Глава 62.
1. Как и Афины времен Перикла США в первой половине 19 века переживали период становления рыночного общества. Ориентированная на внутренний рынок и защищенная вызывавшими негодование южан, высокими импортными тарифами северная промышленность с одной стороны, становление ориентированного на стремительно растущий внешний (прежде всего английский) рынок основанного на рабском труде южного “хлопкового царства” с другой сопровождались обострением межсекционных экономических и политических противоречий, которые впоследствии вылились в Гражданскую войну между Севером и Югом (1861/1865).
2. Вместе с тем Север и Юг активно соперничали между собой за новые территории на Среднем и дальнем Западе Северной Америки. Сюда, а также в купленную у Франции Луизиану и отнятые у Мексики юго западные территории (от Техаса до Калифорнии) в течение 19 века направлялся многомиллионный поток переселенцев из старых штатов Атлантического побережья.
3. Это массовое перемещение населения на протяжении нескольких поколений не только порождало транспозиционную парадигму идентичности, но и само являлось ее наиболее непосредственным и концентрированным воплощением. Токвиль в своем описании американского общества, противопоставляет это постоянное стремление к освоению новых частей казавшегося бесконечным американского континента (откуда в ходе этого процесса спонтанно или организованно с помощью судов и войск изгонялись коренные американцы, чье сопротивление подавлялось силой в ходе многочисленных Индейских войн), в поисках прибыли, достатка и более высокого социального статуса,сравнительно статичной и консеративно иерархической структуре европейского (в том числе и французского) общества этого времени.
4. Трудно передать с какой жадностью американец бросается на огромную добычу , данную ему судьбой. Чтобы преследовать ее он бесстрашено не обращает вниания на стрелы индейцев и болезни, связанные с дикими и пустынными местами, он готов выдержать молчание леса и не боится диких зверей. Страсть более сильная, чем любовь к жизни, подгоняет его. Перед ним расстилается почти бесконечный континент и он настолько старается не опоздать, что можно подумать будто он боится, что места для него скоро не останется. Я уже говорил об эмиграции из более старых штатов, но что можно сказать об эмиграции из новых? Огайо был основан только пятьдесят лет назад, большая часть его жителей не родились там, его столице не еще и тридцати лет, и огромный кусок нетронутой пустыни все еще покрывает значительную часть его территории; тем не менее население Огайо уже начало двигаться на Запад; большая часть тех кто поселились на плодородных прериях Иллинойса выходцы из Огайо...Они потеряли связи со своей родной землей много лет назад и не сформировали себе новых связей. Эмиграция, которая вначале была для них необходимостью, теперь превратилась в своего рода азартную игру, и они получают удовольствие от самой этой игры не меньше чем от связанной с ней прибыли.
Порой человек продвигается вперед столь быстро, что пустыня закрывается за ним вновь...Путешествуя через новые западные штаты часто встречаешь брошенные дома в середине леса, развалившиеся хижины в глубоком уединении...
Мы в Европе обычно рассматриваем неспокойный дух, неумеренное стремление к богатству и чрезмерную любовь к независимости как большую опасность для общества....Но то что мы называем корыстолюбием для американцев является достойной похвалы рачительностью, а в нашей умеренности желаний им чудится нечто трусливое.
Мы во Франции считаем простые вкусы, спокойные обычаи, семейные чувства и любовь к месту своего рождения великими гарантиями спокойствия и счастья для страны. Но в Америке ничто не представляется более предосудительным чем этого рода добродетели.” (Tocqueville 1969,283/284).
5. Американский писатель середины 19 века Герман Мелвилл, в своем ставшем классикой американской литературы романе Моби Дик (1851) где китобойное судно, на котором трудится многонациональный экипаж во главе с неистовым американским капитаном Ахавом, сочетающим в себе поглощенного заботой о прибыли дельца, мессианского религиозного проповедника и бунтаря с демократическим демагогом (ср. Клеон) и авторитарным тираном,
легко обращающимся к насилию и запугиванию подчиненных ему моряков, представляет собой аллегорию самих Соединенных Штатов, которые через пару лет после публикации романа послали в Японию эскадру под командованием коммодора Перри с ультимативным предложением дружбы и торговли (1853/4). В случае неприятия этого предложения они угрожали артиллерийским обстрелом японских городов. Так состоялось “открытие” Японии, ставшее прологом к ее модернизации и превращению в крупнейшего империалистического конкурента США в Тихом Океане.
6. В азартной погоне за гигантским китом (символизирующим подавленную природу не только внечеловеческую,но и человеческую) капитан Ахав забывает об осторожности и в конце концов гибнет вместе с судном и экипажем. Таким образом заканчивается карьера американского транспозиционного эгономно/протономного (CFD/GFD) эквивалента европейского транспозиционного деспотического субьективизма тиранов и революционных диктаторов, связанного с Пушкинским образом “медного всадника”. Как известно Пушкин, много занимавшийся историей Петровского периода, в своих записях обозначал Петра, как революционера и считал его ближайшим предшественником Робеспьера.
7. Также как Антигона Софокла (о которой у нас будет речь впереди) и Пушкинский Медный Всадник, произведение Мелвилла это опыт художественного осмысления судеб субьективистской цивилизации, роман/притча и роман/предупреждение. Как мы увидим контекстологический анализ исторической реальности позволяет по новому понять и осмыслить эти произведения.
8. Но прежде чем обратиться к ним нам необходимо разобрать оставшиеся виды контекстных модальностей, такие как позиционный (например Юг США, древняя Спарта) и фрагментированный. Фрагментированная контекстная модальность особенно ярко обрисовывается в кризисе греческого общества времен Пелопоннесской войны, по сути дела являвшейся и гражданской войной, где речь шла о разрушении самой структуры греческого полиса в ходе столкновения между альтернативными моделями идентичности. Антигона Софокла, поставленная примерно за десять лет до Пелопоннесской войны (442 г. до хр.э.) предвозвещает этот кризис и глубоко анализирует его. И поскольку выявленная там поляризация так или иначе осталась внутренней проблемой самого европейского культурного проекта Антигону можно рассматривать, как притчу о судьбе этого проекта, насколько он оказался не в состоянии преодолеть рамки экзистенциального субьективизма и связанных с ним неразрешимых противоречий и выйти на иной уровень понимания идентичности, разрабатывавшийся греческой философской традицией, начиная с Гераклита, Пифагора и Сократа, Платона и Аристотеля, а позднее стоицизмом и критически осмысленным религиозным монотеизмом грекоримского периода и поздней античности.