Хрупкость
В душном июльском мареве с привкусом топлёного городского асфальта и редкие полуголые девицы не привлекают внимания.
В прилипшей к телу влажной рубашке ощущаешь себя засыпающей в горячем водоёме рыбой с оттопыренными жабрами.Обхожу прохожих стороной.
И вдруг, знакомое лицо!
-Толян!?
Старик в полинялой белой рубашке глянул исподлобья и, внимательно разглядывая подслеповатыми глазами моё лицо, протянул руку.
-Освежимся? - я указал на пивной бар.
Толик развел руками.
- Пустят в таком прикиде?
- Должны за деньги, - усмехнулся я.
Нынче уютно здесь, просторно, воздух освежителем ароматен. Приличного вида мужики и обилие красивых ценников к любимому напитку.
Из невидимых колонок Стинг «Fragile»-ом печалит. Перебираются гитарные струны, а с ними и хрупкие воспоминания прожитых лет
- Она?- я несказанно удивился и указал на пожилую красногубую продавщицу с угольно подведенными веками, опыленными едкой зеленью дешевых теней. В громадном декольте почему-то ещё плодовито теснилась объемная грудь с блестками мелкого пота.
Толян кивнул ответно. Кадык его подрагивал под морщинистой кожей от частых глотков «баварского», глаза щелями глядели внутрь бокала.
- Она, меня сюда не пускает, - указал на даму за стойкой, закашлялся, улыбнулся виновато,- давно хорошего пива не пил, горло перехватило.
Я отхлебнул своего «темного» и жестом попросил грудастую наполнить Толянову кружку.
Она глянула на меня пристально, не понимая странного альянса дурно одетого старика и мужчины средних лет в дорогой рубашке от Гуччи.
***
- По пиву?- Толян кивнул на громадного красного рака в оконном проёме старинного здания, под ярким плакатом с дорогим Леонид Ильичом; он машет пухлой рукой с рябливой ткани на ветру, от чего портретные губы живо улыбаются с доброго лица.
Я указал на длинную очередь: «К закрытию не успеем».
- И успеем и не раз, - хмыкнул Толик и, отстраняя «очередников», двинулся ко входу.
Мелковатый мужичонка в плоской, клетчатой кепке приветственно пожал руку моего товарища, и сплюнул сквозь зубы в сторону. Дверь скрипнула: пред нами открылся мрачный денник с кисло-плесневелым духом несвежих тел завсегдатаев и подозрительными полупьяными сурлами, смакующими пересохшие рыбные плавники в прихлёб с вечно разбавленным, желтоватым пивом .
Зыбкий свет рассеялся; из серого марева выплыла дивной красоты девушка в белом кокошнике. Казалось, туман отступил пред прелестным созданием.
Толян прилег на стойку у пивного крана, обнял неловко чаровницу и звонко поцеловал её в губы. Девчонка смешливо оттолкнула его.
- Ты чё, люди же кругом, - поправила голубой накрахмаленный передник, рыжую челку под кокошником
- Где люди? - удивился Толька, - сегодня здесь людей не будет, я точно знаю.
Мы сидели за единственным столиком, рядом с колченогими уродливыми каменными столешницами, плотно занятыми постояльцами.
- Ну, как она тебе? – Толик кивнул в дымное облако с блестящим пивным вентилем.
Что я мог ответить? Я завидовал, отчаянно завидовал! Какое из чувств опередилось: внезапное страстное обожание, или пронзительная ревность? Неожиданно представил друга в обьятиях божественного создания, и обозлился в страстном желании – обладать, и вглядывался, всматривался в дымное марево, в надежде увидеть прелестницу.
- Расслабься, че ты зыркаешь. Здесь публика своя, слова никто не скажет, - самодовольно хмыкнул Толян.
Она появилась неожиданно. Наклонившись над столиком с подносом, приблизилась ко мне; я вздрогнул, ощутив тепло её руки, задержал дыхание и растворился в сумасшедшем аромате рыжеволосого царства, и боялся выдохнуть, и расстаться со вкушением благоухающего букета. И ослеп я, и трепетала душа от неизвестного до селе амбре вибрирующей плоти.
- Не разбавленное, - Толик присыпал солью край пузатой кружки, - ты в Москве своей такого не спробуешь, студент, - усмехнулся, отхлебывая пива.
- Понравилась? - не отрываясь от кружки, глянул на меня.
- Да, хорошее пиво, - ответил я, пригубив напитка.
- Чё, дуркуешь, братуха. Я же видел, как ты сознание терял, - усмехнулся Толян. Не завидуй, я тебе не хуже найду,- и от души плеснул водки в пиво.
Это «не хуже» и «не завидуй» возмутило. И теперь не ревностью - злостью обуялся. Я неприятно раздвоился. И две мои половины никак не могли разобраться друг с дружкой.
***
Мы вышли на шумную улицу в мерцании рекламных плакатов, призывающих взять денег в долг, или прокатиться на Сейшелы .
Почти пьяный после третьего бокала, Толян не мог прикурить. Тыкался лицом в мою руку с зажигалкой и наконец попал в огонек - затянулся дешевой сигаретой. Он часто моргал пергаментными веками, глупо улыбался тонкими губами, и закашлялся по-стариковски, раздувая морщинистые щеки.
- Как ты узнал меня, братуха? Я, вот, тебя и не призна-ал. А чё ты, молодой такой? Ну, да, вы богатые нынче и третью, и четвертую молодость включить могёте. Были б деньги. А у меня вот, нет ничего, кроме квартиры. Знаешь, сколь моя квартира стоит? Ежели продам её, бухать буду до,..- он вздохнул дрожливо, - затянулся едким дымом, приблизив к губам корявые желтые пальцы, - думаю… долго.
Я не ожидал этого опьянения, после полутора литров пива. И теперь никак не мог исполнить задуманное.
- У меня к тебе серьезное дело, Анатолий. Встретимся завтра в девять утра, по трезвому. Обещаешь?
- Де-ело, - пьяно пробормотал Толян, - какое дело у меня с тобой, - и вдруг присел на корточки у стены, - за-а-втра, говоришь, дело-то, - и зевнул, вытянул ноги, завалившись на бок.
***
Утро неласково встретило мое пробуждение. Я проснулся с ощущением случившейся неприятности и ничего не мог вспомнить. С портрета на стене сурово смотрел Ульянов Ильич и, казалось, внимательным взглядом пронзал меня насквозь.
- Вы че, все такие, москвичи? - Толян, открыл бутылку с «Жигулевским», и хохотнул неприятно,-
за три года и так столичной пропиской замутиться. Правильно братва московских не любит. Все вы на понтах. А с чего бы? А, ну, да – столи-и-ица,- и указал пальцем в потолок.
- Не, я пойму: ну, сказал чего не по понятиям, тогда и в рыло, а чё, по непонятке понты колотить, на людей бросаться?
Под глазом Толяновским фингал цветисто веко прикрыл.
- А, что было? - я дрожал, как с ледника вышел: с похмелья, иль от предстоявшего неприятного рассказа друга.
- А-а, ну да, мы были пьяны и ничего не помним, - хохотнул Толик, - вот, думаю: оставить тебя в сомнительном неведении, со стыдухой на пАру, и что б ты маялся до опупения. Или рассказать и позволить тебе с повинной ко мне на полусогнутых. Как хочешь? – и протянул бутылку с пивом.
Вышедшее из-за тучи солнце неприятно резануло глаза, я подавился первым пивным глотком и закашлялся.
-Вот, Бог шельму метит! –Толик назидательно погрозил пальцем.
После бутылки пива, смешанного с Толькиной доброжелательностью и смешливым повествованием о моих вчерашних похождениях, память вернулась в чертоги сознания.
Оказывается, третья кружка не разбавленного, чудно собрала сознание в могучий пьяный организм и, я, теперь согласный с самим собой, вдруг, заявил, что люблю Людку с первого взгляда.
- У тебя с ней ничего не выйдет, вы разные люди. Её тонкая душа в красоте обворожительной ауры, не сможет принять твой грубый, бандитский характер, понимаешь, - я тряс головой, тыкал в пепельницу окурком; рваные тушки раков и рыбьи скелеты подскакивали в такт моим папиросным движениям. А Толик улыбался пьяно-довольно.
- Людк! - крикнул он в дымную пелену.
Из мглистой завеси явилась тонко отточенная фигура в бело-голубом. Она присела на колени к Толяну, разминая изящными пальцами длинную сигарету. Манерно уложив её меж пальцев, чувственно приоткрыла пухлые губы, нежно обняла ими фильтр и чуть повела бархатным подбородком. Шея тонким атласом с вкраплением мелких жемчужин продолжением в скромное декольте, и бьющаяся напряженным пульсом сонная артерия. Она глянула мне в глаза. И я ощутился свечой в пламени громадного костра. Тело моё плавилось медленно, растекаясь парафиновой лужей.
- Ну, всё, иди к станку, - хохотнул Толян, - и шлепнул Людку по напряженному, изящному изгибу ниже смешного бантика на пояснице.
Моя парафиновая лужа вмиг, обратившись зыбким богатырем, въехала в довольную Толькину рожу пьяным кулаком.
***
За витриной, с широкого экрана «плазмы» полуголые девки вытанцовывали пахабный танец.
Толян посапывал, забывшись в пьяном сне. Рядом, на углу, портретно списанный с моего товарища тип, участливо кивал головой.
- Знаешь его? - громко спросил я.
-Так, кто ж Толяна не знает, - прохрипело лохматое пугалище в кепке.
Я протянул пятьсот рублей.
- Донесёшь до дома?
- Конечно, - рявкнула образина, сорвала купюру с моих рук и, ухватив тело под руки, потащилась за угол.
Квартира Толяна оказалась в здании той самой пивнушки, а нынче, почти элитного пивного заведения. Я проводил занос тела и с неприятным ощущением покинул грязный подъезд.
Утром «Мазда» протрещала зуммером севшего аккумулятора и каплями на лобовом стекле всплакнула от бессилия.
Я давно не пользовался общественным транспортом и, теперь, в приятном удивлении от отсутствия толчеи и давки, не оглядываясь на пассажиров, присел в неудобное трамвайное кресло. Впереди меня устроился спортивного вида мОлодец.
Автобусная остановка оказалась рядом с Толяновым домом. Я вышел, закурил. Поодаль «спортивный» разглядывал рекламный баннер.
Дверь квартиры приоткрыта, я вошел без стука. Толян сидел на ветхом кресле, укрывшись драным одеялом.
- Ты,- промолвил безучастно и, кутаясь в бледно-зеленом хламе, закрыл глаза, - чё, те надо?
Я поставил бутылку пива на стол. Толян, ощутив стеклянное прикосновение к столешнице, глянул на флакон: «Денег нет на подешевле - берешь мульку безоборотистую? Такой лишь сердце рвать»
Однако, ловко смахнув крышку о край стола, жадно припал к стеклянному горлышку, и проглотил пол литра враз.
- Марк просил забрать коробку номер девять, - мне, вдруг расхотелось общаться.
- Марк, - усмехнулся Толик,- Падла Марк твой! Пять косарей за сохран сунул и тут же своих подослал. Думал я спьяну не разгляжу людишек его. Продал я коробку номер девять! Компенсация, бля, - и сплюнул на пол.
Мне захотелось выстрелить ему в лоб, именно в лоб и увидеть лысый череп пригвожденным пулей к грязной спинке облезлого кресла. Кисть сжалась в пустом кармане плаща.
-Ладно, ладно, - отметив мое движение, промолвил Толян, - ты ничего не забыл?
Что я мог забыть? Ах, да…
- Зеленой коробки номер девять, - проговорил я вслух.
- Твоя забывчивость могла стоить мне жизни, - назидательно проскрипел Толян.
***
Генеральный секретарь молчаливо вещал с громадного плаката: « Вперед, к строительству коммунизма!» Кусок надорванной плакатной ткани ветрено похлопывал его по облупившейся лысине. И лишь из двери вышла Людка в коротенькой юбчонке, веселый ветерок соскочил с портрета «дорогого Леонида Ильича» и шаловливо, теплым порывом обнажил её сногсшибательные бедра: высоко - до самого начала! И я ту же сошел с ума. Её прохладные губы коснулись моих; фееричный аромат непознанной плоти, тончайшими иглами обездвижил, парализовал…
-Ты чего заистуканился, - Людка улыбалась, смежив рыжие ресницы, а они искрились в солнечных лучах и казалось мне в звездах купаюсь.
- Ты не больной? – спросила настороженно.
- Больной, Лютик, больной. С ума схожу рядом с тобой.
- Завтра Толику передачку в СИЗо несу. Пойдешь?
Толяна закрыли месяц назад за пустяшную драку с сыном главного врача гор больницы. Отец желал неотвратимого отмщения: уложил отпрыска в больницу и нарисовал серьезный диагноз. Я, имел уже четырехлетнее юридическое образование, знакомых ментов в городе, и по-быстрому разобравшись в деле, к удивлению узнал: Толяну светит не мене пяти лет. Нашелся свидетель с чьей чудной подачи, бестолковую потасовку следователь обыграл разбоем с тяжкими телесными. А виной тому - прелестница Людка. Вот, так, из-за невинного желания нравиться всем, подвела возлюбленного под срок.
- Нет, Лютик, мне к терпиле нужно, чувствую уговорю я его на деньги. Найдут они пропавшие с драки часики и перепишут диагноз.
- И что, освободят Толика? – зелёные глаза невинностью сияли из-за золотых Людкиных ресниц .
- Возможно, условно, - ответил я. И не понял себя: хочу ли этого?
Деньги главный врач принял, осталось «отблагодарить» следака, и Толяна обещали выпустить «под подписку». Финансами оделил Толькин дядька, известный, авторитетный в городе вор.
Следователь юлил, переносил сроки передачи денег, видимо присматривал верную позицию. А мы, тем временем с Людкой… забыли о Толяне.
Два дня бызвылазно в чертогах общаговской комнатёшки под портретом Великого Ленина, на свежих накрахмаленных простынях, в пухлых ароматных подушках. Заколдованным духом любви пропиталось убогое помещение, мы потерялись во времени, в себе, во всём…. А бедная кровать-полуторка жаждала покоя и серого одеяла на тощем матрасе.
Людка держала комнатёшку по договоренности с комендантшей; сдавала и делилась с ней доходом.
Хлипкая верь закрывалась на тощий крючок, хотя, нам было ни до крючка, ни до хилой двери .., а она шумно растворилась.
Толян замер в дверном проеме.
Бледный коридорный свет заполз на измятую простынь, подушку на полу, на нас голых.
Людка медленно, прозрачной тенью поднялась с кровати, тряхнула рыжей гривой: роскошные, длинные волосы огненно занавесили грудь, живот…
И, бледный свет померк в глазах моих…
Я безответно приял и второй и третий Толянов удар. И теперь, поднимаясь с пола, ощущал собственную ущербность без боли и стыда. Лишь эго пискляво бормотало: «ответить, ответь».
Людкина тень, прижалась к Толяну и тут же вложила нож ему в руку.
- Убей его, - дрожали губы студёным шепотом.
Я вдохнул тающий аромат прекрасного тела, и молния ударила мне в сердце.
***
В коридоре послышались шаги, хлопнула входная дверь. Из подъезда Лепс припевно напомнил о «рюмке водки».
- Не обращай внимания, здесь постоянно кто-нибудь тусуется, - махнул рукой хозяин
- Посадили, значит, Марика, - хохотнул Толян, - ну и пущай испробует тюремной баланды. Он, было время, частенько интересовался, как тама. Жаль не спросить, понравилось ли. Короче. Верни мне те косари, и зеленый номер - твой.
- Здесь, по прошлому курсу, - я бросил пачку денег на стол.
-Прикид поприличнее в «секонде» прикуплю, оденусь и к Людке на первый этаж, - Толян прикрыл глаза и облизнул губы., - а она-то, тебя не признала вчера. Интересно, что скажет, когда расскажу?
Из-под драного одеяла показалась тощая Толькина рука с зеленой коробкой.
- Держи.
В картонке одиноко лежала обычная флешка. Первое действие, написанного Марком спектакля, завершилось.
Влажная полуденная свежесть обострила обоняние и ощутился омерзительный запах бомжатника, пропитавшего дорогую одежду. Так и представился сам себе в куче ядовито-зеленого хлама с бутылкой дорого пива.
На стоянке я вновь приметил спортивного вида человечка. Услужливый охранник протянул мне ключи от «Мазды»: «Аккумулятор подзарядил, все в порядке»
И так, сегодня вечером к Людке. Интересно, сколь она потребует за вещь, что у неё хранится?
В пивном баре, за стойкой в такт музыке притоптывала блондинистая девчушка.
- Людка завтра будет, - ответила недовольно.
Значит, сразу в гости.
«Мазда» покачивалась на избитой ямами дороге, поглощая неровности японской подвеской.
Удивительно, этот частный сектор совершенно не изменился за прошедшие годы, из нового лишь фонарные столбы, да и те без света. А напряженная тишина та же. Когда-то, чужие не посещали район лишь солнце забежит за горизонт. Видимо и нынче, нет желающих прогуляться по Яме. Ну, вот и улица, и дом.
Она вышла в халате. Крашеные волосы неряшливо собраны пучком. Под глазами мешкастые отеки.
- Чё надо? – недовольно спросила.
- Я, от Марка.
- Какого Марка?
- Зелёная коробка номер восемь, - произнес я.
А-а, ну заходи, - растворила дверь. Сенцы завалены хламом, впереди узкий коридор, в комнате – глаза ярким светом обожгло.
Людка шлепнулась крупным задом на стул и не предложила мне присесть.
Удивительно гладкое лицо её, внимательный взгляд и продолжительное молчание. Она откровенно изучала меня: прищуривалась, отводила голову в сторону.
- Вчера с Толяном, значит, ты был. Никак не признаю: знаком мне чем-то, а в толк не возьму. И протянула приготовленную коробку.
Ночь расползлась сырым покрывалом: в свете фар мокрый образ дорожного полотна зыбко растворялся в лобовом стекле, теряя край обочины. «Мазда» из колонок печалила слух Bonamassa-вым блюзом, синеоко лучась приборной панелью.
Я вошел в комнату отеля и вспомнилась Людкина комнатуха в замызганной общаге, с жидким светом грязной лампочки и кряхтуном репродуктором на ржавом гвозде. Нынче же без вай-фая никак, как тогда, без плаката с «Дорогим Леонидом Ильичом».
Ноутбук, флэшка, заумный переходник, взошедшая винда на экране и неприятный тычок острым в спину.
«Спортивный» стоял теперь рядом. В кресле, напротив вальяжно уместился человек в дорогой шляпе.
- Колдуй, - голосом Толика проговорилось из-под неё.
На экране монитора столбно замелькали буквы- цифры, так и захотелось дернуть ручку игорного автомата и услышать сыпный звон вываливающейся мелочи.
-Джек пота хочешь, Толик? – не глядя в сторону шляпы, поинтересовался я.
Три джека, братан, три.
- А как же Марк?
-Покойникам выигрыш не нужен, - мрачно ответила шляпа.
- Тогда, верни пять штук зеленых. Ты же натурально развел меня.
- Мертвецу зелень не к лицу, - пошутил Толян.
- Джек пот в одиночку не надорвешься поднимать? - поинтересовался я.
- Стучи по клавишам, братан, лови инфу и будешь жить, но без денег. Обещаю.
На экране высветились нужные цифры-буквы.
- Куда инфу-то слить, Толик,- я развернул ноутбук.
Толик бросил на стол флешку: - запиши.
-То, что сейчас исчезнет с экрана, не появится никогда, глянь.
Толян привстал с кресла, прищурился.
- Но это совсем не банковский счет, - удивился.
- Верно, номер банковской ячейки, где всего-то быть должна бумажка с точным адресом,- усмехнулся я,- но джек пот по адресу, того стоит.
- Марк вечно был замороченным типом. Что там? – занервничал Толик.
- Героин. Веришь, тонна белого порошка, которым ты должен со мню поделиться.
Грязный подвал, духота, холодный бетонный пол и пара солнечных лучей сквозь щель в двери.
Я знал – Толик в живых меня не оставит. Его «легенда» опустившегося хмыря, не должна быть раскрыта. И это единственный повод к моей смерти. Я не спал ночь и теперь, с восходом солнца мог с разницей в полчаса определить текущее время. Сейчас одинадцать . Толян взял адрес в банке. И конечно двинул к складу.
Марку "светил" максимальный срок. Его давно «вели», а хитрая бестия оставляла нас «с носом». Но не все в жизни вечно.
После полугода следственного изолятора, и без того хлипкий его организм, вдруг обозначился острой почечной недостаточностью. За свои деньги он получил несколько процедур плазмафереза и страшное заключение врачей с мизерной толикой на выздоровление, и только на воле. Тогда, в надежде купить хоть каплю жизни на свободе, и сдал всё свое под завязку, «склеив ласты» через неделю.
Так, я и повстречался с бывшим другом и рыжей бестией из моей хрупкой юности.
И вот, импровизацией сложился дивный план отмщения человеку, воткнувшего мне финку рядом с сердцем тридцать лет назад. Я желал послать его на склад, а он вот, сам соизволил. Возникшая идея «мщения» совершенно не обрадовала. Я давно не в том возрасте, когда ощутив больной рубец на сердце, хочется оставить такой же своему обидчику. И не имел к нему ничего личного; лишь оперское чутьё, и наработанное годами ощущение верного хода...
Яркий свет и грохот отворяемой двери взорвал четырехстенное пространство.
- Выходи, начальник, - раздался голос моего зама. Арсений протянул руку.
Я видел красного рака в оконном проеме под социалистическом плакатом и шныря в клетчатой кепке. За стойкой в дымном тумане умопомрачительная Людка, пивной никелированный вентиль …
- Что будешь? – спросил Арсений.
- Мне «Жигулевского», - я грыз сухой соленый плавник. И лишь кружки звякнули на столе, плеснул в них водки от души.