«Я - никто. Такова цена моей свободы. И дело даже не в том, что я свел социальные связи к минимуму. Я сознательно лишил себя самого главного – возможности, а главное – желания - быть кем-то. Качу по свету, без разбору и цели, даже перекати-поле в своем хаотическом движении в куда-то - более логичен, нежели я в выборе направления. Меняю поезда, вокзалы, гостиницы, нигде не останавливаюсь надолго и не веду никаких разговоров в пути. Передвигаюсь стремясь стать не человеком, а бесцветным веществом без вкуса и запаха.
Не стараюсь - уже умею - течь, струиться, быть незаметным. Никому. Не путешествуя – слегка касаясь незнакомых городов. Не говоря – слегка нашептывая кассиршам и барменам. Не происходя – существуя без цели. Не становясь, не воплощаясь, не свершаясь – невидимкой. И так уже пять сотен лет. Запутываю следы в итак бесконечном лабиринте дорог и рельсов.
И что? – спросите Вы.
А вот так, - разведу я руками и развернусь к Вам спиной, чтобы пойти дальше по своему пути в Никуда.
Я – никто. Такова цена моей свободы».
Я не знаю, зачем испортил офигительный зимний закат этими почти борхесовскими инсинуациями. Вроде бы правду написал, я действительно иногда так живу, а вроде бы и не совсем – поди разберись теперь. Хорошо, что в мой компьютер кроме меня никто не лазит. Некому. Хотя… написанные, их обрывки перестали ворохом кружить в голове, и я теперь снова свободен стать кем угодно.
Полчаса назад я сошел с поезда, удивился тому, как всего за несколько лет изменился киевский вокзал: ничего общего не осталось, только здание метро, - пошел прямо, потом направо и вверх. Туда, где красный корпус Университета. Действительно красный. Меня в юности умилял этот цвет. Присел в парке на скамейку, достал нетбук. Для стационарных компьютеров и ноутбуков у меня слишком динамичная жизнь, а это чудо техники, размером с томик Пушкина, очень помогает мне в моих путешествиях и терзаниях.. Сел, записал, забыл. А путь мой всегда сам приводит меня туда, где я должен быть именно в этот единственный миг.
Когда я понял, что уже не чувствую пальцев, что мороз хоть и легкий, но весьма колючий, если сидеть на одном месте два часа, что хочу кофе и, наконец, обратил свой взор на окружающий мир, стало ясно, что бежать никуда не нужно – кафе вот оно, прямо за моей спиной. Круглая мазанка с домашней кухней. Кофе у них, впрочем, оказался не слишком на мой притязательный вкус, но как только небольшая фарфоровая чашечка экспрессо оказалась в моих руках, я думать забыл о нем. Душа вытянулась по струнке, мышцы напряглись, готовые к прыжку...шучу - просто к дальнейшей дороге, в организме поселился азарт и любопытство – кто на этот раз? что дальше?..
Это мой любимый цвет – цвет зимних сумерек за полчаса до наступления настоящей темноты, не нарушаемой даже луной. И шорох танцующих снежинок за окном в звенящей тишине моей бессонницы. И запах маминых пасхальных булочек – он витает в моем доме все время от Пасхи до зимы, а под Рождество стает явственней, будто мама здесь и только из печи их достала. Не будь их – я не пережила бы эту зиму, как прошлые. Слишком велико мое желание уснуть навсегда, свернувшись калачиком в норке из одеял и подушек. Сейчас даже больше чем раньше.
Доктора скажут – депрессия, я кивну головой и подумаю – бессилие. Их заумные словечки только подливают масла в огонь. А я не хочу масла, я хочу воды. Успокойте пламя воспоминаний, сжигающее меня изнутри, затушите пожар в груди, пусть вихрь новорожденной радости разорвет меня в клочья – не жалко. Лучше уж так, чем как сейчас. Очень вас прошу, пожалуйста!
Некому отвечать. Одиночество не бывает неполным, оно либо есть, либо нет. У меня - есть. Тени, что на стене – не в счет. Они молчат, угрожающе и равнодушно одновременно. И с холодным вниманием ждут чего-то. Оказывается и так бывает. Они не трогают меня. Я - их. Можно сказать, что мы живем дружно.
Ад это место где человек остается наедине с собой. Не менше, но и не больше…
- Кто там? – спрашиваю, хотя вряд ли тот, кто пять секунд назад позвонил в мою дверь, услышал мой вопрос. Если даже там маньяк, то так мне и надо, хоть какое-то развлечение.
- Кто вы?
Стоит, модный такой – в длинном пальто цвета индиго, шляпе, из-под который выбиваются рыжие кудри, мальчишеское лицо, кажется даже с веснушками, на ногах высокие, до колен ботинках на шнуровке.
- Можно? – спрашивает и улыбается во всю ширь, так, словно я его родная бабушка, а я ему даже в дочки не гожусь, мы с ним одногодки.
- Заходите, - пожимаю плечами. Кутаюсь, зябко нынче, жестом показываю ему где кухня и куда проходить. – Чаем напою.
- Вы даже не спрашиваете, для чего я пришел, - незнакомец еле скрывает восхищение.
Чего он такой довольный? Я ему даже завидую белой завистью. Сама я не помню когда последний раз так добродушно и как-то по-детски радовалась непонятно чему. Радость она, как правило, сама по себе, ни почему.
- А какая разница, - отвечаю. - Либо убьете меня, либо ограбите, либо сядете и за чашкой горячего чая мне все и расскажете.
- А если я пришел просто так? – луково щурится рыжий.
- Так не бывает. Ко мне и по делу-то никто не ходит, потому что во всех делах на свете, трудно найти мои.
- Как же вы на жизнь зарабатываете? – в его голосе почти не слышно удивления.
- Как-как, как все, фриласер я, - отвечаю. Откуда он взялся такой любопытный на мою голову.
Включаю чайник, достаю засахаренное айвовое варенье, как красна-девица в холодильнике томится, чуть ли не с прошлого нового года, даже коса на улицу не выглядывает.
- Больше ничего нет, печенье слопала, пока статью писала, - говорю. Зачем незнакомцу такие подробности, не знаю.
- Мне сейчас нужно отлучиться, - смеется, выходит в коридор, застегивает плащ на все пуговицы, из кармана достает длинный белый шарф, обматывает его несколько раз вокруг шеи, но его концы все равно спадают до пола. – Взамен оставляю рюкзак. У меня к вам только одна просьба – когда вернусь, не прогоняйте.
- Ладно, - не могу сдержать улыбку. Незнакомцу удалось то, что последние полгода никому, кажется, не удавалось – вызвать во мне интерес.
Закрываю за ним дверь. Отодвигаю ногой рюкзак. Думаю – как же так, я даже имени его не спросила. И вообще – вдруг в сумке бомба?
Хотя вряд ли – кому я нужна?..
Странная такая, но хорошая, - думаю, сметая с прилавков все, что имеет хоть какое-то отношение к еде. Я не ел с самого утра, да и то, пачка печенья, еще кажется советского периода, запитая хорошо разбавленным, приторным чаем из пакетика, которые мне принесла проводница в семь утра, трудно назвать едой. А барышню, от которой сбежал десять минут с твердым намерением вернуться, напрягать своей проблемой как-то не хочется, она и так какая-то замученная. Глаза тусклые - море поздней осенью; светлые волосы, оттенка созревших колосьев, завязаны в какое-то странное явление, не хвост, не греческий узел, что-то иррациональное, в общем: в этом есть прелесть домашнего очага, возле которого не нужно претворяться чем-то иным; выцветшая оранжевая кофта, серый шерстяной платок, в который она все время кутается, правильные черты лица, пухлые, по-ребячески надутые губки, толи от тоски, толи всегда такие.
Красивая, но какая-то поникшая.
Повезло, нечего сказать. Я еще не знаю, зачем я явился к ней через полчаса после заката, но в этом, как и во всем в моей жизни, есть четкий замысел и смысл. Можно даже не дергаться по этому поводу.
Как же это хорошо - не дергаться, знать, что всё для чего-то есть, а для чего – потом разберемся. А если не разберемся, то где-то есть те, кто все это придумал, воплотил в моем лице и при желании можно у них спросить, хоть я никогда и не пробовал – мне теперь достаточно просто знать, что это можно теоретически сделать.
Улыбаюсь молоденькой синеглазой кассирше, взлетаю на пятый этаж по лестнице, не люблю лифты, звоню, открывает. Улыбается робко, похоже на то, что она забыла как это делается. Ничего я ей напомню. Может быть, именно для этого я здесь.
- Я решил вас покормить, а то вы слишком стройная, у меня радом с вами комплекс неполноценности вот-вот разовьется, - говорю.
Смотрит исподлобья, смеется одними глазами. Наверное, когда-то она была озорной и радостной, остается только гадать, что с ней случилось.
Я, конечно, вру, никакой комплекс у меня разовьется, потому что фигуру мою неидеальной назвать сложно.
Ставлю пакеты на пол, для того, чтобы расшнуровать стилы мне приходится присесть, очень медитативное занятие, ничего не скажешь. По-хозяйски снимаю пальто, прохожу в кухню, чувствую себя как Дед Мороз, только у меня вместо подарков много вкусностей. Она прислонилась к косяку двери, склонила голову, заинтересованно наблюдает за моими действиями, молчит.
- Меня зовут Игорь, - говорю, чтобы не молчать. Она кивает.
Для нее я теперь навсегда останусь Игорем. Это не то, чтобы неправда - у меня много имен и все настоящие. Для кого-то одного. Знакомясь, я называю имя, которое вертится у меня на языке, потому что в конечном итоге неважно – как меня зовут, лишь бы звали время от времени. Что ж, Игорь, так Игорь, буду зваться так следующие лет двадцать-тридцать. Посмотрим, как пойдет.
- Аня, - отвечает подумав.
Ее взгляд провожает мои движения, к пакету, к столу, обратно к пакету, снова к столу. А я прямо горжусь собой – сыр двух сортов, виноград, московская колбаса, французский багет, банка оранжевой икры, горчица зернами, помидоры, пирожные с маленькими вишенками на шоколадной поверхности, фруктовый чай, и мандарины.
- У вас в пакетах Новый год, - наконец сходит с точки стояния, достает деревянную доску и огромный нож, неожиданно лукаво улыбается, потом отворачивается и начинает делать бутерброды.
Я сажусь за стол, незаметно для нее щелкаю большим и указательным пальцем и с улицы, в такт танцующим за окном снежинкам начинает звучать блюз.
Музыка… Наверное Олег, сосед, подъехал к подъезду, открыл дверцу и наслаждается теперь, а жена его, Алинка, сидит и ужин в который раз разогревает. Но, все равно, спасибо, сто лет уже музыку не слушала, тем более джаз. Когда-то в юности, пластинки Армстронга и Холлидея были моими любимыми, но с тех пор много воды утекло. А эту композицию не узнаю почему-то. Может кто из новых…
И вообще – в этом что-то есть, кормить усталого мужчину. Давно забытые ощущения, приятные, кто бы спорил. Правда, тут еще вопрос – кто кого кормит.
- Игорь, у вас ко мне дело? Или вы просто дверью ошиблись, а признаться стесняетесь? – поворачиваю к нему голову, не слишком вежливо, наверное, разговаривать стоя спиной к собеседнику, но у меня важное дело, я режу колбасу.
- Трудно сказать, - проводит рукой по волосам, они у него средней длины и вьются, ставит локоть на стол, голову на ладонь, улыбается лучезарно.
- И все-таки? – улыбаюсь в ответ, трудно сдержаться, когда тут рыжий уставший ангел разговоры разговаривает.
- Меня сюда ноги принесли, причем в полном смысле слова. Я не специально. Я всегда оказываюсь там, где я нужен.
- Как Мэри Поппинс? В детстве это была моя любимая книга.
- Ну да, и «остаюсь, пока ветер не переменится», - смеется.
Я уже закончила, расставила тарелки с угощением, заварила чай, села напротив него.
Ну и дела, надо же, леди… то есть…мистер Совершенство, в моей квартире, а ведь до Рождества еще четыре недели. Чудеса…