После первых весенних дождей, едва проклюнется в вельде – высокогорной степи, буро-желтой после зимней засухи – свежая трава, раздается повсюду – и в зарослях по берегам диких рек, и в городских садах и парках, и в зеленых университетских двориках – залихватский, веселый скрип. Так и кажется, будто где-то старые качели или, может быть, деревянная дверь так обрадовались приходу весны, так развеселились, что решили тряхнуть стариной, вспомнить время, когда были они молодыми зелеными деревцами, да и принялись скрипеть на разные лады, то погромче, то потише, да еще и петлями пощелкивать при этом!
На самом деле, конечно, никакие это( Свернуть )
не двери и не качели, а маленькие – с воробья – ярко-желтые птицы-ткачики в черных полумасках. Они только что свили из свежей травы новые гнезда и теперь скачут вокруг них, повисают вниз головой, быстро-быстро трепещут крылышками и скрипят, скрипят, скрипят – весело и лихо! Такая у них необычная весенняя песня.
Да и гнезда у ткачиков необычные – под стать песне. Не какие-нибудь чашечки в развилке древесных сучков, не охапка веток на кусте, а настоящее произведение искусства: плетеные шарики с аккуратной круглой дырочкой-входом, подвешенные на тонком, но прочном жгуте высоко над землей. Шарики совсем легкие, но сделаны на совесть: сквозь травяное полотно не проникнет сверху ни одна дождевая капля. А в тех местах, куда дождь не достанет, оставлены небольшие прорехи – для свежего воздуха и чистоты. Уютно, должно быть, в таких гнездах хозяевам! И даже не верится, что такой аккуратный шарик могла сплести птица – одним только крошечным клювом, без помощи рук.
Шарики висят, покачиваясь на ветру, словно гроздья диковинных зеленых плодов. Кое-где трава уже начала подсыхать, и постепенно шарики из зеленых превращаются в соломенно-желтые – «зреют».
А хозяева-мастера в черных полумасках все хлопочут вокруг, все скрипят, все трепещут самозабвенно… Так-так, а почему же они – одни? Почему ни у одного мастера нет пары – самочки-помощницы?
Да потому, что у ткачиков и здесь все не так, как у большинства птиц. Гнезда у них строят-плетут одни только самцы – не боятся испачкать щегольские желтые костюмы. А самочки в более скромных зеленоватых нарядах до поры до времени отдыхают, ловят для одних себя мошек да приглядываются к мастерам – какой из них ловчее и усерднее? А когда гнезда будут готовы, начнут летать от одного к другому, принимать работу, выбирать – в какой из воздушных квартирок удобнее будет птенцам?
У желтеньких усталых женихов даже дыхание кажется, спирает от волнения, и не зря – выбирают невесты придирчиво. Чуть что не понравится – тут же улетят, а найдут какой-нибудь особенный изъян в работе – и вовсе в ярость придут, накинутся на гнездо, разорвут весь труд мастера в клочья! А то и просто перекусят травяной жгутик, которым гнездо крепится к ветке – и полетит шарик на землю. Не плети халтуры!
Надо сказать, что невесты-ткачихи здесь правы: ведь гнездо строится, прежде всего, для птенцов, а в плохом гнезде их не вырастишь. Вот будущие мамы и придираются – лучше переделать всю работу сейчас, чем потом потерять выводок!
Однажды весной мы нашли на земле совершенно целый шарик-гнездо, видимо, сброшенный с ветки одной такой разборчивой невестой – трава еще даже не начала желтеть. На первый взгляд, гнездо как гнездо – красивый правильный шар, плотные крыша и стены, аккуратное плетение – ни одна травинка не торчит… И что это самочка его отвергла?
А перевернули шарик – батюшки! В днище – огромные дыры! Конечно, прорехи там должны быть – пусть птенцов свежим ветерком обдувает – но не такого же размера! В эти дыры, пожалуй, не только ветерок пройдет – через них яйцо выскользнет, а то и птенчик провалится! Выходит, права была самочка – нельзя в таком гнезде воспитывать детей. И молодец она, что не польстилась на внешнюю красоту.
Гнезда свои ткачики плетут не только из травы. На берегах рек в дело идет и молодой тростник, а там, где растут пальмы и бананы – особенно в городах – мастера приспособились обдирать их широкие жесткие листья. Дело в том, что листья эти как бы сложены из множества длинных и узких полос, и вот эти-то полоски ловко отслаивают ткачики. Сядут у основания листа, надкусят аккуратно, ухватят краешек – и давай тянуть со всей силы! Иной раз так обдерут пальму, что листья у нее становятся махровыми… Но дереву это не вредит, и на ткачиков никто не обижается.
Мастера старательно подыскивают не только материал, но и место для гнезда. Не всякое дерево им годится – ведь висячие гнезда строятся для того, чтобы враги не могли подобраться к птенцам, а если подвесишь такое где-нибудь в густой кроне – змее или пятнистой генетте, полукошке-полукунице, ничего не стоит дотянуться до входа с нижних или соседних веток. А повесишь на конце сучка, где нижних веток уже нет – того и гляди обломится тонкая веточка, и гнездо упадет вниз…
Поэтому больше всего любят ткачики акацию – дерево с плотной широкой кроной, раскинувшейся шатром высоко над землей. Выбирай любую, самую толстую и надежную ветку – и гнездо свободно повиснет в нескольких метрах от земли, никаких лишних сучьев ни снизу, ни сбоку! Казалось бы, за такие удобные деревья должны между ткачиками вспыхивать драки – но нет, они птицы дружные и не возражают против соседей. Иная акация увешана десятками гнезд, а по весне скрипит ткачиными голосами на всю округу.
Ткачики, живущие у реки, любят подвешивать свои гнезда к веткам плакучей ивы, над самой водой. Это, пожалуй, еще более надежное место, чем акация: ветки у ивы хоть и прочные, но тонкие и гибкие, клонятся вниз почти вертикально – трудно проползти по ним к гнезду даже самой ловкой змее. А хищные звери и подавно по воде не подойдут. Рыбам же и крокодилам дела нет до птичьей мелкоты. К тому же над водой всегда вьется множество мошкары – знай лови да носи голодным птенцам!
Как-то раз встретился мне ткачик-лентяй. Он не стал, как другие мастера, искать для гнезда подходящего места, а подвесил его прямо на кончике бананового листа – того самого, с которого обдирал строительный материал. Ткачику, конечно, лучше знать, какое место удобнее – но судя по тому, что на банане не было больше ни одного гнезда, дело здесь было скорее в лени строителя, чем в удобстве: не хотелось ему летать куда-то с материалом.
А еще видела я ткачика-художника. Это было ранней весной, когда буш стоял еще голый, серовато-бурый, и лишь кое-где начинала пробиваться листва, да сияли вдоль рек розовые свечи тамариска. Вблизи тамарисковые ветви уже не походят на пламя: они словно окутаны нежнейшей розовой пеной. На одной из таких ветвей и подвесил мой ткачик свое новое гнездо.
Оно качалось в нежной кипени цветов, на теплом весеннем ветерке. Цветущая ветвь проходила прямо сквозь него, бросая на травяной шарик нежно-розовый отсвет, и само гнездо, казалось, светилось изнутри каким-то необычным, радостным сиянием молодой зелени. Желтая птица трепетала в розовых цветах, как воплощение весны и возрождения…
Промелькнуло на миг – и осталось со мной на всю жизнь, на долгие годы.