М.М.КИРИЛЛОВ
НА БЕРЕГУ ХОПРА
Очерк
Балашов – большой город, второй или третий по народонаселению в Саратовской области. А многие в России даже не знают о таком городе – затерялся где-то между Саратовом и Воронежем… А мне в 80-е годы приходилось бывать здесь не раз.
В первый раз получилось так, что по шефским связям (это был наш район) должны были съездить в Балашовскую ЦРБ и установить с врачами профессиональный контакт. Нас было там четверо: Косыгина, Ивановский, я и Бочкарёва – все ассистенты и доценты кафедры госпитальной терапии Военно-медицинского факультета при Саратовском мединституте.
Мы с Лилией Евгеньевной Бочкарёвой полетели в Балашов самолётом. Летели на ЯК-40. Самолёт был маленький, вёз газеты и почту. Тюки с почтой заполнили почти весь небольшой салон. На оставшихся местах среди четырёх-пяти пассажиров, кроме нас, к нашему удивлению, были тогдашний губернатор области и какой-то местный чиновник. Губернатор оказался сравнительно молодым простым и общительным человеком. Фамилию его я не запомнил, да в советское время это было не так важно.
Летели легко, на небольшой высоте и прилетели как-то незаметно. Проплыли под нами поля и леса Лысогорского, Калининского и Балашовского районов области. На местном простеньком аэродроме губернатора встречали из горисполкома на «Волге», но без какой-либо торжественности, и за нами через полчаса прибыл больничный автобус.
Проехали по мосту через реку Хопёр и, миновав несколько улиц и площадей, подъехали к зданию больницы. Нас ждали. Косыгина Алевтина Михайловна и Ивановский Григорий Иосифович прибыли сюда накануне поездом. Нас всех повели в больничную столовую и накормили. После этого отвезли в город и устроили в гостинице. А уж потом мы приступили к врачебным консультациям.
Больные шли потоком: и из стационара больницы, и из больницы комбината плащевых тканей (в то время многие стали носить плащи из отечественной – балашовской - «болоньи»), и из здешнего военного госпиталя. В трудных случаях совещались друг с другом, делились «интересными» наблюдениями, обязательно учитывали мнение и опыт местных врачей. Это была не привычная кафедральная работа с её лекционными наработками, а реальная практическая работа. От тебя ждали, и ты помогал. Врачи учились, но и консультанты учились. И так до вечера целых три дня. С перерывами на еду. В этом смысле очень старалась старшая сестра больницы – женщина двух метров высотой и очень красивая. Мощная женщина. Мы в эти минуты не знали, смотреть ли нам в тарелку с борщом или на неё. Но плохим аппетитом мы не страдали.
В следующие дни мы осмотрели и город. Оказалось, ему около 200 лет. Стоит на реке Хопёр, текущей аж из под Пензы. Транспорта в центре города оказалось немного, людей тоже. Спускались к реке. В этом месте через её пойму возвышался мост. Он был так заброшен, что сохранился только как пешеходный, зарос кустарником, деревянный настил его потрескался и разрушился. Мост был сам по себе красивый, высокий, жалко было, если бы он был утрачен. Но ничто не вечно. Не знаю, сохранился ли этот мост сейчас?
Река Хопёр не широкая, в городской черте метров двадцати, но глубокая, с быстрым течением. По берегам – лодки, сады, частные дома. Пойма широкая, весной река, видимо, здорово разливается. Берег песчаный, широкие пляжи. Много ребятишек. Мы спускались к реке, купались и загорали. Считают, не без основания, что Хопёр – одна из последних чистых рек России.
По приглашению местных врачей и с их участием выезжали за город, на чью-то дачу, расположенную прямо у Хопра. Здесь река была гораздо уже, но глубже и быстрее. Били холодные ручьи. Купались мы, держась руками за коряги, чтобы не унесло течением. Мало, кто купался в Хопре, притоке великого Дона, немногие знают о такой реке центральной России, а я знаю, что такая река есть. Она и есть Россия.
Уезжали из больницы и города как уезжают от друзей. В последующие годы не раз бывали в Балашове, а здешние врачи приезжали к нам в Саратов на учёбу или для консультаций.
В другой раз я был в Балашове со слушателями нашего факультета на войсковой стажировке. Слушателей было пятеро. Стажировка проходила в Училище военно-транспортной авиации на окраине города. Разместились в медицинском пункте училища.
Помню, конкурс в училище был огромен. Но авиационная медицина строга. И для многих, иногда с детства мечтавших о профессии военного летчика, отсев оказывался трагедией. Сидят, бывало, абитуриенты после экзаменов и плачут на скамьях у медпункта. Очень много детей летчиков. Это понятно — не идти же им в Художественное Строгановское... Родители-летчики забили всю гостиницу: командированному устроиться негде. Встречают, провожают, подбадривают своих детей, хлопочут через старых друзей. «Думал, привезу и уеду, — говорит один из них. — Вижу — даже бывший начальник училища своего внука за руку водит. Нужно до конца сидеть!» Но ведь те, у кого нет такой опеки, все это отлично видят. Отцы и дети. Даже преподаватель Военно-дипломатической академии, бывший летчик, своего младшего сына устраивает в училище бомбардировочной авиации. «Старший, — с гордостью говорит он, — уже капитан, летает на СУ». Задумаешься: ведь не в торговый институт, а в авиацию. Допустим ли такой протекционизм? Матери так уж точно — одно горе.
Стажёры мои работают: амбулаторный приём, лечение двух-трёх больных в лазарете, контроль столовой. Стоят дожди, в город почти не выходим.
В училище строят новые казармы для солдат и курсантов. Но их нехватка еще чувствуется. Старые казармы почернели от времени и сырости. Каменные выступы их поросли кустарником, окна залеплены ласточкиными гнездами...
В медпункте сложности: поступил солдат. Лихорадка, рвота, разлитые боли в животе. Накануне ел немытые яблоки. Решили понаблюдать. Рвота стихла, но боли держались. На третий день замечают: солдат правую ногу тянет и за низ живота держится. Осмотрели: четкие признаки аппендицита, температура 38°. Отправить в госпиталь! На чем? Воскресенье, и в громадном училище никакой дежурной машины. Врач охрип, крича по телефону, пока Христа ради не выпросил машину в комендатуре. Прооперировали спустя 3 часа: гангренозный перфоративный аппендицит, местный перитонит. Вызвали бы скорую — ехать 15 минут. Ну, как же, училище!
Врачи в частях разные. Есть и наши выпускники. Немало вдумчивых, безотказных, грамотных. У них хороший профессиональный тонус, их уважают, у них порядок. Есть успокоившиеся, уставшие, принципиальные в меру. Есть увлекающиеся организационной стороной дела, но больной человек от них далек. А есть и пустышки, вообще неизвестно зачем имеющие диплом: от них ни одному больному солдату легче не стало. А как важна сейчас в армии фигура врача! Один из командиров как-то сказал про моих стажеров: «Уж очень они у вас земские...» Если бы!
Совещания, согласование различных вопросов, толкотня в штабе, работа с техникой отнимают у командиров много времени. Солдаты, особенно вечером, зачастую предоставлены сами себе. Иногда это кончается плохо. Пользуясь малой провинностью и неопытностью новобранца, старослужащие продержали его как-то в кухонном наряде бессменно в течение 5 суток. Руки у него разъело, ноги отекли, на сквозняках простыл. Заметили его лишь, когда он подняться не смог. И только тогда отправили в лазарет. 5 суток мимо него ходили и зав. столовой, и повара, и врачи. И никто не видел страдающего человека.
Трудно живет часть. Успешно решая главное — боевую подготовку, освоение техники, летное обучение, упускают не менее важное — работу с людьми, их быт, культуру жизни и взаимоотношений.
Возвращался как-то из города — вовсе ночь была. Только легли, прибегают: «В городке мать одного из офицеров закручивала банки с горячим компотом и обварила ногу». Мой стажер собрался и пошел оказывать помощь. Вдогонку советуем: «Если что, бери компотом!»...
Побывал в ЦРБ, куда ездил раньше, повидал старых знакомых – врачей и сестёр. Даже в Хопре, у моста искупался. побывал и в военном госпитале. Здесь-то уж точно терапевтом работает наш выпускник. Рвётся на факультет преподавателем. Посмотрели с ним больных, побродили по городу. Перемен мало.
Вечером в районе вокзала, на мокрой от дождя улице, наткнулся на десяток дохлых голубей. Чем-то отравились? Темнотища… и дохлые птицы под ногами. Может быть, предзнаменование какое-нибудь? Страшновато как-то. Вернулся в медпункт.
Днём приезжал из Саратова сын Сергей. Повидаться. Он- слушатель нашего факультета. Съездили в Училище, познакомил его с медпунктом, через год и он отправится на стажировку. Потоптались с ним на вокзале перед его отъездом в ожидании электрички, и он уехал.
Вокзалы — что в Балашове, что в Мичуринске, что в Ртищеве забиты народом. Привокзальные площади одинаковы, как куриные яйца, и грязные, как поросята. Как не вспомнить Гоголя...
На вокзале, среди скамеек, прямо на полу расположилась старуха с нехитрым скарбом. Одета кое-как, но платок на голове чистый. Руки крепкие, крестьянские, не дрожат, когда мешок развязывает. Достает бутылку с водой, на дне карамельки — лимонад собственного изготовления. Отхлебнула беззубым ртом и бутылочку в мешок спрятала. Присматривается к людям. Когда у кого-то здесь на пять минут потерялась девочка, тут же указала, где она. Говорят, старуха где-то тут и живет.
Пришло время и мне уезжать. Из окон старого вагона электрички, идущей из Балашова в Саратов, хорошо видны луга, пойма Хопра. Травы высокие, утопая в них, как в давние времена, цепью растянулись косари. Обочина заросла кустарником. Мальчишки вылезают по пояс из окон электрички и хватают зеленые ветви.
Поездишь по городам и весям, потолкаешься среди людей, вглядишься в лица — и возникает осязаемое ощущение народа. Он разнолик, но един. Все, что создано, — им, чего нет — ему создавать. Многого еще и нет. Нужно благоустраивать тихие города России, благоустраивать жизнь, растить человека. Знакомый дед, бывало, говорил мне: «Люби Родину, какая она есть. Радуйся, если радует. Украшай, если некрасива, умой, если не умыта. Люби и когда она тебя не любит».
Балашов — Саратов, июнь — август 1983 г.