О чем молчит сосновый бор. гл. 13 Возвращение

Людмила Кузнецова Ридных
    А еще через полгода уговорила Настасья мужа уехать из опостылевшего ей города назад, в родную деревню. Как ей это удалось, уму непостижимо. Наверное, Петра тоже тянуло в родные края.
    Анатолий,  будучи уже женатым, остался со своею семьей в Казахстане. А Петр с Настасьей сдали государственную квартиру, загрузили в контейнер свои нехитрые пожитки и уехали с детьми на Алтай.

    Многочисленная деревенская родня вернувшихся «городских» встретила с любопытством.
    Помогли обжиться, понанесли семян овощей, картошки для посадки огорода.
    Денег больших Петр с Настасьей с собой не привезли, а жилье нужно было покупать.
Остановились они на первое время у бабушки Марфы, потом присмотрели себе небольшой домик на той же улице. Мебель, которую доставили из города в контейнере, в домик этот не вошла. Тесным и низким он для нее оказался. Купил ее за символическую плату двоюродный брат Петра, который недавно выстроил себе новый дом.
   Настасья не унывала. Самое необходимое в доме есть, сарай для кур имеется, и главное – большой огород. Остальное – дело наживное.
   Сама она устроилась на ферму дояркой. Все ей было в радость: и ранние дойки, и крик петухов по утрам, и работа в огороде…  Правда, с разведением своего хозяйства пришлось повременить. Денег на телят-поросят пока не было, и с птицей не сразу получилось. Прикупила Настасья цыплят, а вернувшись как-то с работы, увидела Алешеньку, который держал в одной руке тушку цыпленка, а в другой – его голову. Увидев мать, радостно крикнул: «Оторвал!!!!» На земле, аккуратно сложенные в ряд, лежали цыплята с оторванными головами.
   Недосмотрела бабушка, которая накануне на глазах у внука отрубила петушку голову. Вот он и последовал ее примеру. И топор не понадобился.
   Постепенно быт налаживался: и дом другой купили, и корову завели.
   
  Для Аннушки на новом месте все было незнакомым и захватывающе-интересным.
  Если бы у нее спросили, что ей нравится в деревне, то вряд ли она смогла бы ответить. Потому что в деревне ей нравилось все!
   Нравились широкие улицы с ровными рядами деревянных домов с красивыми наличниками.
Нравились комнаты в домах, служившие и кухней, и прихожей с одинаковым везде убранством. У окна – кухонный столик, вокруг него – четыре табуретки. У русской большой печи – широкая длинная лавка. В горнице – кровать с пышной периной, красиво заправлена покрывалом, из-под которого виден ажурный узор подзорника. На подоконниках  неизменно цветы: герань и ванька мокрый. На стенах – в рамках под стеклом фотографии близких, и давно ушедших, и ныне живущих, как будто всегда они вместе, одной большой, крепкой семьей.
   С удивлением и восторгом обнаружила Аннушка, что земля меняет свой цвет, волшебным образом превращаясь из коричнево-бурой, еще прибитой последними заморозками, в нежно-зеленую. Девочка привыкла видеть землю в городе утоптанной до каменистости, с редкими стебельками чахлых растений, упорно пробивающихся сквозь твердыню почвы к солнышку, или ржавой от солончаков, по которым бродили такого же ржавого цвета верблюды. В поселке, который находился за городом и куда Аня ездила в гости к родственникам, жили семьи казахов, которые и держали в своем хозяйстве верблюдов. Этих животных девочка боялась: они пугали ее своим ревом.
   В деревне на Алтае верблюдов не было. Зато были коровы, к которым первое время Аннушка тоже относилась настороженно.
   Однажды, когда она поутру шла в школу мимо осыпанных цветами кустов шиповника, дорогу ей преградил бычок. Он подбежал к девочке и уставился на нее своими круглыми, в длинных ресницах, глазами. Аня попятилась… Бычок подошел ближе, опустил свою лобастую, с крохотными рожками, голову и ткнул девочку в бок. Аннушка повернулась и что есть мочи бросилась бежать назад, к дому. Бычок не отставал, мчался за нею.
   «Все, забодает!» - мелькнуло у нее в голове. Девочка так была напугана, что не могла даже закричать. Не помня себя, перемахнула через прясла в свою ограду, и только тут дала волю слезам.
   Услышав ее плач, из дома выбежала мать, от соседнего дома подошла соседка. Узнав причину Аниных слез, они расхохотались. «Да поиграть он с тобой хотел! Смотри, какой он еще маленький! Вот уж правда – у страха глаза велики…»
   Аня недоверчиво посмотрела на них, вытерла слезы, взяла прутик, поданный соседкой, и пошла к калитке. Нужно было торопиться: в школу она никогда не опаздывала. Позже она пробовала перепрыгнуть через те же прясла. Не получилось: высоковато.
   Вечерами по дороге лениво растекалась пыль, поднятая стадом коров, возвращавшимся с пастбища. Аня с интересом наблюдала, как важно они шли, покачивая рогами, словно осознавая свою значимость. Каждая устремлялась к своему дому, где ее ждали теплое пойло и охапка свежей травы. Вскоре и у Аниных родителей в хозяйстве появилась телочка, которую назвали Зорькой. А чуть позже Аня стала бегать на ферму, где мать работала дояркой. Помогала ей разносить корм и даже пыталась доить коров. Бояться их она перестала.
     Ане нравился их деревенский двор, где под крышами сараев щебетали
ласточки, а выше, на чердаке, вили гнезда голуби. Нравился большой огород, на котором стоял старый замшелый колодец со скрипучим журавлем.
   У крыльца, на дорожке, поросшей кудрявым спорышем, крутился щенок
Волчок, чья кличка была вполне оправдана. Спокойно он не мог посидеть ни
минуты. Уже осознав, какова его роль в доме, он рьяно защищал всех домочадцев и
хозяйство от чужаков. Казалось, он был очень удивлен, увидев однажды, как
из-под клушки выкатываются желтые шарики – цыплята. Долго с любопытством
наблюдал, как те смешно долбили по земле клювиками, собирая пшено. И видимо,
решив наконец, что охранять цыплят также входит в круг его обязанностей, стал
облаивать коршуна, кружащего над двором. И успокоился лишь когда тот начал
плавно набирать высоту.

   Как-то в конце мая  учительница Нина Григорьевна  вместо занятий повела детей в бор. Аннушка с любопытством оглядывала это зеленое царство сосен. Осторожно ступала по
выступающим кое-где из песка на поверхность корням старых деревьев,
перекрученным, как веревки, в узлы.
    Они пришли на большую поляну, посреди которой, среди сочной
зелени, образовалась огромная дождевая лужа, похожая на маленькое озеро. В ней
отражалось веселое весеннее небо. Все столпились у прозрачной воды, наблюдая за
насекомыми, которые бегали по зеркальной поверхности на своих длинных тонких
лапках.
    Вдруг кто-то закричал: «Смотрите! Смотрите! Тарантул!»  Все
окружили огромного паука, словно обсыпанного крупой. Крупа эта вдруг ожила и
стала разбегаться в разные стороны. Зрелище было завораживающим и немножко
жутковатым. Подошла учительница и велела отойти от паука, не тревожить его.
   
    Дети слушали звуки леса: стук красноголового дятла, кукование
беспокойной кукушки, мягкий  шум падающих сосновых шишек. Любовались
молоденькими стройными сосенками, на которых торжественно высились свечки,
которые, оказывается, можно было есть… Для Ани эта прогулка  стала
настоящим потрясением.
    Намного позже она поняла, какой бесценный урок любви к родной природе
был дан учительницей своим ученикам. А пока продолжалось детство с его
радостями и огорчениями, разочарованиями и великими открытиями…

    По субботам топили баню, приятно пахло распаренным веником, а в доме затевалась уборка, мылись полы. Аннушка  помогала матери, которая ,
неторопливо управляясь по дому, всегда напевала.
    Особенно девочке  нравилась печальная песня про березу, и когда Настасья запевала ее, дочь слушала внимательно, и в ее детской душе поднимались самые противоречивые чувства: щемящая нежность к березе, любовь, боль утраты…   «Как весной распускалась береза, с листьев крупные слезы текли…» - выводила Настасья, а Аннушке живо представлялось молодое красивое деревце,  на  ветвях которого лопались почки, выпуская
яркие, клейкие листочки.  Дальше шло повествование о том, как девушка проводила на войну своего любимого, как  тот обещал взять ее замуж, когда вернется домой с победой.  Но не суждено было им пожениться. Пока парень воевал на чужой сторонке, в его родную деревню пришли враги и его невесту погубили.

  -Вот о том я грущу и тоскую,
   Мне о ней не забыть никогда.
   Жалко девушку мне молодую,
   Под корнями зарыта она…
   Песня заканчивалась, какое-то время и Настасья, и Аннушка еще находились под ее
впечатлением, тихонько вздыхали…  Потом звучала уже другая песня.
   Как-то Аннушка спросила мать, когда та пела: «Глаза у парня  яркие, как огоньки горящие. Быть может, не прекрасные, но, в общем, подходящие…»
    - Мам, а как это – подходящие? 
    Настасья на секунду задумалась.
    - Ну, наверное, добрые…
   Аннушке вспомнилось, как по весне мальчишки, шлепая в резиновых сапогах по талой воде,
повстречали ее с подружками на улице и стали хлестать пушистыми ветками вербы,
выкрикивая:
   - Верба хлест, бьет
до слез! Верба синя бьет несильно, верба красна бьет напрасно, верба бела бьет
за дело!
   Девчонки тогда убежали, а бабушка позже объяснила Аннушке:
   - Так ить вербное воскресенье, здоровье прибивают ветками… добра желают…
   «Выходит, мальчишки тоже – подходящие…» - подумалось Аннушке.
   В июне, на Троицу, дом снаружи и изнутри украсили березовыми ветками. Прутики с зелеными клейкими листочками развесили в дому по стенам и подоткнули под иконы, а пол застелили свежей травой.
   - Березка – первое деревце, которое по весне просыпается, листики кажет. Большую силу она имеет. Потому и вениками парятся березовыми – лечатся люди, - рассказывала бабушка.

  Аннушка шла на капустник: так назывался участок плодородной земли у самого озера. Хотя у
каждого дома имелся свой огород, выращивать капусту люди предпочитали именно у
озера.
   Девочка проходила мимо зарослей крапивы, от легкого прикосновения листьев которой вскакивали жгучие волдыри. Аннушка, стараясь не касаться этих красивых резных листьев,
присматривалась к кустам малины, что перемежались с крапивой. Спелых ягод еще
не было, лишь кое-где появились бледно-зеленые бугристые шарики да белели
крошечные букетики соцветий.
    Вдруг, испугав ее, из кустов выпорхнула птица с ярким опереньем на горлышке. Она, опустившись перед девочкой, побежала по тропинке, прихрамывая и подволакивая крыло, всем своим видом изображая беспомощность.
    Малиновка уводила от своего гнезда страшное существо, представляющее опасность. Аннушка с жалостью смотрела на нее, не понимая этой птичьей хитрости. Неожиданно красивая птичка вспорхнула и улетела, петляя между кустами.
   Девочка в растерянности смотрела ей вслед.
   Придя домой, она рассказала маме о странном поведении птички, и та объяснила, что, обманывая Аннушку, смелая птица спасала своих птенцов.

   Аннушка подружилась со своей двоюродной сестрой Любой, которая была старше ее на два года, и радовалась, если та брала ее с собою к своим подружкам. У них были свои игры и свои «взрослые» секреты. А девчонки помладше играли в дочки-матери. «Матери», уходя «на работу», привязывали к своим пяткам тюрички от ниток, которые заменяли им туфли на высоких каблуках, а «дочерям» доставались заботы о хозяйстве.
     В Казахстане мальчишки, едва солнышко пригревало асфальт, играли в асыки, в лянгу, а
девчонки прыгали по нарисованным на асфальте «классикам» и через скакалку.
   В деревне асфальта не было, зато были огромные поляны, облепленные одуванчиками, поросшие спорышем и куриной слепотой, где так здорово было играть в «кондалы-закованы», казаки-разбойники, лапту…  По вечерам на этих полянах толпами собирались ребятишки. А когда солнышко раскаленным краем касалось линии горизонта, и на село опускалась тишина, дети неохотно разбредались по домам, где по радио каждый вечер звучала колыбельная: «Дремлет вечер у ворот, сны по крышам бродят… Гаснут лампочки в домах, вечер спать уходит…»