Белая дверь (Владимир Сидоров 6) / Проза.ру

Только верю я, верю,
Что может открыться,
Эта белая, белая дверь,
Эта белая, белая дверь…

Часто, тёмными вечерами, когда первые звёзды зажигаются на небе, и если выдаётся свободное время перед сном, я сажусь в саду на скамейке и отдыхаю. В такие часы, я часто, что - нибудь вспоминаю. И очень часто вспоминаю его – Нила. И мне думается, что и жизнь -то его была какая-то несуразная, как и его имя. Но он мне всегда вспоминается добродушным и проворным, а не таким, каким он стал в последние месяцы своей жизни. В такие моменты, я часто смотрю на небо, на первые звёзды и думаю, - а обрёл-ли он там, на том свете, своё умиротворение? Нашёл-ли свою отдушину, своё маленькое солнце, свою белую дверь? Иногда, когда эти воспоминания накладываются на личные дрязги или неприятности, - эти мысли вызывает слёзы на моих глазах, но я не прерываю их, свои размышления, не ухожу от них прочь. Они всё равно мне дороги и приятны… - Он тоже любил сидеть на этой скамейке, потому, что рядом рос его любимый черёмуховый куст. И в серединные летние месяцы, здесь стоял такой приятный густой аромат черёмухи, что казалось, что ты в какой-то сказочной мечте, и в голову приходили всяческие приятные мысли и воспоминания. Нил любил это место и в эту пору летних месяцев, он обычно всегда и долго сидел на скамейке, и даже дремал, отпустив свои мысли и расслабившись…
Нил ничем не выделялся от остальных жителей нашего Голицино, но была у не- го маленькая тайна. Временами Нилу снилась дверь, это была красивая белая дверь. Каких много бывает внутри дома. Иногда она дергалась, вибрировала, плавно изгибалась, как изображение в воде, при подувшем ветре. Но она никогда не открывалась. И он знал из прошлых снов, что за ней много хорошего и приятного для него. И ему очень хотелось открыть её и заглянуть за неё, но этого никогда не получалось. Несмотря на это, он всегда просыпался с приподнятым, праздничным настроением, и это праздничное настроение не покидало его, а давало сил на целый день, что - бы не происходило. Ни плохая погода, ни мелкие неудачи жизни, ничто не могло оборвать эту неожиданную струю тёплой музыки в его душе.
Сновидение это Нил быстро забывал и так до следующего случая. И никак нельзя было вызвать этот сон специально, хотя и хотелось. Он приходил сам, редко и неожиданно. Нил радовался ему как старому и приятному знакомому.

            1

Он приходил и всё оттеснял на второй план – все неудачи и обиды, приходил, всё заполняя собой, он был как яркая лампочка, просвет в жизни, его маленькое солнце. От него шли свежесть и приятные запахи, яркие краски солнечного летнего дня. Он радовал и наполнял Нила чувством неожиданной радости. Но он был редким гостем и когда он приходил, а приходил он яркой точкой, которая росла и лишь смутные впечатления приятного, встречали его, затем он рос, загорался, разрастался, ширился, заполняя своей громадой всё, становился ярким шаром-солнцем, неиссякаемым источником радости и тепла. И уже вся человеческая сущность, охваченная им, радовалась ему в полную силу.
Жизнь не баловала Нила, и в свои серые будни, он иногда пытался вспомнить детали сна, но сон не вспоминался, появлялись редкие фрагменты и дверь, но ни такая яркая, как во сне, но даже эти картины вызывали тепло на душе. Он силился вспомнить больше, солнце, краски, запахи, но это не удавалось, - сон не
шёл по заказу. Это был сон, который гуляет сам по себе. Сделав пару попыток, Нил обычно бросал эти свои попытки, раздосадованный, и так до очередного сна. Затем снова бесполезные попытки и снова досада и забытьё. - Рассказывал –ли он кому-нибудь про этот сон? - Нет, - не хотелось. Да и что кроме насмешек мог он получить в ответ. Дверь! - Ну и что дверь! С годами время этого сна начало двигаться от утра к вечеру. Как он это определил? Да никак, он просто это чувствовал. Нужны ли ему были какие -то доказательства? - Нет, не нужны! Он просто чувствовал сон и жил этим сном. И сон тоже жил и тоже старился с годами. И Нил с годами начал вспоминать его, как то, самое светлое и приятное в своей жизни, что всегда есть у каждого человека, чем он иногда не хочет делиться с окружающими или крепко хранит – как страшную тайну, в своей душе - И если, раньше, ему снилось утро, то время как бы прибавлялось с кажд- ым сном. И вот уже сон захватил время от утра до обеда. Влияло ли это на время сна, который ему снился?, - Нил не знал, да это и не особенно его и инте- ресовало. Он жил этим сном, снова и снова переживая его, вбирая его шумы и запахи, ощущения и события, его живые картины, и даже голоса… Встречались и люди, но они проходили, как бы не замечая его (ну, как во сне), даже и глядя в его сторону. И он в первое время очень этим раздосадованный, пытался даже заговорить с ними, в этом, своём сне, но это никак не удавалось, не удавалось и привлечь их внимание, встретиться с ними глазами, не то чтобы узнать друг – друга или заговорить…
Вот и сегодня, кажется только закрыл глаза, - вот вам и здрасте, белая мраморн- ая дверь, он уже и не пытался хвататься за ручку: - знал, бесполезно, но вот дверь стала прозрачной и как бы исчезла и Нил, как обычно прошёл сквозь неё. А дальше как обычно, привычно. Вот он на крыльце своего дома, сбегает, то- ропясь с крыльца на дорогу. В окне видна бабушка - она сосредоточенно вяжет, но сейчас, наверное, отложит вязанье и пойдёт по хозяйству. Но ему не до этого,


            2

ведь он собрался на речку. Он, пацан лет 14. Проснулся, позавтракал оладьями со сгущенным молоком, запил всё это чаем, и теперь несётся во весь опор на речку, с одной мыслью в голове, вот искупаюсь по быстрому, чтобы жары не чувствовать, чуток позагораю, а там займусь чем-нибудь ещё, - полезным. Вот я сбежал с крыльца, взял в руки сандальи и побежал по тропинке, по краям поросшую травой, уже хорошо нагретую, щедрым, летним солнцем, так, что жгло его босые ступни. - Простая, серая дорожная пыль в тени - приятно согревает ступни ног. Солнце палит не милосердно, вот уже он ощущает его жар на своих открытых тениской руках, и прибавляет шаг. Вот и поворот на речку и он поворачивается к солнцу спиной, начинает жечь его спину, его вязанная в дырочках тенеска, совершенно его не защищает. Под тюбитейкой начинает потеть голова. Но он, только больше прибавляет шага, вот сейчас – сейчас. Тропинка ведёт через полынное поле и он бежит трусцой через него, от нетерпения - так не нравится ему едко-горький запах полыни, вот и кончаются постройки, водонапорная башня, да силосная яма с сараем для сена, дальше тропинка ныряет под уклон, а вскоре наконец и речка. Навстречу ему, по- падаются соседи из дома через дорогу, толи Пётр с Николаем, толи Фёдор… Один из них несёт корзину через плечо, на толстой проволоке, в корзине свежепойманная рыба, он курит вонючую самокрутку. Нилу очень хочется рассмотреть получше рыбу, подержать её в руках, но мелькает мысль, что ему, взрослому парню, не солидно удивляться простой рыбе, да и хочется побыстрее на речку. И в те недолгие минуты, которые он позволяет себе постоять возле кошёлки с рыбой, наполняют его запахом мокрой чешуи и печалью от уснувшей рыбы. К нему приходят фантастические мечты. Ему мечтается, что он в глубоком месте, в подводном аппарате, наблюдает рыб, касается их руками и даже разговаривает с ними… Но вот рыбаки уже миновали его, и он, резко и решительно, до боли в колене, поворачивается и продолжает свой путь. Ему хочется повернуться, а вдруг рыбаки выронили рыбу по дороге? Но он держит фасон и не оборачивается. Вот он взбирается на очередной косогор, и тут взгляду его открывается голубая лента реки, на ярком июльском солнце, она блестит своими гребешками ряби и резко контрастирует с зелёными берегами реки, поросшими травой с полынью и кустами. Он радостно спускается к воде зачерпывает её рукой и нюхает. Вода пахнет илом, cмолой от лодок, свежестью, и это очень радует. Вот он увидел двух краснопёрок, которые лениво шевеля плавниками плыли вдоль берега по своим рыбьим делам. Вот бы поймать, - мелькнула мысль, - можно пожарить на сковородке… Он постоял, но ничего так и не придумал, а рыбы вскоре уплыли. Потом ему стало жаль жарить рыб и он, вспомнив, что торопился купаться, решительно двинулся к затону, - любимому месту для купания жителей этого конца деревни. Вот он быстро разделся и зашёл в воду по колено, его ноги ощутили желанную прохладу, но спину по-


            3

прежнему жгло солнце. А дайка я нырну,- подумал Нил. И тут налетела какая-то
серая кутерьма в виде тумана и его ласковый, прекрасный сон окончился. И очнулся он ото сна конечно не довольным, но немного порассуждав, по- вспоминав, - он, как обычно, получил хороший заряд настроения, - хорошее бодрое настроение. Надо же - рыбы, ну как живые…

Он вспомнил дверь. Сколько раз, не открывая глаз, он лежал проснувшись, пробуя опять увидеть и открыть её, но видение упорно не возвращалось, и он вставал, раздосадованный. Но через некоторое время он вспоминал свой сон, как очередное приятное событие. Он рад был этому дару судьбы.

Жил он одиноко. Cемейная - то жизнь его не сложилась. Девушка, которую он любил со школы и добивался, была к нему равнодушна. И однажды, уехав на учёбу в соседний город, вышла там замуж. Нил, узнав об этом, долгое время страшно переживал, пытался завести знакомства с другими. И не то, чтобы никто не хотел с ним знаться, но те, кто имел расположение к нему, быстро ему надоедали. Как он только пытался сравнивать своих новых подруг с той, его единственной и неповторимой, которую он конечно сильно идеализировал и наделял её качествами, многие из которых вовсе и не были свойственны ей. А когда он пытался искать эти качества в других своих подругах, то их, этих качеств, по большей части у них и не оказывалось. Он делался равнодушным и переставал искать встречи… Вот так он и остался холостяком… А когда умерли родители и вовсе осиротел и замкнулся. По началу, он не стремился даже домой после работы, старался быть на людях, но через год он уже всё - таки привык к своему одиночеству, и даже полюбил его, и стал себе внушать своё пре- имущество: захочу халву ем, захочу пиво пью.
   Так со временем сон стал единственной радостью в его старческой одинокой жизни. Вот и теперь, идя на работу, он почему-то вспомнил свой сон. И на душе
стало как-то сразу теплее и уютней. И уже не так досаждала осенняя погода с мо
росящим, промозглым, затянувшимся дождём. И даже прохожие, озабоченные, угрюмые, в сапогах и плащах, в каких-то невероятных шляпах, с поднятыми во-
ротниками, деловито спешившие куда-то, и проходя мимо него, брызгавшие на
него с непонятным постоянством, уже не казались ему такими неприятными, и
не вызывали чувства досады и протеста. Он шёл на работу, преобразившись и внутренне и внешне, и уже ничто не портило ему настроения.

   Придя на работу, он медленно и деловито переоделся в раздевалке и пошёл
как обычно в курилку. Пахло никотином, свежеструганными досками от новой лавки, из бочки для мусора подымался тонкий сизый дымок, пахло разлитым машинным маслом. Но ему не мешал и даже нравился этот запах заводской курилки, он как-бы помогал думать и сосредоточиться. В дверях показался Лёха

            4

большой, улыбчивый и большой. Он крикнул с порога: « Слышь, Сергеевич, на
шу бригаду кинули сегодня на уборку мусора! Будем площадку расчищать, так что мы разнорабочие сёння!» Ну, леший с ними, пусть станки постоят, - беззлоб
но отозвался Нил. - Оно так может и к лучшему, - перемена труда. Так ить снаружи-то моросит, аль не знаешь?- Не унимался Лёха. Ничего, тебя всего не размоет вон ты, какой солидный. Да не о себе я, о всех ведь думаю, огрызнулся
Лёха. Потом он присел на лавку рядом и замолчал. Также молча через 5 минут они встали и пошли на планёрку, там уже сидела вся остальная бригада в сборе.
И вскоре, как и говорил Лёха, они тряслись на Пазике в сторону стройки. Чув-
ство сонливости и безразличия охватило Нила. Почему-то вспомнилась мать и он, маленький, деревенский пацан, бежал вдоль пыльной улицы, ему показал- ось, что он немного придремал, но глаза его были открыты и мокрые стены домов проплывали мимо перед его глазами. Ну вот и стройка. Большой, трёхэта    жный барак, снесённый три дня назад, ещё напоминал былое строение. Ещё бы- ли живы запахи тепла и уюта, оседлой жизни. Но уже разруха чётко давала понять, что скоро людская память навсегда вычеркнет этот барак из жизни, и только бывшие его жильцы, иногда, будут вспоминать о нём, проходя мимо. Быстро разобрали не хитрый инвентарь: ломы, носилки, лопаты, грабли. Нилу достался единственный багор. Он медленно и осторожно начал растаскивать косяки и балки, осколки рам и дверей, оторванные форточки, да остатки выброшенной жильцами мебели. Работали молча, уже полчаса, хотелось курить: эх, постоять – бы где-нибудь, под навесом, укрывшись от дождя. Но руки, привыкшие к трудовой хватке, упорно делали дело, и мысли о куреве проходили. - Вот Нил ударил своим багром по дощатому настилу, хотел оттащить его в сторону, ну не тут –то было. Он долго силился оттащить его в сторону, и никого не хотел звать на помощь. Это ему долго не удавалось, но, наконец проволока, мешавшая ему, расцепилась и он багром оттащил его к мусорной куче. Под настилом находился какой-то провал. Не иначе чей-то погреб – подумал Нил. Заботливый был хозяин, домовитый, подумал он. И тут его разобрало любопытство, а как хозяин отделал внутри? Кладка стены была в трещинах и он заколебался, не опасно-ли? Эта его боязнь показалась ему смешн ой и позорной, подперев стену досками, он крикнул Лёхе, работавшему недалё-             ко. - Лексей, иди-ка, покурим, иди-ка, в метро. И пошёл в погреб, когда глаза привыкли к темноте, он огляделся и увидел слева от себя белую дверь, да это была она, снившаяся ему ночами, он опять, как и прежде, почувствовал прилив бодрости и радости. Ему до конца не верилось, что это его дверь. Ну, уж эту-то я открою - подумал Нил. Он крепко взялся за ручку и медленно потянул. Дверь подалась, за ней показалась пыльная улица. Откуда это здесь? -подумал Нил, но не испугался и шагнул за дверь, за его спиной с чавканьем и треском захлопну- лась дверь. Нил стоял на пыльной улице, наверное детство сниться, - подумал


            5

он. Жаркий летний день шёл к вечеру. Он опять был в своём сне. Все запахи,
краски ситуация, всё было ему знакомо. Вот и его родная деревня, в которой он не был лет 30, после смерти матери. Да, а вот этот дом - он решительно не узнавал. Но всё равно им уже овладело хорошее настроение, и тепло летнего, уходящего дня приятно согревало, его озябшие на стройке ноги. Он решительно зашагал по пыльной улице, вот и его дом. Да, это его дом. У изгороди на скамье сидела его мать. По обыкновению она была в темном клетчатом платке, за- вязанном сзади, темно-синем строгом платье и широких теплых домашних тапочках на босу ногу. Она повернула голову в его сторону и сказала ласково: « А вот и ты, Нилушка, присядь-ка». Нил опешил и встал как вкопанный, комок подкатил к горлу, да как же это, да где же я ? Ведь мать давно умерла. Мать же по-прежнему сидела на скамейке, ласково смотрела на него и ничего больше не говорила. Неожиданно, он почему-то обернулся, дверь красивая, мраморная, была хорошо видна отсюда, такая знакомая по его снам, и тут он начал понимать, где он. Неожиданно он испугался всего и развернувшись помчался к двери, его подгоняли страх, его боязнь не успеть к двери, непонятность всего происходящего. Наконец он добежал до двери, с силой рванул её на себя, дверь легко поддалась, он перепрыгнул проём двери и уперся лбом в кирпичную кладку и сильно хлопнул дверью. Стена с дверью наполовину рассыпалась, Нил открыл захлопнутую дверь снова, но за ней уже ничего не было. И всё вроде было на месте и сарай и погреб, на стене полка с обрезками каких-то метал лических труб, всё как тогда и лужи воды и мусор. Он ещё и ещё открывал дверь, но результат был тем же: деревня с пыльной дорогой не появлялась…

Холодный, промозглый ветерок задувал сквозь щели стен погреба, Нил замёрз, и опять замёрзли его ноги. Раза после 20-го он понял, что счастье его ушло, и дверь больше не откроется. Он присел на доску и задумался. Обрушившаяся стена уже почти завалила выход. Он взял трубу и стал отбивать доски. Эй, Сергеевич, жив что-ли? Да жив, жив - быстро и зло ответил Нил. Вскоре он осво бодился от завала и их повезли домой. Дома долго Нил рассуждал обо всём и где-то за полночь пришёл к выводу , что дверь вместе с коробкой надо забрать домой, а вдруг она ещё когда-нибудь сработает? - Сразу же утром, ни свет, ни заря он почти бегом помчался к бараку, но ни погреба, ни его двери уже не было. Видимо, за ночь кто–то поработал на разборке. Стахановцы, мать вашу! – выругался Нил, он посидел, побродил возле заветного места, да так ни с чем и ушёл. И какое-то неприятное чувство потерянности зародилось в его душе с этой поры. Словно он обидел дорогого ему человека или потерял что-то, чем он очень, очень - очень дорожил… Сломалась хрустальная струнка в его душе, да и сон его перестал с той поры сниться.
         После этого события он стал замкнутым, задумчивым, а позже, - он просто сильно запил, он перестал ходить на работу, и быстро опустился вскоре,

            6

и кажется окончательно. Живя на одну пенсию, которой, как и всем простым работягам конечно же - не хватало на нормальную жизнь. Да и характер его очень сильно и резко поменялся, стал он очень ругучим, очень мелочным, обидчивым и очень завистливым. Вся его рассудительность и благородство, уравновешенная терпимость и добродушие, - всё это вдруг куда-то исчезло, как и не было добродушного, приятного человека. Из приятного человека и собеседника он как-то вдруг превратился во вздорного, вечно пьяного старика. Иногда Нил показывался на улице, собирал бутылки, просил мелочь или же выпрашивал что-то - у кого-то, рылся на помойке и пил - просто и беспробудно. Его друзья с работы, и соседи, навещали его, все уговаривали бросить пить, остепениться, помогали, давали деньги, он всё понимал, обещал им, что да, что вот завтра…, но приходило завтра, а он всё продолжал пить и серая потерянная беспробудная его жизнь продолжалась в пьянстве, так же и дальше..., обсуждаемая, осуждаемая и презираемая, всеми вокруг, как и им самим.

Белая дверь давно уже больше ему не снилась. В его серой беспросветной жизни не было уже ничего светлого, что заставляло-бы его порадоваться, улыбнуться, отвлечься хоть на короткое время от его насущных и меркантильных интересов. Эти интересы были простыми и понятными, обыденно - приземлёнными и включали обязательную потребность выпить, - он постоянно ощущал эту по- требность, до сухости во рту и резям в животе, она жгло его и сосало под ложечкой и тогда он собирал, всю наличность, что у него была и быстро- быстро шёл в магазин. Продавщицы по обыкновению ругали и стыдили его, но товар отпускали…

Теперь он стал замкнутым, всё больше сидел дома. Если показывался на улице, то только лишь с одной целью найти деньги на выпивку или купить выпивку или же какой-то минимум еды, который он мог себе позволить. Сомнительный его круг теперешних его друзей, стремились поддержать его компанию, но он никого не приглашал домой, даже, если кто-то и обещал поставить бутылку…
Ещё же через 3 месяца он неожиданно умер. Его нашли дома, лишь на третий день, после смерти - его соседи, из-за трупного запаха разложения. Когда наконец сломали дверь, он предстал пред всеми, лежащим на кухне, на спине, с разбросанными по бокам руками, лицом к верху, а лицо его широко улыбалось. – Казалось, вся его сущность говорила, - а я опять нашёл её, я опять счастлив…

            27.10.11 Внуково. В. Сидоров.