фото из интернета
В этот раз дела меня швырнули в Вологду. Ехали со мной в купе пожилая женщина с внучкой. Я запрыгнул на вторую полку и вцепился глазами в толстый журнал, купленный на московском вокзале. Четвёртое место было свободным.
В Александрове к нам в купе подсел парень лет тридцати. Поздоровался и, небрежно бросив небольшую дорожную сумку на полку для багажа, представился:
- Роман. До Ярославля. Домой. Не пью.
Я улыбнулся шутке и ответил в его манере. Контакт состоялся. Парень с легкостью взлетел на вторую полку, выдав тем самым свою тесную дружбу со спортом, и мы разговорились.
Я закрыл журнал и отложил в сторону. Его обложка чем-то привлекла Романа. Он протянул руку и развернул журнал к себе:
- А вы хотите иметь клона? – прочитал он вслух на обложке анонс одной из статей журнала. Затем вернул журнал на место и, глядя в потолок купе, надолго замолчал.
Мне неудобно было прерывать его молчание. И я снова открыл журнал с намерением продолжить чтение. Но спустя некоторое время Роман заговорил:
- А я клоном вот уже десять лет хожу.
Не задавая вопросов, я вопросительно посмотрел на попутчика.
И Роман продолжил:
- Раньше я немало слышал о двойниках. Сам встречал похожих на кого-то людей. В фильмах так же не редко по сюжету используют внешнее сходство героев. Но когда после призыва в армию из военкомата прибыл в учебку, глазам не поверил.
Встретил свое зеркальное отражение. Парень был как две капли похож на меня. А почему зеркальное, да потому, что в отличие от меня он был левшой. Было ещё одно отличие - у него на гражданке, с его слов, волосы были кудрявые, а у меня обычные. Но армейская причёска стерла это различие между нами.
Родом он был из под Рязани, а точнее с села Киструс. Звали его Сергей. Сослуживцы за наше сходство в шутку прозвали нас клонами. Так и стали служить Клон Рязанский и Клон Ярославский.
С первых же дней службы сдружились мы с ним накрепко. Удивляясь нашему внешнему сходству, искали общие корни, но безрезультатно. Его родовые корни глубоко проросли в рязанские просторы и от реки Оки на чужбину никогда не отрывались. Ну а мои были прочно привязаны к Ярославской земле. По окончании учебки, почти весь наш взвод разведчиков, отправили в горячую точку, за исключением «лизунов», оставленных в учебке на должностях сержантов.
За два дня до отправки мы с Серёгой сфотографировались в местном фотоателье. По нашей просьбе фотограф в тот же день сделал нам фотографии. С них, прижавшись плечом к плечу и улыбаясь, смотрели два весёлых бойца с одинакового лица. Мы прекрасно осознавали, что убываем на войну, но страха, почему то, не было. Не верилось, что с нами что-то может случиться. С кем угодно да, но только не с нами.
Воевали плечом к плечу, каждый доверял другу, как самому себе. На все боевые задания выходили вместе. И всё было хорошо. Смерть то и дело шныряла вокруг нас, вырывала из наших рядов товарищей по оружию, но нас двоих беда обходила стороной. То ли наши ангелы нас хранили до поры до времени, то ли мы так оберегали друг друга. А может и то другое вместе. Сейчас точно сказать не берусь.
Но однажды на переходе наша колона попала в засаду под перекрёстный огонь боевиков. С тяжёлым боем выходили из окружения. Из нашего полнокровного взвода в живых оставалось чуть больше отделения. Мы с Серёгой по очереди тащили на себе полуживого командира взвода, молоденького лейтенанта, раненного в грудь на вылет и истекающего кровью. Время от времени, приходя в сознание, лейтенант просил и даже умолял нас оставить его. Оставить с гранатой и пистолетом. Но мы, стиснув от напряжения зубы и изредка отстреливаясь последними патронами, продолжали тащить свою ношу.
Когда, наконец, прибыли, вызванные по рации две вертушки прикрытия с подкреплением, мы с облегчением утёрли с лиц грязный пот и слезы радости. Думали, опять старушку смерть провели вокруг пальца. Ещё бы, из боеприпасов на тот момент, у нас оставалось лишь по «райскому яблоку» и последнему патрону в грудном кармане на самый крайний случай.
«Райскими яблоками» в нашей роте мы называли противопехотные осколочные гранаты-лимонки Ф-1. Каждый из разведчиков знал её страшное предназначение и в то же время носил на груди у самого сердца. И только Серёга носил на правой стороне, под левую руку. Под категорию «райского яблока» попадали не все гранаты, а только те, которые предназначались лично для её хозяина, на случай угрозы пленения. Те, которые открывали прямую дорогу в рай.
Некоторые из наших даже крапили эту гранату красной краской, что бы в суматохе боя ненароком не использовать её преждевременно и не по назначению. Пошло даже суеверие, что краплёная краской граната надёжнее хранит бойца.
Пока подкрепление прикрывало нас огнём, мы оставшиеся в живых, спешно грузили раненных и «двухсотых» в вертолёты. В это время всё и случилось. Мы с бойцом поднимали раненного, а Серёга, стоя в вертушке, принимал его у нас и протаскивал внутрь салона. Пуля свистнула у меня над головой, и друг тут же завалился на бок, схватившись рукой за шею. Из под его ладони, пульсируя, хлестала кровь. Я вскочил в вертушку и, разорвав зубами обёртку с медпакета, стал бинтовать Серёге шею. Но кровь тут же пропитала бинты и струйкой стекала за тельняшку.
Друг бледнел на глазах. Он что-то пытался сказать, но я умолял его помолчать:
- Серый, всё будет хорошо, потерпи, братан! Потом поговорим!
- Рома,- не слушая мои просьбы, шептал друг. – К маме съезди…. Помнишь, как мы договаривались… А сестрёнке передай…
Он замолчал, закрыл глаза и судорожно сглотнул.
- Передай,… простил я Катю. Пусть скажет ей.
- Серёга, ты чего. Сам приедешь и всё передашь! Слышишь, всё сам сделаешь!
Но друг в ответ лишь пожал мне руку и закрыл глаза.
Взлетели. Я продолжал плотно прижимать свою ладонь к раненной шее друга. Кровь по-прежнему сочилась сквозь бинты.
Прибыв на базу, мы уцелевшие, спешно покинули вертушки. На прощание я осторожно обнял друга и пожал его руку.
- Серёга, я жду тебя! Давай поправляйся.
Винтокрылые машины с тяжело раненными бойцами в сопровождении подоспевших медиков тут же вновь взмыли в небо, переправляя их в тыловой госпиталь.
А через два дня, мы узнали, что Серёгу до госпиталя не довезли. Он умер в вертолёте от потери крови. Умер не на земле, умер в небе. Поближе к тем ангелам, что так хранили и оберегали его на войне.
Я выл от горя и обиды. Эта потеря была несравнима ни с чем. Ни одного родственника я так не оплакивал, как боевого друга. Я не видел его мёртвым, мне не пришлось проститься с его телом. И я не хотел верить в его смерть. Из госпиталя Серёгу в цинке отправили на Родину, в его далёкое село Киструс.
Я же собрал в пакет его оставшиеся вещи, фотографии матери, сестрёнки и наших друзей, исписанный стихами и песнями блокнот и поклялся, что бы со мной ни случилось, отвезти их Серёжиным родственникам.
Из воинской части после демобилизации вместо родного Ярославля, как и обещал другу, да и себе тоже, взял курс на Рязань. В Рязани на автовокзале с удивлением узнал, что есть два Киструса, Новый и Старый. Но там же меня и успокоили, заверив, что оба они стоят рядом.
Все 80 км пути от Рязани до села любовался видами реки и множества озёр по правую сторону дороги. В автобусе у пассажиров решил узнать происхождение странного названия этих сёл. Но толком так никто и не смог мне пояснить. Среди пассажиров даже разгорелся спор. Кто говорил, что Киструс это сочетание имени Кис и определения трус. Во время монголо-татарского нашествия знатный человек по имени Кис, которому принадлежало село, предал княжеское войско и сбежал с поля боя вместе со своей дружиной, или просто не выставил своё войско в поддержку русичам. Но лично мне больше понравилась версия происхождения села от старого названия протекающей по всему селу речушки Кистрянка, в старину более полноводной и носившей название Киструс.
В селе вышел из автобуса на остановке. Внимательно огляделся вокруг. И тут меня впервые охватило странное чувство. Мне показалось, что вид церкви на высоком берегу Оки и сама река мне уже знакомы. Но списав это чувство на схожесть большинства русских пейзажей с сёлами и реками, успокоился.
Ноги сами собой понесли меня по длинной улице вдоль частных домов. Подошёл к первому пересечению двух улиц и остановился. Огляделся по сторонам. И снова ощущение знакомой местности. Ощущение того, что это я уже когда-то видел, и не просто видел, а даже знаю, что сейчас произойдёт.
Тогда в неведомом прошлом так же вечерело и солнце, упираясь в горизонт, так же толкало меня в спину. Я даже вспомнил, что сейчас свернув направо, увижу у забора лавочку, а на ней двух старушек, мирно беседующих под свисающими из палисадника ветками цветущей сирени. Незнакомое чувство забавляло меня, но и немного настораживало. Раздвоение личности во времени или наоборот, времени в личности это уже диагноз.
Ещё раз оглянулся по сторонам и только сейчас поймал себя на мысли, что от самой автобусной остановки иду по маршруту, проложенному не головой, а ногами, которые сами собой несли меня по селу. Но, как и все нормальные люди, я привык больше дружить с головой, чем с другими частями тела. Поэтому справедливо засомневался, а туда ли я иду. Но всё же свернул направо за угол забора.
На лавочке сидели две старушки. Проходя мимо них, я невольно замедлил шаг. Остановился и поздоровался. Старушки дружелюбно улыбнулись и кивнули в ответ. Их взгляды лишь бегло пробежали по моей военной форме, по моему ордену «За мужество» и затем цепко впились мне в лицо. В их уже подслеповатых глазах читалась некоторая напряжённость и растерянность.
Я спросил интересующий меня адрес. Старушки в один голос указали мне на конец улицы, в направлении которой я и шёл. Уже за спиной я услышал громкий шепот, теряющих слух старушек:
- Вроде как Серёжка Валькин?
- Да ты что, Нюрка! Его же ещё год назад в цинке привезли!
- И то, правда. Господи, похож то как!
- Да и стал бы Серёжка адрес своего дома спрашивать?
Голоса старушек за спиной ещё переговаривались, но разобрать их уже было невозможно. Пройдя ещё метров сто, я остановился у калитки нужного мне дома. Через невысокий забор палисадника увидел женщину лет сорока пяти. Она сидела на лавочке в пол оборота к калитке и из чашки кормила пшеном цыплят. Те желтыми пушистыми шариками перекатывались у её ног и весело пищали.
Там в армии я часто представлял себе эту встречу с Сережиной матерью, подбирал слова успокоения. Но сейчас, когда этот час настал, я стоял у калитки и не мог сдвинуться с места. Ноги налились свинцом, шершавый комок подкатил к горлу, слёзы подступили к глазам. Женщина почувствовала на себе посторонний взгляд и повернулась ко мне. Мгновение она смотрела широко распахнутыми глазами, затем негромко вскрикнула. Чашка с пшеном выпала из её рук и покатилась по земле. Жёлтые шарики под её ногами с писком бросились врассыпную.
Женщина попыталась встать, но ноги не удержали её, и она вновь бессильно опустилась на лавочку. Левая рука её зажала полуоткрытый рот, а правая легла на грудь. Наконец женщина нашла в себе силы подняться и пошла к калитке. Подойдя вплотную, она вновь замерла, снизу вверх заглядывая в мои полные слёз глаза.
- Рома? - тихо спросила она.
- Я, Валентина Фёдоровна, – ответил я и вошёл в калитку. Мы, молча, обнялись.
Позже за ужином, она призналась, что поначалу приняла меня за сына Серёжу. Затем Валентина Фёдоровна принесла два фотоальбома, и мы долго рассматривали семейные фотографии. Я невольно для себя отметил, что в детстве мы с Серёгой имели ещё большее сходство. Женщина сидела рядом, положив свою руку мне на плечо, и тихо давала пояснения к каждой фотографии.
Я предложил сходить к Серёже на могилу, но Валентина Фёдоровна под предлогом, что не стоит посещать кладбище вечером, предложила это сделать на следующий день. А когда узнала, что утром я уже собираюсь уезжать, уговорила остаться ещё на пару дней до приезда дочери Ани, студентки из Рязани. Из уважения к матери друга мне пришлось остаться.
Листая альбом, я задержал взгляд на фото, где Сергей стоял, обнимая симпатичную девушку с длинными распущенными волосами. Друг мне рассказывал, что перед уходом в армию повздорил с любимой девушкой по имени Катя, с которой до этого встречался четыре года. Когда пришла повестка из военкомата, девушка то ли в шутку, то ли всерьёз сообщила Сергею, что её не прельщает роль ждущей солдатки.
- Это она? – спросил я, не называя имени девушки.
- Да, это Катя, - вздохнула Валентина Фёдоровна и, перевернув за меня страницу альбома, продолжила. – На похоронах от Серёжиного гроба не отходила. Всё прощения просила у него. Обвиняла себя, что из-за неё он под пули полез. Что между ними произошло, не знаю. Только Серёжа когда в армию уходил, все её фотографии порвал. А эту я уже после его похорон в книгах нашла.
Я перевернул страницу альбома назад и ещё раз внимательно всмотрелся в лицо девушки. И неожиданно у меня вновь перед глазами поплыла картина из непонятного будущего или прошлого. Я увидел эту девушку. Она шла мне на встречу в светлом плаще с русой косой, перекинутой через левое плечо на не высокую грудь. Видение исчезло так же внезапно, как и появилось. Я невольно встряхнул головой.
- Что-то случилось? – спросила Валентина Фёдоровна, заметив мой рассеянный взгляд.
- Всё нормально, - успокоил я её.
Наутро зарядил не по-летнему мелкий дождь. После завтрака мы собрались на кладбище. Валентина Фёдоровна достала из шкафа костюм и протянула его мне:
- Не мочи форму, одень костюм. Его Серёже на школьный выпускной покупали. Одевал то всего пару раз.
Я вспомнил вчерашнюю фотографию, именно в этом костюме Сергей стоял на фото с девушкой. Не торопясь надел костюм, который немного жал в плечах и вышел на кухню.
- Господи! Ну почему же вы так похожи? – Валентина Фёдоровна подошла ко мне. Обняв меня за плечи, увлажнёнными глазами она снизу вверх ласково и по-матерински смотрела мне в лицо.
Мы шли рядом по бесконечно длинной улице села. Валентина Фёдоровна взяла меня под руку. Летний ветерок на время разогнал низкие тучи, и в образовавшемся на небе окне засияло солнце. Его лучи весело скакали по небольшим лужам, отражаясь яркими бликами. Редкие односельчане, попадавшиеся на встречу, удивлённо останавливались, и оторопело смотрели нам вслед. Какая-то старушка, божий одуванчик, даже украдкой перекрестилась в нашу сторону.
На кладбище с гранитного памятника на нас, улыбаясь, смотрел Сергей. Я вспомнил тот день, когда было сделано это фото. Это была наша с ним общая фотография перед убытием в горячую точку.
- Памятник к 9 мая установили, - заговорила Валентина Фёдоровна. – Спасибо военкомату, помогли.
И только сейчас, у могилы сына, она спросила:
- Рома, расскажи, как это случилось. – И помолчав, добавила. – Только, пожалуйста, правду, какая бы она не была.
И я рассказал и про засаду, и про выход из окружения и про лейтенанта, которому мы спасли жизнь и про вертолёты. Она слушала, не перебивая. Время от времени вытирала набегавшие слёзы.
Вернулись с кладбища, и Валентина Фёдоровна собралась на работу. А, я чтобы не скучать напрасно, решил прогуляться по селу. Меня поразили его бесконечно длинные улицы и мне, наивному, захотелось пройти по нему от края до края. Разве мог я тогда знать, что улицы Старого и Нового Киструса, сливаясь воедино, становились бескрайними.
Небо во второй половине дня опять затянуло рваными тучами и даже заметно похолодало. В это время дня сельчан на улице заметно прибавилось. Чем дальше отходил я от дома Валентины Фёдоровны, тем меньше проявляли ко мне интерес встречные сельчане.
Знакомый не понаслышке с деревенскими обычаями, я учтиво здоровался со всеми встречными. Улицы плавно переходили одна в другую. Пасмурная погода, бесконечный ряд частных домов и серых заборов не способствовали поднятию настроения. И я уже подумывал об отмене своего решения дойти до края села и собрался повернуть обратно.
Но тут мой взгляд зацепился за светлое пятно на сером фоне улицы. Впереди, метров в пятидесяти, из калитки вышла девушка в белом плаще и, опустив голову, неторопливо пошла вдоль домов в противоположную от меня сторону. Я не видел её лица, но белый плащ и волосы, сплетённые в косу и перекинутые через плечо, слегка меня напрягли.
Я ускорил шаг и через пару минут уже шёл за девушкой по пятам. Выработанная в армии привычка разведчика сделала мою походку бесшумной. Девушка продолжала идти неторопливой походкой, не подозревая о преследовании. Вчерашнее видение девушки с фотографии не давало мне покоя. Я не выдержал и окликнул незнакомку:
- Катя!
Девушка от неожиданности вздрогнула и резко обернулась. Испуганный взгляд бегло пробежал по мне. Глаза её в ужасе расширились, и кровь отхлынула от щёк. Бледность в тон плащу неживой маской легла на симпатичное лицо.
Да, чутьё разведчика не подвело меня и в этот раз. Передо мной действительно стояла Катя. Как во вчерашнем видении. В том же плаще и с той же перекинутой на грудь плетёной косой.
- Серёжа? Ты? – прошептала девушка побелевшими губами и с надеждой на помощь, огляделась по сторонам. Но улица в этот момент оказалась безлюдной.
Я стоял и, молча, смотрел ей в глаза. Катя подняла правую руку на уровень груди и развернула её ладонью ко мне. Таким образом, непроизвольно надеялась защитить себя от неизвестности. Затем её взгляд пробежал по моему костюму и остановился на его верхней пуговице. Мельком взглянув на меня, она склонила голову вперёд и вновь внимательно посмотрела на пуговицу.
- Это моя пуговица… Она отличается от двух других. – Девушка провела левой рукой по лицу, как будто пыталась смахнуть с него невидимую завесу.
- Бред, какой – то. Этого не может быть… Серёжа?
С этими словами она протянула руку и осторожно потрогала меня за плечо:
- Но как, как это возможно? – спрашивала она себя. - Неужели бог всё-таки услышал мои молитвы?
Я в ответ лишь грустно улыбнулся.
- Нет, ты не Серёжа, - её лицо, потеплевшее мгновение назад, вновь стало чужим. - Кто ты?
И уже вместо бледности, красные пятна стали проступать на лице девушки.
А я всё стоял и смотрел на неё, на её большие глаза с длинными не накрашенными ресницами, на её русые волосы, туго сплетённые в косу. Смотрел и понимал Серёгу, понимал и завидовал ему. Да, завидовал! Серёжке, уже разгуливавшему в раю над облаками. Завидовал, что у него была такая девушка.
Катю явно смущало моё молчание.
- Так и будешь молчать? – спросила она.
- Катя, ты не торопишься?
Она ответила неопределённым пожатием плеч.
- У тебя есть время? – вновь задал я вопрос.
- Смотря для чего?
- А для того, что бы спокойно выслушать все ответы на твои вопросы.
Было видно, что девушка взяла себя в руки:
- Ладно, будем считать, что немного есть. Только начни с того, откуда у тебя костюм, на который я лично сама два года назад пришивала вот эту пуговицу, в место потерявшейся.
Меня немного смутило, почему именно эта пуговица так сильно интересовала девушку в данный момент, но промолчал.
Мы медленно пошли рядом. Во время моего рассказа Катя то и дело искоса смотрела на меня, подолгу задерживая взгляд на лице. Девушка внимательно слушала, не перебивая, и лишь изредка задавала наводящие вопросы. Слушая о последнем бое Сергея, Катя прослезилась.
Она шла рядом и тихо всхлипывала. Второй раз за этот день мне приходилось описывать те трагичные минуты, второй раз переживать страшные воспоминания о потере друга.
- Катя, последние слова Серёжи…, - я взял паузу и перевёл дух. – Короче, он просил, что бы я передал его сестрёнке, что он простил тебя.
Девушка схватила меня за лацканы пиджака и повернула к себе лицом.
- Это правда?! – воскликнула она. Полные слёз глаза смотрели на меня с надеждой. – Ты не обманываешь? Это точно, правда? Он так сказал?!
Я кивнул в ответ:
- Да, Катя, это были его последние слова.
Девушка заплакала навзрыд. Я обнял её и прижал к себе. И как маленького ребёнка успокаивающе гладил ладонью по голове, по волосам тугими струями, стекающими в косу.
Проезжавший мимо на велосипеде мужик зазевался, глядя на нас, и угодил в лужу. Обрызгав себе обувь грязной водой, он что-то пробурчал себе под нос и поехал дальше.
Постепенно Катя немного успокоилась и я, не снимая своей руки с её плеча, повёл девушку дальше по улице.
Ближе к вечеру я вернулся в Валентине Фёдоровне, но уже не один. А на следующий день приехала из Рязани и сестра Аня. Мы вчетвером сели за стол. Сначала по русскому обычаю помянули Серёжу, а потом пили чай. Я сидел в окружении трёх женщин, самых близких и дорогих моему другу и слушал их воспоминания о его детстве и юности. И было мне с ними, по-домашнему тепло, светло и уютно. А мой клон Сергей смотрел на нас с фотографии на стене и улыбался.
Уехал я из Киструса лишь через неделю, но уже не один. А осенью мы с Катей сыграли свадьбу в Ярославле. Кроме Катиных родственников приезжали из Киструса и Валентина Фёдоровна с Аней. А на следующий год в начале мая у нас родился сын Сергей, у которого было три бабушки. На кого он похож? Трудно сказать. Что-то в нём есть и от Кати, а что-то и от нас с Серёгой.
Поезд остановился на первом пути ярославского вокзала. Роман вышел из вагона и тут же попал в объятия красивой женщины и мальчика лет семи. Встречающие радостно повисли у него на шее. Затем парень обнял женщину за плечи, и счастливая семья направилась к дверям вокзала. На ходу Роман обернулся, нашёл меня взглядом и помахал рукой.
С нижней полки донеслись всхлипывания. Соседка по купе тоже смотрела в окно на вокзал и платочком утирала заплаканные глаза.