Я убила его

            


Я убила его. Я убила его расчетливо, и продумав все последствия его убийства. Все. Его больше нет. Нет в этой гребанной Вселенной и в соседних гребанных вселенных тоже. Его нет на этой гребанной планете и нет в моем городе. Ни на одной улице, ни в одном доме и даже нет в моей квартире. Нигде. Я просто закопала его где-то на тропе Времени в похотливых сумерках Жизни-клизмы. Корабельная сосна Совершенства, Зерцало духа и недремлющий Рупор совести, надрывавший  прокуренную гл¬отку на перекрестках кухонь: "Дайте мне кнопку, и я зажгу божественный свет!". О, Буревестник слова и Пасынок пердящего мира, непризнанный Гений Хаоса, Ангел-Ниспровергатель застолий и еще хрен знает чего. Его нет. Никогда уже не оседлает он гр¬анит парижских  набережных, и не будет плескаться в блевотине лондонских пабов, вешать соп¬ли ностальгии на небоскребы Нью-Йорка и Квебека, тыкаться носом в смуглые бедра Палестины. Его больше нет. И меньше тоже. Я убила его. Я истыкала его вилкой, изрезала ножом, распилила пилой и разбила на мелкие кусочки. Я видела как удивление в его глазах сменяется гневом, а на место гнева приходит страх. Страх - Страхуец - Страхуяйц. Но перед тем как его глаза заледенели, в них промелькнуло, то чего я ждала так долго – понимание. Надо было убить, чтобы увидеть эту искру понимания. Это гребанную искру, которая ничего уже не согреет. А потом я сожгла его на костре, в парке на площадке для барбекю.
Мир праху твоему,  мир праху твоему,  мир праху твоему, мир праху твоему, пра-ху-ля. 
Ich  komme gleich.