ВЕСНА
Весна – время песен, плясок и сверкающих дождей. Не той изнурительной мороси, что, падая с серого неба, сводит с ума своей глухой однообразностью; нет, весенний дождь Трансвааля – это гремящий водопад, что с веселой свирепостью обрушивается вдруг на изжелта-бурый, иссохший за зиму буш, пригибает к земле высокие травы, ломает ветви акаций и обрывает цветы с дикого апельсина. Он ревет, он бушует, наступая сплошной блистающей стеной, словно готовый все сокрушить на своем пути – и кончается так же внезапно, как начался. Только тысячи капель сверкают повсюду – на листьях, на рыжей антилопьей шерсти и даже на кончике огромного желтого клюва птицы-носорога – тысячекратно отражая умытый и обновленный мир.
На весенний дождь никто не в обиде. Сухая, пыльная земля жадно впитывает влагу – и сразу в рост идут голубовато-зеленые травы, поднимаясь за одну ночь выше прежнего, а в траве посверкивают золотыми и алыми звездами дикие ирисы. На реках розовыми свечами загорается тамариск, акации, освобожденные от старых сухих ветвей, покрываются облегченно бесчисленными россыпями желтых пушистых шариков – словно стайки цыплят разбежались среди полупрозрачной перистой листвы. Птицы-ткачики, такие же желтые, повисают на акациях вниз головой, трепещут в самозабвении крылышками, скрипят на все лады, призывая подруг к новым гнездам – а в глубине кустов ручейками журчат негромкие песни сорокопутов-бубу. От земли, нагретой за день ласковым весенним солнцем, поднимается в сумерках едва заметный туман, пахнущий цветами апельсина и горного жасмина – и по всему Трансваалю выходят тогда в свои сады девушки, стоят под глицинией, оплетенной цветущей лианой, под олеандром и вечнозелеными пальмами, жадно дышат воздухом весны и никак не могут надышаться.
ЛЕТО
Лето в Трансваале – главное время года.
И потому, что самое долгое.
И потому, что самое жаркое.
И потому, что самое занятое.
Теперь не так часто и звонко, как весной, звучат птичьи песни – пришла пора выкармливать птенцов, и родители вместо песен и плясок носятся повсюду в поисках жучков, кузнечиков и мух, а кое-кто – и мяса для своих прожорливых чадушек. Воспитывают детенышей и звери: вот жирафенок на тонких высоких ножках, чуть покачиваясь, ковыляет за стройной мамой, глядя на мир со своей детской, но вполне уже жирафьей высоты широко распахнутыми, наивными глазами. Вот полосатый мангуст деловито тащит куда-то жирную мышь – конечно, детенышам в норку! И не только своим, но и соседским: живут эти мангусты стайками, малышей выводят в общей норе, и пока одни папы с мамами промышляют, другие сидят рядом с норкой, стерегут и нянчат всех несмышленышей. А по ночам выходят из дупел генетты – чем-то похожие на мангустов, а заодно на куниц и на кошек, пятнистые древолазы. За генеттой по веткам осторожно ползут и неуклюже скачут пушистые малыши – может быть, в первый раз мама вывела их на ночную охоту, учиться взрослой самостоятельной жизни.
В середине дня все живое прячется в тень, дремлет разморенно в ожидании, когда спадет жара. Скалы и камни в горах, каменные плиты дворов у человеческих жилищ раскаляются под жарким солнцем, да так, что не ступишь, бывает, босой ногой. Зато в сумерках и вечерами, когда опустится на горы и на сад теплая бархатная темнота и потянет от реки прохладным ветерком, так хорошо бывает стоять на теплых камнях босиком, смотреть, как луна серебрится на зубчатых листьях пальм, дышать ночной свежестью и, замерев, вслушиваться в таинственные шорохи летней ночи. А потом засыпать у раскрытого настежь окна, под несмолкаемый стрекот цикад, тихое цвирканье летучих мышей и глуховатые поскрипывания ночных голенастых птиц-авдоток где-то за рекой.
ОСЕНЬ
Прохладный и ясный осенний воздух, пронизанный солнцем, пахнет чистотой и свежестью. Запах увядающей и новой, поднявшейся после осенних дождей травы смешивается в нем с ароматом осенних цветов, с запахом сырой земли, и все это вместе сливается в дразнящую, волнующую сердце симфонию. Это запах странствий, аромат дней, когда перелетные птицы, собравшись в стаи, одна за другой отправляются в дальний путь, к берегам покинутой родины; когда киты, дельфины и тюлени Великого Океана начинают кочевать к северу за стаями сардин, и крики морских чаек, бакланов и олушей отмечают над волнами их путь; когда буш в ожидании обновления сбрасывает палую листву и стоит странно распахнутым, в обнаженной простоте – но по-прежнему полон сложной и удивительной жизни. В такие дни часто хочется, бросив все, отправиться в горы, бродить по скалистым тропинкам, усыпанным палой листвой, следить за полетом птиц в поредевшем буше, вдыхать запахи осени и, усевшись на каком-нибудь камне в зарослях акаций, молча смотреть на дальние хребты, ясно различимые в прозрачной осенней дали – такой прозрачной и ясной, какой она бывает только в это время года.
Осень – пора бродяжничества, одиночества и размышлений.
ЗИМА
Сухо зимой в Трансваале: ни единой дождинки не выпадет здесь до весны. Высохли в буше высокие травы, пожелтели склоны гор и холмов, словно львиной шкурой укрылись. Обмелели реки – даже грозная в весенние дни река с гордым названием Мощная струится теперь тонким ручейком, так что вброд перейдешь – не заметишь.
Холодно зимой в Трансваале. Африканское солнце по-прежнему светит ярко, но нет в нем обычной силы. В воздухе днем – бодрящая прохлада, как бывает на далеком Севере в ясные дни раннего октября; а ночью спускается с гор настоящий холод – да такой, что у человека зуб на зуб не попадает, над рекой клубится морозный туман, а трава к утру покрывается инеем.
Ясно зимой в Трансваале. Давно осыпались в буше последние листья, и стоит он прозрачный, открытый. Высокое чистое небо – без единого облачка. Птицы и звери, даже ночные, разгуливают среди дня – ловят скупое тепло и не прячутся от человечьего взгляда.
Если осталось в твоей душе хоть что-то мутное, темное, потаенное даже от тебя самого – приезжай зимой в Трансвааль. Позволь чистому горному воздуху – холодному, но не леденящему – войти в твои душу и разум, проветрить их, просквозить, чтоб не осталось в них ни соринки, ни сухого листа, чтобы предстали они в первозданной своей простоте. И тогда ты почувствуешь, как возвращается ясность. Как уходит надуманное и остается – главное.
А потом согрей озябшие руки над уютным огнем камина – и озябшее сердце над пламенем красных алоэ трансваальской зимы.