45
6 сентября
Именно она, кружась в круге своей мистической обратимости, терпит главный ущерб от безудержной необратимости активистско-спонтанной деятельности Я. Ранами ущерба круга души со стороны Я и выступают те трансгрессивные разрывы, которыми Я стремится преступить круг Души. Человеческий конфликт описывается в терминах контроверзы рационально необратимого Я и мистически обратимой Души. Очевидно, другим концом ущерба необратимо оказывается и другая душа, душа Другого. Стрела Я всегда наносит двойной ущерб, как в отношении собственной души, так и чужой души. То есть, по итогам того двойного ущерба, наносимого стрелой Я-рефлексии, можно предположить, что тот круг, в центре которого она случается, бытует из предвечной изначальности мистической сопряженности двух душ. Способ, каким бытийствует человеческая душа, это экзистенциал «бытия-вдвоём». Душа – это не то, что «во мне». Душа – это всегда то, что «между нами». Здесь уместно вспомнить, что в традиции феноменологической антропологии имеется гуссерлевский концепт интерсубъективности. Намерением этого концепта было схватывание существа межчеловеских отношений. Но цель не была достигнута. Плохое разрешение понятия интерсубъективности связано с тем, что здесь Другой случается как зеркальное удвоение Я. В рамках имманентной интерсубъективности на другого экстраполируется чисто техническое свойство зеркального отражения. В такой экстраполяции другой оказывается лишь или «хорошим», или «плохим» отражением субъекта, по способу того, как меняется наша оценка собственного отражения в зеркале, то «хорошего», то «плохого». В свете концепта интерсубъективности вся драма межчеловеческих отношений загоняется в жесткие рамки игры бесконечной балансировки двух отражений в перспективе умаляющейся к нулю надежды на реальную встречу двух субъектов. Причиной невозможности этой встречи является изначальная предустановленность, предпосылочность, заданность субъективности, которая конструирует себя в центре по отношению к периферийности другого. В диалектике интерсубъективности, рассматриваемой Гуссерлем в 5-ом «картезианском» размышлении, Я всегда пребывает в центре, а другой необходимо обнаруживается на периферии, и оба составляют пару Я-центра и Ты-периферии. В логике интерсубъективной парности субъективность и учреждается как весовая дуга вывода, в котором Я-субъект как полюс родовой всеобщности доминирует над Ты-предикатом как полюсом видовой единичности по чисто логическому принципу дедуктивной детерминации всеобщим Я-центром всей периферийной совокупности Ты-единичностей. Трансцендентальным априори дедуктивной интерсубъективности выступает арифметика неравенства 1 > 0.
Теперь и отсюда выдвигается гипотеза исключаемого правилами логики обращения дедукции феноменологической интерсубъективности в индукцию онтологического сопряжения двух душ. Тот перенос, который осуществляется внутри межчеловеческой пары двух душ, делает возможным то, что может быть названо не интерсубъективностью, но интерпредикативностью, межпричастностью. В самом деле, по мистическим мотивам христианской веры два любых человека пребывают в поле равноправной причастности к тому Целому, что в своей субъектности предшествует им, полагая их своими Ты-предикатами, небесными Ты-предикатами. В этом смысле как носитель Божьей души всякий человек – не земной Я-субъект, но небесный Ты-предикат Божественного субъекта. Общей оппозицией интерсубъективной дедукции и интерпредикативной индукции является всё та же пара необратимости и обратимости. И если вектор дедукции закономерно исключает перестановку Я-субъекта и Ты-предиката, то в случае индукции парные Ты-предикаты вполне рокируемы и взаимозаменяемы. Эта разница восходит к арифметическому контрасту вычитания и сложения, для которых перестановка членов в одном случае меняет и сам результат, в другом же – оставляет его неизменным. То есть, итог интерсубъективной дедукции сводится к негативному исключению Я-субъекта из предиката мирового горизонта. Полагаемая исключением Я-субъекта из мирового предиката разница, наполнена полаганием выгоды, как раз составляющей весь «смысл» исключения. А положительность интерпредикативной индукции сбывается в позитивном включении двух Ты-предикатов в круг мирового предиката, внутри которого их отношения сохраняют последний в не приносящей выгоду неизменности. Вообще, схождение двух Я-субъектов носит характер жестокого столкновения двух органонов. Делая заговор из детской игры в прятки «топор, топор, сиди как вор, и не выглядывай во двор» в своё жизненное кредо, Я-субъект, оказываясь на «дворе» человеческой коммуникации, встречает другого, и, увы, такая встреча представляет собой соприкосновение врубающихся друг в друга топоров, высекающих искры искрометной зажигательной полемики. Ключевым мотивом Я-дедукции является нацеленность на саму исключительность в отношение узкого «места под солнцем», которым мнится однополярный и, несомненно, исключительный центр коммуникативного горизонта, и в который ему во что бы то ни стало надо встать. Обратно этому Ты-индукцию сопровождает положительное настроение наведения мостов, о чём говорит и само значение термина «индукция». В смысле мыслительного движения от периферийной частности к только предвосхищаемой и внушаемой надеждой целостности индукция лишена той необходимой предпосылочности всеобщего центра, в котором «Я есть Я», и об который затачивается острие центростремительной дедукции. То есть, интерпредикативная Ты-индукция, будучи лишена свойства достоверной предпосылочности Я-дедукции, не знает своего основания, но мотивируемая оптимизмом веры, направляется к той неведомой целостности Божества, одной из ипостасей которого для Ты-предиката является Мы-предикат как желанный любовный итог интерпредикативной индукции.
Таким образом, если в рамках кона интерсубъективной Я-дедукции встреча двух душ как Ты-предикатов предпосылочно и достоверно исключена, то интерпредикативная Ты-индукция прямо мотивируется верой в неё. И встреча эта полагает возможным, в игнорирование иронии Набокова, достижение мистического обращения «прозрачных друг для дружки душ» как включения в круг единой души. Сопряженность двух прозрачных душ в экзистенциале «бытия-души-в-душу» полагает равновесную включенность в предшествующий из мистической предвечности им обеим круг, который и гарантирует их обратимость. Собственно, в этом круге и обнаруживает Себя каждый раз Бог. «Там, где соберутся двое, трое во имя Моё, там Я». И в то же время идущее в интерпредикативной индукции душевное движение совершается вослед тому диалогическому силлогизму, что сначала образовало текущее силовое поле коммуникативной парности, а потом оказалось враждебным окружением, препятствующим его удержанию. То есть, парадоксальным образом Ты-индукция возникает строго из Я-дедукции. Ты-индукция рождается за счет упразднения Я-дедукции. Возникая из Я-дедукции, Ты-индукция осуществляет мистическое замыкание прежнего логического генезиса, остающегося внутри себя разомкнутым. Траектория обращения Я-дедукции в Ты-индукцию составляет фигуру круга. И, возвращаясь к своему началу, коммуникативное движение после кругового блуждания с удивлением обнаруживает в казалось бы новом результате прежний исток, только успевший оказаться порядком забытым и вытесненным. То есть, Ты-индукция оказывается повторением самого начала Я-дедукции. Но Ты-индукция является повторением того начала Я-индукции, которое было при этом проигнорировано с самого же начала по причине его «ничтожной» тавтологичности. «Ничтожная» оценка выдается тавтологии с позиций Я-дедукции. Вспомним, что, например, для гегелевской дедукции бытие ничтожно по причине его «непосредственной неопределенности», неподдающейся никакому опосредствованию в целях выгадывания логических выводов. И всё-таки Бытие в высшей степени тавтологично. Тавтологии Бытия соответствует та разновидность общеутвердительного суждения (A), где субъект и предикат равнозначны, и что при обращении остается общеутвердительным суждением: A ; A. И для силлогизма ценность суждения с равнозначными субъектом и предикатом (S = P) действительно ничтожна, поскольку препятствует всякому логическому движению, отсутствие которого для силлогизма смерти подобно.
Перспектива логического движения открывается только в том виде общеутвердительного суждения, где предикат включает в себя субъект. Такая неравнозначность делает возможным обращение общеутвердительного суждения в частноутвердительное суждение: A ; I. Количественное превосходство объема предиката над объемом субъекта составляет существо содержательной величины большой посылки. И далее от линейной и количественной различенности субъекта и предиката осуществляется скачок к диаметральной и качественной противоположности субъекта и предиката в рамках общеотрицательного суждения, в котором субъект достигает отрицательной определенности. Формальная обратимость субъекта и предиката в рамках общеотрицательного суждения, когда E ; E, собственно, выражает достоверную самотождественность Я-субъекта, равному только самому себе. В итоге отрицательная центростремительная самотождественность Я-субъекта, составляя существо малой посылки, делает её пред-посылкой, инстанцией априорной детерминации. По отношению к центральной и потому статичной предпосылочности малой, субъектной посылки большая посылка необходимо смещена на динамичную предикатную периферию. Следующий за этим вывод учреждает качественное превосходство центрального Я-субъекта в определенности (распределенности) его формы над периферийным Ты-предикатом в неопределимой (нераспределимой) хаотичности его содержания, каким бы количественно большим оно не было. Неся логическую форму частноотрицательного суждения, дедукция, в т.ч. и интерсубъективная, характеризуется необратимостью Ты-предиката в Я-субъект: O ;. Выше уже шла речь о том, что конечной формой дедукции является случай частноотрицательного подчинения предиката субъекту. Именно из этого состояния «необратимого» подчинения Я-субъекту Ты-предикат устремляется и совершает другой скачок во имя взаимной обратимости с другим Ты-предикатом в пределах финального и одновременно начального Предложения в его тавтологии равномерных субъекта и предиката как существительного и прилагательного. В итоге мы видим аналогию между общеотрицательным суждением и предложением как общеутвердительным суждением в варианте с равнозначностью субъекта и предиката. Эта аналогия выражается в некоторой симметрии скачков в равномерность распределенностей субъекта и предиката. Но в одном случае равномерность является положительной, в другом же – оказывается отрицательной. Смыслом отрицательной и положительной равномерности распределенностей субъекта и предиката является контраст закономерной формальности и благодатной содержательности симметрии распределенностей. Контраст отрицательной формальности и положительной содержательности – ключевой контрапункт Закона и Благодати.
Итак, логическое движение онтологического силлогизма, приспосабливая под себя символику круга, в итоге само невольно оказывается круговым, и, двигаясь по траектории круга, силлогизм однажды вскакивает в его нерушимые пределы. В том способе, каким происходит этот скачок, опознается предложение как вытесненное начало силлогизма. Таким образом, спор закономерной дедуктивности логического силлогизма и благодатной индуктивности тавтологичного предложения идёт вокруг одного и того же круга. Только в дедуктивном случае этот круг разрывается, а в индуктивном – вновь собирается. Что это за круг, который молниеносно разрывает дедукция рационального силлогизма, и который вновь собирает индукция мистического предложения? Этот круг – священная граница бессмертной Благодати. Мерой дедуктивного разрыва онтологического круга становится конституция закономерного Я-центра этого круга. Мера его индуктивного собирания сбывается в упразднении Я-центра во имя Ты-периферии. Чисто человеческим наполнением диалектики Я-дедукции и Ты-индукции становится полярность Я-тела и Ты-души. Так, движение Я-дедукции осуществляется по способу отрицательного центростремления исключающей конденсации человеческого присутствия, которое оплотняется материальностью наличной плоти и, сгущая свет присутствия в кромешную темноту земного ядра, превращается в непроницаемость зеркальной отразительности, что, набирая силовую, логическую, экономическую и властную тяжесть, впадает в оформленность конечного и, увы, закономерно смертного Я-тела, источающего эмоции страха и ненависти. Обратно этому, движение Ты-индукции реализуется в способе положительного объятия включающего расширения человеческого присутствия, которое разряжается чувством любовного воодушевления, и, милостиво впуская непрерывно льющийся во всей разверстости небесного покрова Божий свет, преображается в проницаемость бесплотной прозрачности, что, отпуская из себя греховность вещей, тянущих своей тяжестью вниз, взмывает в безграничную содержательность бессмертной Ты-души, наполненной любовной Благодатью. Предвечно предложенный круг Души наперед удерживает логически дедуктивный Разум во всём многообразии его изощренных поползновений, которыми он то и дело норовит преступно вывести себя за пределы священной границы. Но девственная чистота благодатной целомудренности Божьей души незыблемо пребывает в неприступной высоте Божества.
46
12 июля
Воспарив пафосной интонацией, Берклитц резко умолк, и, сняв очки, долго протирал глаза, подслеповато глядя в даль. Я, глядя на него, сочувственно молчала. Он возобновил речь:
- Эх, опять пафос! – Проговорил он жалобно. – Но ничего не поделаешь! Надо снова возвращаться на землю. Продолжим. Итак. Мы имеем трёхэтажную и одновременно диалектическую структуру силлогизма. На верхнем уровне чувственный тезис. На среднем уровне рассудочный антитезис. Замыкает горизонталь тезиса и вертикаль антитезиса синтез разумного вывода. Как ты думаешь, что по большому счету объединяет три уровня?
- Не поняла! – Удивилась я.
- Ну, что присутствует в каждом из этих высказываний?
- Какой-то общий признак?!
- Да. Какой?
- Не знаю. Наверное, слово «есть».
- Правильно. – Согласился профессор с довольством экзаменатора, услышав долгожданный правильный ответ от очередной жертвы экзаменационной экзекуции, равно тягостной для обеих сторон. – Все три уровня объединяет формальное присутствие слова «есть». Но содержательно это слово имеет совершенно разные функции. На чувственном уровне «есть» констатирует чисто чувственное, наглядное наличие, - вот оно есть: «камень серый». На рассудочном уровне «есть» выступает в функции включения понятия в системную связь с другими понятиями, словом, в систему языковых отношений. И, наконец, на уровне разумного синтеза «есть» оказывается в функции отождествления. Но главное, а что, собственно, отождествляется?
- Моё Я.
- Конечно. То есть, весь силлогизм словно по спирали вращается вокруг этого «есть», ставя себе задачу отнести его на собственный счёт. Давай снова обратимся к нашему любимому Моисееву высказыванию «Я есмь Сущий». Очевидно, что это тоже вывод, синтезирующий две посылки. Какие? Первая посылка как чувственная звучит так: «Всё наличное сущее есть единый Бог». Здесь «есть» обналичено в зримости налично существующего. Это полностью соответствует той хайдеггеровской апологии античного понимания истины как «алетейи», «несокрытости». Вторая посылка как рассудочная звучит уже как «Бог есть Я». Среди всех имён Бога, только описывающих Его, единственно определяющим именем является имя Я. Здесь «есть» выступило в функции абсолютного центра окружности языковых имён. Я как то, что «есть», связало и центрировало собой все действительные и возможные имена Бога. «Есть» выступило в функции адекватности, языкового соответствия имени вещи, в смысле которого под именем adequatio понимали истину в средневековье. Ну, и далее, звучит вывод по всем правилам Аристотелевой силлогистики: «Я есмь Сущий». И здесь «есть», синтезируя субъект «Я» и предикат «сущий», идентифицирует самого субъекта высказывания, Моисея. Теперь «есть» функционирует как достоверность в смысле новоевропейского понимания истины.
Профессор перевёл дух и возобновил речь:
- А теперь надо посмотреть, что исчезло из этого вывода на весьма недолгом пути силлогистической траектории. Итак. Что было в чувственной посылке?
- Было слово «Бог». Подождите, профессор, - встрепенулась я, - насколько я помню, этот силлогизм: «P est M, M est S: S est P» составлен по IV фигуре. И… и получается что Бог здесь оказывается средним термином, элиминируемым выводом.
- Да, верно. Именно Бог как Его Имя оказывается главной жертвой силлогистического образования понятия. Понятие возникает на месте вытесняемого, упраздняемого, снимаемого им Имени. Точно так же как Я снимает Душу То есть имя данное Моисеем Богу вытеснило самого Бога. Снятие имени понятием осуществляется в процессе расщепления имени на субъектную метафору и предикатную метонимию. В отношении изначального имени как Имени осуществляет двойной перенос. Метонимический перенос - это чувственный перенос. Метафорический перенос – это рассудочный перенос. Оба переноса осуществляются как суждения. Метонимия – это синтетическое суждения апостериори, которое синтезирует предикат вывода. Метафора – это аналитическое суждение априори, что анализирует субъект вывода. Вывод априорно синтезирует субъект и предикат, идентифицируя Я в его принципиально субъект-предикатной расщепленности… Смотри, Мэри, что здесь получается. – Профессор явно зажёгся, исполнился каким-то новым смыслом и заговорил очень быстро. – Прежде всего, из теории языка, например, Романа Якобсона, мы знаем, что ключевыми полюсами языка являются центростремительный троп метафоры и центробежный троп метонимии. Метафора и метонимия – это два края расщепляющей Имя его поляризации. И ровно те же два края имеют место в рамках категорического силлогизма, состоящего из большой посылки как метонимического суждения и посылки малой в виде метафорического суждения. А главное, что вписывание этих ключевых поэтических тропов в рамку силлогизма окончательно выявляет его экономическую подоплёку. Дело в том, что метонимический тезис большой посылки – это вектор преобразования некой внешней, зримой, визуальной части мира, его Лица в товар. То есть, метонимическое суждение – это товарное суждение. Напротив, но в дополнение предыдущему и противоположному, метафорический тезис малой посылки – вектор преобразования некой внутренней, умозрительной, словесной части мира, его Имени в цену. То есть, метафорическое суждение – ценовое суждение. Но спрашивается, в чём содержательное различие таких двух суждений при формальном сходстве их структуры, включающей все те же субъект и предикат? И теперь и отсюда мы можем ответить на этот вопрос. Метонимическое суждение – это предикация субъекта, предицирование субъекту предиката. А метафорическое суждение – это субъекция предиката, предицирование предикату субъекта. И уже в выводе субъект метонимического суждения и предикат метафорического суждения, оказываясь единым средним термином, упраздняются. И что, собственно, таким образом, упраздняется в силлогизме? Единство Лица и Имени, то есть само Бытие, которому дано теперь фигурировать в виде формальной связки «есть», соответствующей математическому знаку «=». Абсолютно прав Фридрих Гёльдерлин с его осуждением суждения, расщепляющего и аннигилирующего Бытие. Главным делом силлогизма является такое сочетание, соединение двух суждений, что придает им характер необратимости пересечения горизонтали метонимического суждения, образующего центробежный и женский полюс товара, и вертикали метафорического суждения, образующего центростремительный и мужской полюс цены. Но у этого закона необратимости есть альтернатива – это обратимость предложения. Вот, например, я говорю «Камень белый», но могу обратить это высказывание, рокировав субъект и предикат: «Белое твердокаменно». В силу этой взаимозаменяемости именной субъект и лицевой предикат обладают полным равноправием и равновесием. А главное, что это равновесие исключает то неравенство, которое, приобретая экономический характер неравенства, позволяет ценовому субъекту превзойти товарный предикат, и силлогистически вывести из этого неравновесия денежную прибыль.
- То есть, прибыль и выгода – это итог нарушения благодатного баланса лицевого субъекта и именного предиката по закономерным итогам силлогистического восхождения ценового субъекта над товарным предикатом?
- Только так. И продажа, и покупка суть эффекты такого нарушения. Смыслом и содержанием баланса цены и товара является любовь. Я бы к Христову ряду «Нет ни эллина, ни иудея, ни мужчины, ни женщины» добавил еще одну пару: «Нет ни цены, ни товара», и «нет ни означающего, ни означаемого».
- Хорошо. – Согласилась я.
- Ценность и товарность суть полюса имманентной контрастности, в коне которой, редуцируя трансцендентную контрастность именной Ты-души и лицевого Я-тела, актуализируется субъективность со своими профитными мотивами…. Итак. Мы описываем некий первичный силлогизм. Назовём этот силлогизм онтологическим. В графическом отношении этот онтологический силлогизм представляет собой квадрат…
- …который возникает из круга?
- Да. Структурно квадрат образован восьмеркой, чьи продольные оси являются его диагоналями. То есть, силлогистический квадрат структурирован крестом перекрученного круга единства Неба и Земли, относительно некоего таинственного и эфемерного нулевого центра. Сам онтологический круг исполняет гармоничный контраст небесного Смотра и земного Слуха. Но по итогам данного перекручивания к первозданной и трансцендентной паре Смотра и Слуха добавляется имманентная пара Говора и Показа. Именно на этих полюсах образуются те избытки, что входят в имманентный контраст конфронтации за доминирование друг над другом. Показ представляет предикатный итог большой посылки как товарной. То есть, большая посылка буквально показывает товар. Большая посылка – это товарно-показательная посылка. По причине своей чувственной, визуальной природы. Большая посылка – это, собственно, синтетическое суждение апостериори. Большая посылка зрительным образом, сиречь на чувственном опыте синтезирует полюс зримой товарности.
- Надо полагать, с малой посылкой всё наоборот? – Изображая догадливость, предположила я.
- Очевидно. Малая посылка проговаривает цену. Говор представляет субъектный итог малой посылки как ценовой. В кантовском смысле малая посылка – это по той же логике аналитическое суждение априори. Малая посылка умозрительным образом, сиречь в спекулятивной доопытности анализирует полюс спекулятивной ценности. Таким образом, мы имеем диалектический контраст аналитической ценности и синтетической товарности. Все понятно? – Заботливо поинтересовался Берклитц и. не дождавшись ответа продолжил:
- Далее. В соответствие с этим все остальные кантовские типы суждений вписываются в координаты этого онтологического силлогизма. Так, товарная посылка – это еще суждение возможности, экспликации и будущего. Товарная посылка, синтезируя товар, полагает его в пределах горизонта возможного и проблематичного будущего. То есть, товарная посылка образует само будущее. И, напротив, ценовая посылка – это суждение необходимости, обоснования, а значит и суждение прошлого. Ценовая посылка, анализируя цену, возводит вертикаль необходимого, избирательного, строго дизъюнктивного прошлого. Ценовая посылка спекулятивно сгущает избирательное прошлое. Поскольку речь идет о посылках, то логично, что умозаключение выступает их априорным синтезом. А значит, ему достаются функции суждений безграничности, особенности, действительности, категоричности и ассерторичности…
- То есть, Кант описывал тот же онтологический силлогизм, что и вы?
- Совершенно тот же. Но ты поняла, что тут со временем происходит?
- Примерно. Трансцендентный контраст небесной Ты-души и земного Я-тела, исполненный как бы вечностью, проецируется в имманентный контраст между Я-ценой и Ты-товаром, что наполнен временем как зазором между формируемой из прошлого ценой и формируемой в будущее товаром…
- Молодец! И теперь, когда мы окончательно разобрались с Кантом, вернёмся к Аристотелю. Итак. Вот нам даны две посылки, структурно, то есть, формально ничем не отличимые. И там, и там всё то же – субъект и предикат. Но в большой посылке товарный предикат выводится из наличного субъекта, как показ из смотра. То есть, общая формула большой посылки: предикация субъекта, сказывание подлежащего. В малой же посылке ценовой субъект выводится из именного предиката, как говор – из слуха. Её общая формула: субъекция предиката, обоснование с-казуемого как по-казуемого. Мы более ясно поймем этот контраст, если обратимся к другой паре – метафоре и метонимии, для онтологического обоснования которых так много сделал русский филолог Роман Якобсон. Очевидно, что большая посылка как товарное, возможностное, чувственное суждение соответствует комбинационности метонимии. Вообще, показывающая метонимия – это периферийное выражение центрального содержания. Метонимия – это периферийная и видимая часть центральной и только слышной целостности. Малая посылка как ценовое, необходимостное, рассудочное суждение соответствует селективности метафоры. Говорящая метафора, в целом – это центральное выражение периферийного содержания. Метафора – это центральная и слышная часть периферийной и только видимой целостности. Чувствуешь разницу?! В метонимическом случае: слышимый центр – целое, видимая периферия – часть. А в метафорическом случае: видимая периферия – целое, слышимый центр – часть? Так, где же правда, Мэри?
- Очевидно, не там, не там. Она по ту сторону этого контраста. – С отчетливостью уверенности произнесла я.
- Умница! Она по ту и трансцендентную сторону этого имманентного контраста. В Бытии, которое метафора сгущает в мужскую цену, а метонимия смещает в женский товар.
- Значит, по итогам большой посылки в рамках этого онтологического силлогизма субъект представляет мир как товар. И уже по итогам малой посылки он обосновывает себя как цену этого мира как товара. И в заключении, в котором пересекаются горизонталь товарной посылки и вертикаль посылки ценой звучит: Я = Мир. То есть, моя Цена равна мировому Товару.
- Да. То есть, содержанием нашей большой посылки является взгляд, положительно синтезирующий мир в его показной товарности. Содержанием малой посылки является высказывание, отрицательно анализирующей субъекта в его говорной ценности. Обе избыточности – показную и говорную, или метонимическую и метафорическую – характеризует свойство выгодности. Коль скоро мы выгадываем или на спекулятивной игре с ценами, или на реальном производстве товаров. Хотя и в последнем случае может иметь спекуляция «пускания пыли в глаза», как, так называемых, понтов. Важно, что мы уточняем топику спора, идущего, как внутри, так и снаружи человека. Принципиальной разницы между локализациями спора нет. Имеет место факт: идёт спор. Так?
- Да. Спор идёт.
- И нам очевидно, как впрочём, и всегда было очевидно, что спор – это конфронтация двух половин одного и того же, но распавшегося – где-то, когда-то – целого. В споре каждый из спорщиков вымогает или центральную, метафорическую выгоду покупающей ценности, или периферийную, метонимическую выгоду продаваемой товарности.
- То есть, спор производит разрыв между полюсом ценности, которая всегда в прошлом, и полюсом товарности, которая всегда в будущем. И, как я поняла, этот разрыв и спор между прошлой ценой и будущим товаром вы определяете как время?