Нет, он не хотел уходить и исчезать. Он страстно хотел быть, хотел, чтобы жизнь пульсировала в нем пламенеющей кровью и отдавала дерзким безумием в сердце.
Улица была людна и заурядна. Люди никуда не спешили, потому что была суббота, и солнце светило так неторопливо и томно, большими размеренными лучами озаряя все пространство вокруг. Не любя большого скопища людей, он стало быть, хотел уйти, хотел остаться в одиночестве, но что-то противилось ему, будто сами ноги не хотели нести его в тихую, наполненную солнцем комнатку с письменным столом, удобным креслом и идеальной чистотой вокруг.
Из лавки сладостей выходила маленькая девочка со своей матерью. Девочку звали Ксюша, а мать он наигранно вежливо всегда называл «мисс». Обе всегда были рады видеть его, потому как в это время он всегда гулял по этой улице, а они всегда выходили из лавки сладостей, закупая там шоколадных конфет и пирожных на целую неделю. Матерь и дочка заметили его и устремились прямиком в его сторону. Встречая их счастливой улыбкой доброго друга, он протянул свою руку маленькой Ксюше, а мать поприветствовал светлым взглядом счастливца.
-- Ох, вы опять здесь. А мы как всегда, «Моцарт» с фисташками и миндалем да грильяж в шоколаде. Ксюша их просто обожает. А тут на днях заглянули к врачу, так у нее, бедной, сахар в крови повышен. Теперь приходиться ограничиваться в сладостях, Ксюша от этого в последнее время очень грустная. Я бы дала ей хоть килограмм конфет за раз, так ее люблю, да вы сами понимаете, этим можно вызвать непоправимые последствия. – Мать будто жаловалась, но на самом деле она всего-навсего была страшной болтушкой и не могла упустить возможности поговорить хоть с кем и о чем угодно. Ксюша терпеливо стояла и ждала, пока они пойдут наконец-таки в кино на вечерний сеанс, ведь они всегда туда ходили, после того как купят любимые мамины конфеты - «Моцарт» с фисташками и миндалем, и любимые конфеты Ксюшеньки – грильяж в шоколаде.
Он чувственно пожал девочке руку, дружелюбно улыбаясь мягкой доброй улыбкой.
-- Не беда, что сахар повышен. Смотри какое солнце, Ксю! Потрясающе и очень аппетитно. Можно есть сколько угодно и никакого кариеса тебе, и сахара нисколько. Просто находка для тех, кто сидит на диете и тех, у кого проблемы с конфетами – Он засмеялся так звонко, что сам отчетливо слышал свой собственный смех, а девочка, казалось, была будто польщена. У нее даже легкий румянец выступил. Может быть, она сравнила себя с солнцем? В детской голове всякое может происходить, по крайней мере, так решил наш герой.
***
Здание театра было громоздко, величественно. Вечерний спектакль обещал быть грандиозным, а сборы очень большими. Премьера начиналась с минуты на минуту, третий звонок уже звучал, и опоздавшие сломя голову бежали к входу, в надежде успеть.
Людей немногим стало меньше на улице. Гуляли красивые дамы с крепкими и элегантными кавалерами, шла толпой группа подростков, пожилой человек сидел на лавочке с совершенно каменным старческим лицом. Обстановка была умиротворенной, бытовой. Счастье солнечного вечера парило в воздухе. Уже не ярко, прозрачные лучи будто застыли, и время словно остановилось. Тогда он почувствовал небывалое облегчение. Он вздохнул, довольно улыбнулся и зашагал в сторону дешевого кафе, так как за счастьем столь легким и мимолетным неистово просыпается чудесный аппетит.
«Удивительно! Это чувство полного довольства, словно миг, однако сейчас я не чувствую быстротечности, как будто пропадая в глубоком прозрачном океане, я тону в лучах этой улицы, утопаю в блаженстве и счастье. Поразительно, не одно произведение искусства не стоит этого ощущения. Это чувство само по себе совершенно, как произведение искусства» - Только лишь в мыслях он позволял себе так открыто и наивно размышлять, отдаваясь сентиментальности и пафосу. Он, верно, очень любил так думать.
Солнце начинало понемногу заходить за каменные дома, обдавая их теплым приглушенным светом. Кафе уже было совсем близко. В нем было не так много народу, официанты стояли у стоек с грустным выражением лица потерянных возможностей, хотя, наверное, так только показалось моему герою, потому как сам он, несомненно, был счастлив, но отчетливо видел, когда это чувство отсутствует у других. Однако жалости он не чувствовал. Когда все твое тело заполняет тепло, никак нельзя испытывать настоящую жалость, это чувство затмевает все другие, и еще непонятно хорошо ли это или нет, потому что тогда человек в какой-то мере становится черствым к чужим переживаниям и проблемам.
Он сел за свободный столик на веранде. Свежий ветерок обдувал его светлые густые волосы и приятно пробегал по коже. Чистая добрая улыбка, такая привычна для него, теперь была чуть заметна, и официант, явно поверхностный молодой человек, не уловил ее. Но нашему герою сделалось от этого чертовски приятно. Он заказал теплый салат с адыгейским сыром, чечевичное пюре и изумительный, самый любимый, тыквенно-морковный пирог с апельсиновой цедрой, кардамоном и имбирем. К пирогу он попросил любой травяной чай на усмотрение официанта.
Тихий и такой желанный вид с веранды приятно напоминали ему о детстве, когда каждое третье воскресенье месяца он со старшей сестрой отправлялся в театр, всегда один и тот же, а перед представлением они всегда заходили в кафе и брали там целых четыре пирожных, всегда одних и тех же: два шоколадных и два сливочных. Сам театр был всегда ему безразличен, чего нельзя было сказать о том времени, которое он проводил с сестрой. Он, вероятно, очень ее любил.
Блаженство вечера окутывало его, чуть касаясь кожи. Еда создавала приятное тепло в горле и животе, а мятный чай успокаивал возбужденный ум. Словно медленная река, протекало время из окна веранды, потом вдоль по улице через театр, по городу, проходя через каждого человека, обнимая каждое дерево и фонарь, для кого-то оно неслось стремительной птицей, а для кого-то вот так медленно и упокоено шло, разлетаясь на песчинки в удивительном калейдоскопе человеческого сознания.
«Нужно ли это объяснять? Когда твое сердце бьется так ровно, а дышится так легко. Когда твое тело неощутимо, ты практически не существуешь, ты почти исчез, растворился. Но чем больше ты теряешь себя, тем больше познаешь, тем больше обретаешь пространство, окружающее тебя, и быть может, тебе повезет на мгновенье ощутить тот настоящий мир, которого мы не видим, никогда не видели» - Думалось ему свежей лунной ночью, когда все спектакли заканчивались, и люди шли по ресторанам, по улицам, такие разные и красивые. Связь разума с сердцем прониклась в него лучом солнца, последнего, который был около двух часов назад, и отозвался в нем потоком самых чистых и приятных дум, от которых от получал истинную радость и счастье. Ему даже казалось, что он действительно более не существовал, будто бы растворился в совершенной отдаче, во всей своей открытости. За это он не ручался, но ему даже на миг почудилось, будто он обрел что-то совсем иное, что еще никто никогда не брал, будто все стало по-другому, все поменялось. Но мы-то с вами, конечно же, знаем, это было лишь секундное помешательство, на него действовала летняя свежая ночь, эта луна, заходящая прямо на веранду, те приглушенные лампы, которые светились в кафе, наверное, даже люди, идущие после спектакля такие веселые, не обращавшие на него внимания. Хотя, утверждать подобное я все равно не ручаюсь.
***
Придя около трех часов утра к себе домой, он улыбнулся усталой улыбкой, разобрал кое-какие книги и сделал себе турку некрепкого кофе с кардамоном и мускатным орехом.
В ожидание рассвета, он вышел на балкон и стал читать неправдоподобно легкий, изящный и милый роман малоизвестного писателя, который оказался ему по душе. Там ни о чем толком не рассказывалось, писатель был явно не одарен и писал навязчиво, несколько даже пафосно и сентиментально, однако в словах его чувствовалась какая-то легкость, будто он, писатель, чувствует тоже самое, что и наш герой, будто бы он его старый друг и товарищ. А в купе с медленно восходящим солнцем, живым и тихим, эта книга становилась истинным удовольствием для него.
«Летом солнце уходит так ненадолго, что просто грех спать в такую чудную пору» - Думалось ему, когда он в очередной раз медленно потягивал остывший кофе, и во рту у него играла такая приятная горечь в сочетании с согревающей свежестью кардамона и терпкостью мускатного ореха. Что-то изнутри грело его, как будто огромный сгусток тепла был у него в животе, вечно движущийся, похожий на маленькое солнце, которому не терпится озарить все вокруг своими палящими июльскими лучами.
«И что же тогда значительно здесь?» - Все больше задаваясь этим вопросом, он все больше улыбался, понимая, что единственно-верного ответа нет, или по крайне мере он его пока не нашел. Признаться, этого правильного ответа он и не ждал, а отвечал себе довольно абстрактно, довольствуясь столь туманной формулировкой: «Все здесь незначительно, но, конечно же, все имеете большущий смысл. Все во всем и все вне всего. Может быть, Бог это есть все? Однако он существует и вне всего. Возможно, этот мир не так огромен, но мы делаем такие выводы, потому что видим очень мало. Оскорбительно мало, не замечая, быть может, самого главного, хотя должны бы замечать».
Тем временем солнце совершенно не видело смысла ждать, пока он допьет свой кофе. Золотой, и пока еще не слепящий диск, уже проглядывал из горизонта, все больше наполняя краской бесцветные утренние сумерки. Утро начиналось, и последняя мысль нашего героя еще довольно долго держалась у него в голове, вплоть до того, когда солнце окончательно взошло и окончательно наступило ясное утро: «Вся наша жизнь –цикл. И ничто, даже смерть, не способна его прервать».
***
Утреннее солнце ослепительным светом озаряло рыночные лавки, пробегаясь по ним игривыми быстрыми тоненькими лучиками, весело танцующими по всей широкой и людной центральной улице. Он шел без определенного направления, цели и причины. Люди вокруг были радостными, жадными, добрыми, злыми, щедрыми, такими разными, такими похожими. И если ранее для него такое зрелище походило на болото, на отсутствие надежды, то сейчас это напоминало прекрасную реку, брызги которой разлетаются в разные стороны. Не было ничего дурного. И если в природе он никогда не сомневался, то в людях продолжительное время был крайне разочарован. Сейчас этого не было. Сейчас все было праздником. Он прекрасно понимал, что даже самые противные негодяи нужны, значит так надо. И что без зла не существовало бы добра. Мысли его были чисты, они никого не упрекали, они всему были благодарны.
«Все в мире не имеет постоянного значения. В какой раз я натыкаюсь на двойственность в вещах! Потому что для мира слишком мало одного значения, одного смысла, одной истины. Но опять, имея множество истин в многогранной жизни, она все-таки одна. Хотя я не берусь утверждать. Утверждения, по-моему, самая непостоянная вещь на свете. Зацикленные на своем мнение люди – глупцы. Приверженцы одной веры – глупцы, если не осознают, что Бог, в которого они верят, лишь материальный образ, удобный для них. Он может являться даже в пустоте, в людях, в предметах, в искусстве… Мне, кажется, он является в форме безоговорочного счастья, в виде солнца, ветерка, лунной теплой ночи. Я как будто ощущаю его, он во всем, но однако же является ничем. Он все и ничего. Это как я не могу быть не прав, равно так же, как я определенно неправ. Важно ли это? То, что сегодня кажется злом, завтра окажется добром. Постоянства не существует, стабильности нет. Человек рядом со мной уже пять минут ругается со своей женой, он ее не любит, она его не любит, а через неделю ими завладеет страстное, огромное, словно каменный обвал, чувство, и этот промежуток времени забудется, как забывается все. А вон там мальчик, худой и загорелый. Его любопытство способно залезть даже в самые укромные уголки родительской спальни. Возможно, он разглядывает старые фотографии, возможно просто факт запретности пробуждают в нем столь коварные чувства. Я не хочу говорить, что это пропащие люди. Они пропащие ровно столько же, сколько и я, и это не зависит от эрудиции и духовной организации. Это вообще не от чего не зависит, это данность».
Полуденное солнце жгло кишащий людьми город. Зной жарким облаком висел над ним. Один человек в это чудное время размышлял о мире. Один человек в это чудное время был счастливым.
***
Зайдя в ближайшее кафе, он устроился за столиком, стоящим на улице без прикрытия, прямо под палящим полуденным солнцем, зато ближайшем к улице, откуда можно было наблюдать не только кафе и рыночные лавки, но и ближайший сквер, затемненный и холодный, даже в летний зной.
Официант подошел не быстро, хотя в кафе никого не было кроме него самого и пожилой дамы, заказавшей себе только кофе с сахаром и молоком.
-- Не желаете ли пересесть в тень? В полдень не мудрено схватить удар, если сидеть под ним с неприкрытой головой.
-- Нет, я, пожалуй, останусь здесь. Такой чудесный вид, как я могу это менять на тень? А за меня не волнуйтесь, я посижу здесь очень недолго.
Заказав омлет и теплое молоко, он не стал смотреть на людей, как хотел, а медленно закрыл глаза и задремал, пока ему не принесли завтрак.
К слову, весь мой сказ направлен только лишь на мировоззрение нашего героя, и будет совершенно неправильно писать только его мысли и не писать его характера. Вы, естественно, можете подумать, что из мыслей этого человека можно извлечь нечто большее, чем характер. Возможно, это позволительно подумать в отношении к другим людям, но мой герой был увлечен прекрасной страстью видеть в мире все великолепие и неоценимый дар, и даже уродство воспринимал как особую, пока непонятную ему самому красоту. Прав ли он был? Этого сказать не могу, но думать про себя плохого он не умел, кормил себя красочными яркими мыслями и знать не знал ничего дурного. Про себя в том числе. А именно свою непреодолимую черствость в отношении людей. Убежденный в совершенстве мира, он напрочь не переносил людей, мало с кем общался, и такая перспектива его никогда не пугала, а одиночество лишь создавало приятную обстановку, где он мог блаженствовать, казалось бы, всю жизнь, пока не найдет того единственно правильного состояния души и тела, для которого предназначено все его существо.
Работая в библиотеке, он много читал, не ища истины и смысла. По правде говоря, ему все была правда и истина. И именно так объясняя ее недоступность, он продолжал вечерами посещать то недорогое кафе, рядом с театром, видеть мир, как видел его всегда, и наблюдать за людьми, совершенно обычными по его мнению. Не такими прекрасными и красивыми, но все же, неотъемлемой частичкой мира, а значит и его самого. Потому что где как не в себе искать мир и свободу, Бога и того самого состояния, где все воссоединяется и все становится правильным и совершенным.
«Ты думаешь, что познаешь мир. Глупец. Ты ищешь себя. Ищешь в себе Бога, потому как иначе не можешь. С остановкой твоя искра тухнет, так и не создав огня» - Говорил он себе, просиживая свои дни под палящим июньским солнцем, которое блаженно резало кожу, почти добиралось до самого сердца, однако отступало, вечерними лучами нежно лаская юное гладкое его лицо.
***
Улица лилась по-своему, отличная от людей, она будто бы тонула в летнем теплом дожде, приносящем начало и чистоту. Капли стремительно разбивались об асфальт, машины, здания. Они предвещали солнце. Что как будто вот-вот оно придет и принесет свет и жару, принесет мечту.
Он стоял под козырьком многоквартирного дома и безмолвно наблюдал за стихией, проносящейся волной вокруг него. «Я ничего не могу сделать против этого всего. Я не хочу и мне не нужно этого делать. Мне остается только смотреть и чувствовать неистовую силу, которая течет отдельно от меня, но остается во мне. Выходит, что и это тоже Бог?» - Думал он, маленьким незначительным существом своим чувствуя каждую каплю, разбивающуюся о твердый асфальт. «Дождь не питает землю, он безжалостно умирает на этой дороге, и это в высшей мере несправедливо со стороны человека возвести здесь подобное. Человек медленно уходит от своей природной сущности, давая умирать в себе самому драгоценному, что есть у него. Может, в этом и есть его сущность? Убивая в себе жизнь, быть выше нее? Боюсь, сейчас это не представляется возможным. Сейчас человек создает лишь мертвое, это совсем не жизнь».
Выглянуло солнце. Этот прозрачный чистый свет пленил его. Кажется, что именно в этом сплошном тихом сиянии и есть самое сокровенное, то, что тебе никогда не узнать, ты можешь это только чувствовать, всем тем, что есть в тебе, ощущать близость, но не приблизится, не прикоснуться к ней. Может поэтому это так маняще, так сладостно? Вечный путь и никакого конца, только неистовый поток прекрасного, необузданного, сильного!
«Мне бы совсем немного, совсем капельку. Я словно шелкопряд, я плету нить, самую незначительную и ненужную, но какого мне, когда я знаю, что в этом весь я. Для меня, может, это важнее всего» - Грезилось ему, когда идя по мокрой от прошедшего дождя дороге, он ловил каждый луч солнца, а поймав, тут же клал его в собственное сердце, которое всегда было расцветшим цветком в его теле.
***
Ночь пришла легкой тихой поступью, облачая красную зарю в бездонную вечную темноту, в которой, словно дыры, притупленным сиянием начинали светить звезды. Порванная река текла медленно, ей, казалось, совсем не полагается идти меж бетонных домов и памятников, в ней отражался свет дюжины фонарей, стоявших около набережной. Он же стоял на мосту, на который падал бледный и теплый лунный свет августовской ночи. Все было словно замкнуто, но свободнее и просторнее места было вряд ли найти.
«Мое спокойствие ничем не сокрушить сейчас. Сейчас, когда эта луна светит так мягко, сейчас, когда вода так неподвижна, а воздух так свеж. В такой тишине невозможно не ощутить сокровенного, самого важного, для чего живешь» - Медленно текло раздумье у него в голове, чистой и свежей, как эта ночь.
Можем ли мы сказать, что это обстановка так влияет на человека? Только она его и меняет. Словно вода, человек прогибается под обстоятельства мира. Словно тихая река течет только в том направлении, какое указала ей сама природа, иначе бы в реке и не было бы этой природы, как и в человеке. Если человек отдается, растворяется, прогибается под мир, он течет, он живет, в нем есть сила. А если нещадно разрушает в себе самые последние крупицы естественности, он становится тухлой водой, он не способен на свершение и искусство. Гений порождает естественность, полное слияние с миром, каким бы он не был. Полная отдача, полное смирение. Бунтующего стаптывают одним мгновеньем, смирившийся же обретает недоступное. Смирившийся и разложившийся на частицы именно с миром, а не с самим собой. Часто путают такие вещи, принимая за недостаток воли, собственного мнения и характера. Это совершенно не то. Смирение в другом масштабе. Вы принимаете все, что вам полагается, вы чувствуете мир, потому что пропускаете его через себя, как вода пропускает через себя камни. Не биться лбом о скалу, а плавно обтекать, ощущая ее твердый камень, любя ее, потому как, кто вы такие, чтобы высказывать претензии? Вы никого не удивите. Вы растворитесь. Так не лучше ли раствориться осознанно, с удовольствием и любовью, наполняя этот мир своей маленькой ниткой шелка, и наполняя себя этим миром. Жизнь дает вам многим больше, чем вы даете жизни. Вы должны быть благодарны, и благодарность свою выражать только в любви. Тогда маленькое солнце будет всегда греть вашу грудь своим теплом, даже в самую тихую лунную ночь.