ОТРОЧЕСТВО. ПЕСКОВКА (1951-1956)
(Продолжение. Начало см. Дорога длинная..Часть1.Проза.ру)
Отрочество-период с 11-12лет по 14-15лет, за этот короткий путь подросток проходит великий путь к осознании себя личностью…(Цитата)
По прибытии на место отец оформился кажется ст. экономистом, вскоре его арестовали и увезли на допросы в Москву. Смутно помню чужих людей, ночной обыск (особенно тщательно перетряхивали бумаги) и мать, обняв нас с сестренкой громко сказала, чтобы слышали уходящие: «Не плачьте, дети, я выращу из вас настоящих комсомольцев и коммунистов!». Милая мама с ее наивной надеждой уберечь детей от нагрянувшей беды! Не выспавшийся, оглушенный внезапно свалившейся бедой, утром я вышел на улицу. «А его батя- абдристованный!» беззлобно приветствовал меня незнакомый пацан. Так прикольно, выражаясь сегодняшним языком, пошутил мой будущий приятель. Так начиналась новая жизнь на новом месте.
Как большинство заводчан, мы жили в одной половине рубленного одноэтажного дома, вокруг—низкий полисадник из штакетника, напротив дома- двухэтажная сараюшка на двух хозяев ( бревенчатый низ позволял держать скотину, досчатый верх предназначался для дров). Соседей из смежной половины не помню. В средней школе особых проблем попервоначалу не возникло. Люди приняли наше горе и нас правильно, горя и беды хватало у всех, мы были не одни. Со мной в 5-м классе учился немец Поволжья по фамилии Гюнтер, еще запомнил рано ушедшего из жизни моего друга крепыша Виктора Варганова, длинного Геннадия Мальцева, цыганистого облика Чувашова, старшеклассника-- силача Германа Утемова и мою первую симпатию однокласницу Раю Берсеневу. В школе были детдомовцы. Учителем географии был умница и выдумщик (бывший меньшевик, как вполголоса информировали местные) по фамилии Маевский, он организовал кружок самодеятельности, в оркестре пригодились мои скрипичные навыки. Я как мог наяривал на скрипочке в самодеятельном оркестре «Светит месяц», а в хоровом кружке отплясывал белорусскую «Лявониху». Маевский научил нас мастерить из дощечек пантографы для географического класса; чтобы изготовить эту штуку, нужно было научиться пилить, сверлить, клепать и шлифовать материал.
Климат на Вятке континентальный, близок к уральскому: суровые зимы и жаркие лета. На лыжах здесь бегали с детства, лес и холмы позволяли получать все удовольствия: радость крутого спуска и прелесть лыжной гонки по равнине, очарование заснеженного бора. Мы жили на окраине поселка, за полем темнел лес. В одну из зим на этом поле волки задрали овец. Поначалу я, малолетка, топал по лесу в одиночку с опаской: старшие пугали нас дезертирами и беглыми заключенными ( в окрестностях поселка было несколько лагерей Вятлага). Для храбрости я ходил в лес с перочинным ножичком, который вряд ли помог в случае опасности. Помимо грибов, которых росли в изобилии, вскоре появились новые причины ходить в лес: мы завели коз. Этим тварям нужен был корм, общую потребность я помню до сих пор: тысячу веников на одну козу на зиму. Молодую иву и березу (прутья) заготовляли в начале лета, домой связку тащили на горбу, там из сырых прутьев вязали веники, которые вешали в сарайке сушить. Эта обязанность лежала на мне. Дрова выписывали через контору, на двор привозили метровые чурки, чаще березу и осину. Этих дров я переколол великое множество, колка—великолепное упражнение для спины и пресса, об этом позднее в Питере нам рассказал наш институтский тренер по боксу Иванов. Благодаря дровам я смог накачать плечи и спину. С 11-ти лет я стал в семье «За мужичка». Вода, дрова, заготовка в лесу жердей и мха, земляные и нехитрые плотницкие работы—все пришлось освоить где по подсказке соседей, где по книжке, где докумекать самому. Она из первых поделок- ясли для коз, затем ограда и, наконец, теплая будка для собаки. Это сооружение века я делал по книжке: настелил пол, стены и потолок сделал двойными, набив в зазор между досками сухой мох, на крышу раздобыл рубероид. Собаки у нас в разное время было две: Ромка и Томка. Это были помесь дворняги и лайки, простые, не обученные, они безусловно играли важную роль в нашем воспитании, являясь предметом забот и попечений. Смерть одной из них от чумки переживала вся семья.
О реке Вятке воспоминаний в памяти не осталось. Кажется она в тех местах не широкая. Помню самодельную «мордушку»( каркас из прутьев обтянут марлей),туда за ночь набилась рыбья мелочь; еще в памяти ярко стоит охота на щурят. Однажды пацаны взяли меня на какую-то «запруду» (кажется речь шла о заброшенной мельнице). Мелководье, чистейшая вода, в воде какие-то столбики и остатки настила . У столбиков мирно греются щурята 20-30см. длиной. Фишка была в том, чтобы тихонько, не спугнув чуткую рыбу, ювелирно одеть на щуку прозрачную петельку из конского волоса, при малейшем касании щуренок мгновенно удирал и все начиналось сначала. Умелым и удачливым везло: в тот момент, когда леска проходила жабры, нужно было резко дернуть строго вверх и добыча оказывалась в воздухе.
На площади стояли высокие качели, верхом удали и смелости было раскачавшись, сделать стоя полный оборот. На этой рискованной проделке сильно травмировался Герман Утемов. Он был старше нас, отличался спокойным нравом и большой физической силой. При падении с качели головой вниз он повредил основание черепа, но благодаря могучему здоровью остался жив и кажется восстановился полностью.
Несколько слов о моем друге Викторе Варганове, трагически погибшем в лесу в сильный мороз. Это был умница и здоровяк, его хватало на все. Учился он легко, хорошо играл в шахматы. Мы часто играли на равных, в то время оба интересовались теорией и каждый стремился удивить партнера новинкой. Кладезем шахматных идей был сборник партий чемпиона мира Александра Алехина. Виктор хорошо бегал на лыжах, легко играл гирей- двухпудовкой, и всерьез «гулял», как тогда говорили с Машей П. Как я уже говорил, на лыжах песковчане стояли не хуже финнов. Сбегать в соседнюю деревню за 10 км и обратно считалось делом обычным. Виктор возвращался на лыжах один в 30-градусный мороз и в метель. Как потом оказалось, он был одет очень легко, под брюками были одни плавки. Расстояние для тренированного парня было не проблема, но он сбился в лесу с лыжни и стал замерзать. Нашедшие его тело утром увидели страшную картину: поляна была вытоптана, в последние мгновения он метался от страшной боли в промежности.
Шахматы. Эта страсть завладела мной кажется с 8-го класса. Правила игры мне объяснил отец в Сталинске, но тогда не было азарта и партнеров. В Песковке это все появилось. Первым учебником была книжка известного шахматиста из Литвы Микенаса. За ней последовали другие. Классные идеи мы черпали из cборника партий А.Алехина, особенно плодотворно использовал их Виктор. Он был сильный противник и мы сражались на равных. Зимними вечерами я повадился просиживать за шахматами у соседа из соседнего дома( фамилии к сожалении не помню). Борьба была азартной и упорной, каждый проигрыш вызывал жажду реванша, мы засиживались у него за полночь. Из книжки я узнал правила присвоения разрядов и организовал серию классификационных турниров в школе. Так я получил третий спортивный разряд (взрослый). Физрук меня поддерживал и даже отразил мои организаторские успехи в выпускной характеристике.
Страсть и уважение к книге привила нам мама. Она любила читать и покупала книги буквально за "медные деньги" в ущерб другим статьям семейного бюджета. В самые трудные годы она экономила по крохам ,но продолжала выкупать подписные тома БСЭ. Я много читал. К этому располагали длинные зимние вечера и отсутствие телевидения. Конечно это было все лучшее, что входило в школьную программу, личные книги и содержание школьной библиотеки. Как всякого мальчишку, меня занимали приключения. Помню публикации про доблестных пограничников в Прикарпатье, серия «Над Тиссой», которые печатала из номера в номер «Пионерская правда» и книжку о подвигах милиции в осажденном Ленинграде.
Песковчане любили петь и пить. Любимым напитком была брага, которую в виду дороговизны водки гнали в большом количестве. В этом продукте было не до изысков, в первую очередь ценилась крепость. Поговаривали, что для крепости ее настаивают на табаке. Сногшибательную крепость отеческого напитка я впервые вкусил на выпускном вечере, о чем расскажу ниже. На пирушках плясали «топотуху» и выкрикивали «Семеновну»,популярность которой объяснялось близостью к Уралу и Сибири. Содержание частушек не отличалось скромностью и хорошо гармонировало с брагой в стаканах:
--Эх, Семеновна, какая бойкая.
Наверно выпила пол-литра горького!
-----
--Эх Семен, Семен, тебя поют везде,
Молодой Семен утонул в п…
***
--Эх, Семеновна, в реке купалася, большая рыбина в п…
попалася!
----------
Другой героиней эпоса была «Матаня»:
Я Матаню е… на бане, журавли летели.
Как журавль мне п…, сапоги слетели…
Но это не главное. Душевное, глубинное начиналось, когда пели «Коробочку», «Хас -Булат удалой», «По диким степям Забайкалья»…Особенно пронимали, брали за сердце низкие сильные женские голоса.. «Степь да степь кругом..» -душа замирала от восторга. Такое сейчас можно услышать только в фильмах Василия Шукшина. Нас городских жителей поражали новые слова из местного наречия: боровую волнушку, крепенькую, на длинной трубчатой ножке, прекрасную в засолке называли «путиком»--этого слова я не нашел даже у Вл.Даля. У него это «проторенный путь, дорожка»); «баская» (ударение на первой гласной) означало красивая, хорошая.
Я уже писал об увлечении лыжами. Их приобретали в магазине, покупка носила «ритуальный» характер и была приурочена к празднику или дню рождения. Крепления мы изготовляли сами. На главные петли, куда вставлялась стопа в валенке, выбирали широкую жесткую материю, для этого годилась прорезиненная лента, ее крепко сшивали в нескольких местах натертой в гудроне дратвой или тонкой медной проволочкой, если таковая находилась, на боковые ремешки шли остатки изношенного брючного ремня, пряжки я гнул из толстой алюминиевой проволоки, поворотный штырек—из гвоздя, конец которого плющил и загибал. Палки из прямослойной сосны точил в мастерской сердобольный модельщик. Мы ходили в лес каждый лень. Мы выросли в нем. Кто- то из взрослых показал, как ставить петли на зайцев—они ничего не боялись и водились в изобилии. Петельку из упругой сталистой проволоки натирали хвоей (лучше пихтой), чтобы отбить запах человека и привязывали на заячьей тропе, где были следы. Забава эта меня не увлекла.
Мелодию широко известного в то время фокстрота «Рио—Рита» я запомнил на всю жизнь. Я неплохо бегал на лыжах и наш физрук решил взять меня на районные соревнования в город Омутнинск. Бежали 5 км. Случилась оттепель, трассу (она шла по городу) развезло, на лыжах пришлось тащить пуды снега—о мазях для «плюса» мы не слыхивали, в мороз натирали скользящую поверхность стеариновой свечкой. Я тащился к финишу практически пешком на нервах, в голове мутилось, а из репродукторов вдоль трассы громко и нагло неслась «Рио-Рита». Запомнилась похвала тренера за то, что не сошел с трассы.
Местные к маме а, значит, и к нам относились хорошо В подтверждение этого я помню приглашение «на бруснику» в заповедное место. Долго ехали на грузовике. Помню великолепный могучий бор, подножья сосен усыпаны темно-вишневыми ягодами , которые при сжатии кисти струятся густым соком. Это было пир природы, на который случается попасть один раз в жизни. Такую нежную продукцию можно собирать и перевозить исключительно в «пестере»—продукте народной смекалки и мастерства, сплетенный из лыка с широкими, удобными лямками пестерь вмещал до двух ведер ягод или грибов, не резал плечи и по комфортности не уступал современным рюкзакам. Причем был сделан вручную из природных материалов. Эту бруснику мы вкушали всю зиму как лакомство и лекарство.
Большим событием было прием меня в комсомол в 1953 году, для чего нас, 14-летних, привезли в районный центр г. Омутнинск. С каждым отдельно беседовал районный секретарь ВЛКСМ, он был при галстуке и с пробором. «Вот твой отец, Александр, осужден по 58-й статье. Как ты к нему относишься?» Прошло 60 лет и хотелось бы написать что-то гордое и пафосное, вроде «Я люблю своего отца и никогда от него не отрекусь!» но я пробормотал, что если он виноват, то я его осуждаю. Что было, то было—и время и мы. По совести мне трудно осуждать того пацана тех лет, но почему так щемит сердце и болит душа, когда дойду до этого эпизода?
В день похорон И.В.Сталина я искренне плакал, как и все.
Рано оставшаяся без отца, выросшая и учившаяся «на медные деньги», много лет помогавшая другим родственникам , всю жизнь в коллективе, мама не стала в Сталинске «женой начальника». В Песковке она легко сошлась с коллективом и соседями. Ее уважали за честность, интеллигентность, трудолюбие, преданность детям и мужу. Особенно ценным было уважение рабочих- литейщиков, она была нормировщиком в фасонно- литейном цехе. Что это за должность – рабочему человеку объяснять не нужно. Это справедливость в оплате, это стремление по возможности учесть материальное положение каждого, избежав обвинения в нарушениях. Что стояло за такими обвинениями для жены репрессированного, объяснять не надо. Мама прошла через этот сложный участок в жизни с честью. Из руководства завода она с благодарностью вспоминала главного инженера Журавлева и парторга Шулятьева, его сына звали Арик, это был высокий, сутуловатый юноша. Еще запомнилась фамилия Мусохрановых -с ними, кажется, мать переписывалась много лет. В 1951-м маме было 40, с роскошными волосами и большими карими глазами она была очень привлекательна. Наш одноглазый и однорукий физрук (фронтовик) спросил: «Твоя мать—еврейка?», услышав отрицательный ответ добавил «Красивая!». Мужчин среди учителей в школе практически не было и он пользовался успехом у женщин. Высокий, плечистый он мог удержать худенькую учительницу на вытянутой руке.
На свежем воздухе практически в лесу, на своих продуктах мы росли здоровыми несмотря на послевоенные проблемы. Многие занимались спортом без спортзалов и секций. Это были гири, лыжи, кросс, самодельная штанга (грифом служил ломик, а блинами- шестерни от трактора, найденные на свалке), волейбол на открытой площадке, шахматы.
Это были нелегкие послевоенные годы, у многих не вернулись с фронта отцы, много было детей с переломанной судьбой (детдомовцы, дети ссыльных, перемещенных и осужденных) но голодных я думаю не было: помимо зарплаты на заводе выручало подсобное хозяйство—картошка-капуста, коровы, козы, кролики и немалый приварок из леса—грибы и ягоды. Грибов было много недалеко от дома, как и в Вологде их разделяли на два сорта—«на жареху" и «на соленье». Вторые ценились дороже. Помню несметное множество крепких моховичков, подосиновиков, подберезовиков, из солонины -белых груздей и путиков. Наша попытка развести кроликов не удалась—их выкосила какая-то болезнь. Зато куры у нас водились. В школу ходили кто в чем. Мама, исхитряясь, шила нам одежку из старых отцовских брюк и своих юбок, бабушка вязала рукавицы из козьего пуха. До Череповца я понятия не имел о пиджаке.. На старом фото я в самодельной маминого пошива курточке с вшитым поясом на пуговке. Помню поездку с матерью в город Яр (узловая станция) за цыплятами. Я был взят в поездку как рабсила и защитник. В этой поездке со мной впервые случилось что-то вроде обморока, из-за жары и усталости (не спали ночь) я потерял сознание. Это был предвестник болезни или правильнее сказать признак уязвимости сосудов головного мозга, которая потом вынудило уйти из мастеров-технологов, а еще позднее- из технического отдела завода. В тех условиях никто не обратил на это внимания. В Песковке я впервые попробовал и полюбил национальное вятское кушанье толокно –вкусную и питательную овсяную муку мелкого помола-его ели с молоком, с сахаром и с водой(кипятком). По оценке мамы, песковчане, кто не злоупотреблял, жили не худо: большинство ходили в телогреечках, а на книжках в сберкассе копились круглые суммы. Самый большой грех по тамошним понятиям, - остаться без дома. Старая фотография тех лет напомнила о первом моем заработке в 12 лет. В летнее каникулы мать пристроила меня к геодезистам –таскать по жаре длинную рейку, инструмент и все, что скажут; за месяц я заработал 12 рублей и вручил их матери.
В это нелегкое время мама показала себя верной и преданной женой. Бывалые люди советовали ей писать и писать, не теряя надежды. Она ездила на свидания в лагерь. Товарищи по несчастью также советовали отцу больше писать… Ответы приходили стандартные: «Нет оснований для пересмотра», «Проверка не закончена»…Ее младший брат- мой дядя Володя, военный юрист не смотря на возможные последствия для карьеры, не терял связи с сестрой, и также советовал писать и писать. Он знал и понимал большем мамы, давал понять, что обстановка в стране может измениться к лучшему.
Что чувствовал я в то время? Было загнанное внутрь чувство, болезненное ожидание, что кто-то будет нас осуждать, позорить из-за отца и т.д. Был наготове ответить, что он на виноват, там разбираются и т.д… Но никто не лез в душу (Сын за отца не отвечает). За это понимание, за чуткость я благодарен людям до сих пор.
С 16-ти лет я стал посещать танцплощадку в парке. Деревянная крытая площадка была единственным местом, где по вечерам собиралась молодежь. Здесь под радиолу пили, знакомились, влюблялись и скандалили из-за девчонок. Танцевать меня научила мама. Она только показала, а далее я учился сам с табуреткой вместо партнерши. На площадке мне нравилось кружиться с одной высокой девицей. Она была длинная и плоская, от нее всегда пахло какой-то примитивной парфюмерией, но меня не тревожили тогда эротические проблемы, мне нравилось танцевать. На мне были ношенные хромовые сапоги и галифе-подарок дяди и я был молод. Один раз, помню на меня пытался «наехать» местный урка, но за меня заступился кто-то из рабочих. С танцами связан забавный эпизод. Из-за жары я спал летом в дровяннике на верху сарая, где хранили сено и веники для коз. По каким –то причинам мать запретила мне идти на танцы, но очень хотелось, по этой причине я незаметно прихватил на сарай парадную одежду, завернув ее в матрац. Мою уловку заметила бдительная бабушка и сообщили маме, затея моя провалилась, меня разоблачили. Позднее, много лет спустя, мама с юмором часто вспоминала этот случай. Из немногочисленных школьных экскурсий запомнилась однодневная поездка на западный Урал- мы посетили знаменитые Кунгурские сталактитовые пещеры. Из фильмов, которые были для всех крупным событием, запомнился трофейный «Тарзан». Долго еще на улице и в школе раздавались клики подражателей главному герою: « Иа- Иаа…!» Из трофейных лент мне еще запомнилась «Серенада солнечной долины».
Наконец летом 1956-го пришел праздник и на нашу улицу- вернулся отец. Его приезду предшествовала телеграмма—она, как и временное удостоверение освобожденного по хрущевской амнистии «для проезда к месту проживания семьи») хранятся в моем архиве. Все последующие дни, включая получение аттестата и выпускной вечер, слились в моей памяти в один волнующий праздничный калейдоскоп, из него в памяти остались лишь отдельные яркие отрывки. У отца были с собой какие-деньги, поэтому мама позволила себе невиданную для нас роскошь - для праздничного стола у местных был куплен большой копченый окорок и подвешен в прохладных сенях, я потихоньку отрезал маленькие кусочки, они таяли во рту. За пять долгих лет разлуки я вымахал в здорового подростка, отец шутя попробовал побороться, я оказался сильнее, это его смутило. Позднее по старой памяти сели за шахматы и я выиграл. Помню застолье в честь возвращения, мать пригласила всех, с кем дружила, кто помог семье выжить, выпито было немало, захмелевший отец приревновал мать к кому-то, их растащили.
В июне прощались со средней школой. Торжественную часть не помню, а вот за столом я впервые захмелел. Доброхоты поднесли мне ковш браги, потом еще, кажется ,закрепляли водкой, далее помню себя на крыльце, извергающим содержимое желудка, рядом с полотенцем хлопочет моя пассия Раечка Берсенева.
С работой у отца все как-то быстро решилось,он съездил в Москву, через Министерство его пригласили на новый Череповецкий завод начальником планового отдела. Собрались быстро, нехитрый скарб загрузили в контейнер, помню подарок песковчан- вместительный, добротно сделанный модельщиками литейки деревянный сундук, потом он долго служил нам и закончил свою жизнь в деревне. Раиса вышла проводить меня на переезд, где поезд притормозил на минуту, мы поцеловались первый и последний раз, обещали писать…Я разыскал ее телефон несколько лет спустя, я был к тому времени женат, она уехала из Песковки, вышла замуж и стала Орловой. Поезд отстукивал свою песню на стыках, мы ехали в неведомую жизнь. Впереди грезилось только хорошее.
Эти пять лет сельского детства и юношества наложили на мой характер неизгладимый след. Привычка к труду, привычка надеться только на себя, застенчивость и комплексы провинциала и «лишенца», привычка не высовываться, книжное восприятие мира; уединение за книгой меня не тяготили.. На моем характере сказывалось отсутствие в доме мужчины. Отвращение к спиртному- это от Песковки, от спорта, от матери, в доме никогда не было застолий. От того времени осталось огромная благодарность односельчанам, учителям, всем, кто поддержал, помог, защитил, научил доброму. Это был урок на всю жизнь. Когда теперь меня спрашивают в цехе, зачем ты возишься с детдомовцами, я отвечаю, что отдаю долги детства. Позднее я невольно сравнивал себя с ровесниками –земляками- кузнечанами, сыновьями руководителей, которых не коснулись репрессии. Они были раскованней, уверенней, шустрее, что- ли. Но веяло от них некоторой элитарностью, что- ли ( или пижонством); они рано познали женщин, рестораны и т.п. Неплохие ребята, но немного другие. У каждого своя судьба. У меня был к тому времени свой мир, я им не завидовал. Школьная характеристика к аттестату достойна того, чтобы привести ее полностью.
(Продолжение следует)
Приложения:
1. Характеристика ученика 10-го класса Песковской средней школы №4 Омутнинского р-на Кировской обл. Зельцера Александра Григорьевича.
Зельцер Александр прибыл в Песковскую среднюю школу в 1951 году из гор. Сталинска в связи с переездом родителей. До 8-го класса Александр учился по всем предметам на пятерки. Был дисциплинированным как в школе, так и вне школы. За учением и развитием Александра всегда тщательно следили родители.
В 1951 году в жизни семьи произошли большие изменения-был осужден отец.. У Александра появилась мысль. что все дороги перед ним закрыты. Начиная с 8-го класса, он стал хуже учиться, на уроках стал нарушать дисциплину. В последние годы нарушений дисциплины стало все больше и больше. На уроках то стремился рассмешить ребят, то вступал св пререкания с учителями, стремился сделать на зло, дерзил, стал самолюбив. Выслушанное замечание стремился всегда комментировать в свою пользу. В 9-м классе очень много намеренно опаздывал, пропускал уроки, за что оценка по поведению за год была снижена. в 10-м классе в 4-ю четверть опоздания и сбеги с уроков повторились. Пришлось вызвать его на педагогический совет. итак, в поведении Зельцер очень не ровен.
Общее развитие Александра хорошее. Юноша способный, начитанный, сообразительный. Ответы его отличаются глубиной мысли, последовательностью, обоснованностью. речь исключительно правильная, но к учебе относился не всегда добросовестно. Часто работал урывками. В общественной работе принимал активное участие. работал в комитете комсомола, был классным организатором в 8 и 10 классах. в 10 классе работал с охотой не все время, после усиленной работы наступал период спада, переставал следить за успеваемостью класса и иногда сам допускал случаи недисциплинированности на уроках. На собрании срезкой критикой не выступал-боялся обидеть товарищей. Работал в колхозе, на снегоборьбе на железной дороге. Физически Александр развит, спортом увлекается, хороший шахматист, руководил шахматным кружком. Под его руководством проведен не один шахматный турнир, он вырастил несколько шахматистов-разрядников.
Директор школы: Плотникова
Классный руководитель: Гордеева
20/VI-1956 года.
Примечания:
1. п.Песковка Омутнинского района Кировской области СССР.
Александр Зельцер, Череповец, 2016г.