалмошной, но к делам семьи, по большому счёту, относилась серьёзно, уважала работу Кашина, и он мог быть уверен, что она не сболтнёт даже этой малости своим приятельницам. Толик упросил пустить вместе с ним на конспиративную квартиру его девушку Лин, с которой они в скором времени собирались пожениться. Генерал сначала был ужасно недоволен, но невероятное мясо Хе и капуста Ким Чи, которую оба корейца готовили вместе, покорили сначала желудок, а потом и сердце генерала, ну, а когда он увидел, с каким увлечением Лин обучала ребят метанию ножа, и вовсе перестал ворчать. Анна и Мариамна сумели договориться с учителями окрестных школ, и за некоторую плату (деньги опять-таки дал на это генерал) они дали подписку о неразглашении и стали после занятий в школе приходить и давать уроки. На всякий случай, она им выдала изготовленные её отцом плащи-невидимки, которые имели вид обычных элегантных плащей. Они работали на невидимость только, если надеть на голову капюшон, и не имели обычного для таких плащей дефекта в виде "блуждающей головы". Через неделю они должны были превратиться в самые обычные шелковые плащи. Договор строго требовал, чтобы женщины обязательно надевали капюшон, выходя со школьного двора и оказавшись вне поля видимости школьников, чтобы на подходе к особняку "их никто не мог узнать". И такие же предосторожности требовались, уходя, "до входа в метро". Они и не догадывались, что в этот момент вообще невидимы для кого бы то ни было. Что касается Виктора, то во что только не превращала Мариамна его "копейку": то в белую "Волгу", то в серенькую "Победу", то в красный "Москвич", да всё спрашивала, посмеиваясь, в каком виде ему машину оставить насовсем. Правда потом шутки пошли в сторону. На четвёртый день волшебница всё-таки засекла слежку за домом. Значит, кто-то что-то всё-таки пронюхал. Правда всё, что могли бы увидеть соглядатаи – это автомобиль выезжавший утром и подъезжавший вечером к гаражу, внешние двери которого открывались прямо в проулок. Причём, машина каждый раз была другая. Внутрь вообще можно было попасть только в строго отведённые временные окна и только заранее оговоренным людям. После этого на всякий случай были приняты дополнительные меры безопасности от установления на водопровод специальных фильтров, нейтрализующих любой яд, до изменения способов входа и выхода. Виктор больше не ездил на машине, а выходил из особняка в таком же плаще, как и учительницы, только мужского покроя, он делал полковника полностью невидимым. Сначала Виктор пытался возражать, что это, дескать "не по форме", но механизм действий выработался достаточно легко. По дороге на работу он снимал плащ в автобусе, когда тот проезжал мимо метро "Кропоткинская", а при дороге обратно – наоборот, надевал его до выезда на Метростроевскую. Так как плащ легко умещался в портфеле, в свою Академию доцент кафедры электротехники, полковник Юрьев приходил строго по форме. Отец Мариамны всё же был мастером своего дела. В общем, соглядатаям, кем бы они ни были, не оставили ни малейшего шанса. На следующий день их уже было невозможно обнаружить даже с помощью волшебства, но осадное положение было решено держать до конца. Мало ли что? И не зря, как потом оказалось.
Савелий объявился на пятый день около полудня, являя собой зрелище, одновременно колоритное и жалкое. Лицо его покрывали синяки, один глаз заплыл, рука на перевязи.
– Большое Зерцало обладает той скверной особенностью, что травмы, полученные в ходе испытания, не может Исцелить другой волшебник. Просто не получится. Надо или Исцелять себя самому, или использовать зелья, причём строго собственного изготовления. Никакие другие не сработают.
Основная проблема состояла в том, что загодя он заготовил, по его словам, только зелье для сращения костей, а выполз из зазеркалья настолько вымотанным, что Исцелять сам себя был просто неспособен. Требовались снадобья для восстановления сил, о которых он не позаботился. Особенно противным было то, что с рукой у него случилось нечто такое, от чего не помогло зелье для сращения костей. Плечо распухло и болело. Олег Дмитриевич отправил волшебника в санчасть. Там ему дали больничный и осмотрели плечо. Оно оказалось элементарно вывихнуто, потому и не заживало. После вправления вывиха от гипса Савелий отказался, согласился только на эластичную повязку. Вместо этого заказал в столовой обед по своим рецептам и попросился в химическую лабораторию, где стал готовить для себя лекарства. Часам к четырём рука уже у него полностью работала, да и лицо успело приобрести относительно приличный вид. Он даже пошутил, что теперь ему гулять на больничном даже как-то неприлично.
– Отдохни, пока можно, – заявил ему подполковник. – Но сегодня, коль уж ты сумел себя немного привести в порядок, я домой тебя не отпущу. Колдовать уже можешь?
– Могу, не могу только перемещаться, ну и драка, подобная той, в тайге, мне пока не под силу.
– Этого и не нужно. На сегодняшнюю ночь у меня задание. Я хотел идти туда один, но если ты в силах, твоя помощь может быть неоценимой.
– Что нужно сделать?
– Мы проведём ночь в одной квартире на Кооперативной улице. Несколько дней назад в квартире двумя этажами выше был найден мёртвым мужчина при очень странных обстоятельствах. Был день рождения его дочек-близняшек. Он отправил жену с девочками в Парк Горького, сказав, что приготовит сюрприз к их возвращению. Но когда его домашние вернулись, то нашли его на кухне без признаков жизни рядом с только что вскрытым ящиком с бананами. Эксперты обнаружили в его организме неизвестный нейротоксин. Обследовали бананы и ящик. Ничего. Никаких повреждений на теле тоже не найдено. А через два дня этажом ниже был утром матерью найден мёртвым школьник двенадцати лет. Мальчик пошёл ночью налить себе воды, и умер. Картина точно такая же. А теперь в квартире ещё ниже этажом хозяева последние два дня стали замечать по ночам странные звуки. Это – близкие знакомые генерала Скворцова, и генерал очень просил меня разобраться в ситуации, пока не случилось новой трагедии. Скажи честно, дело тебе по силам? Если нет, я лучше пойду один.
– Похоже на сбежавшую змею. Змею мне сейчас убить вполне по силам, даже если это окажется нага.
– Тогда нам пора собираться. Скоро хозяева вернутся домой.
К удивлению Олега Дмитриевича, капитан Незванов снял свой неизменный перстень, достал из кармана второй, снял с пояса волшебную палочку и убрал всё это в сейф. Увидев удивлённый взгляд своего начальника, волшебник пояснил:
– Думаете, от меня в Волховом приказе отстали? Как бы не так. Хотя я и прошёл испытание, меня всё равно наказали. Установили механизмы контроля над моими действиями и передвижениями на все мои концентраторы и даже на Чашу жены сроком на год, и о каждом своём действии я обязан писать отчёт. Только они кое-чего не учли. Испытание Большого или Второго Зерцала, если ты его проходишь и остаёшься жив, значительно увеличивает могущество волшебника. Я-то на занятиях по Мирознанию, в отличие от некоторых, не спал, а слушал, что говорят. Так было после первого моего испытания, и теперь это произошло снова. В общем, большую часть того, что я раньше мог делать только при помощи перстня, я могу теперь делать просто так без всего. И пусть эти олухи в Волховом Приказе думают, что я просиживаю штаны в своём кабинете. Не хочу потом писать отчёт по поводу убийства сбежавшей змеи. Сражаться с людьми мне без них, пожалуй, не под силу, но у нас сегодня этого, насколько я понял, и не предвидится.
– Возьми свой штатный ТТ, на всякий случай, – посоветовал Кашин. – На тёмных магов мы почти наверняка не нарвёмся, а против остальных зловредных двуногих, если эти смерти всё же имеют имя и фамилию, ТТ тоже эффективен, и, насколько я помню, ты им вполне владеешь.
– Да, – ответил Незванов, – в Рязанском училище дрессировали изрядно.
– Ну, всё, боец, пошли.
Квартира, где Кашину и Незванову предстояло просидеть в засаде ночь, находилась на третьем этаже пятиэтажного дома довоенной постройки, расположенного напротив школы. Несмотря на близость к школе, родители, обеспокоенные гибелью ребёнка этажом выше, отправили детей к бабушкам "от греха подальше", признавшись, что и сами боятся находиться в квартире и лишний раз заходить на кухню. Тем не менее, офицерам любезно предложили ужин. Договорились, что ночью на кухне будет устроена засада, а дверь на кухню будет плотно закрыта. Как только таинственный убийца, кем бы он ни был, будет обезврежен, если только его не придётся выслеживать до самого утра, напарники лягут спать в детской на толстом мягком ковре, и хозяева должны будут их разбудить, когда утром встанут сами. Милицию решили вызывать уже с утра, если только убийца не окажется двуногим, тогда "сдавать" его надо будет немедленно. Хозяева постарались закончить все дела на кухне до темноты, благо сейчас, в середине мая, темнело уже достаточно поздно. Все огни погасили. Савелий создал защиту, скрывающую запах присутствия человека и сделал что-то, позволяющее им обоим видеть в темноте. Впрочем, Олег Дмитриевич полагался больше на слух, чем на это ночное видение, дававшее к тому же довольно размытую и неясную картинку. Если честно, то в кухне было не настолько уж и темно, благодаря уличному фонарю, светившему прямо в окно. Некоторое время всё было тихо. Клонило в сон. Но вдруг, ближе к полуночи, раздались те самые шорохи, на которые жаловались хозяева. Волшебник стал напряжённо всматриваться туда, откуда они исходили. Вдруг он резко отпрянул назад и выбросил вперёд руку, одновременно создавая щит и разя маленькой ярко-жёлтой молнией невидимого врага где-то на полу. Зажёгся свет. То, что предстало глазам подполковника Кашина, было похоже на ночной кошмар. На полу валялся крупный паук чёрно-серого цвета с мясистыми лапами, белыми полосками на теле и красно–оранжевым пятном вокруг челюстей. Он был примерно размером с чайное блюдце. Хотя паук был неподвижен, с его челюстей капал яд.
– Прыгнуть на меня пытался, – пояснил волшебник.
Из того, что мог вспомнить Олег Дмитриевич, укус такого чудища теоретически вполне мог оказаться смертельным. Чтобы быть уверенным, что паук мёртв, а не просто оглушён, Савелий для верности ударил его тем самым голубым разрядом, который убивает наверняка.
– На человека меня без перстня не хватило бы, – пояснил он, – но паук – тварь гораздо меньших размеров.
После этого он поднёс руку совсем близко, и его начальник решил, что он хочет взять мёртвого паука в руки. Он дёрнул волшебник за рукав.
– Не стоит его касаться руками, дружище. Знаешь, в детстве я однажды видел, как один человек умер от яда змеи, которая была уже мертва. Просто поранился по неосторожности ядовитым зубом и умер. А у этих тварей, насколько я помню, яд ещё и на чешуйках имеется.
– Да не собирался я его руками брать, вот ещё, – волшебник, казалось, даже удивился, как вообще его начальник мог предположить подобную глупость. – Я проверял, что за паук. Если бы это оказалась арахнида, то есть волшебная модификация паука, то его яд стоило бы собрать, он может пригодиться для изготовления некоторых снадобий. А у обычных пауков яд совершенно не пригоден для каких-либо полезных целей. Интересно только откуда здесь, в Москве, взялась эта явно тропическая радость–гадость?
В этот момент взгляд подполковника Кашина упал на вентиляционное отверстие в стене. На нём не было решётки.
– А вот так он проник в квартиру. Могу поклясться, что ни в квартире на четвёртом, ни в квартире на пятом этаже нет этих самых решёток. Вообще-то, это – нарушение со стороны коммунальных служб, хотя они наверняка попытаются свалить всю вину на жильцов.
– Меня интересует, как он вообще сюда попал.
– Единственное разумное предположение – из ящика с бананами. Утром съездим на биофак МГУ и покажем специалистам, чтобы окончательно убедиться. А сейчас давай пойдём успокоим хозяев и ляжем спать, только надо будет попросить у них какую-нибудь картонную коробку с крышкой, а то в пакете мы рискуем помять экспонат, да и нечего его напоказ демонстрировать: жуть во мраке ночи... брр... Увидит хозяйка такую страсть, как минимум визжать будет, а то и в обморок грохнется. А нет – так уж точно спать не сможет.
Когда утром мёртвого убийцу показали в МГУ специалисту по паукам, она уверенно подтвердила опасения Кашина.
– Бразильский банановый блуждающий паук, – уверенно сказала женщина, – главная причина смертности среди рабочих на банановых плантациях. Его укус далеко не всегда смертелен, но у первой жертвы было, вероятно, больное сердце, а что касается детей, то укус смертелен почти наверняка. Если вы мне оставите этот экземпляр, буду очень признательна. А то показываем студентам картинки...
Кашин задумался. Отчёт-то составлять надо. С другой стороны, труп паука пятьдесят лет не сохранится, в отличие от качественных фотографий. Решили паука сфотографировать здесь же, в МГУ, по всем правилам криминалистики и дать подробное описание. А пока фотографии и профессиональное описание готовятся, можно было уже писать отчёт. Но прежде надо было уладить одно давно запланированное дело.
– Ты свои причиндалы собираешься в конторе оставить, или домой заберёшь? – спросил он у волшебника.
– Домой заберу, конечно, – ответил Савелий, – а то эти, в Приказе, живо догадаются, что круглые сутки в рабочем кабинете я сидеть не могу. Домой охота. По жене страшно соскучился.
– Жены твоей сейчас дома нет. Она Анне помогает с детьми в укрытии. Сегодня – шестой день пошёл, не забыл?
– Мне туда можно? – кажется, волшебник был готов прямо сейчас сорваться с места.
– Подожди до послезавтра. Там сейчас такой охранный режим держат, что даже мне туда дорога заказана. Как мы и опасались, нити этого дела вели очень высоко, судя по последним некрологам. Здорово ты их накрыл. Я тебе потом расскажу. Место неподходящее. Из конторы ей позвонишь и поедешь домой, готовить ей встречу. А у меня для Вас обоих заготовлен один приятный сюрприз.
– Какой?
– Потерпи, сам увидишь. Сейчас вернёмся с тобой, доложим всё генералу, пообедаем, заберёшь свои побрякушки, потом съездим в одно место, заберём кое-что, потом вернёмся в наш гараж. Домой поедешь на служебной машине. Так вот. У тебя будет много вещей. Я тебе специальный талон дам. Провизией домой закупишься.
За обедом Олег Дмитриевич рассказал Савелию про то, кто же оказался замешан в этой ужасной истории с педофилами.
– Представляешь себе, что ни день, то некрологи в "Правде". Премии, ордена медали... этакой мрази... И каждый – то напился и с табуретки свалился головой об угол шкафа, то в ванной невесть от чего насмерть захлебнулся, то кирпич на голову упал, а то и вовсе врачи гадают, как такое вообще могло произойти. Всё, как ты предсказывал. Но что за личности! Партийные боссы, депутаты Моссовета, министр каких-то кислых щей и даже, что нас всех добило, один генерал из "Лесной школы" – вот никогда у меня доверия не было к этому заведению! Это там, где разведку готовят. А он, видать, когда мы детей вывезли, надавил по своим каналам, и кто только вокруг убежища ни шлялся! Судя по тому, что твоя жена и Толик мне сообщили, это были люди и из "семёрки" и даже из "девятки". Так что последние три дня там буквально осадное положение. У меня есть в "Лесной школе" свои люди. Так вот. Они говорят, что на него внезапно упал оголённый провод в тот момент, когда он материл своих сотрудников, требуя "взорвать ко всем чертям эту чёртову усадьбу". Чуешь? Это значит, что он понял, что слежка за нашими провалена, тогда решил пойти до конца, спасая свою шкуру. Поскольку приказ не был официально подписан, то после его смерти исполнять его никто не собирался, он с самого начала всем казался сомнительным. Одно хорошо, что если твои расчёты верны, завтра – последний день. Послезавтра осадное положение можно снимать, и детей возвращать родителям. Кстати, – полковник передёрнул плечами, – мы вообще все тут под Богом ходили эти месяцы. Спасло нас только то, что в нашей системе правая рука не знает, что делает левая. Вот говорил я с начальником контрразведки, он отказался перенацеливать службу "наружки" на это дело в самом начале, но дальше него дело не пошло, а тот генерал, который прикрывал эту банду, тьфу, отвратительно даже думать о нём как о генерале, не мог узнать об этом, не вызвав подозрений. Он прекрасно понимал, что если бы его "накрыли", то церемониться бы не стали, расстреляли бы без суда и следствия.
– Я дал срок – неделю, значит, неделя и будет. Завтра – последний день. Додержаться надо до рассвета восьмого дня. И всё.
– Боюсь только, как бы ни пришлось шерстить дополнительно "семёрку" и "девятку". Не думаю, что они замешаны, им просто могли что-нибудь приказать и навешать на уши какой-нибудь лапши.
– Тогда людей надо просто просветить.
– До завтра мы боимся связываться, а послезавтра с самого утра этим займётся генерал. Думаю, к обеду всё прояснится.
После обеда и доклада у генерала, который был несказанно рад, что опасность миновала, больше этот чёртов паук никого не укусит, Олег Дмитриевич привёз Савелия на площадь Восстания. Они сели на лавочку.
– У нас ещё минут пятнадцать, – пояснил Кашин, глядя на часы.
А чего бы не посидеть на лавочке, когда май стоит в полном блеске? В кронах деревьев, покрытых кружевом молодой зелени, щебечут птицы, а по ярко-голубому небу плывут такие белоснежные облака? После недолгого молчания Олег Дмитриевич спросил:
– Когда я был у Ольги Волковой–Вороновой, она встретила меня эдакой древнеславянской матроной, тебя я вижу в обычной одежде или в форме, твою жену – очень по–разному одетой: то совсем обычно, то этакой дамой. Ну а твоя тёща – всегда гранд-дама, даже домашний капот, и тот бархатный, а ночная рубашка – так до пят и вся в пенном кружеве. От чего это зависит?
– Всё просто, – пояснил волшебник. – Ольга Волкова происходит из рода славяно–карельских волшебников, который всегда селился в сельской местности и придерживался крестьянского славянского быта, к тому же, они – старообрядцы. Собственно, я сам происхожу из такого же рода, просто, в отличие от Ольги, у меня есть возможность носить косоворотку только дома по праздникам. Что касается Иустинии Георгиевны, то она происходит из Полесско–Прикарпатской конгрегации волшебников. По крайней мере, начинала учиться она именно там. К тому же, она, как говорят, из "панского" рода, да ещё из городских. А городские редко носят традиционную одежду. Когда по возрасту она должна была проходить второй цикл, грянула революция, и в стране начался полнейший хаос. Её семья эмигрировала. Я знаю, что какое-то время она жила в Харбине, а ординарное медицинское образование получала в Монреале, в Канаде. Почему она потом вернулась в Россию, и как так вышло, что она заканчивала обучение в "Долине Цветов" – школе славяно–карельской конгрегации, у нас в семье не обсуждается. Вряд ли это была какая-то тёмная история, потому что, как и все будущие Целители, она в обязательном порядке проходила испытание Большого Зерцала, что ей было особенно тяжело ввиду того, что родовых связей у неё на тот момент не осталось. Да вы и сами могли её видеть, более доброй и благородной женщины я не встречал, ну, кроме своей жены, – с нежностью произнёс он. – Знаете, у меня отношения с тёщей и тестем, Ефимом Михайловичем, даже лучше, чем с родным отцом, они меня приняли как родного, а это о чём-то говорит. И, тем не менее, обсуждать своё прошлое она отказывается. Единственное, в чём я могу быть уверенным, это то, что учили её очень качественно, ну, и знания по китайской медицине у неё тоже с Дальнего Востока. Ефим Михайлович родом с Урала, потомственный Созидатель в пятом поколении. Жила их семья на так называемых Заводах, а потом – в городах. Собственно тётка, у которой мы с Марьяшей гостили в Красноярске, – сестра её отца. Брат Марьяши младше её на несколько лет. Он ещё учится, и собирается пойти по стопам отца.
Олег Дмитриевич взглянул на часы.
– Пора. Подожди меня минут пять – я сейчас вернусь.
Зайдя минут на пять в кафетерий, Кашин вернулся, неся в руках объёмистую корзинку и довольно большую сумку.
– Это вам с женой мой давно обещанный подарок, – провозгласил он.
Савелий заглянул в корзинку и достал оттуда двух пушистых полосатых котят. Одни был трёхцветный, другой – рыжий с белым. Впрочем, на полосатости вся их обычность заканчивалась. Размером они были уже с практически взрослую кошку, и только по-детски наивное и добродушное выражение мордочек выдавало в них трёхмесячных детёнышей. Кроме того, у них были непропорционально длинные лапы и пушистые хвосты. Но самыми удивительными были уши. Их кончики были увенчаны кисточками как у рыси, только размером чуть ли не больше самого уха. Новый хозяин им явно понравился. Один тут же попытался забраться волшебнику под пиджак, а другой – устроился на плече и громко замурлыкал.
– Какая прелесть! – восхищённо прошептал Незванов. – Ребят, обратился он к котятам, – давайте обратно, дома лазить будете, ну, будет вам, будет, – бормотал он, почёсывая малышей за ушами и мягко отправляя их обратно в корзинку.
– А в сумке – их миски, лотки и прочие штучки-дрючки, включая международные паспорта, данные о прививках, родословные и фотографии родителей одного и другого. Если по-буржуйски читаешь, там всё написано. Мальчик и девочка из разных питомников. Написано, что могут участвовать в бридинг-программах. Не знаю, правда, что это такое. Это я несколько лет назад раскусил одного шпиона под дипприкрытием, ему до пенсии осталось всего ничего, и он взмолился, не раскрывай мол, а то без пенсии останусь. Теперь полные штаны радости, что расплатился со мной всего лишь котятами редкой породы, а не секретной информацией. И благополучно отправится завтра на родину на пенсию. Так ведь бывает, – подполковник довольно потёр руки. – Никогда не знаешь, зачем человек понадобится. А теперь – в гараж и домой. И сколько там сказали, ты можешь дома сидеть?
– Три недели, но три недели я не высижу. Это ж неудобно. Я ж уже практически здоров.
– Всё равно отдохни, как следует, с женой побудь, котят к новому месту приучи. И приходи, когда почувствуешь, что отдохнул. Неделя отпуска-то весной у тебя гакнулась, так хотя бы немного отдохни. А ту неделю я придумаю, куда тебе и как присобачить.
Оставалось посадить капитана в служебную машину и идти к генералу думать, что делать с этими чиновниками из Волхова Приказа. Так оставлять притеснения своего сотрудника он просто не мог себе позволить. Но и с привычкой своего сотрудника рисковать, не думая о себе, надо было что-то делать. Глядя на отъезжающую машину, Кашин отчаянно надеялся, что в отсутствие детей, которые когда ещё появятся, котята станут достаточно надёжным якорем, способным удержать Незванова от его привычки бросаться навстречу опасности, очертя голову, всецело полагаясь на своё волшебство. Офицеру КГБ пристала храбрость, но также – осторожность и точный расчёт, а не привычка чуть что, кидаться грудью на амбразуру.
* * *
Савелий, к страшному удивлению врачей, вернулся к работе через десять дней, дольше сидеть дома не выдержал.
– Неудобно, – объяснил он. – Здоров, а сижу на больничном, как самый последний симулянт.
– Уже снова рискнул надеть перстень? – удивился Олег Дмитриевич. – Решил плюнуть на эту дурацкую слежку?
– А с меня всё сняли, – ответил волшебник таким тоном, словно даже сожалел, что это случилось.
– Ты как будто не рад.
– А чему радоваться-то, если такая высокая цена оказалась? Когда генерал подал отчёт о нашей операции в Волхов Приказ, они наконец-то сообразили, что до сих пор даже не попытались вникнуть в суть дела. Но думаете, они сняли с меня обвинения, потому что получили отчёт? Ничего подобного. Они ему едва поверили. Но всё-таки решили сами выяснить, как всё было на самом деле. Когда штатные ворожеи не смогли сказать ничего вразумительного, они обратились к Волковой-Вороновой. Надо сказать, что она, судя по всему, ни словом, ни намёком не обмолвилась, что кто-то по этому делу у неё вообще был. Зато подробно описала всё, как было, и почему мы поступили так или иначе. Сказала и про то, что было бы, если бы мы бы не сделали того или другого. Это-то меня и спасло. А то, оказывается, они не могли решить, лишить ли меня пожизненно права пользоваться концентраторами или вообще посадить в тюрьму. Представляете себе? Я думал, что знаю, на что иду, а оказывается – даже и не представлял. Оказывается, им было плевать с высокой башни на то, что я снова прошёл испытание и доказал, что чист. Ну, ничего, в следующий раз хитрее буду. Сделаю по сути то же самое, да только они подкопаться не смогут. Например, я мог бы убить того выродка, в гараже, голыми руками, и только Толик бы сумел узнать почерк, остальные бы вообще не смогли догадаться, отчего человек умер. Я мог бы не устраивать ночного фейерверка, а вместо этого – заявиться в Ольге с утра пораньше и снова помощи попросить. А потом положить её записи на стол генералу.
– А дальше бы сработали совсем другие люди, может, чуть больше бы времени заняло, – подхватил Кашин. – Самые высокопоставленные бы внезапно "застрелились", остальных можно было бы хватать и идти на поклон к Хрущёву. После – лишить всех привилегий и судить закрытым трибуналом. В тот же день – расстрелять. Ещё можно было бы с самого начала попросить твою жену помочь...
– Нельзя. Она не умеет видеть ни будущее, ни прошлое. И для настоящего надо было бы точно знать, кто из детей точно жив, чтобы она смогла настроиться на место. Но и в этом случае она не смогла бы ничего описать, только переместить. До гаража и тому подобного мы вообще могли бы не добраться и упустили бы этих негодяев. В общем, проблем было бы больше, чем пользы, а смогли бы мы спаси больше – большой вопрос.
– Понятно.
– Детей бы в этом случае пришлось прятать подальше, – продолжил волшебник. – Но тогда бы я батю подключил. Отправил бы автобус с детьми к нему в деревню, изменив номера и внешний вид, да пристроил бы вместе с водителем, чтобы не проболтался, где не надо, по сельхозработам помогать. У бати хоть и тяжёлый характер, а на этих ребят сострадания должно было бы хватить, да и помощники ему не лишними были бы. И уж туда бы никакая "наружка" не добралась. Я просто привык всё сам делать, а к другим обращаться, когда уж совсем не могу. Видимо, это не всегда правильно. А Ольга, как услышала, как они со мной обошлись и как собирались поступить дальше, у неё, видать, от потрясения случились преждевременные роды. Хорошо, что их дом уже был на всякий случай прикреплён к порталу госпиталя Пантелеймона и Анастасии. Она едва не умерла, но родила четверню. Сейчас ни её жизни, ни жизни её детей ничто не угрожает, как я узнал через сестру, но поначалу их едва выходили, думали – не выживут. И самое ужасное в том, что случились непоправимые повреждения, и больше детей у неё не будет никогда.
– Ну, для неё это не страшно, я думаю, – попытался Кашин утешить своего товарища. – Когда я был у неё дома, то видел четверых детей, а теперь – ещё четыре. Получается восемь. Она что, мечтала получить орден Матери-героини? Она уже и так ею является. Можно и остановиться.
– Мы на семейном совете решили, что коль скоро она меня спасла, то мы оплатим ей кормилицу, на четверых-то молока у ней точно не хватит, а потом за наш счёт наймём ей няню сроком на семь лет. Всё в этом мире имеет свою цену.
– Только одни её и необходимую-то платить не хотят, а такие, как ты, платят без оглядки, даже не задумываясь, где у неё есть предел.
– Дружба и возможность обратиться за помощью стоят любой цены.
– Ладно, убедил. Кстати, как жена отнеслась к подарку? – спросил Кашин.
– В восторге. Ну, скажите, как такие ласковые и весёлые пушистики могут не понравиться?
– Хлопот много доставляют?
– Доставляют, как все малыши. Но они такие симпатичные. Один уже успел отличиться – поймал мышь.
– Они ещё и крыс ловить будут. И собакам соседским гроза. Они же здоровенными вырастают, меньше рыси, но гораздо крупнее обычной домашней кошки. Настоящий зверь. И только с людьми плюшевые, а с четверолапыми нарушителями спокойствия – извините.
– Мы с женой, глядя на них, стали играть в слова. Получилось целое стихотворение:
Раз – ботинок, два – носок,
И ещё один бросок.
Получить бы этот лакомый кусок.
Прыг да скок!
Если кто-то крикнет "Брысь!",
Крепче лапами держись
И прыжок по занавеске на карниз
Вверх и вниз!
Как погода хороша!
Я поймаю Вам мыша
И лягушку принесу из камыша,
Не спеша.
Моя шёрстка – как велюр,
На плече я – мурр–мурр–мурр,
И поэтому меня зовут Амур!
Мурр! Мурр!
– Не знал, что вы оба – ещё и прирождённые поэты! – засмеялся Кашин.
– Не совсем, – смутился Незванов. – Шерсть у них на велюр совсем не похожа, больно длинная и пушистая. Но одного из них по паспорту зовут Амур, а мы его перекрестили в Мур-Мур. Ну, а с "Амур" и "Мур-Мур" рифмуется только велюр. Так что мы не столько – поэты, сколько просто рифмоплёты.
Согласиться с этим Кашин не мог в принципе, но отдел стал собираться, и разговор о домашних питомцах пришлось закончить.
Когда все сотрудники отдела были на месте, Олег Дмитриевич собрал всех, чтобы объявить график отпусков.
– Уважаемые коллеги и дорогие боевые товарищи, – обратился он к собравшимся. – Этот год оказался достаточно трудным и полным волнений. У тех, у кого отпуска были запланированы на весну, они сорвались по известным нам причинам. Но на данный момент тревоги пока остаются позади. Неиспользованные отпуска вы отгуляете в течение лета и в сентябре, не позднее. Хочу также поздравить Анну Юрьеву с присвоением звания капитана – на этом месте отдел разразился аплодисментами.
От себя подполковник Кашин добавил, что Анне Константиновне с мужем и дочерью выделяется путёвка на месяц в ведомственный санаторий в Геленджик с четвёртого июля. Что касается Савелия, то им с женой тоже можно на срок двухнедельного отпуска, который получался у волшебника в конце июня – начале июля, подумать о путёвке, если им удастся договориться с родственниками о том, кто будет заботиться об их несколько разросшемся хозяйстве в их отсутствие. По ходу совещания все заметили, что у корейца появилось на пальце кольцо, которого раньше не было. На удивлённые взгляды коллег он смущённо ответил, что они с Лин наконец-то поженились. Поздравив молодожёнов, начальник отдела также обещал спросить генерала, нельзя ли как-то им посодействовать в плане медового месяца.
– А теперь, – объявил он в завершение, – у меня есть для всех замечательная новость. В Москву приезжает с концертом Павел Алексеевич Серебряков. В репертуаре концерта – произведения Мусоргского, в частности, – "Картинки с выставки", наша, так сказать, тематика. И мы можем взять на концерт билетов столько, сколько захотим. Я приглашаю вас всех со своими чадами и домочадцами, мужьями, жёнами, детьми, если они по возрасту в силах высидеть концерт, тёщами и тестями, свёкрами и свекровями. Сколько захотим билетов, столько и возьмём. Мне только до завтра надо знать, сколько нам надо. Люди мы, в конце концов, или не люди? Сегодня, я считаю, мы полностью вправе себе позволить некоторое удовольствие.
Окно в кабинете было открыто, и было слышно, как Москва празднует "Последний звонок". Из репродуктора громко доносилось:
Плывут в океанах,
Летят высоко в небесах
Солидные люди
С мальчишеской искрой в глазах...
Сколько ещё можно позволить себе радости и покоя, прежде чем над головой снова сгустятся свинцовые тучи? Кашин бы ни за что не поручился наперёд, но сегодня он точно никому и ничему в целом мире не позволит испортить своим людям настроение...
Москва, 2014