ВЛАДИСЛАВ КОНДРАТЬЕВ
ЗАПИСКИ СТРЕЛКА РЯДОВОГО КОНДРАТЬЕВА
ГЛАВЫ ИЗ “АРМЕЙСКОГО РОМАНА”
(В ВИДЕ ОТРЫВКОВ ИЗ ОБРЫВКОВ)
В МОЁМ УСПЕХЕ ПРОШУ ВИНИТЬ КЛАВУ К.
Когда в 1979 году снимался фильм “В моей смерти прошу винить Клаву К.”, рядовой стрелок роты охраны Кондратьев ещё учился в средней школе. О съёмках фильма он узнал из рекламного ролика, показанного в одном из киножурналов. О том, что фильм снимался, в том числе и в Краснодаре, краснодарцы узнали уже после его выхода на экраны большой страны, что привлекло к фильму их дополнительный интерес. Но и без этого Кондратьев фильмом заинтересовался. Оно и понятно, так как авторы пригласили для воплощения образа Клавы К. хорошеньких девочек.
Слухи о том, что в Краснодаре снимается какой-то фильм, разошлись в своё время очень широко. Правда, никто не знал, что это за фильм. Даже и для Москвы, или Ленинграда, съёмки на улице (натурные съёмки) – дело не совсем тривиальное, а уж для Южной столицы – и вовсе из ряда вон выходящее. Попасть же на съёмочную площадку, пусть бы даже и случайно, – это уж и вовсе – фантастика. Мало кто из краснодарцев потом не рассказывал, как он шёл по улице Красной и неожиданно оказался на съёмочной площадке и… Далее следовал рассказ, более-менее неправдоподобный, о том, что из этого вышло. Вот так и рождаются легенды и мифы.
Фильм, когда он вышел в прокат, никого не разочаровал, отзывы были самые хорошие. В фильме краснодарцам понравилось всё, особенно –Краснодар, которого, в этом сошлись все, могло бы быть и больше. Но как-то так случилось, что ни школьник Кондратьев, ни учащийся сахарного техникума (правильно – техникума сахарной промышленности, а то получается, что если сахарный техникум, то он, что же, из сахара, что ли) Кондратьев этот фильм умудрился так и не увидеть. Ну, что ж, бывает и так.
И вот учёба в техникуме закончилась, вместе с ней закончилась и отсрочка от службы в рядах Советской Армии, предоставленная по состоянию здоровья (врождённый порок сердца – это серьёзно) и гражданский Кондратьев оказался призывником Кондратьевым, а там уж и рядовым солдатом, а если по существу – то духом регулярной Красной Армии.
Служба в Армии – дело нелёгкое, да что уж об этом; кто служил, тому и без слов всё известно, а кто уклонился – тому никакими словами не объяснить... И дело не в том, что служить тяжело... Нелегко, так скажем. Служить бывает очень скучно. Что говорить, если одним из, причём – обязательных, развлечений в роте охраны было ежевечерне кричать общее презрение роте связи, когда настоящего-то презрения никто и не испытывал. Ну, если только самую малость. Да даже и не презрение, просто чувство собственного превосходства над ротой, которую немцы умудрились “затянуть”, а потому связисты, даже деды, не носили складок на хэбэшках и не пытались на...ать гармошки на сапоги.
Одним из обязательных развлечений в армии является просмотр кинофильма вечером субботы и воскресенья. Стрелки же роты охраны могли ходить в кино не более раза в неделю. В субботу до обеда – ПХД, то есть парко-хозяйственный день, когда, в основном и преимущественно духи, кидают шмон. Кидать шмон, или просто шмонать, – жаргонное выражение, значащее отнюдь не то же, что в блатном жаргоне (фене) – не обыскивать, а убираться, наводить порядок. Впрочем, духам положено не шмонать казарму (то есть просто наводить порядок) и прилегающую территорию (от пресловутого забора и до обеда, или от подъёма и до отбоя – если провинились), не бросать шмон (наводить порядок, как следует), а на шмоне умирать. Умирать, бросая шмон. После обеда разрешён отдых, а вечером – просмотр кинофильма в клубе своей части.
И это – во всех подразделениях. Кроме роты охраны. Стрелки, бросающие шмон во время ПХД и на нём умирающие, после обеда не отдыхают, не идут вечером в клуб смотреть кино, а готовятся к заступлению в караул, чтобы сменить тех, кто был в караулах с пятницы на субботу. Те же, кого сменили, попадают в казарму, вычищенную теми, кто заступил в караул, вечером нежатся в кинозале; отбой в субботу – на час позже обычного (в 23 часа по местному времени). Следовательно, подъём в воскресенье тоже на час позже обычного (в 7 часов). На завтрак, к обычному пайку – дополнительно два сваренных вкрутую яйца (впрочем, в субботу яйца тоже выдаются, как и в праздничные дни, когда в обед – только на праздники и больше никогда, а к праздникам приравнивается и принятие присяги – солдатам положено по рубленой котлете – вот уж праздник так праздник!). До обеда в воскресенье, как правило, солдат относительно свободен. Правда, стрелки роты охраны, смотревшие фильм в субботу, в воскресенье кинопросмотра лишены – им приходится заступать в караул. Если фильм двухсерийный, то в субботу, понятно, показывают первую серию. Смена, посмотревшая эту первую серию, вторую уже не увидит. Зато те, кто смотрит кино в воскресенье, смотрят фильм со второй серии. Хорошо, если показывают старый фильм, и все знают его содержание: тогда и со второй серии смотреть можно. А вот если фильм новый (да ещё и хороший), то стрелкам роты охраны бывает обидно: посмотрел первую серию, а чем всё дело закончилось – Бог весть; или: смотришь вторую серию, а что было в первой – непонятно.
И не возмутишься таким положением дел, так как ты солдат, принял присягу, а по Дисциплинарному уставу обязан “стойко переносить все тяготы и лишения военной службы, не щадить своей крови и самой жизни при выполнении воинского долга”. Не щадя крови и самой жизни. А тут всего-то фильм посмотрел неполностью. Подумаешь – лишение...
По уставу, если стрелок в течение дня, предшествующего заступлению в караул, высказался как-нибудь негативно, он подлежит замене. Понятно, что это – законный способ увильнуть от службы. Но в роте охраны никто не высказывался так, чтобы его не назначили в караул, или сняли бы из уже назначенного караула, воспользоваться законной уловкой считалось делом постыдным. Так и говорилось, что косить от караула – в “падлу” (что поделать, в Армии, в мужском коллективе предпочитают, из всего богатства русского языка, преимущественно крепкие, отнюдь не всегда пристойные, а, чаще всего, вовсе обсценные). Да и смысла не было бегать от назначения в караул: снимут с караула (не поставят в караул), так назначат во внутренний наряд, то есть “поставят на тумбочку”.
А “стоять на тумбочке” в роте охраны считалось позором. На тумбочку становились только духи, ещё не сдавшие допуск на несение караульной службы, да все остальные – по залёту. Залёт (в войсках ПВО) – это вам совсем не то, что “залёт” общегражданский – беременностью и родами не отделаешься.
Словом, от назначения в караулы в роте охраны не отказывались. И только раз был случай, когда Миша, по прозвищу Дина (производному от фамилии), который падлой не считался (а, вопреки прозвищу, не считался и бабой), который умудрился попадать в караулы так, что в кино и вовсе не бывал какое-то время, до назначения в караул заявил, что устал, что в кино не был уже давно, что он, хоть и солдат, но тоже человек и право имеет, хочет посмотреть кино, что, если его назначат в караул, то он и не подумает отказаться, но... Он устал, в кино не был уже давно, а солдаты, пусть бы и бойцы роты охраны, тоже люди...
Дину в караул не назначили, от греха подальше, за Дину вызвался пойти в караул рядовой Кондратьев, но его, только-только сдавшего на допуск к несению караульной службы (на право убивать, как непременно кто-нибудь добавлял), в караул не назначили. Пришлось смотреть кино.
В тот раз показывали “Петра Первого”, от просмотра, в который уже раз, этого много раз виденного фильма Дина удовольствия явно не получил, да и по всему было видно, что бузу он затеял исключительно из принципа.
Мишино выступлении имело для роты охраны далеко идущие последствия: когда отцы-командиры начинали придираться, дескать, не по уставу тащите службу, то тогда то тот, то этот стрелок начинал, в стиле Дины, песню про то, что по уставу солдату срочной службы положено смотреть кино два раза в неделю, а стрелку роты охраны никак не удаётся смотреть кино чаще раза в неделю. И так солдаты роты охраны, в нарушение устава, назначаются в караулы без суток отдыха после несения службы в карауле, не ропщут, а если они сами в чём-то и нарушат устав (крючок на хэбэшке в пятидесятиградусную жару не застегнут, или совершат прочее такое же мелкое), то уж к ним сразу же применять меры дисциплинарного воздействия, что ли... Так что: извини – подвинься.
Почти год шло тихое препирательство солдат с отцами-командирами, пока не было решено: так как киномеханик клуба, по традиции, назначался из стрелков роты охраны; так как это – должность блатная, то рота охраны будет смотреть кино четыре раза в неделю, чтобы каждый получил свою порцию важнейшего из искусств сполна, так как это никого не напрягает. Ну, а потом, как-то само собой получилось, что к четвергу и пятнице, когда рота охраны стала строем ходить в клуб на свидание с прекрасным, прибавился понедельник, так как всё равно получалось, что кто-нибудь, хоть раз, да пропускал просмотр. А там уж и вторник и среда стали для роты охраны киношными. А не забузи Дина, ещё неизвестно, получили бы стрелки дополнительные кинодни. Правда, Дина к тому времени уже уволился, он был майского призыва 83-го года, плодами победы роты охраны не насладился, да ничего не попишешь – так в жизни, как известно, всегда и бывает.
Но в 84-м году до этого было ещё далеко, стрелки роты охраны продолжали нести свою караульную службу и пропускать обязательные походы в клуб. Понятно, что просмотр фильма для стрелков роты охраны приобрёл дополнительную ценность.
Когда рядового Кондратьева назначили контролёром КПП (и это была отдельная история, Царствие Небесное родной бабулечке, которая, да-да, поспособствовала этому назначению – именно она), то в клуб он стал попадать то два раза в неделю, то – ни разу. Смотря по тому, какая блажь зайдёт в голову капэпэшным дедам – начальнику рядовому Шуше, бывшему Маге, или его заму – рядовому Байраму.
В тот памятный осенний вечер корсачок Байрам (он же – Чебурген), как называл его Шуша, особенно донимал рядового Кондратьева придирками, а потому, когда он сменился, фильм в клубе родной части уже начался.
Опоздал! Опоздал к началу – такая жалость. Но это бы ничего, да двери клуба, против обыкновения, оказались закрыты. Ответственному офицеру показалось муторным проверять, не пытаются ли проникнуть в клуб солдаты из других частей, потому он решил проблему радикально – запер двери, а из-за этого стрелок Кондратьев лишался законного просмотра фильма, который мог оказаться интересным и хоть на полтора часа, а увести из серой армейской рутины. Нет, неправ был Шарик, когда утверждал, что для барышень кино – первейшее дело. Для солдата кино важно не меньше, чем для барышень.
Что делать?
Кто виноват, что стрелок Кондратьев остался без кино, понятно. Да уже и неважно это, ведь ничего же уже не исправишь. Поэтому первым сакраментальным русским вопросом стрелок Кондратьев мучить себя не стал. Оставался второй сакраментальный: что делать?
Так что же делать?
Говорят, что интеллигенты способны на бесконечную рефлексию. Либо это не так, либо стрелок Кондратьев – не интеллигент и на бесконечную рефлексию, по крайней мере, в тот момент, оказался не способен. А, может быть, Армия научила мыслить быстро и нестандартно.
Ответ был найден молниеносно: нужно идти в клуб чужой части. Вдруг в одном, а больше и не надо, двери окажутся открытыми. Казалось бы, решение рядового Кондратьева не блещет оригинальностью. Ну, не удалось попасть в один клуб, иди в другой. Но так может рассуждать только гражданский. А Армия – это вам не клуб по интересам. Когда угодно, куда угодно здесь не пойдёшь, не разгуляешься. Особенно, если ты ещё по сроку службы – дух. Над тобой: немцы, куски, сержанты, деды... Все – командуют, дёргают, помыкают, шпыняют, донимают, гоняют... Ты же – всегда неправ, всегда виноват, за всё в ответе... На что решиться?
“Пойду в Девяносто семь”, – решил стрелок Кондратьев.
В клубе Девяносто седьмой части двери, действительно, оказались незапертыми. И стрелок Кондратьев проник в чужой клуб.
Части, расквартированные на площадке, в одной из которых служил стрелком рядовой Кондратьев, набирались из призывников, в основном, из двух регионов: Украинской ССР (УССР) и Дагестанской АССР (ДагАССР). Призывники из других регионов встречались, среди личного состава частей, только как исключение из общего правила. Рядовой Кондратьев, как раз, одним из таких очень редких исключений. Девяносто семь состояла, главным образом, из дагестанцев.
Итак, стрелок Кондратьев проник в клуб части Девяносто семь. Фильм уже начался, только-только закончились титры… Стрелок Кондратьев, с радостью, отметил, что идёт фильм “В моей смерти прошу винить Клаву К.” Тот самый фильм, который снимался, когда ещё стрелок Кондратьев был школьником. И тот самый фильм, который он так жаждал посмотреть и который посмотреть никак не удавалось. Никогда не знаешь, что окажется удачей, а что – нет. Вот взбрело в голову ответственному немцу закрыть двери родного клуба части Пятнадцать тысяч, и оказался рядовой Кондратьев в клубе, где шёл фильм, который так хотелось, да не удавалось посмотреть Кондратьеву. Свободное место оказалось рядом у входа.
Но не успел стрелок Кондратьев удобно умоститься, как сам стал центром пристального внимания. Сначала к нему повернулся ближайший обладатель горного профиля и внимательно всмотрелся в стрелка Кондратьева.
– Э-э… – сказал обладатель горного профиля.
– Что? – отозвался стрелок Кондратьев.
– Ты кто? – спросил обладатель профиля.
– Капэпэшник из роты охраны, – представился стрелок Кондратьев.
В Девяносто седьмой не было роты охраны.
– Ты из Пятнадцать тысяч? – догадавшись, на всякий случай уточнил сосед рядового Кондратьева.
– Из Пятнадцати тысяч, – подтвердил стрелок Кондратьев.
– Если ты из Пятнадцать тысяч, то зачем пришёл в наш клуб?
– Наш уже закрыт.
– Да мне по ...! Иди, стучись в свой. Уходи.
Стрелок Кондратьев ничего не ответил, но и не ушёл.
– Что, не уходит? – спросил обладателя профиля другой обладатель ещё большего профиля.
– Нет, не уходит, – подтвердил первый.
– Э-э-э... уходи.
– Фильм досмотрю – уйду.
– Сейчас уходи.
– Сказал: досмотрю – уйду.
Немного помолчали, посмотрели. Потом второй спросил первого:
– Э-э-э... Ты сказал, чтобы он уходил?
– Сказал.
– А он не уходит?
– Нет. Сказал: кино посмотрю – потом уйду.
– А ты сказал, чтобы он сейчас ушёл?
– Сказал.
– Всё рано не уходит?
– Нет.
Повисла тягостная пауза. И через пару тройку минут весь зал смотрел не только и не столько на экран, сколько на наглого стрелка из Пятнадцати тысяч, который не только зашёл в чужой клуб и стал смотреть фильм, но и не ушёл даже после того, как ему сказали уйти.
“Вот борзый хохол. – Подумали обитатели горных профилей. – Ничего, после фильма разберёмся”. Напряжение стало нарастать. К напряжению добавилась скрытая угроза. Но фильм! Разве можно упустить возможность посмотреть кино, о каком мечтал ещё со школьной парты, а увидеть никак не удавалось. И стрелок Кондратьев решил оставаться до конца.
А тут вдруг! Да! Да не может быть?! Но – да: вот он – родной Краснодар на экране! Москвичи, ленинградцы – другое дело. Их города в кинематографе отражены так часто и густо, что ничего удивительного нет, когда погаснет в зале кинотеатра свет, начнётся сеанс, а на экране – они: Москва, Ленинград.
Жители провинциальных городов видами своих родных улиц, домов площадей в кино избалованы, куда как меньше. И Краснодар – не исключение. Краснодарец Кондратьев до фильма про Клаву К. видел в кино свой город всего два раза: в кинофильме 1977 года “Несовершеннолетние” и в телевизионном многосерийном фильме (тоже 70-х годов) “Хождение по мукам”. Вот ведь как бывает в кино: в телефильме Краснодар снялся в роли Екатеринослава. Зато в кинофильме “Кубанские казакИ”, который некоторые позорно называют “Кубанские казАки”, в роли Краснодара снялся колхоз-миллионер станицы Курганной (ныне город Курганинск).
Что там ни говори, а служба в армии – это, конечно, не воскресный пикничок с шашлычком и красным винишком. Тяжело бывает солдату. Как здесь не затосковать по дому. И вдруг – вот он, дом. На экране, так что кажется: протяни руку – и дотронешься до прохожих, до стен домов, до деревьев…
У стрелка Кондратьева даже дыхание перехватило: герой фильма переходил краснодарскую улицу Красную напротив Дома книги. Того самого, со знаменитым мозаичным панно.
Можно ли было удержаться и не поделиться радостью от нахлынувших чувств? Стрелок Кондратьев не удержался и поделился: толкнул локтем соседа и сказал:
– Это – Дом книги.
– Какой Дом книги? – отозвался сосед.
– На улице Красной. В Краснодаре.
– А ты откуда знаешь?
– Я – из Краснодара.
– Да ладно...
– Правду говорю: я – из Краснодара.
Сосед недоверчиво, но всё с нарастающим интересом посмотрел на стрелка Кондратьева. Уточнил:
– Так ты призывался из Краснодара?
– Из Краснодара.
– Откуда из Краснодара?
– Из Краснодара.
– Из самого Краснодара?
Казалось бы, если человек говорит, что он из Краснодара, то уточнять: из самого Краснодара – излишне. Но нет. Из какой бы ты глубинки Краснодарского края не призвался, ты говоришь: из Краснодара.
Бывало, услышишь такой диалог:
– Ты откуда (брат, друг, военный, дух-душара, дружбан-дружбанчик и т. д. и т. п.)?
– Из Краснодара.
– А там – откуда?
– Из Красноармейской.
– А в Красноармейской – откуда?
– Из Новониколаевской.
Поэтому, после того, как стрелок Кондратьев назвал Краснодар, сосед резонно уточнил:
– А там – откуда?
И стрелок уточнил, что и там – оттуда же.
Это открыло путь к дальнейшему уточнению:
– Так ты не с Хохляндии?
– Нет.
– Ты – не хохол?
– Нет. Я – русский.
– Из Краснодара?
– Да.
– А почему же тебя сюда призвали? Сюда призывают Дагестан и Хохляндию.
– Не знаю. Призвали – и всё. Куда послали служить – там и служу.
Помолчали.
– Так это правда – Краснодар в кино показывают?
– Правда. Вон, видишь, это – гориспоком.
Сосед отвернулся от стрелка Кондратьева и толкнул локтем соседа справа, хотя тот и так смотрел в их сторону, пояснил:
– Видишь? Это Краснодар.
– А ты откуда знаешь?
– Вот он говорит.
– А он откуда знает?
– Он сам – из Краснодара. Он – не хохол.
– Я и сам слышал.
И отвернувшись от них, стал, слово в слово, повторять всё это своему соседу справа, потом – соседу спереди, а затем уж – соседу сзади.
И уже через пять минут весь зал знал, что борзый хохол, забравшийся самовольно в их клуб, – вовсе не хохол (от того, надо понимать, и борзый, хотя и дух), что он – из Краснодара, то есть – с Кубани, то есть – из Северо-Кавказского региона. Из Северо-Кавказского региона, к которому относится и Дагестан. Дагестанцы – кавказцы. И краснодарцы – тоже кавказцы. А это значит, что – земляки. Не очень, конечно, близкие, но, всё же, земляки (зэманы, земели, зэмы). Так как Краснодар – это Северный Кавказ. И этот Краснодар как раз сейчас и показывают на экране.
Всё оставшееся время все дагестанцы делили внимание, почти поровну, между экраном и стрелком Кондратьевым. Мест, снятых в Краснодаре, в фильме оказалось немного. Где снимались эпизоды, снятые не в Краснодаре, стрелок Кондратьев не знал, но всё равно приходилось отвечать на вопросы:
– Это где? А это где? А это?
– Это – улица Красная. Это – Дом книги (благо он в фильме мелькнул не один раз). Это – на улице (без уточнения). Это – парк. Это – в квартире героя. Это – в кафе.
Пояснения сразу расходились по рядам: это – улица Красная, это – другая улица... Так и досмотрели фильм до конца.
Не успел загореться свет, как человек двадцать столпились у выхода, не давая стрелку Кондратьеву незаметно уйти. Первый из столпившихся резко выбросил руку вперёд, схватил стрелка Кондратьева за правую руку, встряхнул в крепком пожатии и заявил:
– Слушай, классный фильм! И город твой – тоже классный!
И одобрительно хлопнул стрелка Кондратьева по плечу.
То же сделал и второй, и третий... Отцы-командиры сначала пытались пресечь несанкционированное чествование стрелка Кондратьева, сначала спокойно отдавали команды, потом стали “брать на голос”. Потом грозить ранним отбоем, назначением в наряд – внеочередным. Ничего не помогало. Пока все горцы не подошли к рядовому Кондратьеву, не пожали ему руку, не хлопнули одобрительно по плечу, не поблагодарили за отличный фильм, который, действительно, всем очень понравился – никто из клуба не вышел.
Такого, пусть и местного, триумфа не знали и картины, удостоившиеся всяких там Оскаров, Золотых пальмовых ветвей и Львов. И ни одного кинематографиста, даже Самого Маэстро Феллини, не благодарили, наверное, так горячо, так искренне, как стрелка роты охраны, контролёра КПП № 4 рядового Кондратьева за фильм, к которому он не имел ни малейшего касательства, даже в кадр случайно не попал.
И тем не менее, его благодарили так, как если бы не Михаил Львовский написал одноимённую повесть, а потом переделал её в киносценарий, не Николай Лебедев и Эрнест Ясан режиссировали бы фильм, не оператор Валерий Миронов снял бы его, не Александр Журбин написал бы к фильму музыку, не Владимир Шевельков, Любовь Полищук, Вениамин Смехов, Ольга Волкова, Олег Ефремов и другие артисты снялись бы в нём, а именно он – рядовой Кондратьев всё придумал: написал повесть и сценарий по ней, снял и срежиссировал фильм, в нём сыграл все роли, снял всё это в Краснодаре – а, сверх того, сам основал, спланировал, отстроил и заселил Краснодар.
И уж поверьте, товарищи (или, если угодно, господа), снявшие этот замечательный фильм, все призы и награды, завоёванные этим фильмом не могут быть больше того признания, свидетелем (и главным участником) которого был рядовой стрелок роты охраны Кондратьев.
И, не побоюсь и такого заявления, Сам наш Великий Маэстро Феллини не постыдился бы такого признания. Да, так бывает, что нас хвалят, чествуют и превозносят за то, к чему мы не имеем ни малейшее отношение.
Редко, но бывает. И – довольно часто.