Мы собираемся пить кофе. За знакомство, на брудершафт, как и положено двум случайным знакомым, которым кажется, что они уже не одну жизнь вместе растят детей и умирают в один день.
Я сижу и смотрю, как ее пальцы парят над плитой, как она убирает с огня, а потом ставит обратно старенькую медную джезву, с тоненькой паутинкой узоров облупившейся красной краски.
- А ведь заметила тебя, там, в метро, - говорит она, не поворачивая головы.
Голос ее звучит глухо. Нюта, как и я, сдерживает слезы радости.
- Такое дурацкое было бы расставание, если бы ты не пришла сегодня, - киваю, а она улыбается, ей даже не нужно поворачивать голову, чтобы я это увидел. - Сейчас я уже смутно помню, как зашел, спустился по щербатым ступеням, нырнул в разноцветную шумную толпу, зато как увидел тебя, помню четко. Только это, по сути, и помню. Четыре дня без тебя как-то совсем стерлись из моей памяти, точнее они никогда в нее и не попадали.
- Пять метров, разделяющие нас, показались мне трассой Москва-Новосибирск, настолько они были непреодолимы в такой толпе, потому что у меня подмышкой как назло не оказалось складного летательного аппарата, а ведь не расстаюсь с ним обычно, - улыбаюсь собственной шутке, и ты улыбаешься и разливаешь кофе в невесомые фарфоровые чашечки. Они белые, без надписей, только небольшая синяя лилия возле самой ручки. Странно, первый раз такое вижу.
Я продолжаю. Мне кажется, если я сейчас замолчу - наваждение рассеется. Окажется, что на самом деле ты не вернулась из мира, который тебе снился с детства, ради одного моего взгляда там, на перроне – именно это ты мне сообщила первым делом, вечером, когда я открыл дверь и увидел на пороге свое потерянное счастье, простоволосое и довольное.
- На твоем веснушчатом лице играла улыбка, - говорю, - а свет, льющийся из твоих зеленых, как земляничный лист, глаз, мог бы ослепить меня, но я вовремя зажмурился.
Она смеется, я с облегчением выдыхаю. Вряд ли наваждения могут так заразительно смеяться и при этом варить такой обалденный, судя по запаху, кофе.
Нюта открывает верхний шкафчик, рядом с плитой, и мне становится совсем легко. Так скрипеть могут только настоящие, сделанные руками человека, предметы мебели, и только от рук живых людей.
- А все твои желтые джинсы и оранжевые кеды, - отвечает. – Такую красоту не каждый день встретишь на мужчине своей мечты. Вообще на мужчине. Когда я подняла взгляд и увидела васильковый блеск глаз и брови сложившиеся в некое подобие крыши, как у Пьеро… Я сделала шаг в тот вагон только потому, что была в шоке, от твоей неотразимости!
Я не могу веселиться, вспоминая тот день. Пока - не могу:
- Когда твое пальто, цвета зачумленной вишни, взвилось от невесомого прикосновения холодного ветра, прилетевшего с поездом, у меня еще была надежда, что я смогу проследить на какой остановке ты выйдешь. Я думал буду на каждой станции выходить из вагона и двигаться в следующий, ближе к тебе и смогу тебя догнать.
Нюта перемалывает мускатный орех в небольшой деревянной ручной мельнице. В моей кухне поселяется аромат ее фантазий с ореховой горечью и я знаю, что это навсегда. И я благодарю всех известных мне богов за это чудо. Мысленно, вслух мне пока еще немного стыдно.
- Но потом я увидел вагон, в который ты села. Только я, больше никто не заметил, что внутри него не было никого. Да и самого вагона не было. Были только двери, с дурацкой надписью: «Не прислоняться». А сразу за ними дорога – разноцветная мозаика брусчатки среди поля, засеянного незнакомой голубой травой, а вдалеке город – золотые черепичные крыши, вперемешку с перистыми облаками цвета латте, такой мы могли бы пить с тобой пять минут спустя, если бы за тобой не закрылись двери. Но я не захотел бы тебя остановить, даже будь у меня такая возможность.
- Правда? – Она добавляет в свою чашку мороженое, от пластмассовой банки исходит пар, а я только и думаю о том, как в таком же тумане, только рычащем, как пасть льва, не получившего кусок мяса, исчез поезд.
- Истинная, - улыбаюсь.
Нюта наконец садится напротив меня, по-детски подперев ладонями подбородок.
- Где же ты был? – спрашивает. Серьезно так, без тени шутки. – Всю мою жизнь, в интернате и потом, когда уже в институт поступила, у меня были только сны. Однокурсникам я кажусь красной вороной, они не общаются такими как я.
- Почему красной? – улыбаюсь и пробую кофе. У меня во рту не просто праздник – натуральное шапито с акробатами и клоунами.
- Потому что белую ворону можно встретить, представить даже можно, бывают же белые слоны, а вот красную, как ни тужусь –не могу.
Мы смеемся, заразительно, наперебой, один прекращает – второй начинает. Сквозь смех пытаюсь выяснить:
- Как же ты меня нашла?
- Ерунда, - отвечает, отсмеявшись. – Моя знакомая учится на твоем курсе. Я случайно с ней встретилась, она меня спросила «как жизнь?», мне почему-то вдруг обидно стало, что у всех есть эта самая «жизнь», а у меня только работа и учебники, ну я и рассказала ей свой сон о тебе. Она вдруг посмотрела на меня, серьезно так: «Сашка что ли? У нас по нему полтора курса сохнет, но он…»
- Сон? – прерываю Нюту, мне вдруг становится не до смеха.
- А ты, что действительно думаешь, что бывают поезда – входы в другой мир, пусть даже самый распрекрасный? – улыбается, хитро так, от этого на ее правой щеке появляется небольшая ямочка.
Я ее не слушаю, у меня в голове шум, мурашки по коже и сердце готово вырваться из груди:
- И что же, ты и сейчас спишь? – спрашиваю.
- Да, - пожимает плечами. – Но от этого я не менее настоящая, чем та, которая сопит под двумя одеялами в моей комнате.
- Почему под двумя одеялами, сейчас же только середина сентября? – задаю вопрос почти не соображая, зачем мне это знать. Кофе перехотелось, чашка мне жжет руку и я ставлю ее на стол, ее звон вдруг возвращает меня в некое подобие реальности.
- Когда Тень покидает спящего, он мерзнет, - просто отвечает Нюта. Если бы она сказала дважды два – четыре, это прозвучало бы из ее уст столько же обыденно, и потом зачем-то спрашивает, скорее себя, чем меня, как будто вот только что вдруг задалась этим вопросом: - Зачем спящему Тень?..
- Так ты тень? – стараюсь не понимать очевидного, но, к сожалению, мама родила меня вундеркиндом, к тому же доверчивым.
- Да, но это не имеет значения. Я же не могу себя, ну то есть Нюту, доверить кому попало, - она смеется, внезапно подымается, но прежде чем исчезнуть окончательно, успевает мне шепнуть всего пару слов. Их оказывается достаточно, чтобы знать, где я найду себя на грядущем рассвете...