Янев и Шава
"Какие времена, какие люди!"
В начале 70-х в нашем районе базировались три ВИА: в Кожухово – «Наваждение», солист которой впоследствии с успехом пел в «Землянах», у метро «Автозаводская» - «Персики» и на Новоостаповской улице – «Трояне». Каждая из них репетировала в красном уголке местного домоуправления (ЖЭКа), и там же давала концерты. Периодически их приглашали выступить на вечерах в школах района и на свадьбах в «образцовых» пельменных.
Виталик Янев был организатором и душой ансамбля «Трояне», сам Виталик играл на органоле, подарке отца в последний визит в Союз. Появление Янева в зале всегда сопровождалось восторженным гулом многочисленной аудитории. Редко звучал одинокий голос человека, впервые попавшего на концерт: «А это что за баба на клавишных?». Местные знатоки с удовольствием объясняли: «Чудак, это ж Виталик – болгарин!». У Янева были шикарные, густые темно-пепельные волосы длиной до пояса и безусое скопческое лицо.
Отец Виталика, служивший в представительстве БКП при ЦК КПСС , женился на москвичке, и у них родились два сына. Спустя непродолжительное время «крепкая» советско-болгарская семья распалась. Отца отозвали на родину, с собой в Софию он забрал младшего сына, а Виталика оставил маме, но обязательно навещал каждый приезд в Москву.
Виталик проживал с мамой и бабушкой в огромной трехкомнатной квартире в сталинском доме на углу улиц Шарикоподшипниковской и Ленинская слобода. В застекленной лоджии Янев устроил фотолабораторию, где для друзей печатал фото зарубежных рок-групп и поп-идолов, переснятых из заграничных журналов. В квартирах многих знакомых, и не только в нашем районе, я еще долго встречал целые панно из Яневских фотографий. У меня в комнате они занимали обе двери стенного шкафа от пола до потолка.
Окончив школу со скрипом из-за «идеологических» противоречий с директрисой - её возмущал «несоветский» облик Янева - он устроился на почту разносить утренние телеграммы. Не одна бабулька начинала мелко креститься, открыв дверь и увидев необычного почтальона. В свободное от основной работы время Виталик удачно «утюжил» Красную площадь и ее окрестности: иностранцы с удовольствием шли на контакт с нестандартно выглядящим «представителем советской молодежи». «Центровые утюги» за конкурента его не держали: Виталик, в основном, охотился за дисками и музыкальными журналами и только изредка за шмотками. Пару раз за этим неблаговидным, «позорящим звание советского человека» занятием его задерживали «люди в штатском», но, поняв, что стандартные меры воздействия: исключение из института или комсомола, его не пугают, и выяснив родственные связи, отстали и больше не трогали.
На «Стрит» Виталик выходил редко, а вот на «сейшена» приходил всегда и приносил самодельную деревянную трещотку. Москвичи моего поколения, посещавшие полуподпольные концерты рок-групп 70-х, наверняка помнят всегда сидевшего в первых рядах «чувака» с трещоткой и «водопадом» волос по пояс.
В 70-е годы прошлого века местом встречи московской «неформальной» молодежи был «Стрит», она же улица Горького и «Калина» - Калининский проспект. И конечно же, встречались на «сейшенах»: полуподпольных концертах рок-групп, проходивших в институтских ДК, и других не всегда приспособленных для этого помещениях. Большинство завсегдатаев стрита и «сейшенов» были знакомы между собой, хотя бы шапочно. «Система» московских хиппи, «близко к тексту» показанная в фильме Сукачева «Дом Восходящего Солнца», составляла только небольшую часть московского «андеграунда». В каждом районе Москвы присутствовала группа друзей – единомышленников со своими лидерами, периодически выходивших пообщаться на «стрит» и регулярно посещавших «сейшена»: на Варшавке – «Ра», «Гандель», «Гизов» и пр.; на Речном Вокзале – «Азазелло» с компанией, перечислять можно долго. Как правило, всех объединяла неумеренная длина волос, джинсовый «прикид» и своеобразный сленг, различающийся от района к району.
Такая компания собиралась и в кафе «Русский Чай» на проспекте Мира: самым ярким в ней был «Шава». Восточного красавца Шаваша, сына иммигрировавшего иранского диссидента , везде можно было узнать по заметной издалека копне вьющихся черных волос. Его обычно сопровождала красавица жена Ленка с длинными волосами цвета спелой пшеницы и лучший друг, портняжка «Джизус», с не менее выдающейся русой шевелюрой.
Длинные волосы в то время являлись определенной статусной деталью «неформалов» мужского пола. Обладатели ими гордились, и за них же подвергались репрессиям: их ловили дружинники и насильно стригли. Меня отец постоянно предупреждал о раннем облысении, а охрана регулярно не пускала на территорию МАИ под предлогом отсутствия сходства с фото на пропуске.
Как то раз в «Русский Чай» зарулил Мишка«Нильсон», которого в московском «андеграунде» знали все: и «система», и «стритовые», и «сейшеновые», а также все сотрудники милиции центра Москвы. Длинноволосый (естественно!) Мишка был очень приметным: выше среднего роста, красавец- «скандинав» с синими глазами и тяжелой челюстью. Но прежде всего, внимание привлекал его тяжелый и бескомпромиссный взгляд. Отец «Нильсона», Петрович, был зав. Отделом МГК КПСС. Мишка постоянно находился с ним «в непримиримых контрах», периодически дело доходило до рукопашной, и отец регулярно «укладывал» строптивого сына в «психушку». «Лечение» там стоило Мишке трех четвертей шевелюры; после уколов аминазина, трифтазина и других запрещенных к применению во всем мире «лекарственных препаратов», пряди волос просто оставались в руке, когда он проводил ладонью по голове.
Прихлебывая из чайной чашки портвейн, «Нильсон» услышал неявно обращенную к нему похвальбу «Шавы» о длине и пышности собственной прически: «Такого клевого «хаера», как у нас с Ленкой, больше нет ни у кого. В Москве уж точно! ». Стараясь задеть Мишку, «Шава» играл с огнем. «Нильсон», подойдя вплотную к столику, за которым стояли «Шава» с женой и «Джизус», задал вопрос в лоб: «Слабо остричься, если я приведу на следующий «сейшн» чувака, у которого «хаер» длиннее, чем у Тебя и жены?». Заносчивый «Шава» отрубил: «Я и Ленка сразу обреемся наголо!». Но не подколоть не мог: «Одно условие: только чтобы «хаер» погуще твоего был!».
Через неделю во Втором Меде состоялся предотъездной «сейшн» Лермана с «Машиной времени». Мы «с группой товарищей» проникли в здание на Пироговке через окно туалета второго этажа, забравшись наверх по водосточной трубе. Методы и способы прохода на мероприятия разнились в зависимости от места, где проходил концерт, выступающей группы и сроке оповещения о концерте. При заблаговременном звонке всегда можно было найти кого-нибудь в нужном ВУЗе или договориться со знакомыми музыкантами. Но здесь был случай экстренный: кто-то наверху «прощёлкал клювом», и собирающемуся эмигрировать Лерману разрешили выступить.
В большой, амфитеатром, аудитории собрался весь цвет московского «андеграунда»: в зале сидели, стояли и висели на какой-то лепнине, и даже на антресолях, лежало несколько человек. После первого отделения с «Машиной Времени», «пипл» с нетерпением ждал выступления «отъезжанта». В перерыве «Нильсон» подвёл Янева к «Шаве» с компанией.
Ещё в школе Виталик убирал волосы за уши и прятал под воротник рубахи. Привычка сохранилась: перед «Шавой» стоял ничем не примечательный застенчивый «чувак» в белой джинсовой куртке. Не успел «Шава» произнести ни слова, как Янев расстегнул куртку и расправил волосы. Ленка, жена Шаваша, открыла рот, все вокруг очумели! Грива Виталика доходила до пояса! Такому водопаду волос могла позавидовать любая западная рок-звезда.
На следующее утро Шаваш с Ленкой в присутствии многочисленных свидетелей обрились наголо! Жену «Шавы» мне было искренне жаль.
Примерно через месяц после этих событий мы с моим другом и соседом «Малышом», товарищем по юношеским игрищам и забавам, ехали в трамвае на Таганку в гости. В районе Абельмановки в вагон зашёл мальчуган и сразу радостно кинулся к «Малышу». «Знакомься, это Ванька!», - представил его «Малыш»: «Вместе учимся». Я смотрел на Ивана как завороженный: его густые темно-рыжие волосы были заправлены под ремень джинсов и торчали из-под него ещё сантиметров на пятнадцать!
Жаль, что «Нильсон» не был знаком с Иваном!