Вспоминается далёкий, можно даже сказать, древний 1962 год. Весна. Я заканчиваю ленинградский институт.
Я влюблён. Жизнь только начинается. До 2000 года ещё долгих 38 лет. Почему до 2000 года? Да потому, что по моим представлениям люди в среднем живут до 60 лет, а мне в том неимоверно далёком году, на пороге нового тысячелетия и должно исполниться шестьдесят.
А пока – я студент. Моя стипендия 29 рублей в месяц, из которой я плачу за общежитие три рубля. Кроме того, мои родители ежемесячно присылают мне тридцать рублей. Всего получается 56 рубликов. Не густо, но жить можно.
Я выхожу из общежития и жду трамвай, который грохочет с утра до поздней ночи под нашими окнами. Но мы грохочем, наверное, ещё громче. Ленинград медленно, но верно отходит от самой жестокой блокады. Я жду трамвай. Внезапно мне на глаза попадается потрепанный мужичок лет пятидесяти, который уже подошёл к конечному сроку своего пребывания на земле. Он стоит, прислонившись, к дому и тоже, наверное, ждёт трамвай. Я не выдерживаю и заговариваю с ним. Он потухшим голосом говорит мне, что только что вышел из «Крестов», как я понимаю, из какой-то ленинградской тюрьмы, и тоже ждёт трамвай, но у него нет трёх копеек, чтобы доехать до дома. Я не спрашиваю, из-за чего он попал в тюрьму. Я знаю уже, что многие наши граждане прошли через это испытание, даже не совершив крупного преступления. Никита Хрущёв уже всё объяснил народу. Но почему-то народ ненавидит этого вспыльчивого экстравагантного хохла, который, чтобы стать генсеком, передал Крым Украине.
Мне до глубины души становится жаль потрёпанного жизнью мужичишку, который даже не просит несчастные три копейки, чтобы доехать на трамвае до дома. Я достаю свой кошелёк и даю ему эти копейки. Я вижу благодарность в его повеселевших глазах; и мне этого достаточно. Подходит громыхающий деревянный трамвайчик, переживший блокаду; я запрыгиваю в него и еду по своим делам.
И вот прошёл двухтысячный год, настал 2016, а я, не выполнив свои предположения о длительности человеческой жизни, всё продолжаю своё существование. Уже в другом – южном - городе, можно даже сказать, городе, окружённом благословенной природой, имеющей мягкий климат, я сижу и дожидаюсь автобуса на дачу. Мимо меня пролетают сверкающие новенькие трамваи, но я не могу больше на них передвигаться. Органы социальной защиты отняли у пенсионеров, даже у ветеранов труда, даже у детей войны право на льготный проезд, на пятидесятипроцентную скидку. Предыдущий начальник края обещал, что все пенсионеры будут бесплатно ездить по всему краю, но теперь они даже не могут добраться до своей дачи, чтобы внести посильный вклад в решение проблемы продовольственной независимости России.
Действительно, до места отправления дачного автобуса мне надо ехать двумя трамваями, заплатив 40 рублей; за автобус я плачу ещё 15 рублей (половину стоимости) - по «Золотой карте», которую пока у меня не отняли. Итого 55 рублей в один конец. А всего поездка обходится в сто десять рублей. Это где-то стоимость килограмма клубники. Но сейчас зима, ни о каком урожае речь не идёт. Мои затраты на проезд не будут возмещены. Точнее, они возмещаются из пенсии. Моя пенсия – где-то 350 руб./день. А кроме поездки мне надо платить за квартиру, еду, телефон и так далее, по списку.
Смотрю рекламу каких-то иностранных чисбургеров. Чернявый парнишка говорит другому – покупателю, что один чисбургер, или хрен его знает что, стоит всего 299 рублей. Покупатель от такой мизерной суммы одуревает, а продавец убеждает его: «Прикинь!». Он хочет сказать, что этот кусок пищи стоит совсем немного. Вполне возможно, но только не для российского пенсионера. Нет, не для каждого пенсионера. Втихаря пенсионная «реформа» была проделана так, что люди труда, создавшие государство, получают крохи, а крышевавшие кого-то правоохранители, депутаты-болтуны или вояки, не воевавшие ни дня, получают вдвое, вдесятеро больше.
И возникает законный вопрос – почему же мы докатились до такой жизни?
Почему три копейки за поездку на трамвае, на которые раньше можно было купить лишь три кусочка хлеба превратились в стоимость целой буханки?
Но тогда надо начать всё сначала. А началом, по моему разумению, является проведенная в «лихие» девяностые годы приватизация народного хозяйства. Конечно, людям, «провернувших» такое страшное для страны мероприятие, невозможно, непостижимо и вредно копаться в своём похабном прошлом. Мелкие исполнители этого грязного дела перестреляли друг друга и мирно покоятся под роскошными своими изваяниями. Крупные, включая Гайдара и Ельцина тоже не выдержали народных проклятий. Но всё же осталось много их сторонников, соскребающих остатки богатства со своей бывшей родины. Сидят они где-то в Париже, как Пугачёв; или в Лондоне, как Березовский, где его «пришили»; или на оснащённой противоракетной системой обороны яхте, как Абрамович. Один Чубайс стойко обороняется от наших нападок и развивает научное направление, в котором разбирается, как хрюшка в апельсинах.
Но История – наука хоть и изменчивая, ветреная, однако покопаться в прошлом считает своей священной обязанностью. И действительно, если она не будет этого делать, то тогда просто не будет такой дисциплины. И пройти мимо такого глобального, всеобъемлющего процесса, каким явился для всех республик Советского Союза переход «народной» собственности в липкие частные руки История не в состоянии, как бы ей в этом ни мешали. Отойдут в мир иной участники этого великого процесса, помех для проведения беспристрастного расследования станет меньше, и почти вся правда, которую тщательно сейчас вскрывают, выплывет наружу. Ужаснутся от этого злодеяния читатели исторических отчётов, да только не те, которых обокрали и облапошили – их тоже уже не будет.
А я вложу в эти отчёты свою скромную лепту, изложив историю чубайсовского ваучера, который я вложил в нефтяную фирму под названием «Коминефть». Возможно, возмутятся правители этой скромной нефтяной фирмы моей наглостью, но я буду опираться в своём повествовании только на документы, в том числе и на письма «Коминефть».
Выбор этой несчастной фирмы, которая попалась под мою горячую руку, конечно, случаен, но закономерен. Просто однажды, стоя в длинной очереди на дачный автобус, я услышал, как одна из дачниц мечтательно заговорила о «Коминефть». Оказалось, что она проработала в этой организации более двадцати лет, там ей было присвоено звание ветерана труда, оттуда она вышла на пенсию и приехала на юг России.
С гордостью она заявила, что «Коминефть» присылает ей добавку к пенсии в размере четырёхсот рублей. Когда я спросил её, куда она вложила свой ваучер, она с неменьшим апломбом сказала, что никакой ваучер она не покупала, никуда его не сдавала и вообще такими глупостями не занималась. Сейчас я понимаю, что вся история с ваучерами была глупостью с одной стороны, средством разрушения советской экономики с другой стороны и средством обогащения с третьей стороны. Поскольку признания второй и третьей стороны можно добыть только под пытками, то я, находясь среди обманутых членов первой стороны, без пыток расскажу, чем закончилась глупость народа, купившего эти приватизационные бумажки.
И если найдутся; даже можно с уверенностью сказать, что найдутся, такие же человеки, которые беспристрастно, с фактами на руках опишут развал и уничтожение того завода, фабрики или колхоза, где они работали, на которые потратили лучшие свои годы, то я буду удовлетворён. Конечно, не найти станков и другой техники, на которой трудились эти люди – она переплавлена где-нибудь в Турции, но осталась память, а она важнее всего на этом свете.
А для русского человека нет ничего более высокого, чем правда и справедливость.