Когда за Копейкиным закрылась дверь, Андрей робко поинтересовался:
– А если в колхозе заметят, что я живой?
– Не переживай. Они там слепые.
– Вся деревня?
– Почему вся? Половина.
– Глазастые возьмут и расскажут незрячим, что их обманули!
– Не дрейфь, афган! Другая половина – глухонемые. Полежишь маленько в моем гробу у белых тапках, и лети со своей гагрой в Мымры.
– Кто в Грязях выходит, сдавайте белье,– голос Нонны Арчибальдовны был хорошо слышен через две закрытые двери.
Андрей с Ириной переглянулись.
– Пошли боец,– дядя Паша взялся за ручку двери,– стоянка пять минут. А нам еще надо умереть и гроб вытащить,– и повернувшись к девушке,– сдавай постель и за нами.
Судорожными движениями Ира скомкала белье, сдернула с вешалок соседей полотенца. Поезд остановился. На перроне играл оркестр. Ужасно фальшиво звучал не знакомый траурный марш. Пассажиры прильнули к окнам.
– Выносят,– вздох облегчения пронесся по вагону.
– Совсем молоденький,– всплакнула старушка.
– Афганец,– знающе уточнил похмелившийся сосед.
Сквозь гул медных труб отчетливо послышался стук молотков по крышке гроба. На асфальте кормилась стая ворон. Несколько плохо одетых людей с сумками стояли рядом с проводницей. Их баулы парили вареной картошкой.
Спрыгнув на щебенку, Ира поскользнулась на рельсах. Заныла щиколотка. Горела поцарапанная коленка. В спину доносились проклятия Нонны:
– Где наволочка, стерва? Что за люди? – возмущалась проводница, почесывая спину скрученным желтым флажком,– ни чая, ни кофе, хоть бы сахару купили… а за наволочку кто платить будет, Пушкин?
Продавцы солений, овощей и спиртного соглашаясь, кивали головами.
Взобравшись на перрон, Ира вцепилась себе в волосы. Всё вокруг содрогнулось от истошного женского крика.
Каркая, взмыли в воздух вороны. Зашумели высокие облетевшие тополя. Слегка качнуло последний вагон уходящего поезда. В унылом здании полуразрушенного вокзала, отскакивая от облупившихся кирпичных стен, эхом, носилось адское «а-а-а-а».
На потрескавшемся бетонном перроне сидела женщина. Ветер трепал копну её красивых каштановых волос. Сбитые локти и колени кровоточили. Аромат изысканных духов, перемешиваясь с запахом женского тела, стелился по земле невидимым облаком.
На ровной глади пруда у леса плавали утки. Каждую секунду голова птицы резко уходила под воду. Из камышей торчала удочка. Выгоревшая трава на холмах шумела на ветру. Черные выжженные пятаки зияли дырами на белом фоне сушняка. Ирине было мало вдоха, она попыталась зачерпнуть чистый воздух руками. На выдохе, из груди вырвалось: «Андрю-ю-юш-а-а-а!».