Сознание медленно возвращалось к младшему сержанту Егору Бойцову, несмотря на свою фамилию повоевать он успел немного, как и тысячи ему подобных сунутых в кровавую мясорубку подмосковных боев сорок первого года, когда в неразберихе и страшном напряжении, ковалась первая сталинская победа. Великий вождь послал командовать фронтами своих лучших маршалов, но это плохо помогало, немцы пёрли и пёрли. В столице царил - полный хаос, помойки были забиты бюстами вождей, марксистско-ленинская литература валялась рядом.
Взятый в Красную армию месяц назад, двадцатидвухлетний учитель немецкого языка одной из московских школ, за месяц был обучен и послан сражаться с коварным врагом в качестве заместителя командира пехотного взвода. Первый бой Егора оказался видно и последним, батальон пехоты честно провоевал три дня непрерывно, но на четвертый немцы нанесли как всегда два стремительных удара на их участке. Один, где-то левее их батальона, другой, как назло обрушился прямо на них, кого не убили бомбы и снаряды, были добиты наступающими немцами, немногие отступили в ближайший лесок и рассеялись там. Не отступившие солдаты лежали на перепаханном поле, убитыми и умирающими. Посреди этого хаоса и находился, наполовину засыпанный родной землей Бойцов.
Егор Иванович обвел окрестности мутноватым после контузии взором, в легкой утренней дымке примерно в километре была видна жиденькая цепь немецкой пехоты, слышались короткие редкие очереди (наших добивают, решил Егор), надо было на что- то решаться, умирать совсем не хотелось. Гоша начал потихоньку откапываться, минут пять повозился, сел на пятую точку и огляделся. В окопе слева и справа лежали вперемешку наши и немцы, кто без головы, от кого половинка, его смачно вырвало, страшно захотелось пить. Бойцов отбросил чью-то закостеневшую руку, которую использовал в качестве лопатки, неумело перекрестился, шатаясь, пошел, вперед держась за доски полуразрушенного окопа. Высоко в сереньком небе как коршун парил чей-то самолет.
Пройдя кое-как метров пятьдесят, Бойцов начал тупо соображать как быть в этой катавасии, в плен ему совсем не хотелось, да и застрелить могли запросто, кому охота возиться. Тут взор его упал на троих фашистов, которые лежали небольшой кучкой, свесившись на половину в окоп, он подковылял к ним и начал пристально разглядывать, в голове начал прорисовываться вполне определенный план. Двое рядовых немцев были сильно изуродованные, вероятно саперными лопатками, зато третий, немецкий лейтенант был убит чисто и аккуратно: дырок не было совсем. Ну что ж, решил Гоша, кто не ушлый - тот не москвич и начал стаскивать с офицера форму, не забыв прибрать документы, чтоб почитать их после маскарада, на переодевание ушло минут десять, форма была удобная, только сапоги немного жали, но это мелочь, решил он.
На всё перевоплощение ушло минут двадцать, вместе с зарыванием старой советской, пора было почитать документы, он развернул офицерское удостоверение: лейтенант Герберт Винер 1919 года , 1234 пехотный полк 2ой батальон 7я рота, командир взвода. Немного подумав и разглядев фотографию, Егор положил документ на грязную землю, покрутил пяткой нового сапога, сунул документ в карман мундира пропитанного грязной землей и начал зарывать труп Герберта в нишу для гранат. Могилка вышла на славу. Закончив с погребением, немного отдышался, стал ждать немцев, закрыв глаза: сил переживать, нервничать у него не было. Так пролетело еще часа два, Гоша проснулся от необычной тишины, нестерпимо хотелось пить.
Он высунулся из окопа кругом не души, ни друзей, ни врагов не видать, не спеша, двинулся по окопу вправо, спотыкаясь об убитых, нашёл саперную лопатку и две фляги с водой, выпил одну почти залпом, сразу стало легче, жизнь возвращалась в молодое тело, надо было решать, как действовать дальше. Пошарив на месте гибели Винера наш герой отыскал «парабеллум» покойника, кобуру к нему и фуражку, начал спешно приводить себя в порядок, одновременно пытаясь создать в голове подобие плана: наши далеко, идти туда безумие, значит надо пробираться в сторону реки Истры, там находились многочисленные дачи начальства и небольшой жилой поселок. Оставалось ждать сумерек. Егор закрыл глаза и сладко задремал сначала без снов. Но вскоре в голове так забродило, что Гоша не рад бы что заснул. Снилось ему: гонится за ним огромный фашист с гранатой, морда, как у комиссара полка жирная, тупая, при этом кричит: это так ты Бойцов воюешь за Родину, и непотребно матерится.
Сон как рукой сняло, с трудом открыл глаза. Небо, не обращая никакого внимания на войну, зажигало первые вечерние звезды. Вытянувшись на спине, Гоша вспоминал свою нехитрую жизнь: он был произведен на божий свет в 19 году. Родителей совсем не помнил, они погибли в результате бандитского налета на их квартиру, отец имел свое издательство, (занимался переводами иностранной литературы) был небогатым, а просто обеспеченным человеком, мать помогала ему в меру сил, говорят, они жили дружно. После смерти родителей, двухлетнего Гошу забрал к себе брат отца врач Д.И. Бойцов, в их семье он и вырос; пошёл в школу, а затем в институт, так как имел большие способности к чужим языкам.
Темнота прервала воспоминания детства, надо было идти. Где-то далеко за лесом громыхало, небо временами освещали нервные всполохи дальних зарниц. Бойцов вылез из окопа и направился к реке, ясно видной в наступивших сумерках, движение немного взбодрило его пострадавшее на войне тело. Несмотря на октябрь, было тепло. Медленно доковылял до берега, спустился к самой воде. Истра хотя и не Волга, а утонуть запросто, течение быстрее, водица холодная, долго шарил на берегу в поисках «плавсредства» с трудом отыскал два ящика от снарядов, кое-как связал и поплыл, гребя ладошками. Вскоре вылез на другой берег и зашагал по грунтовке в сторону поселка, повторяя «помоги господи».
Скоро он уже вплотную приблизился к поселку, вернее к тому, что от него осталось, долго наблюдал, война и здесь успела поработать. Поселок был наполовину сожжен, оккупантов не видно, в прочем и местных тоже, да и вряд ли они обрадуются одинокому немцу.
С этими выводами Гоша зашагал дальше в сторону дач и домов отдыха, которые виднелись в паре километров. Приблизившись, разглядывал строения в одноглазый бинокль убитого лейтенанта, выбирая куда приткнуться. Все было едино: везде с виду необитаемо, ни огонька, ни живой души, даже собаки куда-то пропали, знать рыскают по местам сражений. Выбора нет – надо идти, не ночевать же на дороге. Одна большая дача, сложенная из серого камня и смотревшаяся лучше других, приглянулась Гоше и он, послав к черту сомнения, направил свои стопы к ней. Вблизи дом выглядел мрачновато и торжественно, высокая крыша закрывала луну и половинку неба, отбрасывая жутковатую тень на землю, к дому вела дорожка из старых еловых плах. На всякий пожарный Гоша приготовил «парабеллум» и стал отыскивать дверь или окно, двигаясь вокруг строения, миновал парадное крыльцо, обнаружил ещё один вход, вероятно в подсобку. Недолго, раздумывая, потянул ее на себя, она неожиданно подалась, Гоша, запнувшись с грохотом, оказался внутри темного коридора. На него в упор смотрело белое приведение с торчащими в разные стороны космами. Бойцов вздрогнул от этого, но, собрав себя, прорычал: «руки вверх» Приведение, повернулось к нему тылом, послушно подняв руки, стало удаляться. Пришлось следовать за ним до слабо освещенной комнаты, где привидение превратилось в старого седого еврея, одетого в нижнее белье.
Старый черт поставил лейтенанту стул, вытерев его какой-то рванью и уставился на него прозрачными от возраста глазками. Гоша, свысока глянув на него, затарахтел по-немецки: «говори, кто занимает поселок, почему не удрал с русскими, кто кроме тебя в доме?» (Бойцов знал, евреи понимают немецкий) Немного помолчав, еврей выложил, ужасно коверкая слова: в поселке никого, советы отступили без боя, из немцев была только какая-то хозяйственная часть, и даже заходили в дом, на днях ждем постояльца какого-то капитана топографа, велено приготовить ему комнату. Кроме меня в доме женщина из бывшей обслуги, но она ушла к родне, будет только утром, а не удрал Соломон по причине парализованной жены, умирать то надо вместе. «Хорошо устал я тебя слушать, давай стели поспать, да шевелись» - отрезал Бойцов. Через десять минут он уже крепко спал на отличном кожаном диване, нисколько не думая о своем будущем.
Утром Гоша проснулся от чужого взгляда, кто-то пристально его разглядывал, но виду не подал, сам рассматривал из-под ресниц. Это были не бойцы НКВД и даже не партизаны, его разглядывала стройная миловидная женщина лет тридцати, среднего роста. Так продолжалось целых пять минут, пока не надоело обоим, женщина повернулась, чтобы выйти, но Гоша тихо сказал: «стой». Дама рассмеялась хрустальным смехом и заявила: «а я то думала, вы спите и откуда вы знаете по-русски?»- вопросила она. Егор начал ломать комедию, коверкая родную речь: «Я изучал русский в Берлине целых примерно три года. Потом думал поехать в Россию, но моя родина послала воевать, быстрей, чем работать, и сейчас меня немного ранили ваши орёлики: ( в этом месте Бойцов сделал паузу, с целью показать работу мысли). «Ночью, я взял в плен ваш поселок, и буду держаться, до подхода основных германских сил» И он сделал вид, что очень устал, хотя дама и не собиралась уходить, а только улыбалась на его слова. Немного подумала и заявила: «так уж приехал к нам начальник, капитан, говорит, что будет жить у нас, он вроде не пехота, а как вам правильно сказать, ну из тех, что с рейками и треногами». «Наверно геодезист или топограф»-уточнил Гоша.
«Ну, точно землемер наверно»-сказала бойкая. «И где он сейчас?»- вставил Бойцов. «Да не переживайте вы, это ж вредно, сказал, что будет через неделю, оставил документ для ваших военных, чтоб дом не заняли, понятно»- терпеливо объясняла Галя.
Ну, хорошо я вам верю, но надо привести себя в порядок, вы мне поможете? Да какой разговор, вы отдыхайте, а я займусь баней, помахав ручкой, она быстро удалилась. Бойцов встал, немного походил, чтобы размяться, на ходу обдумывая свое нелегкое положение. Однако шустрая Галя время зря не теряла и скоро явилась, с предложением «потаскать водички из колодца». Гоша с энтузиазмом взялся за дело, гремя двумя огромными ведрами, на все это ушло часа три, наконец-то баня была готова.
Бойцов чтобы не томить душу сразу заявил, что в Германии в бане по одному не моются, а всегда с женой, а если жены нет, приглашают соседку. Галя громко расхохоталась и заявила: «ну да чего же схожие обычаи в разных странах» - Гоше, пришлось начать мыться в гордом одиночестве, тщательно смывая боевую грязь и тяжко вздыхая о понесенном разочаровании. Впрочем, его банное одиночество продолжалось недолго, скоро объявилась Галя с бутылью какой-то настойки и помывка пошла, совсем весело, из бани выпали уже в темноте, долго курили на обрубке бревна, рассматривая, вечерние звезды. Разговаривать не хотелось.
От Гали Бойцов узнал, что старый Соломон всю жизнь проработал в этих местах фотографом. Какое-то время, поразмыслив в одиночку, он решил доверить судьбу старому еврею. Бойцов трезво понимал с чужими документами долго не прожить. Не откладывая дело в долгий ящик, он отправился к Соломону и вскоре стучал в двери его квартиры, долго не отпирали, потом послышались старческие шаги, и потомок иудеев предстал перед ним в неизменной белой рубахе.
«Есть дело Соломон Израилевич - на восемь тысяч»- выпалил Гоша. Еврей, показав взглядом на табурет стоящий в прихожей, уставился на него выцветавшими голубыми глазками. Не раздумывая, Гоша выложил удостоверение под нос Соломона, без обиняков заявил: «я слышал можно впечатать новую фотографию в удостоверение, так что никто и не подкопается». Старик взял документ в руки, пристально разглядывая его в очки, минуту делал вид, что думает мозгами, наконец – то проскрипел: «отчего не помочь молодому человеку, ты только помоги увезти жену в лесничество, там нас никто не достанет» « Ну тогда по рукам старый пройдоха, сделаю, как просишь»- заявил уверенно Бойцов.
Закончив переговоры с фотографом, Гоша отправился в гости к Гале с надеждой на взаимную любовь. Местная красавица не теряла время даром и привела немецкую форму в полный порядок, только удостоверения, но оставалась надежда. Бойцов попросил у Галины документ немецкого капитана, принялся его внимательно изучать: документик был серьёзный, в нем значилось, что податель сего капитан генерального штаба господин Хассель Э - является главным топографом на центральном фронте, в документе строго требовалось оказывать ему всякое содействие, всеми родами войск. Документ (вернее его копия на тяжёлой матовой бумаге, был подписан самим начальником генерального штаба вермахта генерал- полковником Гельдером.) К документу прилагалась отпечатанная на машинке копия приказа местного коменданта: «предоставить данный дом в бессрочное пользование офицеру генштаба капитану Хасселю Э.И.(печать, дата, подпись)
Три дня Гоша прожил, как в раю отъедаясь на Галиных запасах: за это время он успел окончательно поправиться после контузии, отправить Соломона в лес, предварительно получив с него свой документ, мастерски переведенный в новый смысл.Оставалось только ждать свою судьбу - капитана Хасселя, вдали от шумного фронта. Вечером он обучал смышленую Галину основным словам немецкого языка, ученица была способная, и, главное, хорошо решала мужские проблемы.
И вот в один из вечеров, объявился капитан Хассель собственной персоной вместе, со своим немногочисленным войском в количестве пяти человек, шумно подъехав на двух автомобилях. (Легковом БМВ и крытом грузовике)
Э.И.Хассель, представлял собой, упитанного мужчину лет сорока интеллигентного вида, что не мешало быть ему очень жизнерадостным. Умная Галя встречала капитана в лучшем платье красного цвета, увидев её, Хассель довольно заулыбался. Наблюдавший, за встречей из укрытия, Бойцов сразу понял: не видать ему шуструю Галю, как своих ушей. Однако в душе он надеялся, что она ему поможет.
Утром следующего дня, часов в одиннадцать капитан вызвал его к себе, настал решающий час в Гошиной судьбе, но особого волнения он не испытывал так как знал – смерть самое легкое мероприятие в нашей жизни. Хассель сидел за письменным столом, заваленным множеством бумаг и карт, карты и планы лежали повсюду: даже на полу. Бойцов смело подошел, поприветствовал и доложил честь по чести. Капитан небрежно кивнул на стул и углубился в документы, с минуту разглядывал их своими серыми умными глазами. «Эльзас, Лотарингия?- коротко спросил он, неожиданно улыбнувшись. Потом молча поднялся, сделал несколько энергичных шагов по комнате, что-то обдумывая, сел на свой стул и заявил: «Толковый помощник мне нужен, на счет тебя запрос сделаю, дело наше такое, нужна усидчивость, а думать за всех обязан я. Если проявишь себя хорошо, будешь в моей команде, а станешь отлынивать пойдешь на фронт. Даю тебе месяц на испытание, теперь иди к обер-ефрейтору, скажи, что я велел поставить тебя на довольствие».
Весь месяц Георгий работал как каторжный, отрываясь только на сон, работа действительно была трудная и требовала большого внимания, суть работы заключалась в переводе захваченных карт и топографических планов на язык Шиллера. Внимательно рассмотрев первые работы, Хассель остался весьма доволен и похвалил Винера. Полетели однообразные дни, временами Гоше уже казалось, что он всегда был немцем. Имея от природы отличный эльзасский акцент, Гоша ловко этим воспользовался, но старался совершенствовать свой язык. С Галей он виделся лишь мимолетом, впрочем, она почти не обращала на него внимания, в целом занятая начальством. Служба почти нравилась ему, и лишь иногда в душе возникало беспокойство, но Бойцов - Винер легко давил его, простой истиной – каждый имеет право на жизнь. И утешал себя воспоминанием, как его проверяли на курсах переводчиков Красной армии и выгнали на третий день в пехоту, за плохое происхождение.
Прошло два месяца, по напряженным лицам коллег Герберт- Гоша понял, что немцы получили «большой пинок» от вождя народов и всей Красной армии. Один Хассель даже бровью не повел, оставаясь веселым и жизнерадостным, он отдал приказ эвакуироваться в Смоленск, к радости своего небольшого штата. И по размытым осенним дорогам началась для Винера - Бойцова – долгая дорога на запад. Путь был не из легких, простые российские дороги, разбитые тяжёлой техникой, представляли собой реки грязи. В них тонула лучшая в мире германская техника, целыми колонами. Сверху все это усиленно поливалось ледяным дождем, иногда тройками появлялись на бреющем полёте русские штурмовики, угощая всех горячими струями пулеметных очередей, кричали раненые и умирающие. С трудом добрались до Смоленска сожжённого, наверно, в сто первый раз. Капитан быстро организовал себе отличный дом не окраине города, и разместил в нем свою команду, приказав после завтра приступить к работе.
В Смоленске, по словам Хасселя, он собирался закончить собирать материал по Центральной России, которого набралось целый грузовик, и перебазироваться в Киев – мать всех русских городов.
Когда Винер попытался узнать осторожно о сроках войны, капитан, не проявив официального оптимизма, бескомпромиссно заявил: война будет долгой, жестокой и продлиться лет пять. Выходцу из влиятельной баварской фамилии, образованному Хасселю в душе презирающему нацистов, перспектива войны была видна как на ладони. Большой поклонник Бисмарка, он прекрасно, понимал, в какую катастрофу выльется для Германии, силовая борьба за мировое господство. Приход к власти нацистов и военных - Хассель воспринимал, как отказ от политики внедрения в мировую экономику и полное поражение в борьбе за рынки сбыта. Убеждение Георгия, что все немцы мыслят одинаково, были сильно подорваны после высказывания начальства. Впрочем, Хассель строго предупредил – лишнего не болтать.
Утром, выгнав местного печника и надев грязный халат, Эрнест начал выкладывал из кирпичей разломанной печи настоящий баварский камин, на деле доказывая, что понимает не только в картах. Сейчас он стоял, вытирая перепачканные глиной руки, с явным удовольствием любуясь своим творением. У Хасселя было, по крайней мере, две страсти: он любил оборудовать свои временные кабинеты с комфортом и тяготел к трофейному оружию, которого набралось уже полгрузовика. Скоро кабинет был почти готов, довольный Эрнест сидел на письменном столе, наслаждаясь, своим твореньем: картины, столы, кресла, ковер три на четыре и портреты вождей в купе с новым камином отлично обновили кабинет русского начальника. Портрет В.И.Ленина, по-прежнему висел, на почетном месте. «Ты Герберт знаешь этого дядю? – спросил капитан, указав на вождя революции. «По - моему, это русский смутьян» – родственник нашего К. Маркса»- уклончиво заявил он. «ХА, ХА – весело засмеялся Хассель, по-моему, это главный шпион кайзеровского генштаба в первую мировую, во всяком случаи, до этой войны из этого никто не делал секрета»- уверено заявил он. Вот закончится эта война, я напишу книгу: «Ленин, большевики и германский генеральный штаб». Герберт- Гоша сделал вид, что это к нему не относится. «Ну, шпион так шпион, а сейчас его надо выбросить» - твердо сказал ГГ. «Выбросите, может, русские партизаны подберут»- не без иронии ответил Хассель.
Жизнь в Смоленске потекла без особых приключений, фронт оставался далеко, по ночам в городе иногда слышалась стрельба, но было терпимо, местные полицейские, рьяно несли свою службу.Так прошло около месяца, наступила суровая, даже по меркам России, зима. Сталин подтянул свежие дивизии с дальнего востока, прекратил анархию и растерянность в рядах своих командиров, многих, отдав под суд. Измотав немецкие войска в кровавых оборонительных боях, разрешил попам молиться за победу и перешёл в наступление, отбросив немцев от Москвы. Смоленск снова оказался почти на линии фронта.Однако Хассель давно доказал своему начальству в Берлине, что изучать богатый картографический материал можно только в тылу, поэтому сейчас его контора двигалась по железной дороге в направление Киева, любуясь почти завоеванными землями. Бойцов, не бывавший на Украине, с любопытством разглядывал пейзаж за окном вагона, он ожидал увидеть горы разбитой техники и новые кладбища. На деле все выглядело скромней, мелькавшие станции были почти целые, в прочем многое скрывал выпавший белый снег, который закрыл Россию печальным саваном.
Как-то неожиданно показались пригороды Киева, а вскоре его золотые купола и кручи Днепра, отряд Хасселя высадился на товарной станции Жуляны, отсюда двигались уже на своих машинах.
Особых разрушений в Киеве не было видно, хасселевская колонна проследовала через весь город в сторону Вышгорода, до Воробьёвских гор. На улицах было довольно оживлено, работали многочисленные магазины и кафе, неистребимая частная собственность быстро развернулась, на обломках упраздненной власти. В городе проходили службы в православных и католических храмах. На новом месте устраивались целую неделю, в бывшей конторе под названием: «Рассвет».
На «Рассвете» появилась красивая табличка с имперским орлом и надписью: «Ланд карта» В Киеве жить было, гораздо веселей и приятней, чем в Смоленске, по вечерам ам на центральных улицах было много публики, местные девицы и женщины не стесняясь, разгуливали с завоевателями. Заработали и публичные дома. Георгий быстро вошел во вкус новой жизни: с утра он корпел над бесчисленными планами и картами, вечером они в втроем ходили в кабак под названием «Млын». Денег у шефа было много, но Хассель тратил их с умом и не гонялся за дешёвым антиквариатом. Он разодел Галину, и сейчас расположившись за ресторанным столиком, ловил завистливые взгляды мужчин, с довольным видом. Галина выглядела заманчиво и аппетитно в новом меховом манто, и было трудно поверить, что она была родом из глубинки. Гоша, однако, имел свое потайное мнение об её происхождении, считая, что она родом из «бывших» Хотя молодая кровь и кипела в Георгии, и ночью было трудно спать, расфуфыренные девки его не прельщали, душа просила другого. И сейчас потанцевав пару раз, выпив Зеравшанского, он отправился восвояси, под предлогом завтрашней поездки.
Утром он уже катил на служебном «Опеле» в районный городок Припять, любуясь просторами Украины: белые девственные поля, покрытые сугробами, кое-где одиноко стояли замершие рощи, над редкими хуторами поднимались столбики дыма, тающие в голубизне неба. На дороге изредка встречались вереницы подвод и одинокие машины. В Припяти Георгий быстро взял под расписку два ящика с картами и, не обедая, выехал обратно.Миновав очередное село на своем пути, и проехав всего с пол километра, мотор машины неожиданно чихнул, а потом и вовсе заглох. Шофер Руди вылез из машины, открыл капот и уставился в механические кишки. Георгий, чтоб не смущать Рудольфа, недавно переведённого из-за ранения в водители, вышел из автомобиля и стал наблюдать за детьми, катающимися на склоне оврага. Цветы жизни гоняли, с крутого склона нисколько не думая о своем будущем, война для них пришла и ушла как гроза летом. За ними внимательно наблюдала стройная дева лет двадцати в синей короткой замшевой куртке, расшитой красными узорами, наряд венчали белые шерстяные брюки, заправленные в отличные полусапожки. Фигурка местной красавицы резко выделялась на фиолетовом бархате заката. Не в силах преодолеть внезапного порыва Георгий подошёл и представился: «обер - лейтенант Герберт Винер, из армии немецких оккупантов». Красавица улыбнулась ему, и он увидел порождение грез, погибель мужчин, на него смотрела настоящая колдовская сила, останавливающая кровь, пронизывающая душу. В синих похожих на небо - глазах, блеснул лукавый огонек, она промолвила:Леси.
Они довольно долго смотрели на возящихся в снегу детей, не говоря ни слова. Только услышав сигнал машины, Гоша вышел из оцепенения, легко приподнял Лесю за талию, почувствовав сквозь одежду тугое молодое тело. – Я вернусь - сказал он, осторожно ставя красавицу. Машина снова засигналила уже раздирающим душу звуком, Георгий помахал рукой и медленно пошёл к машине, на белой дороге в свете умирающего заката осталась одинокая фигура Леси. В машине он не произнес не одного слова до самого Киева.
До выходного Георгий ходил сам не свой, постоянно делая ошибки, это сразу заметил умный Хассель. « Ты, что влюбился?» - спросил он. Георгий сделал паузу и заявил: «Это тот случай, когда невозможно по-другому» «Ну так и борись за неё, нечего киснуть» - посоветовал он. «Я за свою Софию дрался с итальянскими поклонниками много раз, и как они меня не закололи из-за угла, сам не знаю». Давай рассказывай, кто она. Внимательно выслушав грустный рассказ, Эрнест, вышагивая по комнате, заметил: «Любовь божий дар и посещает не каждого, съезди к ней, может тебе это все кажется, и она тебя забыла. Только смотри с этими хохлами, они сами не знают, что творят: одни за немцев, другие за русских, третьи самостийны. Могут тебя легко укокошить при любой ориентации, если не понравишься».
Не откладывая дело в долгий ящик, Георгий начал обдумывать детали предстоящей поездки, рассуждая так: судя по виду красавицы Леси, она была не из простых людей, за ней могли стоять влиятельные люди, которые сейчас волной хлынули на Украину восстанавливать утраченные при коммунистах земли и богатства. Немного подумав, он решил ехать в военной форме, решив, что так будет лучше.
С трудом, дождавшись воскресного утра, Гоша вывел из гаража машину и вскоре уже мчался по шоссе в сторону Припяти. Он тщательно подготовился к поездке, огромный букет белых роз лежал на заднем сиденье. Унаследовав от своих несчастных родителей природную красоту, он тем не менее не был убежденным сердцеедом, а всегда мечтал встретить свою - единственную. Дорога пролетела незаметно, как будто её и не было, вскоре он уже въезжал в знакомое село. Богатое до революции местечко и теперь выглядело внушительно, крепкие дома легко перенесли жизненные катаклизмы, что не сказать про людей.
Георгий остановился у закрытого храма, где стояло несколько старушек, видать по случаю воскресенья, они оживлено беседовали, несмотря на холодный утренник. Старые растрескавшиеся стены местной церкви с заколоченной колокольней без креста, молча возвышались над берегом зимней реки. Не выключая мотора, он вышел из машины, прошел несколько шагов до церкви поздоровался с бабулями, закурил и попытался вклиниться в их быструю речь. Понять быстротечную мову было мудрено, это был не язык Гоголя. Бабушки, наконец, обратили на него внимания и с любопытством присущим старым людям затарахтели еще быстрей, осыпав его градом вопросов. Все, что уразумел, Георгий был вопрос: «Когда откроют храм, господин офицер».
Поняв, что от старух проку не добиться, он вернулся назад к своей машине, продолжая разглядывать прохожих, вскоре остановил, кряжистого деда. Дед степенно выслушал его вопрос, заявив: то ж господа Вербовые. Задетый за живое краткостью информации Гоша подозвал деда к своему авто, вынул из багажника бутылку рома и стакан, дед мгновенно оживился при виде дармовой выпивки, смачно вытянув стакан до дна. Информация широким потоком полилась из него: «Эти Вербовые были у нас самыми богатыми, считай, им принадлежало все-земли, дома, кирпичный завод с баржами, дом имели даже в Киеве, но пришли большевики, начали зарить хозяев. Старый Никола Вербовый был застрелен при обороне своего добра, трое сыновей куда-то исчезли, и вот сейчас прорезались и отбирают своё добро, заняв уж все посты. Младший Остап командует полицией, средний Иван бургомистр, ну а старший Стефан околачивается в самом Киеву». Дед неожиданно умолк и посмотрел на стакан, не слова не говоря, Георгий налил ему до краёв. Поток красноречия возобновился: «Я покажу их дом, но вы меня не вмешивайте, уж больно они борзые, узнают что, оторвут мою голову». «Не волнуйся дед, все будет хорошо» - заверил его Георгий.
И в самом деле, вскоре он уже разглядывал дом Вербовых, старый, но нетронутый временем кирпичный особняк, размышляя, как вызвать девушку. Пока он перебирал варианты, из дома показалась сама Леся в компании с двумя девицами, они не спеша пошли по улице, смеясь над чем-то своим. Георгий, отбросил, все сомнения нажал на газ, перегнал девушек, резко затормозив, выскочил из машины с букетом в руках. Девицы, слегка взвизгнув, уставились на него как на павшего с неба ангела. Он не сплоховал, упал на колени, протягивая цветы своему божеству.
Леся забрала цветы, поцеловала его в щеку, не забыв поднять с коленей. Быстро вернулась в дом, отнесла розы и возвратилась к подругам. Не спеша стали прогуливаться по улице, разговаривая, на разные темы.
Леся родилась во Львове, училась в университете, но с приходом советов в 39 году, занятия временно прекратили, на старых преподавателей начались гонения, счастлив, был тот из них, кого просто уволили. Сейчас она приехала погостить к отцу. Так за разговорами быстро летело время. Леся сказала Георгию, что собирается приехать в Киев, через неделю. Договорившись о встрече, он начал прощаться. Оставшись вдвоём, они молча смотрели, как догорал тихий зимний день, неясное солнце, окруженное пурпурным ореолом, молча уходило за реку.
Без приключений добрался до Киева, сразу завалился спать, ночью несколько раз просыпался, вставал, курил сигарету за сигаретой, её образ не покидал его. Неделя проходила долго и мучительно, проклятое время совсем остановилось, что бы он ни делал. Наконец настала суббота, Георгий заранее выпросил у Хасселя машину, купил себе отличный синий костюм и был вполне готов к свиданию. Сейчас он тихо ехал в сторону Крещатика, у Софии его должна ждать Леся. На город опускались хмурые сумерки, в центре зажглись редкие фонари, у входа в Софию стояла его Леся. Он, выскочил из машины, накинув на себя меховую куртку, быстро сделал несколько шагов ей навстречу, протягивая букет. Она была неотразима в белой норковой шубке, волосы цвета каштана струились на плечи, прохожие с завистью смотрели на них. Через минуту, они катили по центру Киева, любуясь старинными, домами и соборами, она смешно рассказывала Георгию про город, который знала не хуже Львова. Он был безмерно рад сидеть рядом с ней, вдыхать запах её волос, дышать одним воздухом.
«Скажи мой красавец, куда мы пойдём, я свободна только до двенадцати, отец хоть и любит меня безумно, одну отпускает неохотно, даже в магазины хожу с охранником» - проворковала Леси. «Я думаю, ты не будешь возражать против хорошего ресторана, но я знаю только один «Млын».
- «Какая разница, здесь все рестораны хуже, чем в Львове» - заявила она.
Через двадцать минут они уже входили в ресторан, Георгий знавший тамошние порядки, быстро нашел метрдотеля, а он показал свободный столик, через проход от него восседал Хассель с Галиной, уже, судя по всему, навеселе. Он вернулся, подождал свою королеву, человек распахнул стеклянные двери, они двинулись к своему месту: на миг смолк ресторанный шум, они шли как триумфаторы, стройный приятный Георгий и умопомрачительная красавица Леси, в длинном бордовом платье с диадемой, на левом плече.
На эстраде пела красивая полная женщина в синем бархате: «Хрустальные мечты в полночной пустоте, верните, время наших ожиданий, и я тогда умру, и я тогда умру от счастья и любви, верните, верните, время ожиданий…»
Публика захлопала в ладоши, не ожидая бесплатного представления, наша парочка уселась на своё место, ресторан продолжил веселье. Сидевшие недалеко летчики, сразу прислали корзину цветов и шампанское, вскоре не выдержав, появился Хассель, поцеловал Лесе ручку и заверил Георгия, что выходной на понедельник у него в кармане. Вечер прошёл отлично и весело, к разочарованию мужчин, Леси ни с кем кроме своего кавалера не танцевала, им оставалось, завидовать чужому счастью.
Понеслись сумасшедшие дни любви, время летело волшебной сказкой, прошёл новый год, рождество; они не любили, а пили любовь, по капле наслаждаясь, её страстью и совсем не стремились, к физической близости.
Леси, целуя Георгия, шептала:«Стоит случиться, этому и рухнет наш тонкий мир любви и грез».
К весне обстановка на Украине, раздираемой внутренними противоречиями, резко ухудшилась, народ встал под разные знамена: одни ждали коммунистов, шли в партизаны, другие служили немцам и ловили подпольщиков, сторонники самостийны воевали со всеми сразу, но и у них не было единства. Расцвела буйным цветам и простая, уголовщина, щедро смазанная националистическими догмами. Внесли свою лепту и немцы своими безумными акциями. В Киеве стало неспокойно, люди стали пропадать средь белого дня. Отец Леси, обеспокоенный её судьбой, отправил дочь в город Львов. Сам тем временем, стал все больше склоняться в лагерь самых отпетых самостийников, решивших биться за независимую Украину до конца. Георгий успел довольно близко познакомиться с ним, часто бывая в его киевском доме, Стефан неплохо разбирался в людях и не раз Георгий с трудом уходил от его каверзных вопросов. Гоша понял, что Стефан решил вступить на тропу обреченных и бороться с немцами и коммунистами. Впрочем, он снабдил его подробными картами всей Украины. Теперь он видел Леси только раз в месяц и работал на службе с восьми до восьми, чтоб выкроить время для встречи.
Но неожиданно жизнь Георгия, повисла на волоске, уже цвели каштаны, и задул теплый ветер весны, как над ним разразилась смертельная гроза. Он давно уверовал в свою звезду и не боялся, никаких разоблачений, считая, что окончательно стал немцем. Хассель желая укрепить положения своего протеже, взял и затребовал личное дело Герберта Винера из управления кадрами вермахта, надеясь продвинуть его. И сейчас в кабинете Хасселя происходил тяжёлый разговор. Хассель понимал, что ему может быть очень плохо, за такие промахи обычно ставили к стене, но, желая спасти себя, он спасал и симпатичного ему Георгия. Разговор происходил так: « Ты, что русский шпион?» - нападал Эрнест. «Да как попали к тебе документы несчастного Винера?- продолжал он, помахивая пушкой. Злость на себя, на войну и потерю хорошего помощника, душила его не на шутку. Он даже запустил в него тяжелой пепельницей, но тот ловко увернулся и потрогал свой пистолет в кармане. Личное дело убитого лейтенанта лежало на столе майора, с него смотрела фотография настоящего Винера. Выпустив пар Хассель, сделал паузу, обдумывая свое решение, потом резко встал и выпалил - « Можешь убираться, хоть к черту на рога, я звоню в гестапо».
Через час Георгий был в киевском доме Стефана, больше идти было некуда, кончилась его карьера у немцев. Состоялся долгий и тяжёлый разговор, он выложил всё и попросил защиты. Стефан долго мерил шагами комнату, курил папиросу за папиросой, парень ему тоже нравился и главное, его любила Леся. После мучительных рассуждений, он присев, долго смотрел на Георгия: «Бог с нами, спасу я тебя ради дочери, хоть и не люблю ведьмаков, парень ты ловкий, гуторишь на всех языках, но смотри, если что снимем шкуру с живого».
Прошел почти месяц, как Георгий находился в Прикарпатье, здесь в лесисто – гористой местности находился стан сечевиков. Дело было поставлено серьёзно, мелкие группы, рассредоточенные в районе по хуторам, имели надёжную связь, были хорошо вооружены, если шли на операцию мигом собирались в большой отряд, однако операции проводились редко. Разрозненное движение самостийников больше копило силы и совершенствовало свою армию, промосковские партизаны сюда даже не совались, не находя поддержки у враждебного населения. Хмурый - Богдан старший в этом районе, сразу навалил ему, всякой бумажной работы, на заданья он не ходил. Георгий быстро разобрался в обстановке царившей на западных землях Украины; жившим всегда свободно и богато людям, не нужны были немцы, а уж тем более сталинские коммунисты, это были незатюканые русские колхозники, здесь каждый мнил себе паном. Однако, поразмыслив, он сразу понял бесперспективность их борьбы, три четверти украинского народа тяготели к России. Сил же отстоять свою независимость против империи, не было да же у всей Украины, если она чудом объединиться. Все это Георгий и высказал при встрече Стефану, не думая о последствиях.
Они сидели вдвоем у догорающего костра, на деревянном обрубке лежала нехитрая деревенская еда, и фляга тёмного стекла. Стефан молча глядел на лесистые горы уходящие в даль, где-то далеко громыхала гроза: «Умен ты Георгий, но и тебе нет счастья, мы все здесь обреченные, но я не буду бежать крысой с родины, по мне лучше погибнуть, чем лизать пятки чужакам. Дело наше не погибнет, придет время, бог расставит все по местам». - «Советы вышли к Днепру, к осени будут в Киеве, а весной займут всю Украину» - продолжил свой разговор Стефан.
«Когда умерла мать Леси, я поклялся: у нашей дочери будет все: образование, богатство». – «Сейчас, слушай сюда, как только придут советы, и падет Киев, заберёшь Лесю из Львова и переправишь через Карпаты в Чехию, там у нас есть дом с пивоварней и землёй. Языки вы знаете, документы я добуду, из Чехии можно выбраться куда угодно. Ну, а пока живи здесь, Богдан тебе не обидит, я сам уезжаю в Дрогобыч».
Наступило осень сорок третьего года, загрохотали пушки на берегах седого Днепра, началось освобождение Украины, разгром немцев был не за горами. Повстанцы готовились к тайной войне с коммунистами, копали бункера и схороны, никто не помышлял прекратить борьбу. Георгий прибыл во Львов, чтобы постараться уйти с Лесей на запад, через Карпаты. Стефан дал ему в помощь трех боевиков и приказал им сопроводить их до границы.
Леся с опухшим, от слез глазами собиралась в опасную дорогу, родной город становился чужим, скоро сюда придут советы и начнутся аресты. Угрюмый Георгий сидел на диване, успокаивал свою единственную, на душе скребли черные кошки. Но путь был один - бегство, слишком известные на Украине были братья Вербовые, особенно Стефан. Вскоре постучал один из боевиков; пришла машина. Молча вышли на тёмную улицу. Последний раз в жизни Леся смотрела на свой дом, в котором прошло её безоблачное детство, старый каштан возле дома, качал на прощанье ветвями, посыпая булыжники мостовой печальными жёлтыми листьями. Она тихо закрыла дверь, выбросила ключ в мокрые кусты орешника.
Утром они были далеко за городом, вскоре машину пришлось бросить, дорога стала непроходимой, медленно стали подниматься в горы. Где-то далеко на востоке громыхало как в грозу, дул холодный ветер. Через два дня вышли к границе, у подножия крутых скал, на склоне стояла маленькая гуцульская избушка, сюда должен прийти проводник по кличке «карпатский валенок». Провожатые распрощались с ними, и пошли вниз вдоль речки.
Под шум осеннего дождя прожили в ней три дня, домик был хорошо оборудован, через него доставляли контрабанду из Чехии, в основном оружие. Георгий заглянул в подвал, там было полно всего, целый арсенал. Наконец-то они были вместе, часами лежали, обнявшись, их сила, была любовь. Ночью в ущелье выл ветер, иногда с грохотом падало старое дерево. Им не было страшно, но они хотели жить и любить, а в очаге догорали угли, отбрасывая странные призрачные тени.
-«Скажи Георгий, что есть любовь» - спросила Леси
-«Любовь- это когда бог соединяет двоих в одно целое и если его сломать, то будет одна тьма» - ответил он.
Прошло еще четыре дня, проводника не было, под утро он уловил чьи-то шаги на тропе, осторожно, чтоб не разбудить, Леси, взял автомат, бинокль и вышел на склон. По тропе поднимались солдаты в советской форме, их было много. Наверно десант решил Георгий, бежать было уже поздно, он быстро вернулся в домик, разбудил Леси, глянув вниз, она все поняла.
Георгий схватил стоящий у стены збруевский пулемет, выпустил две длинные очереди поверх голов, бросил три гранаты, солдаты рассыпались и стали окружать избушку. – Леси подняла на него глаза полные слез: «наверно лучше умереть здесь, чем попасть в их застенки» – Георгий прыгнул в подвал, вымахнул ящик с толом, поставил его, посреди комнатки, выглянул в окно, метрах в двухстах внизу, солдаты устанавливали два миномета. Их время подходило к концу. Оба встали на колени и нежно целовали друг друга. Георгий повторял одно: » Леси, Леси, Леси…». Очереди застучали по стене, полетели щепки, он вытащил чеку гранаты и тихо положил её в ящик с толом. Адский взрыв потряс горы, вниз полетели камни, эхо долго гудело по красивым и хмурым горам.
-----------------------------------------------------
----------------------------------
Прошли годы, давно закончилась война, белый как лунь, Стефан сидел с двумя дюжими ребятами на месте гибели своих детей, те молча привинчивали чугунную плиту, на ней надпись * ЛЕСИ - ГЕОРГ * 1919-1944г.