ГЛАВА 18 РОДНАЯ КРОВЬ?
В ту, выпускную ночь тоже шпарило. Дескать, нечего вам… Распустились!.. И всё равно, как положено – выпускной.
Он и не собирался с Римкой. Сама прицепилась: «Идём, что ли?»
От дождя затащила в какую-то будку. Тут уж – само собой… К тому же оба как следует приняли – "Наташа Ростова со Штирлицем"…
На другой день мамаша её нагрянула. Ему бы уж спать так спать, из балагана и не высовываться. А он – по виктории: «сладка ягода». Окно, как на грех, приоткрыто.
Дёрнуло ближе подойти.
- Я что тебе – поп? Ты мне грехи рассказываешь…
Это мама с нею: ту и не слыхать.
- Кольке своему расскажи, от кого нагуляла… Знает? Хорошо. А мне зачем?.. Какой ещё Кеша?.. Пускай Геша… Галю не трогай! Она абортов не делала, как ты… Что – пионервожатый?.. Ты мне хоть с Гитлером…
- Вы меня поняли. – Это Римкина мать – напоследок.
Он вошёл, как только та ушла. При ней не хватило духа.
- Бесстыжая!
Маме было не по себе – он видел.
- Не связывайся ты с ними! Мать полоумная, и дочка, поди, в неё. Яблоко от яблони…
«Это правда?» Он хотел напрямую: мол, всё слышал. Не смог. Закрылся у себя, курил, как наркоман, до одури.
Получается, они с Римкой… Всё равно как…
Нашёл, кого слушать! Баба мудрит, как Троцкий. Ежу понятно: хочет, чтобы никаких романов, чтобы учиться, учиться и учиться… А там и подходящую партию подберёт, барина-боярина, чтобы в Москве…
Вот она на него и катит: где был, да с кем его видели. Накрутила – не перепрыгнешь. Римка, дурочка, всё ему слово в слово. А это – вообще…
Зачем он только?.. Может, почудилось?
Нет: он видел, слышал. И Римка была – вплотную. Как присосалась.
«Ты что делаешь, сукин сын?»
И по уху съездили.
«Пошла домой, проститутка! Шкуру спущу!»
Даже не успел, не расстегнулся. Только как в детском кино… Всё он помнит. А вот как дошёл и кто проводил – глухо.
Пусть думают, что хотят. Он-то знает. В первый раз как будто. Он слыхал – и она… Мало ли треплются?
Он, может быть, вообще... Ни с какого боку. Его по Галиной инициативе... Ведь думал же об этом! Но вслух – ни-ни! Язык не повернётся.
А если бы и вправду – РОДНАЯ КРОВЬ? Что, ничего бы не почувствовал? Как со всеми? Мог бы точно так же – в ночи, по пьяни?..
Лучше повеситься. Или через перила на «Москвиче», чтобы с гарантией. А сперва – кирпичом в окно Римке с матерью. Красного петуха им – за всё!
… Он ничего такого делать не стал. Всё бросил, начал зубрить: «Вас ист дас, плюс к вам футурум…»
Хотел доказать – им всем. А то, мол, с его аттестатом – разве что на физвос, если ты не еврей или ещё не из каких «братьев меньших».
А вот вам – нате! Поступил – назло. Не МГУ Ломоносова? Сойдёт. Хотели вдвоём – по призванию.
Отбой! Что теперь без толку? Было – не было? Забыть – и всё.
А вспомнишь – так всего наизнанку. И ни «тпру!», ни «но!». Хоть к бабке Дегтярихе за консультацией. Говорят, знала заговор насчёт секса. Жалко, сгорела на работе – в буквальном смысле: клиент поджёг.
* * *
- Вот куда надо было!
Эхо подхватило, пошло греметь. С высоты сорвался свежий ветер. После грозы свежо. Дыши всей грудью!
Он умылся дождевыми каплями – живой водой. Что значит – горы! Воздух целебный. И притяжение неземное: работал – не устал. Настроился на победу.
Чего там! Просто не думал – и всё.
Он прошёлся по лесу – краешком. Кому ещё доброе дело сделать? Все буки бы вверх корнями повыворачивал. Румынская порода! Букурешти! Бухенвальд по-немецки. Нечего им тут!
«Говорят, вы бяки-буки, как выносит вас земля?»
А их куда вынесло, занесло – да на трезвую голову? Вместо дороги – тропа, чуть в сторону – круча. Вовремя не затормозил, прохлопал – и как не жил.
Надо что-нибудь сделать, пока живой. В кармане ножик, кругом древесина. Ему и сучочка хватит. Лишнее уберём, что останется?
Маленькая Юленька, с Юлькин нос. Ну-ка, глазки, ротик! Вот тут подлинней.
«Сердиться не годится, что цапля не жар-птица». А Колибри – не Степан Эрьзя: никак не выразит, не ухватит. Только ноги – в человечий рост…
- Лучше бы мотор проверил, Данила-ломастер.
Проснулась! И не заметил.
- А можно? У тебя «мадеин».
Он нехотя полез за отвёрткой. Что взять с «дикого Запада»?
- Ты заправляла?
Вопрос не праздный. Вчера не подумали: через запад на восток – на одном дыхании. До старой границы.
- Теперь куда? К румынам?
Она скривилась, он ухмыльнулся.
Хороша страна Румыния! Куда уж! С узкоглазыми скурвились, с китаёзами, только трусят. Это в кино у них все герои: даки, гайдуки, сын против отца, комиссар полиции – против всех. И пионеры шпионов ловят – русских, само собой. В сказках чего не бывает! Взять хоть наши - тоже про пионеров…
До «царства даков» не дотянуть. А до заправки? Должно хватить: они тут – как светофоры в Киеве.
- В другой раз немножко думай.
Та, не теряя времени, открыла консервы, плеснула ему из термоса.
- Крепче – не обессудь.
Он кивнул: за рулём, понимаем. Сам сбегал к источнику: только уточнили, куда и как, чтобы не съерашился ненароком. Сама позаботилась насчёт огня: вовсю разгорелся, отражаясь в стёклах мотоциклетных фар.
- Техника на ходу, – сообщил Колибри.
Она пропустила мимо ушей, дровец подбросила.
Видать, понравилось на природе. Придётся крепить победу.
Показалось, что она подмигнула ему – в знак согласия.
Повременим!
Расстелив ветровку, он улёгся, вооружённый карандашом и фломастерами. Надо попробовать: горы в отблесках пламени. Пожар, война, извержение? Нет – волшебный огонь. Солнце уберём, за гору отодвинем. Нет солнца – другой свет, тени. И она лучше выйдет – Хозяйка Медной Горы в таёжном царстве.
Его обволокло дымом. Вот, на тебе! В дыму – как привидение. Ещё смеётся. Нарочно так делает, не хочет.
«А я хочу!»
Какой-то один штришок. Кажется, разглядел – поймал такое неуловимое. Не упустить бы.
Что-то вдруг насторожило. Что? И не поймёшь. Вспомнил, как в саду горели фото: первый класс, последний. Одну, догоравшую, подхватило ветром – и прямо ему под ноги. Горит и смотрит, рот разевает.
«Сделать хотел грозу, а получил козу». Не впервой.
Он, однако, занервничал. Побегал вокруг костра, разок-другой перепрыгнул.
- Слушай, забываю спросить: твоего отца как звать?
- Хочешь подкалымить на пилораме? Деньги кончились?
Она помолчала, думая, стоит ли отвечать.
- Рабочие на лесопилке зовут Аттилой Иванычем.
- Я серьёзно…
Она извлекла свой студенческий: на, смотри, коль не веришь.
- Дела! – Он прочёл по складам имя с отчеством.
- Дедушку звали Янош. Иванко по-гуцульски.
- Дядя Ваня. – Стало вдруг смешно: откуда у них?.. Иванко! Иванушка-дурачок!
- Его на войне убили.
- Не понял…
Это не о войне. Ясно – Великая Отечественная. И кто за кого – не новость. У них своя Родина, свой Сталин. Хорти, кажется. Кортик! А война есть война. И папа, и дядя Егор могли его запросто. А он что – жалел кого-нибудь? Они на Брянщине – хуже фрицев. И что теперь?
Смутило другое. Аттила – и вдруг Иваныч! Всё равно, что Мазила Бабашкин – тот самый чудик, физик, химик, ботаник… Спец во всех областях.
- Аттила вроде не венгр. Или он у вас святой?
- Почему святой? Он был королём гуннов.
- Может, ханом?
- Ханы у вас в Канах, – парировала Джульетта. – А его никто ханом не называл.
Обиделась!
- Не всё ли равно? Те же татары.
- Не совсем. Пока они пришли на Дунай, на венгерскую пушту, прошло лет двести. По дороге со всеми перемешались: с мордвой, с сарматами. Не поймёшь, на кого похожи. И вера была другая. Они же сибиряки.
- Наши, – перебил он, представив горы, тайгу и реки, что пришлось им форсировать. Одна Волга-матушка чего стоит.
Зимой, собаки, по льду!
- Говорят, что они разрушители, вандалы. Как будто у них такая идея – ломать, жечь. А им просто земли не хватало, как и другим. Венгрия обезлюдела – вот они и заняли. Была Паннония – стала Гунния. Потом с Урала пришли мадьяры.
- Тоже – покорители дикого Запада?
- Представь себе. В пуште, за Дунаем, пастухи – не хуже твоих ковбоев.
- Им Аттила дорогу показал?
- Не только им. Были печенеги, хазары, половцы.
- Пол-овцЫ! - вспомнил старое, школьное. - Тоже ваши предки?
- Ну да! И половцы, и хазары. От хазар пошло: хунгары, угры, венгры. Кто как горазд. Потом татары нагрянули. Гунны к этому времени растворились.
- Ассимиляция, – не утерпел, чтобы не показать «образоватость». – У нас в Канах тоже жили язычники, вроде мордвов…
- Не мордвов, а мордвы, – поправила венгерка.
Учить будет!
Он прикинулся, будто изучает её мандаты: никак не разберёт хохлацкой грамоты. А то не видал, не знает! Всю УСеСеРу – по третьему разу, насквозь, мимо «города Кукуева». Примелькалось: Закарпатська, радянська. Буква И с двумя точками…
Он прочитал ещё раз. Дочь Аттилы! Может, прямой потомок? То-то она то и дело щурится, как монгол.
- Не дразнят?
- Некому. Это ещё ничего. У нас есть имена: Ласло, Геза, Дьюла, Имре, Эрне…
Как по нотам!
- Мужские?
- Какие же? Бела, Енё, Пишта…
- «Что с тобою? Милый Пишта, что с тобою? – подхватил он в унисон. – Словно крылья за спиною!»
- Ты не заболел? – продолжила как диагноз.
- Поправился.
Пусть не думает, будто Иваны – болваны. Знаем кое-что: хоть Имре вашего Кальмана, хоть «Мафию-фильм» или как её… «Капитан Тенкеш» был не так давно: венгерский «Чёрный тюльпан». И хитрого Петера не забыли. А уж «Эгей, Кроха!»… Всем миром смотрели – и по телику, и в кино. Взрослым – о детях.
И Пишта где-то был. Девчонки пели.
- Сам понимаешь: лучше без отчества. У нас так: дядя Йошка, тётя Пирошка. Даже в школе.
- Учителей?! «Тётя Юлишка, можно вас?..» Ну, вы даёте!
- Всяк по-своему с ума сходит, – дипломатично заметила Юлия. – В Африке родную мать зовут по имени.
- Да ну!
Его слегка покоробило.
- Это ещё от языка зависит. Наш язык, между прочим, единственный в Европе. Если кто не знает, ничего не поймёт, ни словечка. Что такое нэп?
- Это при Ленине: новая экономическая...
- Народ! - перебила Юлия. - "Нэп-сабад-шаг" - "Народная воля".
- Террористы?
- Газета в Венгрии. Как "Правда". Нэп-козтарша-шаг - народная республика.
Ничего себе! У немцев и то: "демократише републик". Почти по-нашему.
"Ещё скажет: повтори"
- Знаешь Шандора Рожу?
- Какой-нибудь бандит?
- Венгерский Робин Гуд. Фамилия у него такая.
Нарочно не придумаешь!
- Ты что подумал? Рожа – значит, противный тип? А по-нашему – самый красивый цветок.
- Война Алой и Белой рожи, – сострил Колибри.
По-венгерски хорошо получается. Две хари чего-то не поделили.
- У нас в классе один русин выступал: «Бабы скрызь командувають». Думал, это две королевы, потому что женский род. А в венгерском вообще нет родов.
- Всё равно – что мужик, что баба?
Джульетта взяла нож, повертела перед самым его носом:
- Это что – мужик? Почему «он мой», без мягкого знака?
Колибри пожал плечами:
- Мужики больше пользуются.
- А всякой дрянью кто больше пользуется? Пойлом, куревом? Вам хорошо, вы с молоком впитываете. Только названия надо для школы запомнить: мужской, средний… А ты знаешь, как тяжело язык выучить, если по-настоящему, как мы с тобой?
«С акцентом шпрехает», – заметил он, кажется, в первый раз. До этого чисто.
- С одним венгерским не проживёшь, если только в ВНР. Поэтому наши радовались, когда Хорти Миклош прогнал чехов.
- За что их так? Братский народ.
Он невесело хмыкнул. «Нас погонят – тоже плакать не будете. Ни вы, ни чехи».
- Их все ненавидели, этих оккупантов, – прибавила Юлия. – Они нас за людей не считали, им что венгры, что негры. Папа говорит: был праздник. Как будто из плена домой вернулись. Костры горели, как на Иванов день. В марте! Сразу все вывески поменяли на венгерские – до последней забегаловки. Из Будапешта кинохронику привезли про наших моряков. Народ валом валил. Кричали: «Горы наши! И море вернём!» Все чешские книги сожгли на площади. Даже Закон Божий, по которому в школе учились. Даже пособие для медиков.
- Собаке нечем заняться – она знаешь что делает?
- Ты думаешь, русские не чудили?
Он промолчал, зная, что та права. Зачем далеко ходить? Отец рассказывал: у них в первом классе, в Бугорской школе, учитель по рядам бегал, смотрел, у кого в книжке Троцкий. «Замажьте или глаза выколите!» Плохой дяденька! Был главный герой, портрет рядом с Лениным.
А когда Галя училась, из книг Сталина повыдирали, не говоря уж о Берии.
Это ладно, небольшая потеря. В Канах было семь церквей да ещё монастырь за городом. Какой-то Сипягин строил после турецких галер, после плена. Предок, может быть. Ещё до Петра. А за речкой, где теперь пешеходный мост, – часовенка в честь святого Феодора Тирона. (Деревенские говорят – Фёдор Тырин.) И на пристани было что-то.
Всё сломали. И кто? Не мадьяры, не гунны.
Зачем? Религия мешала, как плохому танцору?.. Мадьярам не помешала: раньше всех метро отгрохали. С попами, с молебнами. Никому не мешает: америкашки до Луны долетели. А нам «ломать – не строить»…
Представил вид с того берега Суши: вместо Белого дома – собор. Да если на заре, при восходе… Такая была бы красотища! Любо-дорого. Лучше, чем тут, на Западе.
У них, правда, горы. Уж тут ничего не скажем, хоть им, наверно, приелось. Зажрались, не чувствуют красоты.
Если бы ещё море. Как в Крыму – под самой кручей. И тропа к морю. А лучше – море со всех сторон. В море плавучий остров – зелёный айсберг. Бывает такое? От одного берега откололся, к другому причалил. Они тут на айсберге. На берегу. Вся их губерния – Берег: от слова «берг», горы.
Под Берегом ещё четыре страны – социалистические.
Что толку-то? Была одна – Австро-Венгрия, с Карпатами, с морем.
Чего их, южан, попёрло на наши севера, под самый полюс? Завидно стало: все хоть что-то, да открыли, кто с морем. Не белые люди, что ли? И ведь доплыли, чёрт возьми! Пробились сквозь льды на шхуне туда-обратно. Русским Иванам носы утёрли. И память оставили о себе – царя-короля своего. На карте его обозначили – всю эту землю…
Они-то хоть своего. А наши солдатики? Дед Роман – не такой уж далёкий предок - кровь пролил за эту сволочь. Венгритосы взбунтовались, сам не сладит – наших ему подкинули. Жалко, что ли?
И никуда не денешься – пойдёшь. Так и эти Яношки, Йошки, Ферешки. Им сказали – они пошли: хоть к полюсу, хоть «нах Москау» с фрицами. Не хочешь – заставят.
Вот если бы все сразу: нет – и хрен тебе!
Дождёшься! Тут даже в институте: не стреляют, не вешают никого. И не сажают. А попробуй – скажи, если что не так, не по справедливости. Поддержит кто-нибудь? Что ты: в армию заберут! На курсе половина парней – из-за кафедры: можно «хорошую школу» заочно кончить. В «партизанах» пару месяцев – и готово: «товарищ лейтенант». Лейте нам!
У отца за эти звёздочки два навылет, всю войну – где пешком, где на чём. Под самый конец присвоили старлея.
- Кто же думал, что будет такая война? – как бы сама с собой рассуждала Юлия. – Хотели своё вернуть, половину хотя бы, что было при Франце Иосифе.
- НЕ ТАМ ИСКАЛИ СВОЁ, – отозвался без злорадства, но не без гордости.
Что ни говори, а это наша земля. Не надо ни перед кем унижаться, выпрашивать, как если бы в ту же «народную» Венгрию.
Нужна она тыщу лет! Тут как дома. Сидишь на границе – ноги свесил. На перевале вроде была граница с Галицией: австрийская половина. При королевской власти таможня работала, с таких, как они с Юлькой, подать брали за проезд.
Придурки! Одна же страна…
Сейчас – милое дело. Никаких тебе виз, никакого досмотра. Взял билет, сел, поехал. Были бы «мани» в кармане. Должно хватить, если не засидишься на Берегу. А то – хоть в Москву звони.
Соединят! И у русского в России есть хотя бы одна привилегия – больше ни у кого…
Есть, пока не начался «дойчшпрахе».
Да провались! О плохом – ни слова. Грех! Только хорошее. Такая природа: волшебный лес, живая вода. И Юлька – волшебница.
Если бы только знала!.. Ещё та получилась бы Юдифь: «Я что тебе?..» Скальп сняла бы – самое малое.
Ещё кто кому! Говорят, знание – сила. Он сильнее: был у них в «логове», на краю земли. А что – нет? Всё здесь сходится: наше и не наше, небо, тайга. И эти «айсберги».
Он всё видел. А ей никогда – ни бугра, ни Поповой горы, ни Барского сада. И озера Братина не увидит, где монашки своих новорождённых топили. (Из-за этого будто бы монастырь провалился: был пруд – стало озеро. Как Лох-Несс.) И не покажет никто, где можно с берега, с кручи вниз головой, а где лучше не пробовать, если не хочешь, как один в позапрошлом году, только что с армии. До больницы не довезли. Как всегда – кто одно, кто другое.
А тут на берегу можно запросто. На то он и Берег.
… Когда спускались с гор, он любезно уступил даме: «Правь, Британия!» Та промолчала, зато уж потом!..
Продолжение следует http://www.proza.ru/2016/04/06/2080