Ветхие доски этого дома давно не знали скрипа человеческих шагов. Они продрогли, рассохлись, превратились в труху и могли лишь тихо ворчать. Из некогда верных стражей превратились в досадную помеху. Бетон под ними был беспощадно холоден и коварен. Его устилали осколки и острые, как заточенная игла, щепки. Стены, лишенные былого блеска, уже не хранили тепло. Кирпич остыл за годы забытья и не желал впитывать летнее тепло дабы щедро отдавать его с приходом зимней стужи. Он лишь не давал морозам полностью завладеть домом, сберегая крохи солнца. Окна взирали на царящее запустение с немым укором, однако, и сами помутнели. Они невольно окрашивали пейзаж в блеклые, серовато-коричневые тона и не могли сдержать атаки ледяных ветров, пропуская коварную стужу в дом. Лишь крыша, сделанная еще дедом, в «Мировую», будто сохранила частичку его неукротимого духа. Выгоревшая до ржаво-мышиного цвета, она стойко защищала дом от ливня и снега, сражалась с плесенью и весенней капелью. В отчаянной попытке уберечь то, что хранил дом. Ведь он не был пуст.
Она не знала, почему ее до сих пор не нашли социальные службы, впрочем, как и не знала о их существовании. В ее мире были добрые прохожие и злые собаки, чужие дворы, яблоки с уцелевшего сада и книги. Ночами ее покой хранил Мишка. Его плюшевое сердце еще помнило тепло рук тех, кто давно покинул этот дом, растворившись во мраке бытия.
***
Тихий, доносящийся будто с неба ход часов вторил размеренному ритму шагов. Первый, второй, третий. Бросить взгляд на янтарную жидкость в изящном бокале. Четвертый, пятый, шестой. Оказаться близ тяжелых портьер, кораллового цвета, зачем-то поправить золотую органзу занавеси. Семь, восемь девять. Не смотреть. Усилием воли сдержать рвущийся наверх взгляд. Она и без того слишком хорошо знает, который час. Десять…
— А пошло оно все к лесу! — на губах возникает злая усмешка, в карих глазах появляется горький блеск. Накинуть пальто, обуть любимые кожаные туфли, бросить последний взгляд на идеально сервированный стол и выключить свет.
Стрелки часов замерли, будто не решаясь продолжить свой ход. Без четверти двенадцать.
***
Город ликовал. Он скинул серые одежды и грозную суровость и вернулся в детство. Он светился сотнями огней, подмигивал разноцветными лампочками. Его ветер, будто шаловливый кот, гонял по воздуху шарики и снежинки, поднимал верхушки сугробов и раскидывал их среди прохожих. Буйным подростком он шумел взрывами петард, восторженно замирал, любуясь россыпью фейерверков. Заботливо охранял от мороза детей, подбадривал влюбленных, дарил шанс окунуться в веселье самым суровым взрослым. Он преображался лишь раз в городу и каждый раз не упускал возможности от души повеселиться, накопить энергии для новых сражений. Лучики света и странной, особой магии звезд тянулись во все углы. Мрак развеивался даже там, где он привык царить. В местах, которые исконно считал своей территорией и упрямо отвоевывал каждый их клочок. Сегодня он отступал. Это время волшебства. Их время.
Сегодня они принесут дары сотням душ. Не все примут их, но те, кто сможет увидеть, почувствовать и позволить им войти в свою жизнь, навсегда поверят в чудеса. Как же упрямы порой люди в своей слепоте. Они гоняются за призраками, поддаются соблазнам и совсем забывают про голос души. И без того робкий, он становится все тише, а после и вовсе смолкает, уставший и отчаявшийся хоть до кого-то докричаться. Но в эту ночь он вновь обретет силы. Его братья постараются выполнить свои задачи как можно лучше, что же до него самого...
Ангел ощутил, как содрогнулся город, отвечая на его немую просьбу. Свести пути — самый сложный подарок, цену которого понимают далеко не сразу. Но именно он легче всего принимается видящими людьми и окупается во всем дальнейшем ходе событий.
Она брела по городу не выбирая дороги. Будто бы сквозь него. Кругом царила обычная новогодняя шумиха: смех, войны по захвату снежных замков, взрывы петард и фейерверков, беспечные поцелуи вездесущих влюбленных…
Ее внимание не задерживалось ни на чем, взгляд ускользал, не фиксируя и не оставляя в памяти ни капли из происходящего вокруг. Праздник покинул душу женщины, и та невольно скатилась во мрак.
— Эй! Смотри, куда прешь!
Резкий голос неприглядного вида девицы будто вырвал из пучины нереальности. Она обвела глазами квартал…
***
— Мишка, а ты что бы хотел получить в подарок? — маленькая девочка склонилась над своим плюшевым другом и внимательно выслушала слышный только ее сердцу ответ. В ее глазах читалась необычная для возраста серьезность.
— Нет, Миша, я не могу подарить нам маму. Но раз у нас одно желание на двоих, то Дед Мороз его обязательно выполнит! И не нужно закрывать лицо лапой, я все равно в него верю. Что бы ни говорили старшие мальчишки!
Девочка даже отвернулась от своего косолапого приятеля и принялась деловито грозно греметь тарелками. Вскоре на столе появились кружки с водой, банка консервов и буханка хлеба.
— Вот, только не трогать, пока не прозвенят куранты. А пока помолимся и подумаем о хорошем.
Встревоженный скрип двери заставил малышку схватить своего друга и нож. Она так крепко сжимала единственное свое оружие, что пальчики побелели от напряжения. К ним никогда и никто не врывался, но она знала, что порой свою жизнь приходится защищать, и была готова к этому.
Половицы угрожающе ворчали, предупреждая о каждом шаге незваного гостя. И без того тусклый свет заслонила зловещая фигура. Взрослые. Ее нашли не какие-то там мальчишки, а взрослые. Это конец. Малышка судорожно сглотнула и сильнее вцепилась в рукоять… Свет фар резко осветил непрошеного гостя.
— Мама! — взвизгнула девочка, роняя нож.
***
Тридцать пропущенных. Она посмотрела на телефон и усмехнулась. Заставлять мужчину сходить с ума? О да. Особенно в такой вечер. Тем более валерьянка понадобиться очень скоро. Женщина глубоко вдохнула и решительно открыла дверь собственной квартиры. Он стоял, прислонившись спиной к стене и сверлил ее взглядом. В любой другой момент пришлось бы признать себя виноватой, но только не сегодня.
— Милый, знакомься, это наша дочь.