Эдвард Вашгерд (Э2рd)
КУРС ПТИЦЫ - НА СЕВЕР!
«Надо на Север, на Север, на Север, мне торопиться, там я узнаю, что я за птица…»
Песенка из мультика
На Север птицы, как и люди, попадают самыми разными путями, или оказиями. Есть птицы, которые свиньям не товарищи. А есть и свиньи конченые, бродяги, халявщики. Когда летит гусь, вместе с зарядами снега и ужасами весеннего бурана, то даже дальнемагистральные самолёты сидят на аэродромах, как мыши под веником, при «фактической» погоде, и не дёргаются. А гусь летит себе вопреки факту, ему гнездиться нужно, лето на Севере всего один день, - полярный. Люди по всему птичьему маршруту ждут его с нетерпением. Чтобы убить. В Китае, из пушек самодельных, гвоздями, болтами и гайками на перевалах высокораздельных его расстреливают. По всему бывшему СССР по-зауглам подкарауливают. Добивают уже в тундре. И не важно, на сколько птиц есть у них, «охотничков», лицензия. На убийство свободной птицы затаилась целая армия. Бьют всё, что летит, сидит, или плавает. Главное набить побольше, чтоб хвастовства на всю жизнь хватило, рассказывать «За Север дальний». Попадётся лебедь, или казарка, под замес, тоже убиты и съедены будут, за милую душу. Дичина свежая манит. Шурпа с гуся еще на плите стоит, при компании, под водочку, за столом остывает, а уже подкисать, пениться начинает от чистоты природной своей и свободы. Курица магазинская трое суток на плите простоит, и, хоть бы хны ей, а дичина, любая, прокиснет, не преминёт. И не важна стоимость этого гуся, порой он дороже коровы обходится, - всё трын-трава. Охота пуще неволи. Вертолёт, продукты, оружие, снаряжение, спиртное, как на свадьбу и прочее, всего не перечесть, да чтобы не хуже, чем у соседа-начальничка, было - всё это немалых денег и времени требует. Выставка тщеславия. Показуха достатка и положения. Да и просидеть в тундре две недели, оставив все дела, тоже чего-то, да стоит. Но! Гусиная охота свята… Не в деньгах дело! В свободе! В раскрепощении. Весна! Не по бабам же страдать, в такую-то пору! Маску из простыни на харю и в тундру! Соседей пугать…
На Север, в то место, где вылупились, ab ovo, летят миллионы птиц, самых разных цветов и мастей. Это их Родина, там они родились и на крыло стали. Пеночки-зарнички, пеночки-таловки, пеночки-теньковки, пеночки-веснички, гаички, пестрогрудки, завирушки, кукушки… Даже фламинго местный, Северный, обмороженный есть. Во, как! Мелкотравчатые птички возле оленя трутся, комаром обжираются. Птичьи базары на рыбе птенцов поднимают. На крыло ставят, бывает, только одного, - остальных за борт. Медведь этими завалами осенью, в августе лакомится, в бескормицу летнюю.
Среди перелётных птиц встречаются и залётные. Голуби, ещё туда-сюда, у них история простая: либо голубятник ностальгирующий завёл их на балконе, либо молодожёны, на счастье, выпустили – это нынче модно. А бывают ещё вороны и вороны, воробьи и даже попугаи. Попугаи на Севере долго не живут. Весь остаток своей глупой жизни они проклинают, наверное, тот злосчастный рывок к свободе через форточку. Попка, ты – дурак, это их предсмертная, последняя мысль. С воронами, из отряда воробьиных, кстати, всё, более, или менее, тоже понятно. Расчётливы и умны они, собаки. Где помойка, - там и вороньё, с их препакостным характером. Выживать надо всем, а дармовщинка сладка… С бакланами и чайками, тоже интересно. Халявная, помоешная еда их развратила настолько, что некоторые особи даже на юг уже не улетают. И рыбу и мышей ловить уже не умеют, зачем напрягаться.
А воробьи? Как их-то, шкодных, угораздило в высокие широты и тупоугольные, большие долготы попадать?
Было время, когда в Магадане было всего семь воробьёв, по счёту. В Дудинке они появились, думается, по-пьяни, за компанию, засланцами закатными…
«Кола», не напиток, конечно, а судно усиленного ледового класса, стало в Роттердаме под разгрузку. Она, притаранила из Дудинки, Норильские металлы: никель, медь и кобальт. Очутиться, после рейса по Севморпути, в тёплой, солнечной Голландии, сродни путешествию из ада в Рай, или каникулам в психдурдоме. Апрель. Свежая зелень, тюльпаны, девушки… Красотища. Заграница ё-моё! И, ностальгия, словно грипп, на пятый день… Матросики, свободные от вахты наслаждались законным отдыхом на палубе родного судна, за контейнерами, чтобы боцман не спалил, за водочкой. Заполярный хлебушек из морозилки, сальцо, лучок, стаканчики, свежие огурцы, накрыты были широко, на газете «Труд», расстеленной по европоддону. Вспоминали ребята всякую всячину, от улицы красных фонарей в Амстердаме, до общаги в Дудинке. Общага была ближе. Да и дешевле, пожалуй, поначалу. Если задержаться, конечно, у японочек долганских, то может и подороже обойтись, - раза в три покруче, чем в Голландии, встанет. Возле советской гоп-компании крутились голландские воробьи, секреты наши подслушивали, выведывали, себе на страх... И опыт…
Малопьющий «юнга», сорокалетний мареман мазутный, ошалевший от впечатлений своей первой в жизни «загранки», разлил русскую водку на ломоть Заполярного ржаного хлебушка, мать его. Хлеб бросать – грех великий, а облитый водкой выбросить вдвойне жальчей. Бросили воробьям. Кушайте на здоровье, супостаты заграничные. Через четверть часа мужики и пить забыли. Пьяные голландские горобцы начали такое светопреставление, что любой цирк позавидует: и дерутся, и …бутся, и шатаются, как в девятибалльный шторм, и другие, всякие потешные штуки выкомаривают. Ну, прямо, как на лубке нашем знаменитом. Потеха!
Выплыл, из-за контейнеров, угрюмый боцман. Как он пронюхал? Никто, вроде, и не отлучался сильно от стола, разве, что в гальюн. Фантастика. Нюх, верхний, не иначе, у него. Представление пернатых было оборвано весьма грубым способом, и на самом интересном месте, но флотский порядок не для того заведён, чтоб на него плевали. Не положено плевать на палубу! Побросав в сумку остатки ностальгического пира, компаньоны с побитым видом ретировались. Через час судно уже отвалило от пирса… Наступил, цвета Берлинской лазури, вечер, сменившийся непроглядной теменью похода в высокие широты. Судно торопилось в Лос-Дудинку, на крайний в этой навигации рейс. Наступал цейтнот неумолимого, разрушительного Енисейского ледохода. Морпорт вставал на реке колом почти на два месяца.
Юнга Михалыч вышел, за каким-то, на палубу, проветриться, и остолбенел: на контейнере сидела, нахохлившаяся, охреневшая от нелёгкой морской жизни, подзастрешная голландская родня… Трезвые и злые, молча, с прищуром недобрым смотрели они на советского моряка, как буржуины зловредные на морского пролетария, словно спрашивая его:
- Что, негодяй совдеповский, споил ни в чём не повинных, водкой своёй атомной?!
Путешествие воришек голландских по морям студёным не буду описывать, дабы не смущать читателя картинами их адских мук. Наклевались горобцы европейские блевотины пьяной, матросской, на судне, упали в отвал, очнулись – океан, Отец родной. Мама дорогая! Мать твою! Курс на Север. И живут себе на судне, как бичары распоследние, но не тужат, - Север щедр, выручит, прокормит.
Чайки серебристые, белые и розовые, полярные крачки и бургамистры с нескрываемым удивлением глазели на иностранных туристов, прибывших в Дудинку зайцем, без конвоя. Север принял с распростёртыми объятьями всё воробьиное сообщество из семи голландских алкашей, давшего, впоследствии, многочисленное поголовно пьющее потомство «коренных» дудинских и норильских диких воробьёв, которым, пьяным, море студёное по колено, а всё остальное по…
Вслед за первопроходцами, или проходимцами, воробьями, как кому больше нравится, потянулись на Таймыр «сникерсы», так в Хатанге называют абсолютно всех иностранцев, без разбора. Задача сникерсов от орнитологии была проще пареной репы: птиц поизучать и окольцевать, для учёта их капиталистического. Птицеловов голландских занесло на озеро Таймыр линного гуся ловить, его там море разливанное, в смысле пруд - пруди. Гусь земляков своих не понял и в сетки, на него специально расставленные, идти не пожелал. Кольцеваться с голландцами ему тоже было не с руки. Из Голландии прибыло подкрепление: из профессора орнитолога и двух его ассистенток, - девушек неопределённого возраста, но уже себе на уме… Прибыли они «восьмёркой» под управлением Володи Аксютина, царствие ему небесное. Рейс им лежал гораздо за озеро Таймыр, в район мыса Челюскина, на птичий базар Унги, в гости к Калашнику, геологу обмороженному. Таймырско-голландские орнитологи пожаловались коллегам на «безрыбье» гусиное, окольцовано ими было всего шесть птиц. Командир вертолёта, приняв на грудь стакан отечественной, скомандовал посадку. Сникерсы ошалели от лихости командира вертолёта, но команду выполнили. Вертолёт зашёл с тылу к стае линных гусей и загнал их потоком воздуха в голландские сети: кольцуйте на здоровье! Гуси в перекрученных вертолётом сетях были готовы окольцовываться, лишь бы не видеть дикой Хатангской вертушки больше никогда. Восьмёрка, выполнив какую-то бессмысленную «коробочку», для озирания результатов своёй «работы», ушла на Челюскина. Больше её помощи в зарубежной орнитологии не требовалось, работы сникерсам было на два дня, ре меньше… Кольцуйте бухгалтеры, мать вашу!
На Унге, у Коли-Коли, орнитологов уже ждали. По рации цинканули геологам из Хатанги про экспедицию птичкину, и просили принять их с распростёртыми. Ассистентки, оттопырились в тундре достойно. На каком-то сложном северо-голландском диалекте они поинтересовались: где на участке располагается ватерклозет? Коля-Коля, как истый тундровой джентльмен, галантно объяснил голландкам: Для дам – везде! Милости просим… Ну, дамы заграничные и присели… перед трактором, у всех на виду, показав геологам всё своё пренебрежение к удобствам. Орнитологов геологи зауважали и пригласили отобедать, чем бог послал, в командирский балок. Бог послал на стол, помимо традиционной, северной рыбы, всех видов и сортов, прекрасную яичницу из сорока чаячьих яиц, добытых на искомом ими птичьем базаре. Орнитологи заграничные были сражены в самое сердце, ничего подобного они в своей жизни профессиональной не видали и не едали: наши чайки в Голландии не гнездятся! Не та свобода гнездовий! Из всего разнообразия «великого и могучего» голландки знали два идиоматических, трудно переводимых выражения: «бльат» и «по-чучут». Начислили «почучут», - по полстакана-гранчака. Девки и тут, не оплошали: засадили водки залпом, с устатку, после полётов-вертолётов тундровых. Профессор уже отбивался. Клевал яишню длинным носом. Он начал отмечать голландско-российскую дружбу с командиром ещё на озере Таймыр. Его впечатлило количество окольцованной перелётной птицы. Если бы он знал способ добивания птицы на озере с поплавков Ан-2-го… Любители дичины, сгрудившиеся на поплавке гидросамолёта, кружащего, как ангел смерти, вокруг бесчисленной стаи линного гуся, палили просто по-направлению, пока патроны не кончились… Гидроплан еле-еле поднялся с грузом набитых гусей. Они не тонут.
Геологи поделились с орнитологами своим видео птичьего базара и его нравов недобрых. Западники никогда такой правды жизни птиц не видели и не слышали. Каждому своё: геологам общение, профессору и помощницам – научные «открытия». Где бы они, наездом, чего узнали, накопали?!
В осень, в конце августа, толстая, откормленная Севером, птица и молодняк-сеголеток подались на материк…
13 марта 2016г. г.Норильск минус 25 градусов.
Ясное прощёное воскресенье. Тихо.