Глава 10. Виктория.
- А вы… потом… домой? - Арсен стоял перед столом Виктории, и смотрел ей в глаза, улыбаясь.
- Да, после обеда, - рассеянно отвечала она, помогая Асе собирать паззл с Белоснежкой.
- А где… ваш… дом?
Виктория вздохнула. В который раз он спрашивал одно и то же; парню явно хотелось общаться, но он не знал, что еще можно спросить, и медленно подбирал знакомые слова.
- Далеко. В Лисовске, и еще чуть-чуть дальше, за городом. Там рядом лес…
Мучения Виктории прервала, вбежавшая в класс, Виктория-учительница:
- Ой, Виктория Юрьевна, сходите, пожалуйста, к медикам, возьмите у них «ростовки» на наш класс. Сегодня придет плотник регулировать стулья.
Виктория с облегчением накинула шубку, и, выходя из кабинета, обернулась к Арсену:
- Приглядишь за Асей?
Арсен молча кивнул. Казалось было странным просить об этом его в присутствии учительницы, но в каком-то смысле на Арсена она могла положиться больше - учительницу могли отвлечь другие дела ежеминутно, и она была… несколько забывчивой. А вот когда она поручала что-либо Арсену, то тот не отведет глаз ни на секунду.
Она вышла на морозный воздух школьного двора, прошла между подсобными зданиями. Ощутила мимолетную свободу, оставшись одна на несколько минут. Хотелось даже закурить, если б никто не мог увидеть… Прошла в соседнее трехэтажное здание серого кирпича, где располагалась столовая, спальни и медицинский кабинет. Из столовой доносился запах, похожий на аромат старого советского супа из пакетика… Ей вдруг безумно захотелось такого супа, который она часто ела в детстве, на даче… из русской печки…
…Сидевший в холле коротко стриженый охранник с мощным торсом, обладавший несколько восточной наружностью, поинтересовался:
- Вы кто? И к кому?
- В медпункт. Я новая воспитательница…
- А почему я вас раньше не видел? Как вас зовут?
- Виктория Юрьевна, - улыбнулась она, проходя мимо.
- А я Ибрагим, охранник и ночной воспитатель.
Она еще раз рассеянно улыбнулась, и прошла по коридору вниз и влево, к медпункту.
Низенькая, пожилая медсестра делала перевязку стопы какому-то рыжему веснушчатому парнишке, попутно объясняя ласковым голосом, что нужно быть осторожным с острыми инструментами. Выслушав Викторию, она прервала свое занятие, и начала рыться в папках в шкафу. Пацаненок поднял круглые глаза на Викторию, и начал увлеченно говорить ей, как он якобы чуть не отрубил себе все конечности огромным топором в столярной мастерской, явно получая удовольствие от своего рассказа, и чувствуя себя раненым героем. Виктория улыбнулась ему, а сама задумалась: «А хотелось ли бы мне снова заниматься медициной? Осматривать поврежденные конечности, прочие части тела?», - и не смогла ответить.
Взяла, поблагодарив, выписку, и вернулась в класс. Было время перемены, Арсен играл с Асей в ладушки, затем кидал ей мяч… Ася радостно подхватывала игру. Виктория смеялась, глядя на них, иначе - просто расплакалась бы от нежности и благодарности. Никто из детей до сих пор не подходил к Асе первым, чтобы поиграть, подходили к Виктории - с дурацкими вопросами: «Почему она молчит? Разговаривать не умеет? А почему…». Викторию это злило. Арсен, сам того не ведая, делал то, что было нужно: не спрашивая, просто брал Асю за руку, тащил в игру, смеялся, говорил что-то и сам отвечал; он просто играл с ней, а не глядел изумленно, как на непонятное насекомое, если Ася вела себя не так, как принято, или говорила что-то свое, радостно пела, визжала. Он принимал всех такими, какие есть. За одно это, казалось Виктории, можно подарить ему половину сердца… Несмотря на его назойливые вопросы, рассказы, слова в которых ей зачастую были непонятны, и было стыдно самой, что не понимает она, поэтому хотелось побыстрее отойти.
Появился плотник, и занял часть урока регулировкой стульев - дети в классе были разного возраста и роста. Арсен завороженно глядел на инструменты в чемодане, и потихоньку подходил все ближе к рабочему…
- Можно?..
Обладающий практическим умом мужик, без всяких педагогических и психологических специализаций, спокойно ответил:
- Помочь хочешь? Ну давай. Вот бери эту гайку, видишь, ее надо переместить ниже… вот сюда… вот тебе гаечный ключ, крути...
«Каждому бы сыну - такого отца, и каждому отцу - такого сына», - думалось Виктории. - «Андрею тоже не хватает сына, которого он мог бы обучать таким вещам…»
Удивительно, как быстро спорилось дело в ловких руках Арсена, еще тонких, мальчишеских, но уже с мужскими, длинными пальцами. «У Андрея та же форма рук», - отметила Виктория, - это «технические», умелые руки, но одновременно осторожные и ласковые… Однажды она видела, с какой нежностью Арсен гладил забредшего в интернат котенка…
Как-то раз, во время чаепития в учительской, Виктория спросила Викторию-первую:
- Почему вы не отдаете Арсена на занятия в столярную мастерскую? Вместо обычных уроков труда. Ведь ему явно скучно лишь снеговиков да солнышки вырезывать… Он мог бы уже начать овладевать профессией, ты же видела, как он тянется к этому?
Та чуть не поперхнулась горячим чаем:
- Да ты что?! Чтоб он себе руки-ноги отпилил?! Он же «у.о.»! Кто за это будет отвечать?! И мал еще. Да и вообще - какая-такая профессия? Профессиям здесь обучают только тех, у кого «задержка», а у него отсталость. И афазия.
Теперь уже возмущалась вторая Виктория:
- Да какая у него отсталость? Он же все понимает, все абсолютно! Делает все аккуратно, в технике разбирается, ну, говорит плохо, и отстает по академической программе. Но он же не олигофрен? Афазия - плюс задержка развития, вызванная ею же!
- Ну… считается - олигофрен. Да не знаю я подробностей, я не изучала его медкарту, я не медик… Но… да, речь нарушилась после травмы головы, после трехлетнего возраста... Что за травма была, я не интересовалась… Что там у него на МРТ - тоже не узнавала. - («Надо бы разузнать», - подумала Виктория вторая). - И это не мое дело. Да, понимает все, но нормально говорить не может; и с памятью у него проблемы, усваивает материал плохо, и читает, и считает он гораздо хуже, чем положено в его возрасте в норме... Он может забыть номера телефонов, даты, названия! Я не знаю, что у него там в мозгах, но, говорят, это будет прогрессировать…
- Так это и я могу - забыть номера телефонов, и даты! Только, меня, слава богу, никто проверять не будет уже - потому что я взрослая, закончила школу и университет; никому в голову не придет проверять нас на вменяемость, спрашивая дату Бородинской битвы или требуя вычислить интеграл! - вспылила Виктория. - А спроси меня сейчас, могу и близко не вспомнить!
- Что меня даже не удивляет, - съехидничала Виктория первая. - Поражаюсь я твоей наивности, может, ты и впрямь… тоже?.. ну, извини… Но ты меня потрясаешь… Они же все дебилы! В лучшем случае… И Катька, и Кристина, и Витя, не говоря уж об Олеге, Паше и твоем Арсене…
(«Хорошо, про Асю не сказала», - подумала Виктория, пытаясь дышать ровнее, - «не то бы остатки чая полетели ей в довольное розовое лицо… Пусть даже и правда… но как она может?!»)
Виктория сделала глубокий вдох, и, как можно равнодушнее объяснила:
- Когда у взрослого нормального человека случается инсульт, с ним происходит то же самое, разница лишь в локализации и объеме поражения. Его лечат, реабилитируют, обучают заново, считают больным - но никто не называет их дебилами, и заведомо недееспособными.
- Тем не менее… - пожала плечами учительница. Сбить спесь с нее было практически невозможно. - Это распределение происходит из-за системы обучения. Надо же определить, где и по какой программе ребенок будет обучаться. А если на настоящий момент он способен успешно освоить лишь программу для олигофренов, считается олигофреном. И не важно, что было причиной его состояния.
- Все равно… Это дико - называть одним словом абсолютно разных по уровню детей. А Арсен… Ты же сама знаешь, насколько ему можно все доверить, сама пользуешься его помощью! У него все получается с техникой, он ответственный… Он может работать, получать деньги, нормально жить…
- Да никому не нужны такие работники, что ты говоришь, Вика! Будь у него хоть сто раз золотые руки! У него стоит диагноз! Тут нормальным часто работы не найти, а кому нужно брать на себя ответственность? Ведь случись что - в любом случае обвинят того, кто взял на работу человека с диагнозом! Никому они не нужны… Разве что при самом интернате кого-то оставят - уборщиками, не более того… А профессии могут получить только нормальные: сироты или с задержкой…
Вроде бы и не поссорились… Но осадок остался. Виктория с тоской думала, что же тогда говорить об Асе, знания которой вообще скрыты под слоем отчуждения… почти от всех. Играет она лишь с такими, как Арсен, - кто ее принимает, а не расспрашивает… Интеллект раскрывает … практически только с ней, Викторией. Которая знает, как именно задать вопрос, чтобы та ответила. И то не всегда. Аутизм пока совсем малоизученная область… Да, впрочем, как и все, что связано с психикой… что бы там профессора бодро не говорили. И, чтобы определить для нее школьную программу, после первого пробного курса, ей прилепят олигофрению, какие бы числа она ни умножала и ни делила в уме, какие бы логические задачи ни решала, притом без всякой наглядности, вроде пресловутых счетных палочек, что, по идее, является одним из критериев отсутствия олигофрении - наличие абстрактного мышления, решение задач без наглядности… Как бы тонко ни понимала музыку… Эх... Ладно. Все-таки надо возвращаться в реальность.
А в реальности пришло время большой перемены. В кабинет, смеясь и догоняя друг друга, вбегали дети из соседних классов. Они визжали, гонялись друг за другом, и подбегали к Виктории, - поглазеть, пообщаться… Та автоматически достала из сумочки пакетик с конфетами и печеньем - большинство детей были надолго оторваны от дома; были и брошенные…
Дешевый авторитет, заработанный конфетами, ей был не нужен, - хотя бы уже потому, что она здесь временно, и до этих детей ей, в общем-то, дела нет… Виктория вообще всегда отличалась тем, что практически никогда не делала ничего, чтобы показать себя в лучшем свете, лишь только если к чему-то лежала душа в данный момент, или срабатывал какой-то, зачастую неясный ей самой, импульс. Она не испытывала общематеринской любви ко всем детям, да что там, частенько она вообще их недолюбливала… Не умела сюсюкать, причитать, агукать и умиляться… Словом, в ней явно отсутствовало что-то от общепринятой «женственности». И с этими детьми она общалась не так, как положено педагогу, а, скорее, как старшая сестра, которая может послать подальше, если не в настроении, и дать реально ценный совет без нравоучений; всерьез рассказать что-то, что никогда не скажут другие педагоги, общаться почти на равных; всерьез озаботиться какой-то частной детской проблемой и выяснить ее - но лишь тогда, когда ее действительно это заинтересовало… Она не была педагогом или прирожденной мамой - воспитательницей, она общалась так, как умела. И этот стиль общения парадоксально притягивал детей к ней, когда она вовсе не преследовала эту цель. Крайне заблуждался тот, кто мог подумать, что она что-либо делает специально. Вообще, в любых отношениях и ситуациях, она совершенно не умела играть. Если и случалось, что она вела себя обворожительно, то это происходило лишь само по себе… Если иначе просто не получалось.
Вот и угостить всех конфетами теперь - это был внезапный порыв, а не продуманное действие… Она могла захотеть доставить всем внезапную радость, а могла и тихо сидеть в углу, делая вид, что занята документами. Сегодня захотелось. Дети мгновенно окружили ее стол, но Арсен протиснулся между ними. Виктория сначала не поняла, что он собирается сделать, а он забрал у нее из рук весь кулек, и раздал каждому по одной. Остальное же вернул Виктории:
- Вот. Хватит.
- А себе что не взял? - удивилась она.
Арсен, улыбаясь, помотал головой:
- Вас… вам… к чаю. Я ел.
Подошла полная неряшливая Кристина с газетой в руках, важно спросила:
- Вы умеете разгадывать кроссворды?
- Да. - Виктория любила кроссворды, жаль только, времени на них не было…
- Я тоже, - сказала Кристина, - глядите, сколько я уже разгадала!
- Молодец, - похвалила Виктория. - Смотри, что у меня есть для тебя. - Она вынула из сумки дешевое колечко с большим нагромождением сверкающих стразов (Виктория «первая» говорила ей, что все работники тащат сюда все, что ненужно в доме -пригождается буквально все - как вещи, или как игрушки, как пособия… Это было очень кстати… особенно перед переездом). Девочка зачарованно любовалась блеском прозрачных камешков на своей пухлой ручке.
- Это… бриллианты? - восхищенно выдохнула она.
- Ну, конечно, - усмехнулась Виктория.
- Ах… Спасибо… - на круглом личике разливалось блаженство.
…Маленький, черноволосый, слегка косящий Витя в пятый раз спрашивал, принесла ли она ему собачку… Виктория дарила ему то маленькую плюшевую, то пластмассовую, то с кивающей головой, как у китайского болванчика. Витя каждый раз радостно благодарил, уносил, а в следующий раз спрашивал снова - не то забывал, не то терял предыдущих; а может, хотел создать питомник… - Виктория не спрашивала. Кто-то радовался полученному роботу, кто-то машинкам. В машинки, кстати, не прочь был поиграть и Арсен. Старшим девушкам она раздала бижутерию. И все дети без исключения обожали фотографировать и фотографироваться. Правда, доверить фотоаппарат спокойно можно было лишь Арсену (он быстро разобрался даже в каких-то неизвестных ей функциях); другим детям Виктория тоже позволяла это, чтоб никому не было обидно, но все-таки опасалась за судьбу прибора.
В конце рабочего дня Виктория взялась зашить растерзанную мягкую игрушку - огромного белого барана в меховых колечках, который служил и подушкой, и игрушкой, и орудием сражений в классе. Арсен присел рядом.
- Будешь помогать? Ты умеешь шить? – спросила она.
Он утвердительно кивнул.
- Ну, давай, - она держала барана, стягивала расходящиеся куски мохнатой шкуры, а Арсен зашивал их толстой иглой с длинной ниткой, иногда касаясь ее холодных рук. Она все еще мерзла - сказывались усталость и недосып, да и в самом деле, в здании было прохладно - отопление дали сравнительно недавно, а за окном был мороз. Его же руки были удивительно теплыми. Когда баран был зашит, и Арсен отошел к своему столу, Виктория неожиданно ощутила странную тоску и пустоту, поймала себя на мысленной просьбе: «Ну не уходи… не отнимай своих теплых рук...» - и это повергло ее в полное смятение. Ведь он большей частью раздражал ее своей вездесущностью, вопросами, на которые надоедало отвечать одно и то же, непонятными фразами, от которых она смущалась, что не понимает, и хотелось поскорее закончить тягостное общение. Да, она была благодарна ему за отношение к Асе, да, жалела, но в целом… была рада, когда он не приставал. А сейчас… без ощущения его тепла рядом стало пусто и холодно…
«Да что со мной в самом деле, происходит, почему мне так хочется теперь завтра снова его увидеть?!» - раздраженно думала она уже вечером, дома, когда запаковывала посуду и книги в большие картонные коробки, и заклеивая их крест-накрест скотчем. Это было уже настолько привычное для нее занятие… Еще бы - четвертый или пятый переезд, она уже не считала. - «Я уже могу работать профессиональным упаковщиком», - думалось с грустью.
Следующим утром она почему-то проснулась раньше обычного, более тщательно расчесала волосы, подкрасила ресницы, любуясь собой в зеркале, и даже провела розовой помадой по губам, хоть и не выносила ощущение помады на губах («все учительницы красятся. И красят губы. Я тоже должна…»). Зато с удовольствием нанесла на запястья и шею немного любимой туалетной воды от «Пьер Рико»: восточно - фруктовая, упоительная композиция духов в нежном, розово-золотистом, пузатом флакончике соответствовала ее настроению. Нашла заброшенные за ненадобностью тонкие колготки, черную водолазку и пышную светлую юбку с широким поясом - вместо джинсов и свитера… Ничего, кажется уже становится теплее… да и в шаль закутаться можно, если что… Андрей с интересом наблюдал за ее сборами, но, собственно, ничего необычного в этом не видел - он был только рад, что жена влилась в коллектив, видимо, стала общаться с коллегами, обсуждать наряды. И, видит бог, в каком-то смысле так оно и было. А совпадения - это всего лишь совпадения… Во всяком случае, Виктория убеждала себя, что это так.
Результат превзошел все ожидания. Когда она вошла в класс, раздались возгласы восхищения - Виктории первой и Арсена.
- А вы знаете (при детях они говорили друг другу «вы»), какая вы красивая? - с любопытством спросила первая Виктория. - Просто интересно, знаете, или нет?
Она улыбнулась, неопределенно дернула плечом… Подумалось: «А мне было бы очень интересно знать, когда же ты искренна, и что ты думаешь обо мне на самом деле…»
Но внезапный, ошарашенно - хриплый, голос Арсена:
- Да, да! Очень красивая! - просто пригвоздил ее к стулу. С ней произошло то, чего не случалось уже несколько лет, - лицо ее медленно залилось краской…
Начался урок, но Арсен теперь, несмотря на замечания Виктории первой, почти постоянно сидел, повернувшись к доске спиной, и, - чего уж там, - влюбленно глядя на вторую… Виктория же ругала себя последними словами: «Дожилась! Комплименты женщины и мальчишки-недоростка вгоняют тебя в краску! Я глупей пятиклассницы! Надо же так одичать, отвыкнуть от элементарных знаков внимания! Кем я стала!» - ей хотелось заплакать, сознавая, как она отвыкла от светского общества… Но плакать нельзя. Даже спрятаться за спасительной шалью, будто бы от холода… Бархатные карие глаза, улыбаясь и лаская, смотрели ей прямо в душу… Только теперь она обратила внимание на этот контраст его темных глаз, почти сросшихся у переносицы и разлетающихся к вискам, темных бровей, и светло-русых волос. Бархатные глаза проникали в серо-голубые, прозрачно-льдистые… Они уже жили своей, неподвластной их обладателям, и тем более, обществу, жизнью. Глаза сцеплялись друг с другом, улыбались, смеялись над чем-то, известным только им, грустили, тонули друг в друге; при любой возможности находили друг друга руки - если нужно было что-либо вырезать, клеить, мастерить, помочь кому-то одеться, - они кидались делать это одновременно и вместе, чтобы руки были рядом… Если они шли куда-то большой толпой, - руки находили и судорожно гладили друг друга, пальцы переплетались до боли, понимая, что это на считанные секунды… «Это все бред. Это мне кажется. Я сумасшедшая», - твердила себе Виктория. - «Но, боже, как же я теперь уеду отсюда? Как смогу жить без этих бархатных глаз? Как вообще я жила раньше?»
Виктория уже ничего не понимала, - если решилась легонько поцеловать его в щеку перед короткими осенними каникулами. Собственно говоря, с чисто внешней стороны в этом не было ничего сверхъестественного, - в этом заведении было принято воспитывать детей дружелюбными, радушными друг к другу и к воспитателям, символические дружеские поцелуи при встрече и расставании были в порядке вещей (а кто, кроме них, мог понять, символически это или нет?). Но как бы ни пыталась Виктория хитрить сама с собой, она не могла спрятаться от того, что их обоих пронзает током друг от друга. Этим первым легким поцелуем она дала разрешение ему, и теперь каждый раз, как только возникал момент (очень редко), что их никто не мог видеть, он целовал ее. Робко, нежно, и - парадоксально - очень решительно, зная уже, что можно. Всегда…
Их могло выдать как раз то, что они скрывались. То, что зачастую обнимались девчонки, Паша; подходил с поцелуями тот самый конопатый Ваня, поранившийся в столярной мастерской, - это было довольно часто, у всех на виду, Виктория даже не замечала этого, а иногда, если надоедали, могла и отпихнуть. Зато замечал Арсен, и, хоть прекрасно понимал, что ревновать тут смешно, все-таки иногда старался отодвинуть от Виктории Ваню и других…
«Надо уезжать быстрей. Надо. Скорее. Рвать это. Не могу. Не могу. Надо. Надо…». Последние недели были сладкой пыткой, но всему приходит конец. День отъезда был назначен… У Арсена был маленький допотопный телефон, которым он мог пользоваться только в первую половину дня, а затем отдавал «на хранение» Виктории первой, - так было положено. «Проверка связи», - бодрилась Виктория, присылая шуточные смс.
В последний день, когда Виктория уже официально уволилась, Андрей вечером поехал забрать Асины вещи - сменную обувь, одежду, физкультурную форму, медкарту. Он, разумеется, не знал, что и где может находиться. На помощь учительницы и воспитателей, Виктория интуитивно, рассчитывала мало. Они будут кивать друг на друга, в результате все напутают… Она послала смс Арсену, чтобы тот собрал все Асины вещички и передал Андрею, чувствуя себя в этот момент… предательницей обоих, и уговаривая себя, что все это бред, нет тут ничего… пикантного, ибо… ибо ничего и нет. Но как же ей было грустно и неловко все равно…
Все было исполнено в точности, ничто не забыто и не перепутано - крайне редкий случай. Что ж, именно этого она и ожидала.
- Кто тебе вещи передал? - деланно равнодушно поинтересовалась она у Андрея.
- Какой-то парень с их класса… самый активный.
- А, значит Арсен…
Чувствовал ли Андрей что-нибудь? Виктория хотела бы знать. И одновременно - меньше всего ей хотелось знать это. Не дай бог, знать…
В день, когда она увольнялась, они сидели рядом на диванчике, не зная, что сказать друг другу. Было грустно и уже как-то… отдаленно. Она ощущала, что Арсен сейчас далек от нее, может быть, сердится, может быть, просто пытается прорепетировать мысленно, что он живет без нее…
Не глядя на него, совершенно больным шепотом она еле слышно произнесла (как всегда - на лице - веселая и бодрая улыбка, обращенное в сторону других, а голос - еле уловимое движение губ в его сторону):
- Никому… ничего… про нас не говори… Я надеюсь, ты сам понимаешь, но на всякий случай говорю… Это крайне опасно… для нас...
Выражение лица ее не менялось, его она видела лишь краем глаза. Он по-взрослому невесело усмехнулся, ответил тем же невыразительным шепотом:
- Да, конечно.
(«Да, конечно», - вспомнила она из Экзюпери… «Но ведь ты будешь плакать?» - «Да, конечно,» -сказал Лис… )
Затем были официальные проводы, сердечные прощания с учителями, воспитателями, завучем, уборщицами и гардеробщицами, благодарственные открытки и теплые слова, поедание конфет с чаем; она улыбалась и смеялась, шутила и прощалась… «Да, конечно…» - звучало в ее сердце…
http://www.proza.ru/2016/05/12/187