Прошедшей ночью приснился сон. Будто я прикоснулся к зубу – и зуб легко и без боли выпал. Затем стали разрушаться и все остальные зубы; они покрылись, как стекло, трещинами и просто рассыпались; остались острые треугольнички оснований. Я ощутил суховатый привкус песка во рту, почувствовал как изменился прикус. Не было ни крови, ни страха. Но присутствовало огорчение. К чему бы? Сонник подсказал, что мой сон к болезни. Замер артериального давления показал малую разницу между порогами верхним и нижним. Это говорит о плохой работе моего сердца. Я очень много курю. И плохо сплю.
Хочу бросить курить. Удастся ль? Мой стаж курения – 20 лет.
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ. Не курю сутки. Трудно... Как-то... Я сам не свой. Чувство неопределенное, но явно тенденциозное. Часто думаю, что вряд ли выдержу, что все одно – закурю: мол, как я буду без сигареты? Слабая вера в собственную непоколебимость – вот главный подстрекатель, главный перебежчик-предатель. Слабая вера – и все из опыта: я всегда был человеком сомневающимся, колеблющимся, мечущимся по жизни. День я живу с одним убеждением. Наутро просыпаюсь с другим. Еще вчера я побожился оставить свою привычку. Сегодня уже снова примеряюсь к ней. Что я за человек?
Память помнит о вредной привычке. Память помнит имя порока. Отказаться от старой привычки пусть поможет мне холодный рассудок.
ДЕНЬ ВТОРОЙ. Вторые сутки без никотина. Не верю, что смогу забросить эту отраву. В голове единственная мысль – закурить. И с каждым часом, чувствую, ослабевает во мне защита. К тому же с потребностью в яде, которая имеет свойства возрастать на глазах, шепчет внутри меня какой-то невидимка-мерзавец: “Да закури! Зачем себя лишать удовольствия?” Этот мерзавец болтает непрестанно всякий вздор, уговаривая меня ради себя – это ему потребны дозы яда, это он – тот, кто во мне – наркоман, и теперь клянчит он дозу. И, чтобы перебить этот голос, я вынужден отвлекать и занимать себя постоянно чем угодно: есть то винегрет, то булку, то пить кофе, чай, то жевать по коровьи жвачку “Дирол”. От жвачки уже болят десны. От булки пучит живот. А невидимка-наркоман внутри меня все свое: “Да закури! Ну закури!” Ах ты гнида! Наркота1 Гнусь! Цыц!! О, мерзавец!
ДЕНЬ ТРЕТИЙ. Страшно охота курить. И я с завистью смотрю на людей с цигаркой во рту. Я представляю мысленно запах и вкус. И этот мерзавец внутри меня снова бурчит угрюмо: “Хочу курить”. Фиг тебе, мерзавец. Вот так и живем, как кошка с псом. Мерзавец во мне, его имя – Мозг. Это он требует от меня: “ Ну хоть затяжечку сигареты! Ну затянись!” Мерзавец в моей голове.
ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ без сигареты. Тот мерзавец что-то примолк. Аж хочется пожалеть парня. Э-эй, дружок, как ты там?
ДЕНЬ ПЯТЫЙ. Мой мерзавец пошел на хитрость. Он пробрался в мое прескверное настроение и теперь чрезмерно болтлив:
“Люди-ненаркоманы не знают что такое контрасты, – подкрался он ко мне неслышно хитрой лисой. – Они обитают ровно, планомерно, размеренно. Они знают день, знают ночь, знают утро и вечер, и так каждый раз и строго по графику. И они не могут этот график Размеренности взять и прервать – взять и “улететь”, взять и очутиться в другом пространстве, почувствовать другое время, почувствовать кайф. В их понятиях есть такие: как здоровье, долголетие и чистые легкие – и это здорово. Но это – размеренность. Это как программа, в которой нет случайностей. Тут все отмерено заранее, предусмотрено наперед. Это хорошо. И это скучно. Просто скучно. Это из жизни людей размеренно-правильных. Людей, не знающих что такое контрасты”.
ДЕНЬ ШЕСТОЙ. Мерзавец во мне сегодня напился. Его угостили. Ему хорошо. И он орал: “Курить хочу!” Паразит. Живет на дармовщину во мне. Да еще требует исполнения его порочных желаний. Вот черт с рогами.
– Алкоголь – великолепная вещь! – возразил Мерзавец. Не надо бояться алкоголя. Благодаря ему я излечился и мои мысли становятся оптимистичней. Все средства хороши, которые ведут к намеченной цели. Не брезгуй даже порочностью, если чувствуешь, она требуется. Да и что такое порочность? Это то, про которую кто-то однажды отозвался нелестно? А ты возьми да сам проверь. Возможно, та порочность и есть для тебя благо. Откуда знать, какая привычка тебе вредна, какая на пользу?
В конце концов надоедает быть святошей, это так скучно, так смешно в глазах окружающих!..
– Так что такое контрасты? – осадил я его, надеясь на дипломатический диалог.
– Контрасты, – оживился он, – это блестящий повод для сильных чувств. Это когда ты способен с крутой вершины взять и броситься в самую бездну. И пока ты между небом и бездной – ты в полете! Пусть безумен этот полет – но это все же полет! И потому контрасты это полет. Это сродни полету. Это удел летающих людей. Это жизнь обладателей кайфа.
– А что есть кайф? – спросил я его.
– Возможно, та порочность, что так давно не хватает тебе, – ответил он.
ДЕНЬ СЕДЬМОЙ. После утренней прогулки во мне появилось желание сесть за машинку. Сварил кофе – сел. Печатал – редактировал черновики. К полудню утомился, прилег на диван.
Кажется, я заложил прошедшей ночью основу для новой сказки. В ней обитают странные существа. И правят правители с мясистыми физиономиями. Там существуют законы, которые унижают невинных. А понятия о добре перечеркнуты издавна. Но дальше не пишется. Чуть повалялся на диване и интерес к наброскам пропал. Закрыл пишущую машинку чехлом, взял книгу Эна: чужое творчество в настоящее время отчего-то интереснее мне, чем свое. Во мне, я ясно вижу, поселилась интеллектуальная лень. Возможно, это признак усталости от ночной работы. И все мои попытки сесть за писательский стол – только отголоски воли, рефлексы прежних желаний, планов и начинаний. Но сил у меня для них почти нет: общение с собственными переживаниями набило оскомину. К тому же на дворе весна: там тает снег, там чернеют на ветках грачи, там журчат ручьи – и вся эта оживающая прелесть наводит на не- домашние мысли. Мне уже грезятся новые приключения с рюкзаком, палатка, зной и радость первопроходца. Так что весна и стук машинки как будто не совместимы. Мечтаю, мечтаю – мечтаю об осязаемом счастье.
– Еще бы сигаретку – и полный аут! – отозвался Мерзавец.
Он напомнил имя порока. Что-то екнуло в глубинах памяти. Захотелось курить. И настроение утратило роскошный пафос.
– Испорченное настроение, – подлил масла в огонь Мерзавец, – это вызвано тем, что завтра понедельник, и снова иная работа. Снова чужие требования. Снова разные люди. И это ужасно и замечательно. И захочется отвлечься. Захочется закурить. И сигарета представится как тихая комната. И сигарета уже представится тебе стеной. Которой можно отгородиться от проблем, целого мира. Затяжка сигареты – и ты “улетел”. Ты удаляешься, уменьшаешься. Ты становишься малоприметной величиной. Люди тебя перестают замечать, ты исчезаешь для них. Ты становишься самим собой. Ты сконцентрирован в себе самом: ты и сигарета. Ты и Она – вот границы жизненного пространства, в которых наконец-то стало тебе комфортно. Ты – в кайфе.
Кайф – вот центр понятий. Вся человеческая жизнь кружится вокруг кайфа. Весь смысл человеческой суетливости в добывании порций кайфа. Религии, любовь, творчество – все это способы обретения кайфа. Кайф – трепет тел и душ!
– Религии! Любовь! Творчество! – не сдавался я, – добавь еще к перечню табак и алкоголь!
– Твои сказки дрянь, – огрызнулся Мерзавец, – а книги Эна прекрасны. Он знал что такое настоящий кайф. Ты вспомни Эна.
И когда иссякнет и умрет твое творчество – ты оценишь его слова.
ДЕНЬ ВОСЬМОЙ. Мерзавец настоял чтобы я купил ему сигарету. Появилось знакомое ощущение в руке. Поднес сигарету к носу – знакомый запах. Наконец прикурил от зажигалки одного торгующего сушеной рыбой мужика. Поблагодарил – отошел от торговца – сделал затяжку... Голова закружилась. Причем так резко и неожиданно, что я испугался. “Вот он – самый настоящий яд. Я употреблял его двадцать лет”, – сказал я. Удовольствие от сигареты после длительного перерыва показалось отталкивающим. Чтобы сигарета не гасла, поддержал ее тление второй затяжкой, но в легкие дым не допустил. Так и не сделал очередную затяжку – выбросил сигарету в снег. Помогло на этот раз не желание бросить дурную привычку (желания как такового не было), а скорее моральный фактор, некий укор совести что ли. Укор себе в том, что ты слаб, что ты не умеешь сдерживать обещания. Что коль ты не выполнишь такое пустячное обещание, то не выполнишь ты и свои глобальные планы. Так отказ от привычки связался у меня с представлениями о волевой личности, стал как бы индикатором собственных волевых качеств. Помогло стремление к творчеству, к новым победам в творчестве, отсутствие которых в последнее время, как мне казалось, связано у меня и с физиологическими дурными пристрастиями. Я хотел избавиться от вечной головной боли. Боли, вызванной табачным дымом. Я хотел избавить свою голову от постоянной тяжести яда. Причем яда накопившегося в избытке, в дозе чрезмерной и уже непотребной. Мало того – дозе, мешающей нормальной работе моего интеллекта. Я желал ясных мыслей в своей голове. Я бросал РАДИ. Я готов был терпеть муки. Я поступал как человек разумный.
ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ – Твои сказки дрянь. А книги Эна прекрасны, – напомнил о себе Мерзавец. – Не в свободе ищи себя – ищи в зависимости. В еще пущей зависимости от всего: от людей, от мира, от себя самого, от собственных порочных привычек, от причастности к жизни обладателей кайфа. Хоть с самим Дьяволом вступай в интимную связь! Ибо свобода – бесплодна. Ибо ТВОРИТ – ЗАВИСИМОСТЬ. В основе. Как нижние камни фундамента. Творит то, что сокрыто от глаз. Творит порыв. Творят тщеславие и гордыня. Творит успокоение от страстей. Так что такое творческое начало? В каких глубинах его искать? Там? Здесь? В вышине?.. Везде.
Возможно, именно по этой причине люди до сих пор не могут четко сказать, так что же такое Творчество. Отчего оно угасает, уходит неизвестно куда? Когда оно есть – оно есть. Когда его нет – его нет. Такое своенравное и своевольное. Такое независимое в своем поведении. Оно везде и нигде. Оно ничто и все. Вне осязаемых словесных форм. Вне времени. Во времени. И в словесных формах... Оно есть то, чего нельзя захотеть и приобрести.
Так думал Эн. И так говорил. И при этом сам совершал ошибку... Он знал, что любое настоящее творчество есть большое удовольствие в долг. Что нельзя безнаказанно всерьез заниматься творчеством. Что приходит время и накапливаются долги. И кредиторы требуют вернуть долги. И требуют как раз в тот момент, когда надо бы еще занять. Но оказывается, что нельзя одновременно и занять и вернуть. Время выбора. И большинство людей возвращается с этой тропы. И только смельчаки продолжают путь. И Эн храбро ступил на роковую тропу настоящего Кайфа. И получил то, к чему так одержимо стремился.
Но когда Эн достиг желанного, он разочаровался. Потому что человек – натура, которая жива желаниями. Теперь их не стало. Только рука Эна коснулась мечты – как наступил конец. Не было отныне мечты – осталась только машина, которая привыкла желать. Эн стал машиной. Эн стал добровольной машиной. Он так хотел – и результат получил. Но творчество не терпит когда его превращают в процесс осознанный. И Эн обманывать себя дальше не стал. И Эн стал разрушать самого себя. Не надеясь на новые смыслы.
То была его последняя книга. Он сам так решил. И книга оказалась великолепной!
ДЕНЬ ДЕСЯТЫЙ. – Я запрещаю впредь тебе со мной говорить! – его присутствие отныне выводило меня из себя.
– Запретить себе общаться с собой? – ехидно огрызнулся Мерзавец. – Построишь стену еще и внутри себя? Сколько же надо тебе для спокойствия заборов и стен? А может хватит городить заборы? Заборы от других. Заборы от себя. Заборы для глаз. Для ушей. Для желаний. От старых привычек. От чрезмерности. От недостаточности. От страстей. От злости. От гордости. От...От...еще тысячи отлучений и запрещений. Прямо не Ты, а Моральный Кодекс строителя Грядущего дня. В мечте о свободе ты соорудил тюрьму. Ты соорудил себе клетку, закрыл дверцу на ключ, и теперь еще желаешь отшвырнуть этот ключ подальше от клетки. Ты желаешь устроить себе страдания? К чему? Наверное, ты – мазохист. Ты изощренно добываешь кайф. Ты – идиот. Ты уподобился легендарным евреям, что сорок лет скитались в пустыне. Им явно недоставало стен, загородок, заборов – и они, чтобы компенсировать сей недостаток бытия, устроили заборы и стены в своих умах – написали Библию. Но Библия не есть жизнь. Библия есть только размышление человека о жизни. Ее теоретизированное представление, моральный аспект. Путь к успокоению мятежной души. Путь спасения души от самой себя. Все это надо послать к чертям. Все. В задницу! Почему? Потому что твоя последняя книга – дрянь. Потому что твои прежние книги – прекрасны. Потому что все дело в выборе. Выбери между размеренным долголетием и краткотечным кайфом. Выбери себе качество собственной судьбы. Или ты хотел бы и то и то? Ты хотел бы компромисса? Хитрец. Ты хотел бы быть добродетельным и порочным? Ты хотел бы быть и святым и дьяволом? Ты хотел бы отказаться от кайфа, потому что за каждую дозу кайфа надо платить дорогой ценой. Ты хотел бы жить и получать кайф, потому что без кайфа жизнь тебе представляется скучной, серой, лишенной смысла. Чудак. Довольно метаний. Тебе надо окончательно только выбрать качество. Как ты хочешь прожить и дальше: или как жил ты прежде, или прежнее тебе надо предать. Вот и все.
За десять дней бросания курить я написал десять заметок по этому поводу в дневнике. Фактически я думал об этом постоянно. Причем думал, словно внушая: хочу! я хочу курить! Так и закуришь. Так и закурил.
Когда выкурил вторую сигарету, вернулась знакомая головная боль. Боль специфическая, я ее легко отличаю. После прогулки боль не прошла.
И теперь я, кажется, вновь стал курцом. Я сегодня часто курю. Я сдался. Впрочем, человек вообще существо забавное.