Старший сержант милиции Копейкин Василий Иванович долго не мог сосредоточиться на пассажирах. Взгляд его раскосых глаз хаотично перемещался по стенам, окнам и людям на вокзале. Заляпанные стекла, грязь в зале ожидания, цыганский табор у дверей буфета: он видел это, словно впервые. Перед глазами мелькали кадры просмотренного вчера фильма «Тихий Дон».
Грудастые русские бабы, лошади, усатые мужики с нагайками. Он жалел об одном, почему в фильме не показали ни одного оленя? Ему, потомственному оленеводу-эвенку, оставшемуся после срочной в этом захолустье, было не понять, отчего донские казаки ютились в деревянных избах? Яранга – намного удобней!
Тяготы службы на вокзале заставляли постового слегка разбавлять северную юшку крепленым южным вином. Поэтому с утра в жилах потомственного каюра бродили рука об руку две крови: казачья и «Медвежья». Перемешиваясь и заползая в таёжные уголки эвенка, субстанция поднимала на поверхность такие интеллектуальные номера, что начальство сержанта содрогалось услышанным.
Иногда Василий претворял свои теории в практику. Собрав однажды из вольеров всех служебно-розыскных собак, он привязал их к мотоциклу и, подгоняя животных удочкой, пытался обогнать поезд.
Увидев у касс Березовскую Ирину Степановну, на Васю нахлынули вечерние переживания. Высокие потолки вокзала ударили по утонченной натуре эхом церковных колоколов. Мысль носилась в голове по единственно оставленной фуражкой извилине. Черепашьей сотней по Васиному исподнему мчались вши.
За годы жизни в поселке он так и не научился пользоваться благами цивилизации. Мылся Василий Иваныч каждый год в тундре. Коей считал зеленую поляну с вонючим ручьем у цементного завода. Друзей среди сослуживцев не нажил. Отношения с женщинами складывались трудно, но всегда выручала крепкая милицейская рука.
Пронзительный свист распугал дремавших под сводами голубей. Вытащив изо рта сплющенные фаланги пальцев, сержант тряхнул золотым чубом. Пук обесцвеченных волос, торчал на лысине бородкой шамана. От чего фуражка на голове сидела, как у гестаповца.
Испугавшиеся граждане притянули к себе детей. Стайка старушек в черных платках у справочного бюро перекрестилась. Буфетчица, выглянув из-за прилавка, поправила выбившуюся из халата грудь. Глухонемой у входа что-то шепнул слепому и оба нищих кинулись врассыпную.
– Аксинья! – сорвалось с уст Копейкина.
– Однако,– только и смог сказать упавший с чемодана старик.
«Григорий» смотрел на женщину плоским бежевым лицом, покрытым не по годам глубокими морщинами.
Ира оглянулась. Увидев, как бездомной собаке дверью прижали хвост, она не придала крику должного значения. Сердце грели две плацкарты. Трое суток слушать хлопанье дверей у туалета сейчас казалось ей мелочью жизни.
Сережу, в смысле Андрюшу дабы спрятать от назойливых глаз соперниц, она снарядила костылями и оставила за колонной. Звук падающего на железную урну костыля, заставлял тревожно оглядываться автомобилистов.
Вспомнив о том, как соседи жалели одноногого дядю Юру, она прикрепила на плащ Андрею бабушкину медаль «Лучшей доярке». Увидев любимого на костылях и в плаще с медалью, Ира прослезилась: «Хорош!».