Глава 3
В доме, где родился и вырос Алёша Лошкин всегда пахло свежим хлебом. Шторы и скатерти слепили чистотой, благодаря заботливым материнским рукам. Мать была женщиной редкой доброты; от неё исходило такое благополучие и покой, что рядом с нею все беды казались пустой шалостью и глупой нелепостью. Только однажды Алёша видел слезы в её глазах. И виною их был он.
Семья Лошкиных состояла из шести человек: отец с матерью, три сына да дочка Тонечка - любимица семьи. Последний из сыновей, Алексей, знал от приходских бабок, как мать вымолила ему жизнь, когда он годовалый карапуз задыхался от скарлатины. Тогда фельдшер только покачал головой и, захлопнув саквояж, вышел в метель, а матушка опустилась на колени у постели умирающего ребенка и громко молилась до утра. Нет, она не плакала, просто умоляла и требовала от небес милосердия.
-Оставь его, Пелагея, - строго ворчал отец,- разве ты не видишь, что делаешь хуже своими воплями? Не иди супротив воли Божией! Видно, так суждено. Не ты первая, не ты последняя... Чего голосишь, как по единственному ребенку? Детей пугаешь.
-Не мешай молиться, Андрей, - в исступлении отвечала женщина, - Бог милостив. Разве грешно просить?
Андрей Матвеевич пожал плечами и оставил жену у постели сына, не подающего уже признаков жизни. Не стал мешать её горю. А наутро мальчик ни с того, ни с сего задышал. Сам, ровно и без хрипов.
Алеша рос ребенком неспокойным, бойким и упрямым. Старшие братья Глеб и Иван напрасно призывали его к подчинению. Ни какие уговоры и угрозы не имели на него действия. Один лишь отцовский ремень делал его смирным. Этот кожаный ремень и лавку в бане Алексей запомнил на всю жизнь.
Бывало, батя тащит его упирающегося в баню, и лупит по ногам, а братья смотрят со стороны смурно - хоть бы вступились разок! Мать тоже не лезла поперек мужниной воли, уходила в коровник или к курам корм задавать. Что было у неё на самом деле на сердце, никто не знал. И только сестрица Антонина бежит рядом, хватается за отцовские широкие штанины и тоненьким голосом причитает:
-Тятенька, не бейте Алешу! Тятенька!
-Уйди, Антонина! Не лезь под руку, кому говорят!
А она бесстрашно твердит свое:
-Тятенька! Родненький! Ради Господа нашего Иисуса Христа, не бейте братика!
Так и замирала карающая десница с ремнем в воздухе: как после такого ударишь? Самым святым просят! Откуда знала маленькая девочка, как растопить сердце сурового бородача, Алёша не знал, но видно от рождения сестрица была насквозь пропитана женской лаской и мудростью. Он любил Антонину больше всего на свете и жалел мать, которая безропотно, как ему казалось, терпела грубого и неласкового мужа. Тонкая душа мальчика не воспринимала того патриархального мира, в котором ему суждено было родиться, и горячая, непокорная кровь, заставляла его страдать.
Вместе с сестрой они любили убегать на загородное поле и наслаждались там простором и свободой. Алексей готов был бежать без оглядки до самого горизонта, словно что-то манило его и дразнило там, где за высокими стеблями пшеницы, начинался суровый уральский лес. До того, как его отдали учиться в семинарию, детство его было почти счастливым в этом поле. Пока не случилось несчастье с сестрицей, прыгнувшей со стога прямо на забытую кем-то косу. Вид крови тогда совсем не испугал мальчонку. Он оторвал край своей новой льняной рубахи, перевязал Антонине лодыжку и, взвалив сестру себе на спину, побежал домой.
А уж дома ему досталось! От отца за то, что плохо глядел за сестрой, от матери - за испорченную рубаху. В тот раз он даже боли не почувствовал, лежа на лавке и вцепившись в неё руками. А Тонечка с тех пор слегла прихрамывала. Алексей винил себя страшно.
Учеба в семинарии внесла в его жизнь новый глоток свежего воздуха. Юноша оказался способным студентом, любознательным и интересующимся всем вокруг. Его страстная натура ненасытно впитывала в себя всё новые знания. И чем больше он проглатывал книг, чем больше ему открывалась тайна человеческого существования, тем больше он терял веру в Бога. Сначала он сам испугался этому, и даже стал ещё более жадно искать истину - ту, которую он представлял себе весьма отчётливо, где все должны быть счастливы и довольны. Увлекаясь, как было свойственно молодежи того времени, дерзкой литературой, пришедшей с Запада, молодой человек тщетно искал там присутствие Бога и оправдание тем устоям, которые веками сложились на его родной земле. Ум победил сердце и страх ушел. Захотелось жить по новому, по другому, что-то такое совершить, что бы жизнь не прошла даром. Одним словом, учеба в семинарии ему нравилась.
Алексей легко сошелся с товарищами в классе. Он посещал все кружки и собрания и часто выступал там с докладами. Учителя любили его и ставили в пример другим, а старшие братья, которые к тому времени уже оканчивали курс, гордились им. Даже отец изменился по отношению к своему неугомонному младшему сыну - он стал к нему более ласковым, считая, что учеба пошла Алёше на пользу, направляя все его буйные силы на благое. Никто в семье не наблюдал, что в душе его произошла сильная перемена. Никто, кроме Тонечки, которая была так близка с ним, что ей одной он открывался с этой новой стороны. По выходным дням брат с сестрой по-прежнему ходили в поле и уже не бегали, как дети, а подолгу сидели на вершине какого-нибудь стога и, глядя на извивающуюся внизу широкую ленту реки, разговаривали.
-Ты понимаешь, - говорил Алёша, - весь мир уже давно живет не так, как мы в России? Человек не может без свободы! Нам просто необходима революция. Иначе мы здесь так и погрязнем в этом мещанстве.
-А что такое, эта революция? - спрашивала Тоня брата, округляя свои глаза-пуговки.
-Эх, маленькая ты еще! Не понимаешь. Ну, это когда народ соберется всем миром и пойдет, да и скинет всех продажных министров вместе с царем. Вот тогда и заживем хорошо.
-Как же это? А разве можно без царя жить? Кто же тогда править будет?
Алексей только смеялся над своей глупышкой сестрой. По доброму так смеялся и не уставал делать попыток объяснить ей что к чему.
-Видишь ли, царь - он угнетает народ, а его министры ему в этом помогают. Они, как блохи на собаке: кусают бедняжку, кровь пьют, и им ничего, а псине больно, поняла? А чтобы собаке хорошо было, от блох надо избавиться! Уничтожить напрочь.
-Как?! И царя... уничтожить? Убивать ведь грешно. Страшно-то как!
От таких слов Антонина становилась белой, как мел, и голос переходил на еле слышный срывающийся шепот. В таких случаях Алексей лишь вздыхал и думал про себя: " да-а-а... трудно будет поднять народ, который с пеленок в таком религиозном страхе воспитывают." Юноша на говорил маленькой сестренке, что наказания за грех он давно уже не боится, ещё с тех самых пор, как он привык получать наказание ремнем от отца по всяким пустякам. Но Антонина все понимала и чувствовала не по годам, и лишь её маленькое женское сердечко сжималось в груди от предчувствия беды. Ей так хотелось защитить брата от этой самой революции, которая представлялась ей в виде огромной черной, лохматой тучи, которая, как ей казалось, обязательно закрутит и затянет внутрь себя её Алёшу. Она только смотрела на брата испуганно и глаза её молили: " Может не надо революции, а?"
Алёша успокаивал её:
-Да ты не пугайся так! Вон, и во Франции революции была и ничего - живут люди. И получше нашего живут, скажу я тебе!
Влившись в тайный студенческий кружок Алеша свел знакомство с известным революционером Лбовым. Последний вместе со своими товарищами, такими же бесшабашными, как и он сам, скрывался в лесах от разыскивающей его полиции. Но в городе были люди, и даже из известных и богатых, которые снабжали материально эту шайку. Вот и Алексей, свято веря, что во имя революции и свободы можно и нужно приносить любые жертвы, стал прикладываться к церковной казне, ключи от которой хранились в доме его отца, на чем и был пойман Андреем Матвеевичем. А затем отец порол его. Порол жестоко, и было это в последний раз, потому что в тот день шестнадцатилетний Алексей был изгнан из родительского дома. Вот тогда и видел материнские слезы заблудший сын. Напрасно пыталась она успокоить супруга, только нарвалась на тяжелую руку и отлетела в сторону сеней. Андрей Матвеевич прикрикнул на неё:
-Цыц, дурная! Вымолила отродье на нашу беду, теперь вот расхлёбываем! Говорил тебе: не лезь поперек воли Божьей!
Алексей сжал зубы, ногти до крови впились в сжатые в кулаки ладони, и он поклявшись себе, что отомстит отцу за все обиды, поднял с земли брошенный ему отцом мешок со сменной одежкой и хлебом, пошел прочь - в ту самую неизвестность, которая еще совсем недавно была так желанна ему. Только на деле оказалось все совсем не так, как мечталось. Юному изгнаннику пришлось устроиться на Мотовилихинский завод, сначала рабочим, а потом, в виду его образованности, и клерком в контору. А жить его взял к себе мастеровой Степан, с коим он успел подружиться на почве либеральных взглядов еще в цехах. Так и продолжал Алексей свою агитацию, только уже смешавшись с народом и крестьянами. Здесь тоже были умы, которые кипели революционными идеями и, хотя расшевелить простого работягу, занятого по десять-двенадцать часов у станка было непросто, подполье действовало вовсю. Так что молодому человеку некогда было тосковать по прежней жизни.
Только сегодня, когда весь город обсуждал свадьбу купеческого сына и его сестры, Алёша не удержался и смешался с толпой, что бы хоть издали увидеть свою любимую сестрицу. Когда глаза их встретились, он был уверен, что она узнает его и бросится навстречу, но девушка смущенно опустила ресницы и потупила взгляд. Это ещё раз напомнило ему о той пропасти, что пролегла теперь между ними, и он невольно загрустил, возвращаясь в свои заводские трущобы.