Выражение "сесть на губу" в нашем доме я слышала довольно часто. То " на губу" сел Калашников, один из музыкантов папиного оркестра, за то что ночью с баяном ходил под окна роддома.
- А что, ведь жаль их, бедных, так кричат! Вот я и подумал, что им, сердешным, под "Цыганочку" или "Амурские волны" рожать легше будет,- оправдывалсй он потом, но на "губу" его все таки посадили.
Или вот Глущенко один раз учудил: вернувшись из самоволки, и, не зная куда себя девать, пьяного от любви и вина, он взял медные тарелки, вышел на центральную улицу военного городка, и давай их лупить друг о друга. Там его, тепленького, и забрал патруль.
Теперь вот" на губу" посадили моего папу. Расстроенный, он рассказывал маме на кухне,( и показывал в лицах)о своем конфликте с начальником гарнизона, генералом Кобылиным.
Незадолго до этого мы купили машину, белый "Москвич", да еще шедший на экспорт, но забракованный за подтеки краски на крыле. Он сразу сделался предметом зависти соседей. Многие из них все еще ездили на старых Запорожцах, или вообще, на мотоциклах с коляской. Мы не знали, кто настучал,но папу вызвали к генералу. На разборку.
- Наворовали!!!- Кричал рассверипевший генерал,- Не зря вас "кусками" называют! Я, генерал , велосипеда себе купить не могу, а мои прапоры на новых "Москвичах" разъезжают!
- Никак нет,- пытался оправдаться побледневший папа, стоявший на вытяжку перед генералом.- Никак нет, не наворовал, десять лет деньги откладывал...
- Что??? Возражать??? Молчать!!! - брызгая слюной, заорал генерал, и лицо его стало красным, как его лампасы.- На гаупвахту его! Под арест!- И, задыхаясь, указал папе на дверь.
Расстроенная мама выслушала папину историю и, вздохнув, принялась собирать вещи. Вскоре он ушел-сдаваться.
Позже она спохватилась, что забыла положить электробритву и белый материал на подворотничок, и, завернув их в газету, на следующий день отправила с оказией, то есть со мной.
С замиранием сердца приблизилась я к гаупвахте, одноэтажному кирпичному зданию с зарешеченными окнами. Солдат на вахте выслушал меня и пропустил внутрь. Я прошла по тускло освещенному коридору с темно-зелеными стенами и пахнущим мастикой полом. Дверь в конце коридора открылась и я оказалась в небольшй приемной, где сидел еще один солдат. Он уже был уведомлен о моем приходе и, увидв меня, кивнул:
- Подожди, он сейчас выйдет.
Прошел только один день, но на папиных щеках уже выросла жесткая щетина. Ремня на нем тоже не было и вид его был непривычно виноватый и неподтянутый.
- Спасибо, доченька,- поцеловал меня в щеку папа. Я заметила, как в его глазах блеснула слеза. Папе было стыдно, что дочь увидела его в таком неподобающем виде и в таком неприятном месте. Видно поэтому он как- то внезапно засуетился и скомкал нашу встречу. Еще раз, не то что поцеловал, а словно клюнул меня в щеку затвердевшими губами.
Я вышла из комендатуры и, опустив голову, побрела домой. Это я, которая пешком ходить не умела, все бегом да в припрыжку. Папу было страшно жаль и "губу" я возненавидела, а заодно и генерала Кобылина. Я представила себе, каково было папе выслушивать горькие упреки" Наворовал!", да еще и "куском" обозвал. Я знала что старшин, каковым мой папа пробыл довольно долго, пока его не повысили в прапорщики, называли "кусками", за то что некоторые из них подворовывали - зарплата у них была маленькая. Мой же папа гордился своей честностью. Его, беспризорного, подобрали военные на улице голодного Харькова во время войны,сделав сыном полка. Потому,зачастую, он приводил своих солдатиков к нам домой, чтобы подкормить борщем или мамиными замечательными котлетами.Некоторые из них были в прошлом детдомовцами.
Я тоже отстаивала папину честь, как могла и не многие осмеливались назвать меня "кусочницей", потому-что камни я кидала метко.
Домой идти не хотелось и я решила заглянуть в военторговский магазин, погреться. Народу там почти не было. Высокая дама в норковой шубе стояла у прилавка и что-то разглядывала на витрине. Я присоединилась к ней и увидела чудо: под стеклом на алой шелковой ткани был разложен чайный сервиз неописуемой красоты. Затаив дыхание, я рассматривала причудливой формы чашечки с замысловатыми ручками, расписанные нежно-зелеными листиками и, легкими, как дыхание, лепестками роз. Мне было бы страшно прикоснуться к такой красоте,не то что взять их в руки, а, тем более, пить из них чай.
Женщина в шубе подняла голову и поискала глазами продавщицу. Та поспешно к ней подбежала.
- Придержите этот сервиз, для генерала Кобылина. Я вернусь в шесть тридцать.-Сказала дама продавщице .
- Да да, конечно,- закивала та.
Я с неприязнью посмотрела вслед уходящей генеральше. вот она жизнь, несправедливая, одни ни за что на "губе" сидят, а другие.. Вздохнув, я еще раз взглянула на китайское чудо и побрела домой.
Мама меня подробно расспросила о папе, как да что, и как выглядит.
- Плохо выглядит,-сказала я,-небритый, помятый, виноватый какой-то.
Мама помрачнела.
- А знаешь, мам, я сейчас такой красивый сервиз видела в военторге. Китайский, с розами. Чудо.. Помнишь, папа всегда мечтал купить тебе китайский сервиз. Только вот ничего не выйдет. Его генеральша Кобылина отложила. Вернется в шесть тридцать. Будет из него генерал чай пить, вместо тебя с папой. Я представила генеральские пальцы, сжимающие хрупкую чашку, и как она вдруг трескается и рассыпается на куски, как ракушка, и мне стало так горько, что я зажмурилась.
- Одевайся,- услышала я тихий мамин голос,- уже шесть часов, может еще успеем.
В магазине, по-прежднему, было мало народу. Продавщицы оживленно что-то обсуждали и посмеивались. Мама долго разглядывала сервиз.
-Девушка, покажите мне пожалуйста, этот сервиз.
- Женщина, сервиз продан,- ответила продовщица, подходя к нам ленивой походой.-И вообще, он 100 рублей стоит.
- Продан? Тогда почему же он до сих пор на витрине?
Часы на стене показывали без пятндцати семь. На них то и оглянулась продавщица, потом отошла посоветоваться с с напарницей.
- Да продай ты его, если у ней такие деньги найдутся,-услышала я шепот,ты же знаешь, эта б--дь вегда откладывает, а потом не приходит.
- Ну как же, девушка?- забарабанила мама пальцами по стеклянной витрине.-Заворачивать будем?
У меня захватило дыхание, а в голове пронеслось:" сто рублей, мама сошла с ума!"
Пожав плечами, девушка принялась доставать по одной, чашечки и блюдечки, и укладывать в специальный красивый ящичек.
Мама между тем достала кошелек и отсчитала десять красненьких десяточек. Победно взглянув на меня, она вдруг подмигнула и я прочла в её взгляде: " А не пить Кобылину чаю из наших чашек".