Этот год пролетел очень быстро. После размеренной и тихой деревенской жизни на меня свалились большие события и перемены. Возвращение отца сразу поменяло статус семьи, вселило надежду на получение высшего образования. Оформление на работу дало причастность к гордому племени металлургов, авторитет которых в то время был очень высок.
Осенью 1956-года я уже пытался поступить на металлургический факультет Ленинградского политеха, но не набрал одного балла из-за двух ошибок в диктанте (одна из них -поставил лишнюю букву»н» в слове «гостиница»). В памяти от месяца пребывания в Питере остался один мелкий эпизод. Приехавших для поступления заселили в общагу на Муринском-1. На дверях каждой комнаты повесили бумажку с фамилиями абитуриентов. Смотрю в коридоре ко мне подходят трое евреев-один коренастей, другие послабее. Прочитали фамилию на двери,поздоровались, спрашивают:"Ты-еврей?". "Нет,говорю, я по матери русский". А как твоего отца зовут? Григорий, отвечаю. Может быть Герш? Не знаю, я от него не слышал такого имени. Отошли. Кто были эти ребята? Может они искали единоверца, чтобы поселиться вместе? А может это были сионисты,готовые агитировать за перезд на историческую родину?
Тогда же появилось положение принимать в институт с производственным стажем не менее 2-х лет. Куда идти—вопроса не стояло. Конечно, в металлурги, по стопам родителей. Проблема была в том., что мне было только 17-ть. Помог отец -меня взяли учеником лаборанта во вновь организованную аглолабораторию Центральной заводской лаборатории (ЦЛК). Моим «крестным», наставником и учителем оказался фронтовик, замечательный человек и талантливый исследователь Валентин Михайлович Шоленинов. Изредка мы виделись до ….. когда его не стало. Позднее в копровом цехе мне довелось работать и сотрудничать с его дочерью-Людмилой; с его зятем ветераном обжимного цеха, мы сотрудничали в Совете наставников завода. Через месяц или два после моего поступления на службу выпал глубокий снег. Мы пошли с Михайловичем за чем-то в железный сарай, где хранили наш инвентарь. Не помню ,кто был виноват, но мы обронили в снег ключи. Михайлович-хромой, с палкой был невозмутим, как Холмс. «Бери, Саша, сито и давай просеивать снег». Мы взялись за дело и вскоре нашли, что искали. В этом эпизоде все- смекалка, находчивость, ни тени попытки искать виноватого, демократичность. Кто я был рядом с ним, израненным, прошагавшему 4 года войны? В Интернете есть хорошая статья о нем- его ученика, впоследствии начальника ЦЛК доменщика Владимира Алексеевича Кострова ( ). Кроме меня в лаборатории работали Саша-очень видная девушка, просто русская красавица и Пава Железная- маленькая худенькая умница, чем –то похожая на Лию Ахиджакову. Числясь по малолетству учеником лаборанта, я был фактически разнорабочим. Чтобы изучить предварительно свойства аглошихты из новых, ранее неизвестных материалов в лаборатории по чертежам Михайловича соорудили стационарную мини- аглопечь с колосниками, дымососом и эксгаустером, после спекания агломерата её вручную опрокидывали поворотом вокруг оси, агломерат сбрасывали на поддон .В дальнейшем, одев респираторы, мы делали рассев продукта на ситах с разной ячейкой. Мы делали эту грязную работу с Сашей, в мои обязанности входило регулярно ходить в цех и с помощью лопаты на перегрузках загружать ведра необходимыми материалами: железным концентратом, известняком, пиритными огарками, коксиком. До сих пор помню вес оцинкованного ведра, загруженного «под завязку»--11кг. С двумя ведрами нужно было перелезть несколько мостиков через движущиеся транспортеры. Было тяжело, но я был паренек спортивный и гордо нес свое послушание. Михайлович был увлечен этой работой, она имела большое значение для снижения себестоимости чугуна( дешевыми пиритными огарками заменяли дорогой железорудный концентрат). В цех регулярно приезжали сотрудники из Ленинградского политехнического института (ЛПИ) , я запомил Наума Марковича Якубцинера –сотрудника доменнной кафедры).
Не поступив в ЛПИ с первого захода, я решил не унывать и пройти курс 10-го класса повторно, для этого пришлось схитрить при оформлении в Вечернюю школу № 1 на ул. Луначарского, сейчас в этом деревянном здании—торговый комплекс «Петровский». Одноклассники в большинстве своем были старше, дружбы и знакомств не завязалось, помимо работы, школы я еще успевал на тренировки в лыжную секцию. Запомнились несколько фамилий: В.(?) Акимов, Н. Вязаницина (хорошенькая), Надежда Калачева…Знания у меня были свежие и оценки хорошие.
Впятером мы жили в гостинице «Металлург» на ул. Верещагина, рядом по адресу ул. Горького,22 возводился новый дом, где отцу была обещана квартира. На месте нынешнего парка им.Ленинского Комсомола при Покровской церкви кладбище можно было наблюдать картину: экскаватор роет траншею на углу сегодняшних Горького и Милютина (б.Энгельса), зеваки вглядываются в грязь из-под ковша- не блеснет ли золотое колечко или что-то в этом роде. Двухкомнатную квартиру на втором этаже мы получили в 1957 году.
Конечно я нашел лыжников и записался в секцию. Осенью тренировались на единственном в то время стадионе «Строитель». Из спортсменов, впоследствии очень известных людей запомнил тренера- мастера спорта Александру Смирнову, будущего Героя соцтруда, мастера спорта, «Заслуженного работника комбината» Бориса Васильевича Челышкова, мастера спорта В. Шанина. Кросс бегали на Соборной горке, нагрузки были приличные, но это мелочь по сравнению с мышечной радостью и состоянием эйфории, которая знакома бегунам.
Один эпизод связывает меня с зарождением нового общественного явления—Народной дружины. На дежурство меня направили от цеховой организации, ни о каких формальностях, вроде заявления о вступлении и т.п. тогда и речи не было. Старшим на тот вечер был сам первый секретарь комсомола города В. Чирков. Запомнилось только один эпизод в тот вечер: поступило сообщение из школы № 6 по ул.Вологодской -какой–то хулиган ударил директора по лицу, мы вдвоем взяли его под руки и доставили в милицию.
Свободного времени почти не было, но по выходным все равно тянуло на танцы, которые имели быть в старинном Соляном парке на улице Луначарского. Звуки духового оркестра раздавались за версту. Молодежь стайками стягивалась к парку. О том как я гордо шествовал туда в дядиных хромовых сапогах и галифе, я уже рассказывал в интервью И.Догадиной (1). Помимо музыки конечно влекло ожидание заветной встречи с "прекрасной незнакомкой".
В упомянутых очерках И. Догадиной цикле «По волнам памяти»» я уже упомянул о кампании специалистов-друзей моих родителей, изредка собиравшихся у нас. Моя мать ( урожденная Малыхина) не делила людей на партийных и не партийных, влиятельных или полезных, русских и нерусских. Для нее все делились на два сорта: порядочных и непорядочных. С главным инженером сталеплавильщиком А.А.Сахаровым их связывала совместная работа на КМК, главный доменщик Л.М.Левин так же как они трудился в годы войны в металлургии, только на НТМК, главный бухгалтерН.Ф Галкин был, кажется, как и отец незаслуженно репрессирован. Михаил Хребтов был, как я сейчас представляю, из категории порядочных и образованных новых парторгов, которые относились к отцу с уважением. Позднее в этот круг влился зампред профкома Альберт Балдычев. Среди них была неработающая дама- супруга М.Л.Левина Калерия Васильевна, остальные, как моя мать, работали в управлении завода ( супруга Галкина) либо в заводской лаборатории (ЦЛК- Валентина Сергеевна Дьяконова). Я естественно участвовал в разговорах номинально. Но запомнилась атмосфера тех вечеров: после разлук и лишений, после тяжелейшей войны, в которой каждый потерял близких, люди вернулись к любимой работе, к семье. Мама любила хорошо и вкусно готовить, от души угостить, вспоминается ее фраза: «Я люблю, чтобы у меня за столом люди хорошо ели!». Из спиртного за столом была водка и хорошее вино для женщин, гости, как правило, знали меру, лишь за одним кузнечанином дамы присматривали особо: перебрав, он мог съозорничать-сдернуть со стола скатерть со всем, что было на столе. Танцевали под радиолу, но самое задушевное—пение. От харьковских студенческих лет, от близости степи, от культового фильма «Юность Максима» с ними навсегда осталась песня «Спят курганы темные, солнцем опаленные..». Еще пели из репертуара Утесова: «Есть город, который я вижу во сне…», одесскую, бернесовскую «Шаланды полные кефали» и «Споемте, друзья, ведь завтра в поход..», после третьей шла из «Кубанских казаков» «Каким ты был…» и»Ой, цветет калина, в поле у ручья…» Но вот наступал подходящий момент и память снова возвращала их к комсомольской юности. Это М.Левин задорно начинал: «Оторвали, оторвали, от жилетки рукава.., дружный хор подхватывал: «Топится. топится, в огороде баня, женится, женится мой миленок Ваня!». За этим следовал следущий куплет: «Шла по улице старушка, а за ней мотоциклет, мотоцикал цыкал, цыкал, и старушки больше нет!» и еще «Ламца-дрица- оп-ца-ца! Будет пасха без яйца!» (это от атеистов, от синеблузников, от комсы 30-х годов). И опять лирическое—«Вот кто-то с горочки спустился…» и «Огней так много городских на улицах Саратова..» С переездом наш город после МИСиС сестры Татьяны и зятя Виктора Красильникова репертуар стал более современным, но об этом в другом месте.
"За столом было весело, уютно; пели, шутили. Никогда я не слышал от них нытья и жалоб на прошлое и критики властей. В доме всегда было особенное астроение-юлагодаря главе семьи. Григорий Зельцер (начальник планового отдела ЧМЗ) ощущал жизнь так, как может ощущать её человек, прошедший через репрессии, лагерь в Воркуте и дождавшийся амнистии и реабилитации ( ст.58, срок 25 лет)"(2)
Второе поступление на тот же факультет было успешным. Я ехал с новым аттестатом, лучше подготовленный, на руках была положительная производственная характеристика. О протекции за себя не слышал. За советом обращался пару раз к уважаемому Науму Марковичу Якубцинеру, опытному агломератчику, .к.т.н, который в мою бытность у В. М .Шоленинова не раз приезжал на завод для организации опытных работ. Позднее я узнал, что у него были публикации с 1945г. с предисловием знаменитого металлурга М.А.Павлова.
О репрессиях не вспоминали. У меня на душе было спокойно: отец не виноват, он ,как не переставала верить мама- порядочный человек, опытный специалист; его ценят и уважают на заводе и в министерстве. Через год после возвращения из Воркуты отец после некоторых хлопот был реабилитирован, ему вернули партбилет и награды, выплатили какие-то деньги. сведения о судимости исчезли из всех документов и бумаг.
Он никогда не говорил со мной об этом тяжелом времени.Тут несколько причин. Во-первых,он давал подписку. Но главное-он не хотел, я думаю, посеять во мне неверие в наш строй,старался оградить от возможной беды. Возможно, его задело, что в его отсутствие, в 1953-м, получая паспорт, я выбрал национальность матери, но он со мной об этом никогда не говорил. Он не был сентиментален с детьми, по своей занятости уделял им мало времени, всегда следил (через жену), чтобы у нас с сестрой было все необходимое, но ничего лишнего.
Справедливость и правильность строя у меня не вызывала сомнение.
Приложения:
1.Наверняка улицей Горького шел в августе 1956 года к гостинице, где разместилась его семья, и Александр Григорьевич Зельцер, про которого не скажешь в прошедшем времени: «Он отдал комбинату 41 год». Его связь с копровым цехом до сих пор не закончилась. В Череповец он ехал с радостью, потому что здесь его только что воссоединившаяся семья должна была зажить нормальной жизнью — как до ареста отца. 17летний юноша отстал от поезда в Вологде. Решил сбегать до буфета за мороженым. Вологодское мороженое оказалось вкусным! И к поезду парнишка опоздал. Добрался до Череповца ночью. «Помню, тьма была — глаз выколи. Я редким прохожим почти кричу: «Где гостиница «Металлург»?» А они от меня шарахаются!» В воспоминаниях А.Г.Зельцера о прежнем городе особняком — проспект Луначарского: из-за внутренних ощущений, связанных с ним. «Хорошо помню, как в первый раз шел на танцы в Соляной парк по проспекту Луначарского в предвкушении чего-то особенного. В галифе, в сапогах на настоящей кожаной подошве (подарок дяди-офицера). Не иду — лечу. Помню, что танцевали тогда вальс, краковяк и польку».
Обстановку в Череповце ветераны вспоминают по-разному. В целом вроде бы вполне спокойный город. Только из Панькино доносились вести о случаях уродливых социальных явлений: пьют, дерутся… «Драки были и на танцах в Соляном парке, — вспоминает А.Г.Зельцер. — В городе на многих наводило ужас одно только упоминание о Музе Сахаровой с «братанами». Один из них в 80х годах проходил по делу об ограблении (после смерти отца квартиру матери ограбили, среди украденного — награды отца за работу на Кузнецком заводе с 1935 по 1951 годы). А в 50х с Музой мне както довелось встретиться на деревянных мостках. Я шел мимо, но, видно, очень не понравился ей мой внешний вид — мне вслед она смачно выругалась…»
Шарабан мой, «американка»... Эта песня 30-х годов не была хитом у металлургов. Но кто ее знал, наверняка вспоминали ежедневно. Потому что «шарабаны» — так называли крытый брезентом грузовик (как утверждают очевидцы, «ГАЗ-51») с деревянными скамейками — были одно время единственным видом транспорта, которым можно было добраться на работу, например на аглофабрику. Были еще «шарабаны» на базе «ГАЗ-63», но они использовались... на междугородных маршрутах. В середине 50-х в Череповце можно было увидеть только три легковые машины: у директора завода, главы треста «Череповецметаллургстрой» и секретаря горкома КПСС. Правда, осенью, когда дороги расползались, руководство добиралось до стройобъекта на подводе. Гужевой транспорт довольно долго использовался для грузовых и пассажирских перевозок: он входил в состав автогужевого предприятия, которое располагалось на улице Ленина. В середине 1950-х гг. в Череповец стали поступать автобусы марки «ЛиАЗ».
Ирина Догадина
Источники: 1.http://wobla.ru/news/1091541.aspx
2.Ирина Догадина.Чем старше люди, тем отчетливее воспоминания...г. "Речь" от 4 июня 2010 года, Череповец.
Александр Зельцер, Череповец, 2016г.