Либеральная этика
Дмитрий Гамкрелидзе
Одна из самых трудных проблем, когда начинаешь писать о каком-либо предмете, наверное, определение этого последнего с самого начала таким образом, чтобы это помогло логически организовать твои рассуждения или выбрать из множества направлений, открытых сознанию те, которые предоставят нужный материал для «правильных» обобщений. Такое определение должно быть исчерпывающим, с одной стороны, что совершенно невозможно, с другой. Ибо наиболее исчерпывающим определением является весь дискурс, весь текст, создаваемый в процессе организации фактов и идей. Кроме того, любое, самое совершенное определение, которое только можно предложить состоит из слов, разных понятий, и не существует в целом свете слов или понятий не нуждающихся в дальнейшем контекстуальном доопределении.
Одним из понятий, требующих наиболее сложного контекстуального определения является понятие морали.
Мы знаем, что в наших взаимоотношениях друг с другом мы используем некоторые правила поведения. Эти правила мы делим на три основные категории: законы, моральные правила и этикет. Однако, четких границ между ними нет. Некоторые правила принадлежат одновременно двум, а, возможно, и трем категориям. Например, не убий, не кради, не оскорбляй… Разные люди могут по-разному классифицировать одни и те же правила и соглашаться или нет называть их моральными… Но все эти вопросы не имеют отношения к предмету нашего обсуждения. Правила, которые мы собираемся здесь рассмотреть являются правилами, благодаря которым возможно наше сотрудничество друг с другом или возможно нам делать вещи, из-за которых мы и образуем общество, или, наконец, благодаря которым нам вообще возможно жить вместе, рядом…
Это последнее «определение» предмета наших рассуждений кажется не вполне ясным. С некоторой точки зрения, это вообще не является определением в традиционном смысле. И, возможно, это так и есть, ибо, строго говоря, оно не охватывает полностью правил, которые мы привыкли называть моральными. Оно включает те, которые мы не называем таковыми в обычном употреблении и в то же время не включает те, которые мы бы включили, составляя более исчерпывающий перечень. Сказанное, можно, распространить и на соответствующие ситуации… А именно: считаем ли мы, что ситуацию можно рассматривать с моральной точки зрения, или она не имеет ничего общего с моралью? Хотя, в большинстве случаев вряд ли возможно дать однозначные ответы на эти вопросы… Например, является ли самоубийство, обжорство, лень… предметами морали? Короче говоря, пусть читатель сам решает, принадлежат ли правила, которые мы собираемся рассмотреть, строго говоря, области морали или насколько большая их часть принадлежит…
Но все это, опять же, не имеет большого значения для того, что мы намерены обсудить…
Мы не собираемся прибегать к старой традиции и использовать уже существующие и хорошо известные определения, понятия и теории морали даже в качестве отправного пункта рассуждений. И не потому, что считаем все здесь сказанное оригинальным и впервые сказанным словом. Вовсе нет. Скорее даже наоборот: мы вполне понимаем, что существенная часть сказанного составляет то, что многие читатели сочтут вполне очевидными «истинами», тем, что мы обычно называем тривиальностью. Но мы надеемся, что так можно сказать не обо всем, а о чем можно, то только если рассматривать это в отдельности и в очень узком значении… Вместе же и в специфическом контексте перечисленные факты (то, что нам кажется фактами) должны (надеемся) дать читателям вполне специфическое представление о роли правил морали в нашей жизни, возможно, не совсем отличное от того, которое у многих из них уже сложилось в размытом виде где-то на заднем плане сознания. В сущности, любой текст обращен в первую очередь к таким читателям. Мы можем узнать только то, что знаем. Или мы можем понять только то, что совпадает с нашим опытом... Мы люди и истина для нас не есть некая объективная истина, существующая сама по себе, независимо от нашего представления о ней. Ее (истины) вес для нас зависит от силы нашей веры в нее. И авторитет людей, поддерживающих ее немаловажен для укрепления этой веры. Есть одна весьма популярная традиция в академической философии: стараться основывать собственную аргументацию, по аналогии с математикой, исключительно (или насколько это возможно) на том, что уже признано авторитетной истиной. Другой путь – это развивать собственную идею на контрасте с идеей, принадлежащей признанному авторитету. Целью (хотя бы отчасти) обоих способов является произвести определенное впечатление, повлиять определенным образом на наше мнение, что до некоторой степени оправдано, но это вряд ли имеет какое-либо отношение к истине, такой, какой мы бы ее хотели видеть…
Можно конечно сказать, что мы цитируем авторитеты потому, что они сумели точно и выразительно сформулировать мысль или истину, и мы просто признаем за ними право первооткрывателей. Но будет ли наша аргументация столь же убедительной, если мы передавая содержание философской «истины» не упомянем имя ее «автора»: Аристотеля, Канта, Маркса… Но о каком авторстве истины может идти речь?
Факты и аргументы, которые мы собираемся здесь привести, насколько нам известно, не были до сих пор систематизированы и классифицированы однозначно, но, очевидно, они вполне согласуются с либеральной традицией; более того, все сказанное, включая обобщения, не выходит за рамки уже устоявшихся либеральных представлений. Чего нельзя сказать о них по отношению ни к какому другому моральному учению. Отсюда и название: «Либеральная этика».
Никогда не бывает лишним начинать рассуждения на философские темы, напоминанием о том, что доказательство в философии не имеет той же степени убедительности, что и в науке. Решающим в этой последней является возможность постановки эксперимента, что в философии невозможно в принципе. Можно даже сказать, что это является наиболее характерной чертой философии, а именно: невозможность доказательства утверждения экспериментально с чистотой и корректностью, требуемыми научной парадигмой. Лучшую иллюстрацию этого обстоятельства мы можем видеть в истории взаимоотношений философии и науки. Первыми людьми, систематически интересующимися различными природными явлениями были, разумеется, философы, или мы вполне можем называть так этих людей. Их наблюдения были довольно расплывчатыми и лишенными связности для того, чтобы их можно было называть научными. Но как только изучение какого-то предмета входило в стадию, когда такая систематизация становилась возможной, она выделялась из общей массы знаний – а мы имеем право называть этим словом то, что было – в особый предмет, подлежащий другому методу изучения.
Это обстоятельство может показаться спасительным для человека, пишущего на философские темы, ибо он всегда может приписать отсутствие убедительности собственных рассуждений своеобразию самого предмета (философии). Но это и усложняет задачу, оставляя лишь надеяться, что его аргументы встретят благожелательного читателя, который по какой-то не вполне понятной причине согласится пройти с автором весь путь и поверить или сделать вид, что поверил, в убедительность приведенных аргументов.
И, в самом деле, это не слишком большое преувеличение. Ведь вещи, представляемые как факты, характерные для человеческого поведения, те, которые автор считает фактами, другим людям могут показаться вовсе не являющимися таковыми или не столь важными, по сравнению с другими, более весомыми; и это при том, что в течении всего времени оба, и автор и читатель вполне осознают, что единственный способ доказательства чего-либо связанного с человеческим поведением состоит в выделении ограниченного числа факторов из слишком большого (возможно бесконечного) их числа и утверждении их решающей роли в создании некоторых наблюдаемых эффектов.
Наше сознание весьма предвзято. Оно привыкает видеть вещи определенным образом, что является результатом постоянного обучения. Оно тоже имеет дело с бесконечным числом наблюдаемых вещей, среди которых ему нужно уметь выделять те, которые могли бы представлять для него определенный интерес в свете бесчисленного числа стоящих перед ним, как живым существом, задач…
Не так-то просто сказать, как оно это делает, но оно определенно это делает и делает довольно неплохо; и то, что мы называем обучением или тренингом, играет не последнюю роль во всем этом.
Но, давайте вернемся к вещам, которые мы считаем фактами фундаментальной важности для понимания нашей личной и социальной жизни… Одним из таких фактов является то, что у каждого человека есть куча всякого рода беспокоящих его желаний, которые появляются неизвестно откуда, какими-то неизвестными путями, которые тревожат его и которые ему приходится удовлетворять для восстановления душевного покоя (так или примерно так). Мы можем, конечно, сказать, что всякое наше желание имеет причину в материальном мире, частью которого мы являемся. И что наше желание поесть вызвано определенными биохимическими процессами и тд. Но в нашем случае это никак не решает проблемы. Ибо то, что мы чувствуем, когда голодны не имеет ничего общего с биологией или химией. Наши переживания боли, страха… которыми мы «оперируем» в нашем сознании не сводимы к физическим или химическим процессам…
Для удовлетворения наших желаний нам нужно время, усилие, умение… скажем так, нам нужны какие-то вещи… Эти вещи мы называем или можем называть ресурсами. Словом, оно (это определение ресурсов) охватывает все вещи, которые мы используем или можем использовать для удовлетворения наших желаний.
Итак, мы стараемся удовлетворять наши желания (кратковременные или долговременные). Те, для кого слово желание звучит слишком агрессивно, могут заменить его более мягким – потребностью. Но мы считаем, что желание больше соответствует описываемой нами общей картине, оно охватывает большее «пространство» и предполагает более активную позицию субъекта.
Некоторые наши желания мы можем удовлетворить достаточно легко. Но для удовлетворения других, а они составляют гораздо большую их часть (так нам, по крайней мере, кажется), мы нуждаемся в некоторой довольно обременительной подготовке. Нам приходится подготавливать условия. Чтобы поесть хлеба, например, нам надо пойти в магазин и купить его. Чтобы мочь купить, у нас должны быть деньги, а чтобы добыть деньги мы должны выполнить целый ряд других условий. Короче говоря, мы можем сказать, не боясь впасть в преувеличение, что большую часть нашей жизни мы посвящаем подготовке условий для удовлетворения наших желаний (наших потребностей), и гораздо меньшую ее часть или гораздо меньшее время, не говоря об усилии, мы тратим на то, что можно было бы назвать собственно процессом удовлетворения наших желаний или потреблением.
Мы можем классифицировать мысленно наши желания по их насущности, желанности, выполнимости, сложности и тд. и затем приступать к их реализации или, точнее, к подготовке условий их реализации. Что мы фактически и делаем, хотя, возможно, и не осознавая, что мы это делаем. Возвращаясь к нашему предыдущему примеру, мы можем повторить, что для удовлетворения нашей потребности в еде, мы должны откуда-нибудь ее добыть, каковую задачу в современной жизни мы реализуем, в основном, через покупку ее в магазине или ресторане, или в каком-либо другом месте, предназначенном для проведения подобных транзакций. Таким образом, кратчайший и наиболее привычный путь добычи еды для нас лежит через добычу сначала денег. Существуют, разумеется и другие способы, такие как произведение ее своими собственными руками, или ее одалживание, или кража, но все они требуют от нас затраты определенных усилий или ресурсов и известной доли планирования, что единственно имеет значения для предмета нашего изучения, а именно, в любом случае нам приходится подготавливать условия, необходимые для… Даже для того, чтобы съесть дома уже добытую пищу, нам нужно ее приготовить или подогреть, или достать из холодильника и тд. Что, каким бы незначительным событием оно ни было, требует от нас необходимого объема планирования и траты наших ресурсов (времени, умственной и физической энергии…)…
Однако мы можем планировать и мы, разумеется, планируем и гораздо более сложные вещи… Некоторые из этих планов довольно кратковременны, тогда как другие требуют от нас времени даже сопоставимого с протяженностью нашей жизни… Но, на что нам следует обратить здесь наше внимание — это то, что при рассмотрении структуры практически любого нашего действия можно ясно видеть, что оно, грубо говоря, состоит из четырех стадий: желания – планирования для его удовлетворения – подготовки условий для его удовлетворения – реализации желания или потребления.
Теперь, наверное, самое время заметить, что столь подробное обсуждение столь очевидных вещей часто (как в данном случае) совершенно необходимо. Такое будет повторяться со многими «простыми вещами» и в последующем изложении. Основная причина этого следующая: чтобы добиться целостного видения всей картины, то есть того, чего добивается автор, чтобы читатель увидел мир, как видит его он сам, нужно иметь такое же представление о составляющих ее (это картину) частях; нужна та же степень очевидности в видении деталей, что и у него, чтобы они – эти строительные кубики – всегда были под рукой и всегда можно было собрать из них картину любой сложности. Что мы, собственно, постоянно и делаем – сводим сложное к простым составляющим. Это, конечно же, предвзятость. Но другого, увы (или слава богу) нам не дано. Часто или даже в большинстве случаев лишь частое повторение одних и тех же «истин» приводит к тому, что они становятся или продолжают оставаться «истинами».
Итак, мы – постоянно планирующие существа. Можно даже сказать, что это самое нормальное наше состояние. То, что мы называем мечтанием или даже думанием (размышлением) на поверку оказывается лишь одним из проявлений этого нашего свойства. Это имманентное наша черта: мы делаем это автоматически, бессознательно, даже не замечая или эксплицитно, вполне осознавая что делаем, то есть, осознавая, что мы думаем – оперируем мысленно определенными схемами, словами. Но здесь нет никакого различия в принципе, возможно, что даже вообще нет никакого различия, кроме, быть может, экономии наших ментальных ресурсов, ответственных за сознательный компонент нашего мыслительного механизма, что имеет место в первом случае. В нашем случае, нас интересует только структура этих процессов, одинаковая для обоих. И это – механизм планирования.
Итак, желание чего-то появляется откуда-то в нашем сознании, или желание в виде желанной цели; и почти сразу же после этого начинается процесс перебора в сознании путей достижения этой цели и выбора наиболее рационального среди них: мы либо сначала рассматриваем в нашем сознании возможные пути достижения цели и затем обдумываем ресурсы, необходимые для их реализации, либо делаем это (все) одновременно… Для того, чтобы лучше понять, что мы имеем ввиду, приведем несколько примеров: давайте рассмотрим, как мы решаем проблему покупки чего-либо. Я хочу купить помидоров. Я могу пойти в магазин через улицу и купить их там. Но цена их там довольно высока. Есть еще один магазин чуть подальше, в котором цены ниже, но там нет хорошего выбора. И наконец, есть большой магазин в километре от моего дома, где продукты дешевле и где широкие возможности выбора. Все три возможности требуют разной комбинации моих ресурсов (времени, усилий, денег…) и мне надлежит выбрать, какая из комбинаций более всего подходит мне в данный момент. Возможно существование и других факторов, которые придется учитывать. Например, я могу поехать в магазин на машине. Или, если врач рекомендовал мне совершать длительные прогулки, я могу воспользоваться представившейся возможностью и выбрать самый дальний вариант… Весь этот процесс «обдумывания» может протекать вполне спокойно, неявно или оказаться весьма болезненным и очевидно хлопотным для нас. Но, в любом случае, он является совершенно неотъемлемой частью механизма принятия решения и действия… И в нем есть некоторые характерные особенности, которые позволяют нам говорить о рациональном применении наших ресурсов для достижения определенных целей.
Другой пример связан со сравнительно более долговременной целью – покупкой автомобиля. Я хочу купить машину, новую, так как моя старая не удовлетворяет меня более. Конечно же мне нужны деньги. Как мне их достать? У меня есть небольшая сумма на счету в банке, которую я собирал на черный день. Я могу пойти на новую более доходную работу и собрать оставшуюся сумму за полгода. Но моя теперешняя работа, может и не столь доходная, мне нравится больше и предоставляет мне больше возможностей для самореализации… Я могу продать мою старую машину, но сколько я смогу за нее получить? Я могу занять деньги в банке, но мысль о том, что придется столько переплачивать и жить под прессом этих ежемесячных обязательств просто убивает… Я могу занять деньги у брата или у кого-нибудь из моих друзей, или моей небедной тещи, но… Словом, здесь также мы имеем ряд опций, связанных с тратой различных комбинаций различных ресурсов (времени, усилий, денег, социальных связей…). И нам опять предстоит выбрать… В то же время, структура всего процесса остается все той же: нам предстоит оценить различные варианты с точки зрения желанности ожидаемого в ходе из реализации результата и ценности ресурсов, необходимых для его достижения… Нам трудно представить случай, в котором не было бы подобной структуры. С другой стороны, даже если бы мы и смогли найти простейший случай, в котором имелся бы один единственный вариант, он тоже, автоматически или неизбежно содержал бы в качестве своей альтернативы свою логическую противоположность – не делать, что бы значило для субъекта, его обдумывающего и возможность использования сэкономленных ресурсов для какой-либо другой цели… И тд.
Эта ментальная структура имеет столь всеобщий характер, что в определенном смысле мы можем даже говорить об абсолютной метафизической свободе человека, имея ввиду его свободу выбора из подобного рода опций. В таком свете тот же солдат или даже раб не менее свободны, чем любой другой человек. И они могут отказаться выполнять приказы, хотя в таком случае им и придется пожинать последствия подобных решений. Но, в любом случае, они наверняка могут рассматривать и, более того, скорее всего каким-то образом какой-то частью своего сознания рассматривают такие возможности наряду с любыми другими… Возможно, разумеется, привести множество аргументов против столь узкого и прямолинейного понимания столь сложного понятия, как свобода. Так, например, можно сказать: о какой свободе вообще может идти речь, учитывая то, что мы столь ограничены в наших знаниях (например не знаем, что на углу открылся новый магазин или закрылся старый) и столь предвзяты или «натренированы» видеть определенным образом и, таким образом, нам открыты только те возможности, которые позволяет нам видеть такое «зрение» и тд. Но в таком случае и для любого другого понятия, любого другого слова имеется столько возможностей интерпретации, что мы вновь вынуждены напомнить наше начальное положение о том, что единственным правильным определением, единственной правильной интерпретацией любого понятия, которое мы используем в рамках нашего обсуждения, будет то, которое возникнет из самого контекста обсуждения (и было бы неплохо, если читатель не будет торопиться видеть во всем лишь амбиции автора делать новые, всеобщие и исчерпывающие обобщения…).
Итак, мы рассмотрели случаи, когда у нас есть какая-то цель и мы мобилизуем ресурсы, имеющиеся в нашем распоряжении для ее достижения. Но, как правило, у нас не одна цель, а множество целей одновременно; маленьких и больших, так что нам приходится распределять наши ресурсы между ними. К сожалению, так происходит, что у нас никогда нет достаточного количества ресурсов (взять, к примеру, время…) для реализации всех наших целей, так что нам приходится выбирать также и из них. Мы различаем среди них основные (для нас) и второстепенные. Наши предпочтения такого рода (когда мы выбираем в ситуации, требующей от нас выбора между двумя или большим количеством целей) мы называем нашей системой ценностей. Можно даже сказать, что это понятие имеет смысл только в таком контексте – в качестве системы наших предпочтений, работающей или проявляющей себя в ситуации подобного выбора. У нас есть также кратковременные и долговременные цели, и мы жертвуем менее важными для нас ради более важных, нам приходится (!) это делать. Процесс, который мы только что описали можно охарактеризовать, как оптимизацию наших целей, а также ресурсов для их достижения. Эту оптимизацию, во всей ее полноте, мы предлагаем называть экономикой в широком смысле этого слова. Это та оптимизация, которую мы выполняем постоянно, неважно, осознаем мы или нет то, что делаем. И так как эта процедура довольна сложна и часто мучительна, мы стараемся избегать, по возможности, подобных ситуаций выбора, по крайней мере, частично, переводя как можно больше тех из наших целей, которые мы называем нашими обязанностями (неизбежных для выполнения) в категорию рутинных. Таким образом нам удается избегать необходимости «думать» или выбирать и так мы экономим время и энергию для умозрительного рассмотрения альтернатив или решений для других целей, менее рутинных или более срочных, или желанных… В этом последнем случае то, что происходит в нашем сознании мы обычно называем мечтанием. И т.д. (мы настолько приучены, натренированы видеть (представлять) цели и одновременно искать пути их достижения, что даже самые что ни на есть желанные из них, когда конечная картинка (мы в цели), казалось бы, заполняет все поле нашего мысленного представления, она все равно сопровождается промежуточными картинками, которые являются, на самом деле, составной частью (присущего нам) механизма поиска или разработки решений).
Здесь, нам кажется, самое время упомянуть об одной особенности, которая будет играть весьма важную роль в наших рассуждениях. Планируя будущее или вернее подготавливая условия для реализации наших целей, мы стараемся в то же время достигнуть максимальной надежности. Мы хотим исключить любую случайность, которая может провалить всю схему. Наш опыт учит нас тому, что такая возможность есть почти всегда, и мы никогда не перестаем тревожится за наши планы до тех пор, пока все их элементы (или условия) не станут, по нашему мнению, вполне надежными… Но даже тогда наше тревога полностью не исчезает, и интенсивность ее зависит от степени надежности элементов нашего плана и надежд, которые мы связываем с его реализацией. Что, с другой стороны, означает, что мы лишь продолжаем думать об этом и, вольно или невольно, ищем пути совершенствования нашей схемы и повышения наших шансов на успех.
Особенность, на которую мы бы хотели обратить ваше внимание прямо связана с этой последней задачей: повышением надежности нашего планирования. Одним из способов используемым человеком для этой цели является механизм частной собственности. Это, можно даже сказать – основной инструмент для решения данной проблемы. Каким-то образом человек обнаружил, что среди вещей, которые являются условиями реализации его планов, только те, которыми он владеет, обладают достаточной степенью надежности. Хотя, возможно, эта фраза не совсем корректна. Будет гораздо более точным, если, описывая то, что имеет место в реальности, мы скажем, что он постепенно пришел к пониманию того, что в своем планировании он может рассчитывать только на те вещи, право свободного пользования которыми признаются людьми, с которыми он живет… Слово «постепенно» здесь относится не столько к пониманию им самим полезности для него такого признания со стороны его ближних, сколько к пониманию взаимности такого признания и необходимости его институализации. Он понял, что без всеобщего признания таких исключительных прав конкретных людей свободно использовать конкретные вещи, уровень неопределенности его планов достигнет отметки, которую он просто не может себе позволить. И чтобы уменьшить этот уровень, он был готов переносить все неудобства, связанные с подобной институализацией – мириться со всеми раздражающими ограничениями его свободы. Необходимо подчеркнуть психологический аспект механизма частной собственности. Только вступив в обладание предмета, который мы рассматриваем в качестве одного из условий достижения нашей цели и таким образом повысив статус надежности до (сравнительно) приемлемого для нас уровня, мы можем освободить наше сознание от дискомфортного состояния заботы или «думания» об этом и переключиться на другие задачи. Здесь, видимо, уместно также упомянуть о еще одной особенности нашего сознания. Эта особенность является продолжением нашей только что названной черты. Наше сознание, настроенное на устранение ненадежных элементов, определяет направление наших мыслей (нашего мышления) в целом. Можно даже сказать, что то, что мы называем нашим мышлением, заключается, главным образом, в поиске ненадежных элементов в наших планах и путей их устранения…
Мы должны сделать еще одно важное замечание относительно вещей, которые мы рассматриваем в качестве наших ресурсов, которые, по нашему мнению, мы можем использовать для достижения наших целей. Стоит заметить: окидывая их нашим умственным взором, мы не делаем больших различий между ними. Или можно сказать, что в определенном смысле они являются нашими инструментами, вполне взаимозаменяемыми и, таким образом, сравнимыми. Разумеется, способы или «методика» сравнения их между собой для каждого индивидуального сознания достаточно субъективна, но при более близком рассмотрении, мы легко можем заметить тенденции к определенным закономерностям, которые позволяют нам предполагать возможность их определенной объективизации. Вновь возвращаясь к нашему примеру с желанием купить автомобиль, мы можем видеть, что один и тот же результат (покупку машины, избежав кредит) мы можем получить, потратив больше времени на работу или используя наши связи (занять у друга, брата, тещи…). Здесь мы вновь можем говорить о свободе, как свободе использования собственных ресурсов по своему усмотрению, что мы считаем или привыкли считать нашим неотъемлемым правом, так что любое ограничение в этом мы весьма болезненно переживаем, как своего рода несправедливость… И любую попытку (или даже просто угрозу) извне посягнуть на вещи, которые мы считаем нашими ресурсами или потенциальными ресурсами (напомним, что почти все это происходит практически бессознательно) вызовет у нас внутренних протест, и потребуется определенное душевное усилие с нашей стороны, чтобы убедить себя в необходимости (если есть такая необходимость) принять подобную потерю…
Есть еще один вопрос, имеющий определенное, хотя скорее теоретическое, значение для предмета нашего изучения: насколько возможно эту процедуру выбора назвать рациональной? Вопрос не простой и его решение зависит прежде всего от того, что мы назовем рациональным. Если это не есть нечто чисто логическое или математическое, а имеет отношение к человеческому действию, понятие рационального превращается в нечто столь смутное и субъективное, что можно считать это непозволительной самонадеянностью со стороны любого, кто использует это слово в любом ином смысле, кроме чисто метафорического. Никакие наши действия никак не могут быть охарактеризованы, как рациональные в сколь-нибудь строгом смысле этого слова. Мы, со своей стороны, считаем, как мы уже говорили, что выбор наших действий всегда основывается на нашей системе ценностей или системе наших предпочтений и, делая выбор мы в нашем сознании имеем дело с ней, наряду с другими сущностями, такими как страхи и желания, и так наше сознание рассматривает возможные пути достижения нужных результатов и оценивает возможные опции в соответствии, главным образом, с нашим опытом решения подобных задач или нашими знаниями, или нашими знаниями о возможных опасностях или запретах, или о разрешенных и запрещенных действиях так же, как и нашей способности рисковать… (интересный, но в нашем случае не очень существенный вопрос: что точнее – мы рассматриваем или наше сознание рассматривает?). Мы можем конечно здесь говорить о рациональности наших знаний, но, с другой стороны, они могут оказаться обыкновенным суеверием, чему в прошлом мы имели столько весьма убедительных примеров на всех уровнях широко признанных авторитетов и компетентности. И так как в таких условиях мы не можем вполне искренне и серьезно говорить об абсолютном знании, мы не можем говорить и о рациональности нашего поведения в сколь-нибудь категоричном тоне. Но мы можем назвать таковым любое действие любого человека, если, имея ввиду описанный механизм принятия решения, мы добавим – «в пределах его знаний и системы ценностей». Каковое определение я полагаю взять на вооружение и использовать в дальнейших рассуждениях. Такое понимание не дает нам пользоваться понятием рациональности поведения в традиционном (хотя и малопонятном) смысле. Но у нас остается возможность говорить о рациональности поведения с точки зрения соответствия результата, полученного благодаря нашим действиям – ожидаемому. Но с учетом того насколько мизерное количество факторов мы обычно способны учитывать при оценке ситуации, то и такое определение, в лучшем случае – это просто уместная метафора. Думание, которое нас интересует, в данном случае заключается не в чем ином, как представлении цели, рассмотрении путей ее достижения, оценке преимуществ и недостатков этих путей и выборе наилучшего для нас. Отметим, нас не интересует то, как мы это делаем. Для нас главное, что мы это делаем. Что еще вполне ясно прослеживается при работе этого механизма, так это то, что любой фактор, который мы (наше сознание) выносит на рассмотрение в этом процессе оценки, имеет, в конце концов, ярко выраженную эмоциональную структуру. Они (эти факторы) не сводимы к каким бы то ни было сравнимым величинам, которые могли бы иметь для нас определенный смысл… Короче говоря, мы обречены, в конечном итоге, иметь дело с сущностями, имеющими качественный (для нас эмоциональный) характер, и в таком виде предстоящими перед той частью нашего сознания, в функции которого входит их оценка и сопоставление, и выдача конечного заключения или произведение выбора. Мы можем пройти еще немного дальше и осмелиться сказать, что то, что мы называем эмоцией уже является определенной формой оценки или суждения (во всяком случае оценка укладывается в цельный пакет…)… Увидев (услышав…) нечто, встретив, например, тигра в джунглях, наше сознание (или какая-то его часть) автоматически просчитывает возможные исходы подобной встречи, решает, что некоторые из них опасны для нас и представляет результаты своей оценки другим частям нашего сознания (которые ответственны за принятие решений) в форме страха, каковой формой они (эти последние части), возможно, только и могут оперировать. Или оно может иметь дело с такими «неосознанными» элементарными решениями или оценками только на этапе их преобразования, на котором они приобретают такую эмоциональную окраску или оболочку, или, когда они появляются в нашем сознании в качестве – желания, страха, предчувствия, отвращения… Тогда оно может сравнивать их (желания и страхи) и выносить окончательный вердикт… (Разумеется, все сказанное – просто схема…). Но как, когда, на каком этапе мы можем называть их (эти процессы) рациональными? Возьмем такой пример: два человека подходят к яблоне, на вершине которой висит спелое яблоко. Оба они голодны, но дерево таково, что у обоих есть основание думать, что вскарабкаться на вершину и сорвать яблоко – довольно рискованное предприятие. И вот один из них «подумав» идет дальше, а другой взбирается на дерево и ест яблоко. Какое из решений (при прочих равных условиях) рациональное или более рациональное и какое – эмоциональное? Какие у нас основания вообще различать такого рода поступки по этому признаку? (А все наши поступки в конце концов такого рода!?) Но, разумеется, мы можем ввести другой критерий – наш опыт или знания, которые у нас есть в связи с решением подобного рода проблем. Так что, имея больший опыт мы можем «видеть» больше возможностей выбора, предвидеть больше опасностей и больше знать о том, как обходить, устранять препятствия (опасности), чем неопытные или менее опытные, для которых эти препятствия могут казаться непреодолимыми и т.д. Но все это, опять же, не меняет сути, а именно, самой структуры процесса принятия решения или механизма думания, который и в случае лучше информированного человека остается совершенно таким же…
Самым важным во всем этом является то, что этот процесс принятия решений предполагает интернализацию человеком всех релевантных факторов, которые он может «обозреть» в той форме, в которой он привык ими оперировать; после чего начинается соперничество целей, также, как и средств для их реализации, оценка которых (целей и средств) выполняется также в соответствии со специфической системой ценностей, опытом (знаниями) и склонностями (наклонностями, тем, что называется характером…) субъекта…
Эта (внутренняя) борьба целей идет прежде всего о ресурсах, которых у нас никогда не бывает достаточно для выполнения всех или даже большинства наших желаний. Здесь под желаниями мы подразумеваем всех их, начиная с простейших, таких как, например, почесать затылок и убрать неприятное ощущение зуда и заканчивая такими внутренними фундаментальными, хотя и довольно абстрактными, как желание бессмертия… Несмотря на то, что они могут оставить впечатление гетерогенности или несопоставимости, в связи с различием их по важности для нас или по какой-то другой причине, у них есть, по крайней мере, одна общая черта, которая единственно важна для нас в настоящее время, и это то, что они одинаково претендуют на наши ресурсы. Мы можем представить наши цели в виде различных конструкций, от малых до больших, которые строятся с помощью одного и того же строительного материала, так что, реализация одной из наших целей связана с тратой определенного количества материалов, что усложняет нам задачу строительства других конструкций-целей… Таким образом, совершенно естественно, если любое наше достижение будет сопровождаться чувством потери или разочарования в связи с вещами, от которых нам пришлось отказаться… И от скольких из них мы отказываемся каждое мгновенье нашей жизни? Их несравненно больше, чем тех, которым мы оказываем предпочтение. А насколько лучше могли оказаться многие из них!? И это не просто лирика, а память о настоящем привкусе, испытанном нами, прочувствованном имплицитно или эксплицитно при выполнении наших повседневных обязанностей. И т.д.
Но где и как мы получаем эти ресурсы и как получается, что они не заканчиваются в один прекрасных день? Это, возможно, самый важный вопрос, стоящий здесь перед нами! И на него мы предлагаем довольно простой ответ… Хотя существует, возможно, множество путей, кроме естественных, биологических (предоставляющих нам время, физические силы…) восстановления наших ресурсов, а также в отношении материальных предметов таких как кража, нахождение, получение в дар… мы берем на себя смелость утверждать, что главным среди них (этих путей) является добывание нужных нам средств путем обмена этих последних с другими людьми. Кроме того, что это самая распространенная практика (тогда как другие в сравнение с ней просто маргинальны), она является основополагающей для формирования общества (как сообщества людей), при том настолько, что другие можно считать просто не существенными.
Мы считаем людей социальными существами, которые не могут жить, выживать в одиночку, а только в группе. Это, разумеется, верно, достаточно вспомнить абсолютную беспомощность ребенка сразу после рождения и долгий процесс его взросления. Это, кстати, является любимым аргументом всякого рода коллективистов. Другим ключевым словом, в связи с коллективистскими склонностями человека, является кооперация. Это последнее слово, несмотря на то, что оно стало столь привычным, очень легко может ввести нас в заблуждение. Настолько, что мы бы предпочли и вовсе воздержаться от его употребления или использовать его лишь в особых случаях, исключающих двусмысленность. Дело в том, как мы уже говорили, что структурно, большинство наших социальных взаимоотношений имеют форму обмена. Это можно сказать даже в отношении большинства наших интимных отношений, таких как отношения дружбы, родственные отношения или даже отношения членов одной семьи.
Тогда как наши более формальные отношения, такие как, например, отношения покупателя и продавца или работника и работодателя, имеют очевидно такой характер, нам, возможно, придется сделать определенное усилие, чтобы преодолеть привычку смотреть на наши более интимные отношение сквозь романтические розовые очки – традицию их, так сказать, «идеализации». Если в одном случае обмен или типы и объемы обмениваемых ресурсов или вещей и услуг регулируются рынком, типы и объемы обмениваемых ресурсов между друзьями или супругами регулируются правилами, закрепленными соответствующими институциями – институтами дружбы и супружества или правилами дружбы и разделения труда и обязанностей между членами семьи, признанными в этом конкретном обществе в это конкретное время.
Непреодолимое обстоятельство ограниченности наших ресурсов (по сравнению с тем, в чем мы нуждаемся для реализации наших планов) обязывает нас быть очень осторожными при их трате. И в самом деле, в каждой операции обмена мы стараемся отдать (потратить) как можно меньше наших ресурсов и получить в то же время как можно больше за то, что мы отдаем… Эта процедура обмена не обязательно является единовременной. Она может быть растянута в пространстве и во времени. Я, например, могу оказать какую-то услугу моему товарищу и затем ожидать от него подобной же услуги гораздо позже. То, какие услуги вы можете попросить оказать вам вашего друга обычно регулируется существующими традициями, хотя возможны существенные отклонения. То же имеет место при разделении труда между членами одной семьи, и это тоже регулируется существующей традицией. Этот механизм работает настолько жестко, что мы можем говорить о них (предписываемых традицией услугах), как об обязанностях. Более того, мы говорим об обязанностях во всякого рода отношениях: об обязанностях друзей, родственников по отношению друг к другу или граждан к обществу в целом…
Представление о такого рода обязанностях или понимание необходимости таких правил рождается в результате наблюдения, осмысления, эксперимента… в процессе решения человеком стоящих перед ним повседневных проблем. Они, эти правила подлежат изменению, когда обнаруживают свою неэффективность, в следствии ошибок или перемены обстоятельств; хотя, даже в таком случае, они (в том числе и решения и обычаи, которые кажутся очевидными суевериями и абсолютно бессмысленными и вредными) могут оказаться очень живучими…
Такого рода правила совершенно необходимы для существования любого общества, так как существование подобных правил, известных всем участникам, вступающим в какие-либо отношения – единственный путь к тому, чтобы такие отношения вообще могли иметь место. Знание и соблюдение общих правил делает поведение наших партнеров предсказуемым, что является необходимым условием для достижения нами желанного результата.
Нам нужны или мы желаем иметь слишком много вещей, большую часть из которых мы не можем добыть полностью самостоятельно. Нам нужна помощь других людей, постоянно. И единственный путь (исключая маргинальные) получить такую помощь, это предложить им взамен свою. Это не простая задача, ибо всякий раз мы нуждаемся в какой-то конкретной помощи – определенного характера и объема – и не всякий человек может нам такую помощь оказать. И мы, со своей стороны, тоже не в состоянии оказывать помощь другим во всем, что им нужно. Как же трудно найти партнера в таких условиях, и задача представляется еще более сложной, если принять во внимание также необходимость найти услугу нужного нам качества и объема, что к тому же осложняется еще и тем, что обе стороны желают отдать поменьше, а получить – больше. Эта задача поиска «партнеров», которые смогли бы нам помочь в достижении наших целей на взаимной основе и выработка условий, касающихся характера и объема услуг, которые мы должны будем оказать друг другу, является фундаментальнейшей нашей задачей, настолько, что ее можно рассматривать как основную причину и основной фактор, ответственный за образование и развитие практически всех (!) институтов, которые мы только можем встретить в обществе. Или, в то время как любой институт, который мы можем наблюдать в обществе служит или формировался для решения определенных наших задач, эти задачи мы, в конечном итоге, реализуем (решаем) на индивидуальном уровне – посредством обмена наших ресурсов. Эти институты, по большому счету, дают нам правила, которые помогают нам находить партнеров и договариваться с ними об условиях обмена вещей и услуг. Если мы примем, что участники этого поиска партнеров свободны, или они стремятся быть свободными, считая свободу наивысшим условием своего существования, мы получим ситуацию, которую мы называем рынком. (А идеальным рынком является рынок, удовлетворяющий условию абсолютной свободы всех участников заключать между собой договора по своему усмотрению.)
Эта задача (наши поиски помощи, помощников) является основополагающей для формирования всевозможных правил, действующих в обществе, в связи с ее насущностью и регулярностью и является серьезным стимулом для нас, для того, чтобы побудить нас жертвовать частью наших ресурсов на поддержание институтов, которые помогают нам в осуществлении наших обменов. Ибо формирование и содержание, поддержка этих институтов является довольно ресурсо-затратным делом. Тем не менее, мы, как правило, соглашаемся с такой необходимостью, ибо отказ от этого может обернуться на практике многими неприятностями и гораздо большими потерями…
В то время, как эти институты, традиции, обычаи… помогают нам в поиске возможных партнеров и ведении с ними переговоров, много, разумеется, приходится делать самим.
Хотя на нас, наше сознание действуют всевозможные факторы, мы, в конечном итоге, сами решаем, что нам нужно, мы сами ищем возможность получить что нам нужно, ищем людей способных нам это дать и мы сами с ними договариваемся… Все эти задачи могут оказаться весьма хлопотными и даже связанными с определенными рисками. Кроме того, что мы обладаем (и чувствуем это) ограниченной информацией, связанной с выбором целей и средств для их достижения, распространенности и «цен» на нужные нам вещи… мы обречены всегда чувствовать неуверенность: мы никогда не сможем быть полностью уверены в том, что выбранная нами цель (или цель и средства по ее достижению) были лучшими… И беспокойство по этому поводу, возможно более сильное перед самим актом выбора, останется с нами на долгое время и после…
До настоящего времени мы ничего не сказали о прямом потреблении или удовольствии от потребления, которое (мы можем так сказать) является конечной целью любого нашего действия (не считая действий, направленных на избежание неудовольствия, боли…), так что любое наше действие, которое не является непосредственно приносящим удовольствие мы можем рассматривать в качестве промежуточного, вспомогательного и можно быть уверенными, что, если постараться, мы найдем ему место в цепочке (длинной или короткой) действий, конечным звеном которой является удовольствие (или избежание боли). И здесь надо отметить, что механизм удовольствия работает таким образом, что любое наше действие, также, как и любое событие, свидетелями которого мы являемся, которое по оценке (не всегда вполне осознанной) нашего внутреннего «эксперта» приближает нас к какой-либо из наших целей, вызывает у нас чувство удовольствия и, соответственно, события, которые нас от них отдаляют или каким-либо образом им (нашим целям) угрожают вызывают у нас неудовольствие, возмущение и даже гнев. Не так-то просто понять, как этот «эксперт» работает. Как он выбирает критерии или какие алгоритмы он использует, но, совершенно очевидно, что эту процедуру никак нельзя назвать рациональной; мы не можем даже надеяться выявить все релевантные переменные, которые он («эксперт») учитывает в процессе оценки. Чтобы создать некоторое представление о механизме, с которым мы имеем дело, мы можем рассмотреть следующий пример: вы входите в комнату и видите мужчину или женщину и «нечто похожее на электрический разряд проходит через ваше тело», вы теряетесь, вы странным образом вдруг чувствуете сильнейшее влечение к этому человеку, с вами происходит нечто, что видимо имеют ввиду, когда говорят о любви с первого взгляда (хотя такая реакция кому-то может показаться преувеличением, это не такое уж «детское» или редкое переживание…): вы можете судить об этом по странной мобилизации ваших органов восприятия или по внезапному осознанию того, что у вас есть тело, оно вас плохо слушается и вам приходится его контролировать и т.д. Но что нас в данном случае интересует, это – как мы делаем такое «открытие» или почему этот незнакомый нам человек производит на нас такое впечатление, почему мы или, вернее, наш внутренний «эксперт» делает такое заключение (что этот человек – «тот Человек»!)? Только потом, гораздо позже, мы бываем в состоянии анализировать причину наших чувств: мы говорим о красоте и перебираем такие понятия, как симметрия, цвет, форма (т.е. те факторы, которые мы привыкли использовать, когда рассуждаем о красоте)…, но нам никогда не удастся свести чувство – «оценку» (нашего внутреннего) «эксперта» к такого рода вещам. То же самое происходит с любой эстетической оценкой, которую мы делаем, будь то картина, вид, музыка… Оценка «эксперта» предшествует нашему объяснению, которое нам лишь предстоит найти. И я осмелюсь утверждать, что всякое наше решение или суждение о любой вещи всегда (или почти всегда) имеет подобную структуру: оно делается нашим внутренним «экспертом» и только позднее мы находим этому объяснение. Такие объяснения являются тем, что мы называем нашим мышлением, возможно всяким мышлением и это – поиски причин для наших «впечатлений», которые возникают у нас при «первом взгляде». Затем мы говорим об их рациональности и утверждаем, что некоторые из них более рациональны, чем другие, или даже, что некоторые – рациональны, а другие – нет. Но, возможно, вернее было бы говорить здесь о нашем опыте обращаться с такими вещами и нашем умении находить «рациональные» объяснения… Суммируя все это, мы можем сказать, что чувство удовольствия или неудовольствия, которые мы испытываем по поводу событий, свидетелям которых оказываемся (не случаи прямого потребления…) является вердиктом или оценкой нашего внутреннего «эксперта» на предмет того, способствует оно (это событие) или препятствует реализации каких-то наших целей. Каковые (цели), кстати, могут не быть вполне эксплицитными или даже может быть так, что о них мы можем узнать только по чувству удовольствия или неудовольствия, которые мы испытываем, наблюдая события, благоприятствующие или препятствующие этим целям. Но не следует думать, что наш «эксперт» является совершенно независимым и принимает решения лишь по своему усмотрению. Вовсе нет. Он может учиться и даже «менять» свое мнение…
Здесь также, мы не можем проследить все связи и все факторы, но можем делать предположения. И мы имеем ситуацию очень похожую на многие другие, когда нам приходится описывать факты, связанные с нашим сознанием. Взять, к примеру, то, что мы думаем о себе. Что мы можем в отношении себя сказать о том, что мы называем характером, который мы с гораздо большей легкостью обнаруживаем у других. Можем ли мы себя называть с такой же легкостью лжецами, трусами, скупердяями, завистливыми, предателями… Хотя мы, например, можем непосредственно (без опосредованных рассуждений) переживать свой страх или горечь от необходимости расстаться с чем-нибудь… Только приобретя определенный опыт и понаблюдав за собственным поведением в определенных ситуациях, мы можем сказать по этому поводу что-то, но мы никогда не знаем наверняка, как мы поведем себя на самом деле. Это часто бывает для нас весьма неожиданным. Так что, в определенном смысле, гораздо легче говорить о характере кого-то другого, его особенностях, чем о своем собственном. Это также означает, что очень трудно наблюдать работу механизма, ответственного за наше поведение и гораздо легче или гораздо продуктивнее делать выводы о его работе на основании анализа результатов этой работы, то есть, нашего реального поведения в конкретных ситуациях… Таким образом, мы очень мало чего можем сказать о мотивах или системе ценностей какого-либо конкретного человека, тем более, что они, в добавок ко всему являются функцией времени, культуры или суб-культуры, обстоятельств, личных качеств (характера) и множества других факторов, которые полностью нам даже не перечислить. Какова же тогда ценность такого знания, вернее изучения, и, вообще, что мы можем изучать в таком случае?
Однако, как это порой случается, то, что нам кажется слабым местом, оказывается, на самом деле, главным преимуществом. Это относится к нашей теории. Более того, это слабое место становится наиважнейшим постулатом философии либерализма. Он звучит следующим образом: мы не можем знать, что нравится или не нравится другому человеку, каковы его желания, что сделает его счастливым и что нет, или даже, что может принести ему удовлетворение настолько, чтобы это могло оправдать наше вмешательство в его личные дела с целью упорядочить их для его же пользы. Более того, нет и не может быть такой вещи, как абсолютная система ценностей или счастье-приносящих вещей; все, что мы можем знать о ней, можно считать частным мнением и нет на свете человека, кем бы он ни был, кого можно было бы считать в этом вопросе более компетентным, чем любого другого. Это, разумеется довольно категоричное утверждение, и должны быть сделаны определенные оговорки на случай лиц, которых нельзя считать ответственными за свои поступки, например, сумасшедших и малых детей… Однако, подобное утверждение весьма полезно именно в такой форме, в качестве референтной концепции и было бы полезным никогда не терять его из вида…
Разумеется, конечной целью всякой теории является объяснение или предсказание событий на основе знания определенных факторов. Можно даже сказать, что предсказание является тем единственным, чего мы вправе ожидать от теории. Структура любой теории является следующей: если мы знаем, что выполняется А, В, С…, мы можем делать выводы относительно D, E, F… В реальной ситуации (в отличие от абстрактной) обычно существует слишком много факторов (о многих из которых мы можем вообще ничего не знать), которые могут влиять на интересующие нас параметры. Поэтому, одной из основных проблем любой теории является выбор среди всех влияющих факторов тех, которые решающим образом влияют на интересующие нас параметры и пренебрежение теми, влияние которых незначительно…
В нашем случае, учитывая факторы, влияющие на человеческое поведение, мы приходим к выводу, что мы не способны сказать наверняка, какие факторы могут оказаться решающими в каждом отдельном случае и, таким образом, мы не можем предсказывать конкретные действия конкретного человека в конкретной ситуации. Но это еще не приговор. У нас есть другая группа факторов, которые также характеризуют человеческое поведение, хотя с другой – в каком-то смысле негативной – стороны. Это – ограничения, которые природа и общество налагают на человека. Эти ограничения играют регулятивную функцию и определяют поведение людей настолько, что делают вообще возможной жизнь человека в обществе. О каких ограничениях идет речь, мы узнаем в дальнейшем.
Пока же вернемся к предмету обмена. Как мы уже говорили, это универсальный метод взаимодействия, охватывающий практически все отношения людей. Давайте рассмотрим еще несколько примеров. У нас, например, есть обычай делать подарки нашим друзьям. Это мы делаем, как часто считаем, совершенно бескорыстно. Почему тогда мы так заботимся о том, чтобы наши подарки были адекватными по стоимости тем, которые мы получили от тех же людей? Или взять наши отношения с богами, в которых мы верим. С незапамятных времен отношения людей с богами, которым они молились были совершенно очевидно обменными. Люди жертвовали (давали) богам то, что, по их мнению, те должны были ценить. Обыкновенно это действительно была жертва со стороны людей и предполагалось, что боги должны были посылать (давать) взамен этим людям нужные им вещи. Такую структуру можно проследить даже в самых изощренных формах поклонения, ритуалах… И здесь тоже, люди всегда заботились об адекватности «обмениваемых» вещей. Так что, чем больше была просьба, обращенная богу, тем большая жертва предполагалась взамен со стороны просящего. И эта забота об адекватности обменов, которые мы постоянно совершаем, приводит нас к одной из базовых идей – идее справедливости, а именно: справедливость – это когда кто-то получает то, что «заслуживает». Эта идея обмена, как основного пути получения нужных нам вещей (вместе со вспомогательными идеями, такими, как адекватность, справедливость…) настолько глубоко укоренена в нашем сознании, что мы воспринимаем ее как совершенно естественную, настолько, что обычно даже не составляем себе труда задуматься о справедливости ее справедливости. Более того, мы стараемся соблюдать баланс обменов со всеми людьми, с которыми вступаем в какие-либо отношения. Для измерения «величин» вещей и услуг, которыми мы обмениваемся с нашими партнерами, мы пользуемся существующими паттернами. Эти паттерны обмена представляют собой основополагающие институты любого общества; они позволяют людям вступать во всевозможные отношения, которые необходимы им для реализации их планов.
Короче говоря, эти паттерны помогают нам обеспечивать адекватность наших обменов. И в случае попыток наших партнеров нарушить в свою пользу эту адекватность, в случае, если мы считаем, что наши услуги больше тех, которые мы получаем взамен, мы упрекаем наших партнеров и призываем их честно выполнять свои обязанности, указывая на существующие паттерны или примеры таких обменов. Все сказанное столь глубоко укоренено в нашем сознании, что можно даже сказать, что в нем существует особый отдел, который выполняет функцию своеобразного «бухгалтера». Он работает и тогда, когда мы не замечаем его присутствия. Он заботится о наших ресурсах.
Итак, нам нужна помощь других людей для реализации всевозможных наших планов. Таким образом одной из основных наших задач становится – как найти лучших из возможных партнеров и убедить их согласиться на обмен услуг с нами на наиболее выгодных для нас условиях. Этой последней задачи мы стараемся достичь вполне механически, несмотря на все наши представления о справедливости и о нас самих, как справедливых людях или даже нашего осознанного намерения быть справедливыми с другими людьми. Наша хроническая нехватка ресурсов заставляет нас экономить везде, где такая экономия возможна без какого-либо побочного ущерба для нас самих; и единственным реальным и эффективным средством восстановления баланса в таких случаях (когда мы перебарщиваем в этом нашем стремлении) является напоминание или протест со стороны наших партнеров по обмену.
Итак, мы ищем подходящих помощников или партнеров. Мы ищем лучших среди них и они, наши потенциальные партнеры, со своей стороны, тоже ищут лучших партнеров для реализации своих планов; и для того, чтобы заполучить их, мы должны показать им, что мы лучшие, мы те, которые нужны им для их проектов. И мы это делаем различным образом, простейшим и, пожалуй, самым очевидным из которых является, так называемое «хвастовство» (хотя, возможно, и не самым эффективным, или не всегда…). Однако, нужно же нам как-то продемонстрировать другим наши возможности…
Одним из лучших примеров такого поиска или борьбы за партнерство является, наверное, ухаживание. Конечно, на индивидуальном уровне оно переживается очень драматично и участниками процесса воспринимается как нечто необыкновенное, уникальное и т.д., но со стороны оно неизменно может быть описано, как – поиск подходящего партнера для построения долговременных отношений. Очень эмоциональный процесс мелких и даже мелочных огорчений и обид, за которыми следуют раскаяние и прощение – не что иное, как проверка возможного партнера на предмет силы его чувств, серьезности его намерений вступить в партнерские отношения, что вполне уверенно можно охарактеризовать, как ведение переговоров об условиях возможных долговременных обменов или, на простом языке, условиях совместной жизни. И, как мы уже сказали, в каждом обществе такого рода сложный обмен регулируется соответственным институтом, в данном случае, институтом брака, который указывает членам данного общества на то, какими могут быть, какими должны быть эти отношения. И мы можем сказать, что основной функцией того, что мы называем социальными институтами, является предоставление паттернов возможных партнерских отношений и механизмов принуждения к их соблюдению.
Итак, одной из вещей, которые нам приходится делать в обществе, является убеждение наших потенциальных партнеров – и любой человек является для нас таковым – в том, что мы являемся желанными партнерами для них. Как мы это можем делать? Единственный путь сделать это – это показать им, что мы обладаем всеми качествами, наличие которых они предполагают в хороших партнерах. А вот какие качества мы бы желали видеть в наших партнерах: мастерство, высокое качество в предоставлении услуг, которые мы бы желали получить, надежность, готовность к переговорам, сговорчивость, любезность… Мы должны проявлять уважение к нашим партнерам, к их квалификации в качестве возможных партнеров для других, их умениям, услугам, которые они могут предоставлять, или, проще, вещам, которые они могут предоставлять для обменов. Или, иными словами, мы должны уважать их ресурсы и ценить их согласие обмениваться ими с нами. Но, с другой стороны, если мы реально хотим обменяться с ними чем-то, мы не должны переоценивать их «товар», ибо они могут подумать, что смогут повысить его «цену», тогда как одной из наших задач является получение всего, что мы хотим как можно дешевле… Таким образом наша политика при торге может быть выражена следующим образом: «конечно, вещь, которую я хочу от вас получить хороша, но не берите слишком много себе голову…» И это – то, что мы делаем и что мы можем легко заметить, если составим себе труд внимательно проследить за нашим собственным повседневным поведением.
Сейчас, давайте вспомним, что мы называем нашими ресурсами. Наши ресурсы – это вещи, которые мы можем использовать для реализации наших планов или достижения наших целей. Все! И это: наша жизнь (без которой все наши планы ничего не стоят), наши здоровье, время, физическая сила, знания, вещи, которыми мы владеем, наши связи или люди, которые могут нам помощь в определенных условиях и т.д. И наше требование к возможным партнерам будет: уважайте все эти вещи и не наносите им вреда. Мы живем в мире рынка, не только экономического, но и рынка в более широком смысле слова – как возможности и необходимости выбирать среди различных опций одни, ценой остальных, которые нам приходится терять, так как мы никогда не сможем иметь ресурсов в количестве достаточном для получения всего, чего захотим… Следует отметить, что одним из ключевых моментов является – что мы считаем нашими ресурсами. В самом деле, всех их перечислить очень трудно, ибо здесь, тоже, как во многих других случаях мы не вполне осознаем всего. И здесь, тоже, нам приходится использовать несколько обходной путь для выяснения этого. Наши ресурсы — это наши активы и, как мы сказали выше, они охватывают все вещи, которые мы можем обменивать на вещи, которые доставляют нам удовольствие или вещи и услуги в которых мы нуждаемся или можем использовать в качестве инструментов, которые могут помочь нам в достижении лучших условий в этих обменах. Рассмотрим несколько примеров. Наш внешний вид является одним из наших ресурсов. Мы используем его естественным образом: при поиске партнера, производя выгодное впечатление при поиске работы. Или взять такую вещь, как репутацию. Она очевидно помогает (в случае, если она положительна) нам в поиске партнеров, в которых мы нуждаемся. И она является препятствием, если она не соответствует нужным требованиям. Репутация важна и еще по одной причине. Жизнь в условиях рынка, означает что мы постоянно оцениваем друг друга как возможных партнеров. Эта оценка является довольно субъективной, даже в случае, если речь идет о вещах из области экономики, ибо невозможно сказать, что является объективной ценой вещи, или какова цена того или иного товара в терминах какого-то другого или той или иной услуги. А что можно сказать о «цене» чьей-либо внешности? Сколько ему нужно заплатить, к примеру, как фотомодели? И т.д. Такое отсутствие стабильного, объективного критерия является довольно раздражающим для нас моментом и вынуждает нас прибегать ко мнению других или третьих лиц по поводу цены. И мнение, выработанное коллективно является таким, которое можно называть объективным. Оно показывает участникам рынка приблизительную обменную стоимость различных вещей.
Еще одним примером актива человека в обществе является его репутация. Это его характеристика, как партнера в чем-то. Мы не можем, как правило, обменять свою репутацию непосредственно на какие-то конкретные вещи (хотя такое тоже может иметь место, как, например, в рекламе, которую можно описать, как подобный случай: Федерер рекламирующий «Найк» получает за это деньги), но она очевидно помогает нам находить партнеров, в которых мы нуждаемся и добиваться лучших условий обмена. Здесь, также, как и со всеми другими вещами, которые мы рассматриваем в качестве наших активов, действуют те же требования к нашим действительным и потенциальным партнерам: не наноси ущерба моим ресурсам: не отнимай у меня время, не называй меня уродом, жуликом, не вреди моей репутации. Ибо, независимо от того, что мы говорим или что думаем о мнении других людей о нас, это мнение «работает»… И здесь один из тех случаев, когда нам следует обратить порядок вещей, представляющих предмет наших рассуждений или наблюдений. Мы можем сказать, считаем ли мы ту или иную вещь нашим активом или ресурсом, если нас огорчает или злит ее повреждение, нас оскорбляет или обижает, если кто-то относится к ней пренебрежительно, независимо от того, делает он это нарочно или не осознавая того. Это, разумеется, тавтология или реверсивное определение. Но это и весьма продуктивный подход и, как часто бывает в таких случаях, наблюдение за нашими чувствами может помочь нам лучше понять самих себя. Мы можем считать себя совершенными космополитами, но вдруг почувствовать удовольствие от новости о победе нашей национальной команды или даже от поражения команды «врага»… Такое наблюдения за нашими чувствами является, пожалуй, наиболее надежным, если не единственным путем к пониманию самих себя. Здесь, также, невидимый судья оценивает вещи и выносит свой приговор, который мы можем «чувствовать»; и только тогда другой «отдел» нашего сознания приступает к работе – наша способность к рационализации, которая «объясняет» наши чувства используя инструменты, находящиеся в ее распоряжении – наши знания или опыт, каковые «объяснения» или «знания» могут показаться довольно странными, с точки зрения кого-то другого. И мы возражаем такому решению нашего «судьи» только если оно противоречит другим нашим решениям или представлениям. В таком случае нам нужно их как-то гармонизировать и, в зависимости от того, насколько хорошо мы умеем справляться с такими проблемами, насколько ответственны мы в таких вопросах, мы более или менее корректно и последовательно решаем эту задачу.
Таким образом, одной из наших главных задач и проблем в обществе является нахождение лучших партнеров и совершение с ними обменов вещами и услугами на наиболее выгодных для нас условиях. Это, как мы уже говорили, довольно непростая, но насущная и регулярная, задача вольно или невольно, вынуждает нас постоянно искать пути к ее решению, тратить на это нашу энергию и знания. Эта задача такой важности, что нам приходится искать любые пути для ее решения. И одним из важнейших «изобретений» в этом деле является система правил и традиций, которые мы вырабатываем в процессе наших взаимодействий. Они помогают нам налаживать коммуникацию, получать нужную информацию, вести переговоры (договариваться)… Если мы вспомним, что испытываем хроническую нехватку наших ресурсов и что поддержка социальных институтов и традиций требует от нас затраты какой-то части наших ресурсов, мы можем вполне уверенно утверждать, что все существующие в обществе институты выполняют какую-то функцию, функциональны или, по крайней мере, их (традиций, правил…) соблюдение (требующее затраты определенных ресурсов с нашей стороны) является для нас более выгодным, чем пренебрежение ими (по нашему же мнению, разумеется, которое (мнение) может даваться нам в виде какого-то необоснованного страха). Хотя возможно и не вполне однозначно сформулированная первая часть этого утверждения представляет собой категорическую формулировку очень важного факта: мы не будем поддерживать такой институт, который не имеет никакой функции в нашей жизни (не удовлетворяет какую-то нашу потребность). Эта функция может не быть вполне очевидной, и традиция может казаться устаревшей или откровенно абсурдной и продолжать работать каким-то сложным непонятным образом, но для кого-то она будет работать ко вполне явной его выгоде. В любом случае, нам следует быть очень осторожными в нашей критике подобных традиций.
Вторая часть нашего утверждения вполне тавтологична: мы поддерживаем то, что нам нужно… Однако, у нас, похоже, есть ощущение важности существующих традиций для поддержания порядка, нужного нам для реализации наших планов. И, более того, мы их, эти традиции, не особенно и различаем по признаку полезности. Мы не спрашиваем себя всякий раз, оказываясь свидетелями их нарушения, насколько это оправдано или как такое нарушение связано с тем, что мы хотели бы сохранить, или даже возможно оно (это нарушение) хорошо для того, что мы хотели бы иметь… Мы редко даем себе труд задать себе эти и подобные этим вопросы. Но, может быть, это для нас и невозможно. То есть, мы не можем жить постоянно, спрашивая себя, каковы могут быть последствия тех или иных наших действий или даже, есть ли какой-нибудь смысл вести себя в данной ситуации в соответствии с тем, что предписывает в таком случае существующая традиция. Во-первых, мы не можем и никогда не сможем предвидеть последствия наших действий в таких условиях с ясностью и точностью, необходимыми для того, чтобы наполнить нас уверенностью, необходимой для того, чтобы мы могли действовать на основе таких прогнозов. Вероятность неудачи была бы слишком большой. Например, даже если я положу мой мяч на не самое подходящее для этого место, для того, чтобы смочь использовать его следующий раз, я должен быть уверен, что найду его там, куда я его положил. И традиция или институт собственности, который действует даже среди членов одной семьи помогает мне спланировать мое будущее.
Мы не способны оценить все плюсы и минусы, которые приносит нам соблюдение нами и окружающими нас людьми тех или иных традиций, также как мы не можем вполне предвидеть последствия их отмены… И, в то же время, для нарушителя традиций какого-либо общества, любых традиций, всегда есть момент очевидно для него проигрышный. Если вы нарушаете какую-либо традицию в обществе, котором живете, для остальных членов общества это означает, что вы не испытываете достаточного уважения к ним (этим традициям) и вы не можете быть вполне надежным партнером для них. Они чувствуют, что это разрушительно для авторитета всей системы традиций (ибо каким-то образом мы считаем совокупность традиций единой системой), а это может напугать и пугает (тревожит) любого члена общества. Кроме того, нарушение любой традиции всегда означает нанесение ущерба чьим-либо ресурсам. И если мы внимательно всмотримся в структуру, частью которой является какая-либо традиция, мы наверняка найдем чей-либо интерес в ее (традиции) сохранении. Даже если она кажется мелочной и совершенно неважной, такой, как, например, ношение шапки определенного фасона для члена какой-то социальной группы… Отказ какого-то члена группы носить ее наверняка будет встречен обильной критикой, как внутри группы, так и снаружи. Независимо от того, насколько эти критики правы в своем гневе или насколько, по нашему мнению, оправдана их критика, их внутренний «судья» вполне безошибочно определяет потерю какого-то важного элемента, какое-то нарушение, появление неконтролируемого элемента, угрожающего им чем-то неопределенным. Единственный путь успокоить их страхи – это показать им каким-нибудь образом преимущества, которые такие изменения могут им принести (бесполезно пытаться просто убеждать их в том, что это вовсе не опасно, ибо они научены «чуять» такую опасность, видеть ее каким-то иррациональным или просто нерациональным образом)… Или же их надо просто оставить в покое и постепенно, при условии постоянного повторения события, дать им возможность к нему привыкнуть. Хотя, с другой стороны, совместное усилие со стороны критиков нарушителей, коллективное действие или даже угроза такового (которое может быть просто отказом обращаться с «провинившимся» в соответствии со статусом, на который он претендует и т.д.) может образумить его и вынудить вновь уважать традицию.
И мы должны помнить, что эти маленькие вещи, эти традиции, обычаи, кроме того, что они являются частью сложных структур и таким образом поддерживают целое (супер-структуру), бывают порой весьма важными и сами по себе. То, как мы одеваемся, например, не является случайным. По одежде наших потенциальных партнеров мы можем судить о их социальном статусе, профессии и даже характере. Удивительно, как, будучи убежденными, что мы выбираем свою одежду исключительно руководствуясь собственным вкусом, мы, тем не менее, одеваемся так, что нашим потенциальным партнерам легко видеть, какого рода услуги они могут ожидать от нас, как к нам обращаться и что могло бы заинтересовать, в свою очередь, в них нас. Мы нуждаемся в стольких вещах, нам нужна помощь слишком большого количества людей, и мы вступаем с ними во всякого рода отношения. Каждый вид обмена подразумевает специфические отношения. В каждом из них мы обмениваемся различными вещами и ожидаем различных услуг друг от друга. Занимаясь поисками партнеров для каких-то конкретных обменов, нас интересуют их специфические качества, и мы стараемся наилучшим (наивыгоднейшим для нас) образом продемонстрировать такие наши качества, которые могли бы быть им интересны, которые заинтересовали бы их в обмене с нами. Даже после заключения соглашения (письменного, устного…) и установления долговременных партнерских отношений мы продолжаем прилагать усилия для сохранения нашего взаимного статуса в процессе совершаемого нами обмена. Эта взаимная демонстрация наших умений, нашей готовности совершать обмены и соблюдать все правила, соблюдение которых предполагает существующая традиция… есть не что иное, как исполнение социальных ролей, та самая необходимость играть, которая приводит нас порой в ярость. Хотя…
Мы вступаем в отношения с разными людьми с разными целями и они, в свою очередь, ожидают от нас разных услуг. Каждая подобная связь требует от нас специфического поведения для удовлетворения требований партнера, каковое поведение мы строим в соответствии с паттернами, предлагаемыми существующей традицией. И мы должны помнить, что каждая отдельная деталь нашего поведения, каждое ритуальное действие, совершенное нами, имеет определенный смысл и является знаком для нашего партнера, ключом к тому, как вести себя дальше. Наша одежда показывает ему, какого рода услуг он может ожидать от нас, какое отношение к себе мы предпочитаем, формальное или нет; наша улыбка говорит ему о том, что мы готовы к переговорам и т.д. И вообще, наши телодвижения, жесты и, в особенности, тон и мимика (настолько, что мы можем считать наше лицо демонстрационной таблицей), все является средствами коммуникации. Не говоря уже о языке в привычном смысле! Чем сложнее формы взаимоотношений (обмена товаров и услуг) между членами общества, тем более развитыми будут средства коммуникации в нем… Годы нашего взросления занимает, главным образом, обучение жизни в столь сложном обществе, то есть, обучение тому, как находить нужных нам партнеров и как взаимодействовать с ними – обмениваться вещами и услугами. Эта учеба включает также обучение профессии, одно из наиболее важных приобретений среди тех, которые должны помочь нам в поиске партнеров. Это занимает довольно много времени: все время до достижения «взрослости». Считается, что только тогда мы становимся достаточно компетентными, чтобы легально пользоваться всеми социальными правами, имеющимися у зрелых членов общества. И учеба – это не только знакомство с правилами поведения, нас учат также их уважению и умению искренне и аккуратно играть разные социальные роли. И мы научаемся этому, как правило, ибо мы выучиваем и тот урок, что пренебрежение ими не приносит ничего хорошего.
Такой способ видения вещей или принципов, лежащих в основе нашей социальной организации, дают нам возможность по-новому определить столь сложный и неясный феномен каким является культура. Давайте проведем мысленный эксперимент (Поппер): давайте представим, что случится, если какое-то дикое племя переселить из джунглей в современный город, а жителей этого города – в джунгли. Допустим, эти переселения произведены таким образом, что люди оставляют все вещи, которыми они пользовались на месте. Наверное, нет смысла спрашивать какая из групп разовьется скорее. Наверняка это будет та, у которой будут знания, но не будет артефактов, материальных атрибутов цивилизации. Как же нам охарактеризовать то, что дает этой группе преимущество в развитии? Это неопределимое, неосязаемое нечто? Почему бы нам не назвать это культурой? С другой стороны, выше мы определили нечто, как знание возможных способов обмена вещей, а также правил поиска партнеров (людей, владеющих и готовых обмениваться с нами вещами), того, как договариваться с ними об обмениваемых вещах и условиях обмена… Это последнее определение не охватывает, разумеется, всего, что ассоциируются у нас со словом культура. Есть, например, определенное знание или сила, которая побуждает Робинзона Крузо вести себя так, как он ведет себя, будучи, однако, полностью изолированным социально. Но это определение, с другой стороны, подчеркивает самую важную для нас, да и вообще, часть понятия культуры, часть, ответственную за формирование и поддержание порядка в обществе, с помощью которого для каждого отдельного ее члена становится возможным использование всего знания общества, в котором он живет, знания, распределенного среди его членов. Этот порядок – особого свойства. Он, прежде всего, основан на правилах, которые существуют в таком ненадежном «хранилище», как наше сознание. Для того, чтобы они работали, нам следует организовать наше общество так, чтобы люди, участвующие в социальной жизни, предпочитали следовать им, даже если бы это требовало определенных усилий с их стороны, даже если бы следование им было связано с очевидными для них потерями (ресурсов). Это, разумеется, невозможно сделать простым убеждением, внушением. Но существует ряд других, более надежных способов, механизмов поощрения и наказания членов общества, в зависимости от того, насколько усердно они придерживаются этих правил. И одним из наиболее популярных и эффективных среди них является выработка членами общества группового или коллективного мнения относительно отдельного ее члена (того, что мы называем репутацией). Нас очень заботит что другие люди думают о нас, особенно те, с кем мы связаны своего рода молчаливыми «договорами». И, надо сказать, такие наши страхи – вполне обоснованы. То, что другие люди думают о нас, как возможных партнерах очень важно; от этого зависит насколько легко или трудно будет нам добиться их согласия войти с нами в партнерские отношения и каких условий мы сможем добиться в рынке таких отношений. Если вас считают дураком, трусом, лентяем, лгуном и т.д., ваши шансы вступить на выгодных условиях в обмен услугами, подразумевающими у участников наличие противоположных этим качеств, весьма низки. Это, к тому же, один из тех случаев, когда мнение людей по поводу каких-то вещей гораздо важнее объективных фактов относительно этих вещей. Такая ситуация является весьма характерной для общества взаимосвязанных людей. Такие мнения формируется в рынке, посредством рынка, рынка вещей и/или мнений (о вещах). Насколько серьезно мы должны относиться к такого рода мнениям и насколько фатальным может обернуться для нас их игнорирование можно видеть на примере жизненных драм таких известных исторических фигур, как Сократ, Христос, Галилей, Джордано Бруно… Они поставили под сомнение разумность существующих правил и условностей с тяжелейшими для себя последствиями. И здесь нельзя, как вероятно хочется кому-то, торопиться с осуждением всех тех людей, которые требовали для них наказания, за их жестокость и кровожадность. Чувствуя угрозу системе, которая помогала им выживать в том непредсказуемом и беспощадном мире, в котором они жили, и, будучи не в состоянии разобраться или проанализировать ее (этой угрозы) характер для того, чтобы защитить то, что следовало сохранить и отказаться от ненужного или даже вредного, что является весьма проблематичной задачей даже для людей с гораздо большим запасом знаний и опыта, они выбрали единственный доступный им путь – физически устранили угрозу. Они думали или вернее чувствовали, что это наименьшее из зол, и, возможно, были правы. Ибо сколько раз до и после у человечества была возможность видеть сколь разрушительные последствия для всего общества может иметь такая неожиданная утеря уважения со стороны существенной части общества к существующим традициям и институтам…
Одной из важнейших характеристик мира, в котором может жить или выжить человек должна быть его предсказуемость, причем настолько, чтобы он мог в нем планировать свои действия. Только в таком мире мы вообще можем иметь какие-то планы. Предсказуемость предполагает существование порядка в мире или, что в данном мире действуют определенные законы и правила. Мы живем в мире, в котором действуют законы физики, так что, зная их, мы можем делать успешно какие-то прогнозы. И мы изучаем эти законы и учимся манипулировать вещами, добиваясь нужных нам результатов. Мы можем бесконечно совершенствовать наши знания в этом плане, соответственно повышая наши возможности в предсказании явлений природы и конструировать будущее по нужным нам сценариям. Это – то, что мы делаем, называя такого рода знания – научными. И то, что мы называем стремлением постигнуть суть вещей, на самом деле обречено (или ограничено) быть изучением связи, корреляции различных факторов, того, что мы называем причинностью. Но есть еще один фактор, который является не менее важным для нас в нашем желании повысить надежность мира, в котором мы живем. Мы являемся социальными существами, мы живем с другими людьми, и их поведение, источником которого является их «свободная воля» (неважно, какое название мы ему дадим), может создать в этом плане нам множество проблем. Любой наш план может быть расстроен из-за действий кого-то, кто намеренно или случайно изменит состояние вещей, на которые мы рассчитывали в наших планах. И как быть с сотрудничеством с ними?
Таким образом, это становится нашей самой большой проблемой в обществе: как организовать его так, чтобы мочь предсказывать наше взаимное поведение. Единственным способом здесь является: ввести определенные правила и убеждением или силой обязать людей, входящих в общество, их соблюдать. Это означает необходимость создания механизмов, институтов, формулирующих правила и обеспечивающих их соблюдение. Главными механизмами, институтами, обеспечивающими порядок, являются институт морали и полиция… А среди регулятивных принципов или институтов, важнейшим является институт частной собственности! Мы строим дома, устанавливаем на двери замки, обносим наши сады заборами, города и даже страны стенами… для того, чтобы оградить, обозначить пространство, в котором мы можем жить, будучи защищенными от неожиданного, непрошенного вторжения каких-то разрушающих, непредсказуемых факторов, будь то природного или человеческого происхождения… В таком (частном) «огороженном» месте мы организовываем порядок по собственному усмотрению и не беспокоимся относительно его сохранения.
Каждому нашему действию предшествует планирование, долгосрочное и осознанное или краткосрочное мгновенное, как то, которое предшествует действию, которое мы называем мгновенной, «спонтанной» реакцией на какие-то обстоятельства; и умение предсказать возможное развитие существующей ситуации хотя бы в минимальном объеме является необходимым условием для реализации даже самых простейших наших планов. Таким образом задача организации и сохранения какого-то порядка становится одной из важнейших задач для нас. Институт же собственности позволяет нам выделять из всего множества вещей те, которые образуют для нас их предсказуемую группу – вещи, которыми мы можем распоряжаться по нашему усмотрению, не нарушая планы других людей. Они образуют область нашей свободы, признанную другими членами нашего общества. Это простейший и наиболее эффективный способ организации жизни в обществе. И он продолжает оставаться таковым, несмотря на все попытки найти какое-то другое решение проблемы. Было бы ужасно не иметь таких вещей даже в собственном доме, где мы проживаем вместе с самыми близкими нам людьми, вещей, на которые мы можем рассчитывать в любое время. Как бы мы чувствовали себя, если каждый раз вставая утром нам приходилось искать свои носки, платья, брюки...? Или представьте жизнь с людьми, у которых нет представления о частной собственности. Если воображение вам ничего не говорит, возьмите в дом пару детишек, которые еще не научены уважать собственность других людей. Которые шумно играют, когда и где им захочется и берут вещи, которые им нравятся и т.д. И мы должны помнить, что даже животные имеют определенное представление о собственности, что говорит о том, что даже им она необходима. Они каким-то образом отличают свою территорию, добычу, семью, стаю… от чужой территории, добычи семьи, стаи… то есть, они могут различать вещи по признаку принадлежности и понимать, что если со своими вещами они могут делать все, что они хотят, то по отношению к чужим они «нарушители» и могут быть наказаны… короче говоря, их поведение позволяет думать, что они обладают в каком-то зачаточном виде представлениями о «праве» и «справедливости»… Но изучение этого не является нашей задачей…
Как бы то ни было, необходимо понимать, какую важную роль в нашей жизни играет институт собственности. И здесь следует выделить два его аспекта, роль которых, как функциональных элементов нашей жизни, трудно переоценить. Социальный, о котором мы только что говорили: он «освещает» пространство нашей свободы, те из всех вещей вокруг нас, которыми мы можем распоряжаться по нашему желанию. И другой аспект, который можно описать следующим образом: он очерчивает область уверенного планирования. Обратимся еще раз к нашему сознанию. Оно работает как механизм идентификации проблем и поиска их решений. Что это значит? Если все детали нашего автомобиля работают исправно, кроме какой-то одной, допустим, аккумулятора, наше сознание концентрируется на нем и практически забывает о всех остальных. Оно старается решить проблему, и та становится постоянным источником беспокойства до тех пор, пока мы ее не решим; после чего мы забываем об этой детали также, как и о других… То же происходит при нашем планировании. Когда мы что-то планируем, наше сознание анализирует условия для реализации этого плана. Затем оно выделяет те из этих условий, которые мы не можем обеспечить или в выполнении которых мы не можем быть вполне уверенными. Они становятся источником наших забот. И наше сознание старается найти пути их обеспечения и того, как поднять степень их надежности. После решения этой задачи, сознание перестает о них думать. И во всем этом, те из вещей, которым отведены определенные роли в наших планах и которые таким образом представляют условия для их реализации и обладают в то же время тем качеством, что принадлежат нам, не представляют для нас никаких проблем в нашем планировании. Они имеют статус надежных элементов в наших планах, и мы совсем о них не думаем. Таким образом, это не исключительная жадность заставляет нас накапливать как можно больше собственности (не упуская, разумеется, из виду вещи, о которых мы мечтаем, хотя и это порой имеет место). Как показывает наш опыт, вовсе неплохо быть готовым к самым разным возможным, хотя и не вполне предсказуемым событиям. Эти вещи, повторим, образуют пространство нашего надежного планирования.
Затем, мы должны отметить еще одну вещь. Говоря об аккумуляции ресурсов, мы сказали, что мы делаем это для того, чтобы контролировать как можно больше условий реализации наших планов, планов, которые у нас уже есть и тех, которые могут появиться в будущем. Мы знаем также из нашего опыта, что для обеспечения условий реализации этих будущих планов нам почти наверняка понадобятся какие-то ресурсы, а наш соответствующий отрицательный опыт – опыт планов, расстроенных из-за отсутствия подобных ресурсов – убеждает нас накапливать их в максимальных количествах, причем, всяких, какие только мы сможем добыть; ибо мы знаем также, что сможем обменять их (более или менее свободно) на то, что нам конкретно на тот момент понадобится… И здесь следует подчеркнуть, что исключая все «маргинальные» способы «добычи» ресурсов (кража, грабеж, наследство…) основным способом разбогатеть, или приумножить свои ресурсы, является – обмен или совершение ряда удачных (выгодных) обменов! Следует помнить, что обмен является основным способом добычи нужных для нас вещей. Мы, к примеру, обмениваем наше время, физические силы, знания… на деньги… которые можем собирать и затем обменивать на другие вещи. Но это, разумеется, не единственная комбинация, которую мы практикуем в жизни. Мы обучаемся какой-то профессии и обмениваем таким образом наше время и энергию на знание, так как считаем, что это лучшее для них (времени и энергии) применение в наших условиях; таким образом мы сможем гораздо выгоднее обменивать наши услуги. И, учитывая такой потенциал нашего времени и энергии, наряду с возможностью их прямого обмена на вещи, которые нам нужны, не будет удивительным, что мы стараемся защитить себя от людей и обстоятельств, которые вынуждают нас их тратить. Мы считаем их нашими ресурсами и ожидаем от окружающих проявления к ним уважения!
Есть еще один чрезвычайно важный аспект нашей привычки (страсти) «накопительства». Но, давайте сначала рассмотрим один пример. Допустим вы фермер и владеете небольшим участком земли и несколькими коровами. Вы собираетесь разводить коров. Вам надо решить ряд проблем: обновить хлев для скота, добыть корм и т.д. Как вы можете их решить? Вы можете оставить животных в вашем старом сарае, но он не защитит их надежно от холода зимой и от дождя в другое время года, из-за плохого состояния крыши… Так что вам нужен новый сарай или же надо восстанавливать старый, так как иначе вы можете потерять часть коров. (Теперь уместно будет заметить, что то, что вам предстоит сделать, можно выразить все теми же самыми словами: обеспечить условия для реализации вашего плана, то есть, разведения скота). Но как вы решите вторую проблему – с кормом? Вы можете купить фураж у вашего соседа или где-то в соседнем районе. Но ваш сосед и сам собирается разводить скот, а фермеры по соседству собираются сажать картофель… Наиболее надежным путем для вас будет выращивать корм самому.
Таким образом вы опять вынуждены делать то, что можно описать как: обеспечение условий реализации ваших планов. И такая последовательность действий является самым обычным делом в нашей жизни. Мы не можем получить абсолютных гарантий ни для каких наших планов, но мы можем повышать вероятность или надежность реализации некоторых из них, что мы, фактически, и стараемся делать, когда рассматриваем затраты, необходимые для достижения желанных результатов. Таким образом, это является одним из направлений наших усилий: обеспечение условий выполнения условий… и т.д. Мы можем называть это также стремлением к экспансии, ибо мы хотим контролировать все больше и больше вещей или ресурсов и у этого нашего желания нет внутренних ограничений. Только природа, только факторы, которые нам неподконтрольны могут положить предел этому стремлению. Но, видимо, мало кто из людей с этим согласится. Подавляющее большинство наверняка скажет, что человек может контролировать аппетиты такого рода и возможно даже приведет в пример себя, как человека, у которого нет желания иметь собственные фабрики, стадионы, аэропорты, земли… Это, разумеется, совершенный абсурд или наивный самообман, поскольку груз проблемы, а именно, заботы об обеспечении упомянутых условий реализации условий, здесь попросту переносится на чужие плечи… Функция, в любом случае, должна быть выполнена, но в случае, если она будет выполнена каким-либо чиновником, она не будет выполнена так и в таком объеме, в каком ее выполним мы сами (хозяева ресурсов)… По многим причинам, включая неустранимое обстоятельство – некомпетентность одного человека в делах другого и т.д. Кроме того, пытаясь установить контроль над чем-то, всегда трудно или даже
невозможно проводить четкие разделительные линии, чтобы постоянно не переходить на территорию чьих-то интересов, чьей-то компетенции. Невозможно и рационализировать процесс, ибо вы видите все снаружи…
А теперь рассмотрим, как интеллектуалы-социалисты, являющиеся в то же время борцами за свободу, предлагают решить проблему защищенности. Прежде всего следует подчеркнуть, что содержание всех их требований к обществу может быть сведено к защищенности. Иногда откровенно, как тогда, когда они требуют медицинского обслуживания, пенсий, пособий по безработице и т.д. или скрыто, как когда они требуют участия рабочих в управлении производством или выступают за любую форму демократического государственного управления… Демократия, кроме всего прочего, является попыткой или даже механизмом избегания ответственности за последствия своих решений. Разумеется, существуют случаи, когда это (обращение к демократическим процедурам) неизбежно, это может помочь предотвратить «драку» или насилие, но вы никогда не будете чувствовать себя вполне свободным, даже в случае, когда ваше мнение получит поддержку большинства. Вы никогда не почувствуете возбуждение, предшествующее принятию решения, которое бывает у человека, когда он принимает решение на свой страх и риск; когда от этого решения зависит, получите ли вы, что хотите или потеряете то, что вложили… Когда вы принимаете решение коллективно, вы страхуете себя от ошибки. Вы делите тяжесть экономических и психологических потерь с другими членами общества, включая не согласных. И все это даже тогда, когда вы непосредственно участвуете в процессе принятия решения. Но большая часть того, что мы называем демократическим управлением (в каком-нибудь предприятии) является делегированием полномочий управленцам, так как коллективное управление физически неосуществимо, из-за своеобразия распределения информации и знаний, необходимых для принятия решений и невозможности организации консультативного механизма и механизма голосования. Хотя, даже если бы организация этих последних была бы возможной, демократы никогда бы не согласились с тем, чтобы коллектив (ассоциация рабочих…) полностью нес ответственность за последствия их управления и, например, разорился или разбогател…
Люди, участвующие в таком демократическом правлении или управлении, даже если это участие – прямое голосование по каждому конкретному решению, никогда не почувствуют той серьезности и мобилизованности, которые могут дать только чувство ответственности за собственное будущее. Или, что иначе есть свобода? Иными словами, эти требования безопасности и одновременно свободы совершенно несовместимы.
Интеллектуалы часто также жалуются на тиранию общественного мнения, существующих институтов, традиций или человеческую нетерпимость к любым переменам, новшествам, любому проявлению свободного мнения… Но они едва ли составляют себе труд, подумать о том, что обратной стороной их требований защищенности, в случае их реализации, будет полное исчезновение свободы из их жизни. Защищенность означает не что иное, как предсказуемость, а предсказуемость в обществе означает предсказуемое поведение его членов. Как же это можно совместить со свободой? Или, если мы представим себя на месте социального инженера, целью которого является предоставление его членам всех необходимых материальных благ, как бы мы смогли сохранить при этом им хотя бы минимум свободы? Кажется, что единственный путь здесь – организовать общество таким образом, чтобы для каждого человека был очерчен ряд факторов, по отношению к которым он мог бы быть уверенным, что никто не вмешается и не изменит их по своему (этого постороннего) усмотрению, то есть, случайным для него образом. Он должен быть уверен, что сможет использовать их, когда они ему понадобятся, а, если он не может сказать заранее, в какое точно время они ему понадобятся, значит ему должно быть гарантировано, что он сможет использовать их в любое время… И т.д. Как же наши интеллектуалы собираются решить эту проблему? Они часто жалуются, что капиталисты имеют больше свободы, потому что они решают, что делать со своими предприятиями, тогда как рабочие не имеют в этом своего голоса. Но, во-первых, является ли это вообще свободой в том смысле, какой имеют ввиду эти интеллектуалы? Ибо, имея возможность выбора среди нескольких возможностей не значит, что вы хотите хотя бы одну из них. И вы должны помнить, что, по большому счету, именно от ответственности и риска (!) хотят избавиться те, кто критикуют капитализм. Наши интеллектуалы придумали какую-то фикцию: свободу участия в принятии решения без разделения ответственности за его последствия (с гарантированным доходом, не зависящим от результатов их решений!...). Если вы заметили, мы здесь не обсуждаем вопрос: что лучше или важнее для человека: защищенность или свобода? Но проблема в том, что мы не можем их вполне совместить. Мы можем говорить лишь об их соотношении или конфигурации нашего социального пространства, надеясь найти оптимальное решение и постоянно удерживая в сознании, что эти два понятия образуют дихотомическую пару, в которой абсолютная свобода означает хаос, тогда как абсолютная защищенность – рабство.
Рассматривая, стоящую перед управляющим органом проблему обеспечения людей определенной частью условий, необходимых им для реализации их планов, мы должны, в первую очередь, помнить, что конфигурация контролируемых факторов, которые может обеспечить контролирующий орган, никогда не совпадет с конфигурацией тех факторов, которые контролируемые люди (подконтрольные, подданные) хотели бы делегировать этому органу или, проще говоря, контролирующему органу придется контролировать множество аспектов человеческой жизни, которые люди хотели бы контролировать сами. Есть и множество других проблем, возможно даже, их слишком много, для которых невозможно найти простых или даже просто приемлемых решений. Но здесь не место их рассматривать. И ведь, кроме всего прочего, у нас нет еще языка, который позволил бы нам формулировать проблемы в форме, позволяющей убедить в чем-нибудь людей, не видящих их вовсе или не считающих их очень важными. Общего языка, понятного для всех…
Теперь, мы должны повторить вещи, чрезвычайно важные для предмета наших размышлений: что в условиях рынка каждый человек сам контролирует (абстракция) условия, в которых он заинтересован или, по крайней мере, должен к этому стремиться, если желает добиться желанных результатов. Он сам выбирает партнеров и «заключает» с ними «договора». Если они его не удовлетворяют, он может найти других, но – и это оказывается главным условием – он должен иметь какие-то ресурсы в своем распоряжении для осуществления обменов… И так, мы имеем довольно простую и вполне надежную схему. И нам не требуется ничьего вмешательства в наши дела… Многие из нас вероятно согласятся с утверждением, что риск является неотъемлемой частью жизни. Но мы редко задумываемся о месте этого фактора в нашей деятельности в качестве планирующих субъектов и социальных инженеров своей собственной жизни!
Прежде всего, риск – это весьма широкое понятие, которое применимо к гораздо большему числу ситуаций, чем те, с которыми мы имеем дело, когда речь идет об опасности для нашей жизни, здоровья, собственности… Мы можем даже сказать, что мы живем в условиях онтологического риска! Наша жизнь проходит или мы живем в условиях постоянного выбора и принципиальной невозможности предвидения последствий этого выбора в форме, которая позволила бы их (эти последствия) сравнивать. Отсутствие таких методов сравнения ставят нас в положение, когда мы не в состоянии сказать заранее, какую из имеющихся у нас опций нам лучше выбрать и таким образом мы никогда не избавимся от чувства тревоги перед необходимостью делать выбор, также как от чувства сожаления по поводу утерянных возможностей. И даже если подобные чувства не играют столь очевидно драматичной роли в нашей жизни, мы каким-то образом все же осознаем, с каким миром мы имеем дело. И, как правило, предвыборное возбуждение и послевыборное сожаление переживаются нами довольно болезненно… Но, что есть наша свобода, если это не свобода выбора из какого-то числа возможностей, которые мы осознанно или нет обозреваем внутренним оком нашего сознания. Мы не можем летать, так что полет не является для нас вариантом выбора, также как, к примеру, вариант – взять лопату и копать землю прямо под ногами в поисках золотого слитка, так как мы ничего о нем не знаем (а он там вполне может быть!). Таким образом, хотя теоретически перед нами открывается бесконечное число возможностей, мы, в нашем выборе, практически, ограничены нашими знаниями, усвоенным нами способом видеть вещи, нашими привычками, предпочтениями… Но, несмотря на такие ограничения, мы все же сохраняем возможность выбора настолько, что это вообще позволяет нам говорить о свободе выбора. И это не тоже самое, что мы обычно называем и испытываем как свободу в метафизическом смысле этого слова; это – единственная свобода, которую может иметь такое рациональное (со всеми ограничениями) существо как человек. И единственный путь ее расширения – расширение возможностей (дополнение их новыми опциями), которые мы способны обозреть и обеспечение наиболее благоприятных условий для реализации выбранных нами опций… Но как бы то ни было, мы не можем избежать необходимости делать выбор, необходимости жить внутри такой ментальной структуры, необходимости постоянно рисковать…
Когда у нас есть какая-то цель, все вещи, необходимые для ее достижения мы можем рассматривать как средства для этой цели, средства, необходимые в нашем выборе, который должен привести нас к этой цели. Таким образом, если мы действительно желаем достичь ее, нам следует обеспечить наличие этих средств. С другой стороны, мы можем описать сложившуюся ситуацию несколько иначе: для достижения этой цели, нам нужно обеспечить ряд условий (необходимых для ее реализации). Для обеспечения этих условий, мы должны потратить какое-то количество наших ресурсов или, иначе, перераспределить наши ресурсы. Давайте, вспомним еще раз, какого типа действия мы предпринимаем в таких случаях: мы решаем, какая из наших целей является для нас более важной, оцениваем пути ее достижения, затраты (в форме ресурсов…); каждый из этих путей может быть связан с конкретными рисками, преимуществами, потерями и т.д. Затем мы выбираем оптимальный вариант или оптимальную конфигурацию целей и средств…
Итак, после выбора определенных целей подобную же задачу мы имеем с выбором средств или способов обеспечения условий для их достижения. Общим для этих задач является то, что обе они выполняются в условиях острого дефицита ресурсов, так что нам постоянно приходится оптимизировать их расход. Так, фермеру из нашего примера приходится выбирать: приобрести (купить) новый участок земли и самому обеспечить кормом стадо, уменьшив таким образом расходы на него и риски, связанные с неблагоприятными изменениями на рынке кормов, или купить еще коров и увеличить прибыли ценой одновременного увеличения возможных рисков… Его решение и поведение в подобных случаях – типичных для всех людей в подобной, то есть практически любой, ситуации – могут быть охарактеризованы, как выбор конфигурации контроля условий… Каковая конфигурация, по идее или в идеальном случае, должна выбираться человеком заинтересованным или зависящим от того как разрешится ситуация, на основе ресурсов и знаний, которыми он располагает в соответствии со своими предпочтениями… И здесь участвует огромное число факторов, параметров, из которых только малое количество можно выразить в объективной форме и таким образом придать вид, допускающий количественное описание (оценку и сравнение…). Словом, мы не можем формализовать процесс оценки и принятия решений… А если какой-нибудь правительственный или управляющий орган вмешается в процесс, это непременно разрушит весь механизм, так же, как и свободу действующих лиц, фактическую свободу, наряду с чувством, ее переживанием… Единственная власть, которую человек способен испытывать в жизни – это власть над обстоятельствами. Только когда он чувствует, что контролирует все условия, необходимые для получения нужного результата, он может испытывать это чувство власти, также, как и чувство свободы… Однако, представление об обоих понятиях, как это бывает, у нас часто возникает, формируется тогда, когда мы переживаем их противоположности – отсутствие власти и свободы или при испытании чувства беспомощности, когда обстоятельства не позволяют нам достигать нужных нам целей… Эти чувства (или, возможно, есть только одно чувство, а разные понятия, которыми мы пользуемся нам нужны только для того, чтобы подчеркнуть различные аспекты различных ситуаций, или мы делаем различие для естественных и искусственных (связанных с человеком) препятствий) бессилия или несвободы мы можем переживать непосредственно и довольно интенсивно, ибо они наполняются энергией наших желаний. Тогда как мы очень редко испытываем столь же ярко чувства власти и свободы, иначе они появлялись бы у нас во время каждого нашего удачного действия или почти при всяком нашем действии, то есть, почти постоянно.
Социалисты или демократы часто отмечают, что основной задачей демократии является распределение власти или как распределить власть равномерно и справедливо среди всех людей. Это довольно абсурдная формулировка проблемы. Власть – это возможность решать что-то по своему мнению. В социальных вопросах возможность решать означает право решать, признанное другими членами общества. И это право не может быть распределено в соответствии с чьими-то представлениями о справедливости или даже целесообразности, так как в этом последнем случае, целесообразность, увиденная «снаружи» имеет совсем другие очертания, чем «прожитая» изнутри. Кто должен или, кто может решать, как нашему фермеру кормить коров? Люди хотят контролировать (или иметь власть над) вещи, которые представляют собой средства к их целям или условия реализации их целей, и в обществе, в котором они предоставлены самим себе, они всеми силами постараются получить эти вещи под свой контроль. В обществе свободных людей это возможно только через прямые (свободные) обмены вещей (или прав распоряжаться этими вещами) между собой, благодаря чему они (члены общества) стараются расширять свой контроль (или свою власть) над вещами и таким образом, учитывая их ресурсы и обстоятельства, добиваться наилучшей их (этих ресурсов) конфигурации для достижения поставленных ими перед собой целей. В сознании проходит конкурс и побеждает наиболее выигрышная с точки зрения его, конкурса, организатора конфигурация распределения ресурсов, что, однако, не является сейчас предметом нашего интереса. Если мы предоставим людям свободу, они (каждый из них) постараются найти для себя наилучшую возможную конфигурацию, так что, если кто-то постарается управлять этим процессом извне и попробует навязать им (этим людям) конфигурацию удобную для его (внешнего наблюдателя) положения, для его целей, он встретит неизменное сопротивление с их стороны, также, как и непонимание «смысла» предлагаемых мер… Для обеспечения лучших элементов для своего проекта по достижению поставленных целей в условиях рынка, у человека есть возможность выбирать среди различных предложений, и он сделает свой выбор в соответствии с собственной оценкой (которая, впрочем, не исключает сторонние влияния и ошибки), собственными критериями, а люди, потенциальные поставщики нужных ему вещей и услуг постараются удовлетворить этим критериям…
Человеку приходится, к примеру, решать для себя, не взять ли под контроль всю цепочку условий, которые должны привести его к намеченной цели. Он лучше всех знает обо всех элементах этой цепочки, их сильных и слабых сторонах; о возможностях (включая свои) устранения слабых звеньев или их замене. Когда речь идет о производстве сложных вещей, мы можем разделить весь процесс на конечное число отдельных элементов, каждый из которых представляет полностью или относительно полный процесс (цикл). И затем, человеку, задачей которого является получение законченного продукта, надо решать, что для него лучше: получить контроль над всей цепочкой, включая все ее элементы, сделать все самому (в случае, если это возможно) или вступить в рыночные отношения с другими людьми и получить (добыть) таким образом вещи и услуги, в которых он нуждается для обеспечения элементов… Если у него для этого (для совершения нужных обменов с другими…) есть все необходимые ресурсы, он совершает, так сказать, точечные обмены, оптимизируя производство на всех возможных ступенях. И на каждой такой ступени он несет ответственность за все свои решения, то есть, он выигрывает, если они правильные или несет потери, если они ошибочны. Важно, постоянно помнить, что мы обмениваемся друг с другом не только вещами, но также и нашими услугами, и вещами за услуги…
Если я хочу сделать какую-нибудь большую работу, но не могу сделать ее один, я делю ее на части, которые можно выполнять по-отдельности (если работа допускает такое деление) и нанимаю людей, которые за определенное вознаграждение (обмен услуг на деньги или что-то другое…) могут эти отдельные работы выполнить и таким образом возлагаю на них ответственность за эти части целой работы. Эти люди должны иметь все средства, необходимые для выполнения своих задач и значит они должны контролировать их или условия, необходимые для их выполнения… Мы решаем, должен ли человек, которого я нанимаю, делать свою работу у меня, моими инструментами и материалами или сам, своими… Этот вопрос тоже становится предметом рационализации и оптимизации. Рабочий, например, решает, использовать ли ему стандартные инструменты своего работодателя или приспособить их к той конкретной работе, которую он выполняет…
/Это повторение скучных деталей необходимо для того, чтобы привыкнуть видеть вещи с определенного угла зрения и научиться их описывать/
Демократия – это метод мирного разрешения конфликтов в вопросах материальных интересов. Она довольно практична и эффективна в определенных ситуациях. Но у нее огромное число недостатков, имеющих отношение к рассматриваемой нами теме: у разных людей обычно разные интересы в одном и том же деле или они в разной степени зависят от него, в то время как степень этой зависимости не подлежит измерению и, следовательно, сравнению. Если пренебречь некоторыми исключениями, мы можем сказать, что чем слабее зависимость, тем меньше интерес (хотя, с другой стороны, зависимость и интерес часто используются как синонимы) и слабее чувство ответственности в процессе принятия решений (в случае, разумеется, если такая необходимость или возможность имеются). Затем имеет место различие в понимании проблем, которое зависит от знаний, которые человек имеет о предмете или обстоятельствах, благодаря чему он может более (или менее) квалифицированно судить о деталях и связях. Затем, если в «голосовании» участвует слишком много людей (где слишком много может быть любое количество более двух, или даже одного!), человек может утерять чувство, что его мнение играет вообще какую-то роль в принятии окончательного решения и, таким образом, полностью потерять интерес и веру в саму процедуру. Затем, бывают случаи с гораздо большим, чем два количеством взаимно несовместимых мнений: если в семье шесть членов, и они хотели бы смотреть шесть разных телеканалов в одно и то же время и т.д. И обычно не слишком большое утешение в том, что ты проиграл в честном и демократическом голосовании, особенно, если ты продолжаешь верить, что был прав. Люди, предлагающие демократизацию экономики и говорящие о расширении участия рабочих (работников) в управлении предприятием, очень плохо понимают суть проблем. Им следует помнить, что даже два владельца часто бывает много в управлении… Кроме того, если демократия презентуется, как механизм принятия лучшего решения из нескольких, предлагаемых различными людьми, как можно доверять компетенции большинства при их оценке? Или, как решить, кому следует принимать участие в голосовании? Каковы критерии того, чтобы вы могли претендовать на участие в этой процедуре? Человек не может думать о факторах (даже тех, которые влияют на его жизнь), которые он не контролирует и не может контролировать также, как о тех, на которые он может рассчитывать установить контроль. Первую категорию факторов он принимает, как данность и старается как-то использовать их или снизить их влияние до минимума какими-то манипуляциями, тогда как вторую категорию он старается приспособить под свои потребности. Эта вторая категория образует поле его свободы.
Контроль многих факторов связан с необходимостью выделения определенных ресурсов со стороны человека, желающего их контролировать, и желая сэкономить их (эти ресурсы), он с готовностью согласится передать контроль над нужными ему факторами (которые он посчитает лучше контролировать таким образом) коллективу (оборона, строительство дороги, защитной полосы…), а самому сконцентрироваться на задачах, представляющих для него определенный интерес, которые могут быть решены только им. В любом случае, он всегда постарается экономить (или, можно сказать, рационализировать) находящиеся в его распоряжении ресурсы. И в то время, как такая экономия в отношении факторов, находящихся в сфере его личной ответственности будет чаще всего восприниматься другими членами общества с нужным ему пониманием, его попытка сэкономить на факторах, представляющих коллективный интерес вряд ли будет встречена с таким же пониманием с его (коллектива) стороны. Проблема здесь еще и в том, что в то время как жульничать с самим собой (с собственными ресурсами) не особенно выгодно, то же с чужими или с общественными ресурсами гораздо перспективней.
В любой ситуации человек старается расширить контроль над условиями, выполнение которых необходимо для реализации его планов. Сторонники любых форм социализма должны знать, что эти условия весьма разнообразны и совершенно различны для разных людей (если один мечтает о солнечном утре, другому необходим дождь)… и только очень ограниченное их число можно контролировать коллективно, не внося в систему (общество) помехи, которые пагубно скажутся на ее работе. Люди, взаимодействуя друг с другом, или, обмениваясь вещами и услугами, уступают другим контроль над факторами, которые считают менее важными для себя (для реализации своих планов) и стараются получить контроль над теми, которые считают более важными. И то, что происходит при этом в обществе можно охарактеризовать другими словами, как постоянное перераспределение власти (над вещами) среди его (общества) членов.
Если все происходящее рассматривать на индивидуальном уровне, то можно сказать, что имеет место процесс оптимизации связей, отношений между людьми. Эти связи и человеческие устремления бесконечно разнообразны, а процесс принятия решений сокрыт (или, как мы часто говорим, иррационален) даже для самих участников, для самих себя, так что совершенно невозможно описать его каким-либо формальным образом, тогда как демократическое (с помощью демократической процедуры) вмешательство не только предполагает возможность такой формализации, но даже настаивает на том, что это – лучший способ находить лучшее решение!
Одной из самых важных и насущных социальных проблем нашего времени (а, возможно и всех времен) является проблема понимания ограниченности демократии или того социального пространства, в котором может работать демократия. Самой распространенной ошибкой почти всех людей, использующих это слово является то, что самым безответственным образом они называют демократией все, что им нравится, но что не имеет к ней никакого отношения. Прежде всего, мы должны всегда помнить одно: демократия является лишь инструментом решения конфликтов интересов без «драки». Мы можем сравнить ее с тем, как животные демонстрируют свои размеры и мощь друг другу в борьбе за что-то (самку, территорию…) и в результате тот, чья демонстрация была менее убедительной, уступает место более убедительному исполнителю. Тот факт, что решение было принято демократически не говорит ничего о том, насколько оно хорошее или плохое. В нашей повседневной жизни мы очень редко (сравнительно) попадаем в положение, когда нам приходится прибегать к демократической процедуре при принятии решения. Но, даже если бы такие ситуации были гораздо многочисленней, они не могли бы объяснить ту невероятную частоту, с которой это слово используется современными политиками.
Это делается так часто, что мы в праве подозревать: дело тут не совсем чисто. Кажется, что это слово используется во всех смыслах, таких как: справедливый, равный, человечный и даже хороший…, не имеющих ничего общего с его техническим определением, которое, грубо говоря, означает коллективную выработку решения, основным принципом которой является распространение на всех решения принятого большинством, при необходимости, силой. Такая подмена смысла очень опасна, так как связана с большой путаницей, непониманием и практически неограниченными возможностями для политической манипуляции. В то время как это понятие (демократии) используется «по умолчанию» в смысле близком к следующему – «способ социальной организации, которому мы обязаны всеми величайшими достижениями человечества», цель которого вероятно передать мысль, что люди («народ») – творцы всех вещей, а не правители (власть имущие) – фактически, дело обстоит совершенно иначе, что будет легче понять, если мы выразимся так: почти ни одно из этих достижений (о которых идет речь в первой половине нашего предложения) не было совершено прямым использованием инструмента демократии. Здесь мы имеем дело с другого рода непониманием, которое утверждает, что любой вид свободной кооперации людей может быть причислен либо к категории демократии, либо к праздному обмену мнений… Эта ошибка, хотя и не такая страшная, как некоторые другие, обладает, тем не менее, совершенно реальным деструктивным потенциалом – маскируя, как минимум, пути более верного понимания проблемы. Прежде всего, подавляющее большинство вещей, наиболее ценных человечеству было сделано личностями или посредством чьих-то личных инициатив. Чтобы лучше понять проблему, давайте прибегнем к методу преувеличения и рассмотрим ее в несколько карикатурной форме. Это поможет нам более рельефно выразить то, что мы имеем ввиду. Давайте, представим некую социальную группу, рассматривающую вопрос: казнить всех женщин старше 60 лет, так как все они ведьмы. Они ставят вопрос на голосование и большинство голосует за. Или они решают, что будет более справедливым, если они отберут собственность у богатых членов общества и разделят между собой или что только чернобородые мужчины имеют право выступать на собраниях и т.д. Можем ли мы все еще называть это демократией? Хотя мы не привыкли видеть события в таком контрастном свете, нам трудно найти какое-нибудь другое название для только что описанного. Если мы скажем, что никто не имеет права убивать или запрещать говорить, или отнимать имущество у другого, несмотря на то, сколько человек его поддерживает или насколько благородны его намерения, при условии, что тот, на кого направлены все эти действия не нарушает общих правил поведения или законов, предусматривающих такое наказание и т.д., то, какое это имеет отношение к демократии? Так мы совершаем методологическую ошибку, смешивая друг с другом метод коллективного принятия решений, не говорящий ни о чем конкретно с конкретными принципами и решениями. И мы игнорируем другой фундаментальный конструктивный принцип социальной инженерии, который утверждает, что у человека есть некие неотъемлемые права и что меньшинства должны быть защищены от необоснованных претензий большинства и что все действия, которые не затрагивают интересы других людей… и т.д. и т.п. Совершенно невозможно примирить этот принцип с принципом диктата большинства – основополагающим принципом демократии. Попытки объединить оба принципа под одной вывеской не только признак непрофессионализма, это значит с самого начала расстаться с надеждой когда-либо понять работу социального механизма. И как мы, в таком случае, вообще сможем определить либеральные ценности? Мы должны отказаться от легкомысленной привычки называть все правила (законы), принципы, принятые и ценимые большинством в современных западных государствах – демократическими, а другие, хотя и обсуждаемые, но еще не согласованные, еще не поддерживаемые большинством – либеральными, подразумевая, что они опасны и деструктивны…
Мы всегда должны помнить, что западная цивилизация развивалась на основе введения, прежде всего (по крайней мере, по значению), либеральных ценностей и только затем демократических процедур. И, хотя это последнее утверждение многим покажется не совсем корректным, и они скажут (возможно вполне справедливо), что невозможно проследить четко и независимо эти два процесса (борьбу за демократию и либеральные права…), важно понимать сам факт их логической независимости и, порой, несовместимости! Слишком много фактов из тех, что мы наблюдали в последнее время, свидетельствуют о чрезвычайной важности такого понимания. Мы видели диктаторов, которые приводили свои страны к демократии и «народовластия», превращающиеся в жесточайшие диктатуры. Хотя, как правило, мы не имеем дело с прямым волеизъявлением членов общества даже в тех случаях, которые мы однозначно определяем, как демократические, а, как в представительской демократии, «воля народа проводится через какие-то органы представителями народа», строго говоря, трудно видеть отклонение от демократии в условиях, когда действия «представителей народа» совпадают с пожеланиями большинства или совершаются в полном соответствии с правилами (законами), поддержанными большинством. И, таким образом, экспроприация, раскулачивание, преследование диссидентов… являются, формально, вполне демократическими действиями…
Мы не должны путать демократию со свободой слова или другими конкретными правами, ибо, как тогда мы, например, квалифицируем ограничения, которые в различных обществах могут быть наложены на подобные свободы демократически выбранными органами или даже прямым референдумом, такие, как запрет порнографии или расистской пропаганды… Или, почему эти последние ограничения являются демократическими, а запрет на капиталистическую «буржуазную» пропаганду – нет?
Демократия не дает нам никаких принципов, которые указывали бы нам, где заканчивается власть народа (большинства) или где начинается сфера господства личности, ее частная жизнь. Приведенные нами примеры представляют проблему в упрощенном виде, но проблема на самом деле огромного масштаба. Все вопросы социального порядка основаны на вере людей составляющие общество в подобные вещи, а вера, как известно, не является вполне надежным основанием. Мы часто меняем наши убеждения (например, наша вера в то, что картина Ван Гога стоит около 100 среднего класса автомобилей). Это мир без твердых или даже четких границ, так что каждую минуту мы можем ошибиться или нарушить границу; подумав, например, что я могу (или имею право) взять любую, понравившуюся мне вещь… Демократия не дает никакого ключа к таким случаям; напротив, она говорит, что если ошибка совершена большинством – то никакой ошибки нет, и мы попросту имеем легитимацию ошибки. Возможность ограничения того правила, что большинство имеет право принимать любое решение, какое только ему вздумается, мы можем привлечь из совершенно другой области идей. Мы каким-то образом понимаем, что не можем голосовать за казнь человека, если нам не нравится цвет его кожи… Но откуда мы берем такого рода идеи? Представление о подобного рода вещах мы получаем из нашего опыта или традиций – распространенных в обществе убеждений. Мы настолько усваиваем эти представления, они становятся настолько «нашими», что мы считаем их естественными или «свойственными» самим вещам. И эти убеждения или традиции, хотя и имеют народную основу, формируются вовсе не демократическим образом (голосованием), а совершенно иначе. Некоторое представление о процессе их формирования могут дать такие понятия, как удобство, отбор, метод проб и ошибок и т.д. И они ни в коем случае не являются результатом обдуманных решений или такого, например, подхода: мы должны принять в основу нашей социальной жизни такие правила, так как они принесут нам такие-то и такие преимущества… Здесь нам приходится с сожалением констатировать, что даже сейчас, в наше «продвинутое» время, у нас все еще нет в распоряжении четкого понятийного аппарата, общепринятого языка, с помощью которого мы могли бы описывать что происходит в этой сфере и быть уверенными, что говорим об одних и тех же вещах с нашими оппонентами. Почему нельзя красть, лгать или убивать…, в то время, как мы, к примеру, считаем героями тех, кто убивает «наших врагов»?!
Не было случайным, что этим правилам был (при)дан статус заповедей Бога. Хотя, с другой стороны, они (эти принципы) отражают некоторые фундаментальные факты человеческой природы, к которым мы могли бы их свести. И главным структурным элементом среди этих фактов является (здесь мы должны повторить то, что уже сказали раннее): наше свойство планировать и, как следствие, наша потребность в упорядоченной среде, в которой мы могли бы действовать, предвидя условия, в которых нам придется действовать и результаты наших действий. Возможность создания такой среды или сегментов предсказуемого порядка в непредсказуемом, в целом, социальном пространстве, может быть реализована введением в общество такого института, как частная собственность. Основной особенностью наших взаимоотношений в таких условиях будет то, что главным способом получения нужных нам вещей станет обмен! Теперь, если мы сложим вместе два и два, нам нетрудно будет увидеть, какого типа правила вытекают из этих начальных условий… Или, если сформулировать это несколько иначе, каким правилам, мы бы хотели, чтобы подчинялись наши «ближние», какими должны быть, по нашему мнению, идеальные партнеры? Эти требования к партнерам, необходимые к выполнению, если мы хотим обмениваться с ними чем-то, составляют существенную или даже существеннейшую часть правил, которые мы обычно называем моральными.
Некоторые из этих правил мы называем правилами приличия или манерами. Не столь значительные, на первый взгляд, они, тем не менее, играют чрезвычайно важную роль в нашей жизни… Если мы рассмотрим эти правила чуть более внимательно, мы сможем увидеть, что, хотя все они выполняют в общем-то одну и ту же функцию, они очень разнообразны. Существуют сотни или даже тысячи этих правил, нюансов, и они охватывают практически все многообразие наших отношений.
Существует, к примеру, масса факторов, которые определяют, как наши отношения могут начаться и как затем развиваться… Часть из них (этих факторов) носит случайный характер, но большая часть – вполне регулярный и подчиняется вполне конкретным правилам. Эти правила далеко не симметричны. И все это связано или может быть прямо или косвенно привязано к рынку! Эти правила отражают статус участников, предлагаемые ими товары и услуги, характер обменов, которые стремятся совершить участники (единовременную покупку или продажу, или вступление в долговременную связь, типа брачной…). Кто должен здороваться первым и как (кланяться или пожимать руку…), какие следует произносить слова, фразы… все наполнено смыслом, ничто не делается просто так, здесь нет мелочей… Если мы будем внимательны, мы легко увидим, как много информации мы сообщаем нашим ближним с помощью подобных вещей. Рассмотрим, к примеру, случай: вы впервые в каком-то городе (в вашей стране) и вы хотите пройти к определенному месту. Вам нужно узнать у прохожих как туда попасть. Прежде всего, вы выбираете подходящего человека. По одежде, выражению лица… Они говорят вам о том, каких отношений или какого обращения ожидает этот человек от других, степени его открытости, готовности вступать в отношения… Затем вы улыбаетесь, смягчаете взгляд и голос и извиняетесь: «Извините». Это также значит много чего: что вы знаете правила и готовы их соблюдать, что вы с уважением относитесь к ресурсам вашего «партнера» (в данном случае, времени и знанию дороги…), что вы знаете, что он не обязан оказывать вам услуги, но вы цените его добрую волю и будете благодарны… Затем, если этот прохожий, к примеру, к моменту встречи с вами думал о том, где достать сигарету, то теперь, подсказав вам дорогу, он с большей уверенностью сможет попросить у вас закурить… Ибо в соответствии с привычными нам правилами обмена, он ожидает от вас взаимности – адекватной услуги в ответ, в то время как вы чувствуете себя обязанным что-то для него сделать. Точно также, все наши встречи, разговоры, наша мимика, тон, слова, нами произнесенные имеют конкретный смысл в этом бесконечном спектакле, вечной борьбе за ресурсы или положение, которое обеспечивало бы нам лучший доступ к ним. По большому счету, нет таких вещей, как пустая болтовня, так как все сделанное (в данном случае, сказанное) имеет свою причину, цель. Целью хвастовства является показать слушателю свою удаль, силу, знания, компетенцию и т.д., то есть, показать, каким хорошим партнером вы могли бы быть. Или в случае сплетен, вы обмениваетесь информацией, которая является, возможно, гораздо более важной для вас (в вашем положении, с вашими амбициями, целями…), чем знание законов Ньютона. И, встречаясь с людьми, могущими иметь влияние на вашу жизнь, вы должны владеть, по крайней мере, ключевой информацией о состоянии их дел, их интересах, связях, отношениях с другими людьми, так, чтобы мочь вызвать их расположение: хвалить то, что может им понравиться и избегать того, что вызовет их неудовольствие. И посмотрите, как мы устанавливаем контакт друг с другом! В зависимости от того, о какой услуге мы собираемся просить и что мы собираемся предложить взамен, мы испытываем страх или уверенность перед «переговорами», в которые собираемся вступить. Нуждаемся ли мы в нашем партнере больше, чем он в нас, или является ли услуга, предлагаемая нами какой-то особой, редкой или наоборот легко доступной… Все эти факторы влияют на наше положение, наш статус в обществе, в котором мы живем, среди людей, с которыми мы взаимодействуем. И нам приходится заботиться о своей репутации, так как хорошая репутация ставит нас в выигрышное положение в наших обменах. Благодаря ей, нам гораздо легче находить партнеров и добиваться лучших условий обмена.
Чтобы действовать компетентно, мы должны иметь адекватное представление о мире, в котором живем. Это не значит, что мы должны знать о нем все. Вовсе нет. Если я охотник, то для того, чтобы добыть кабана, я должен знать, как можно больше о его повадках, в каких местах он предпочитает жить, что ест… Но совсем не обязательно знать точный химический состав пороха в используемых мною патронах.
Вещи, о которых мы говорим имеют, по нашему мнению, столь важное значение для понимания работы общества, что, пытаясь разобраться с любой проблемой, касающейся его, мы должны постоянно иметь их ввиду. И мы должны научиться применять эти наши знания ко всякого рода ситуациям и научиться описывать эти ситуации в терминах этих понятий.
Мы разные: у нас разные вкусы, желания, представления о мире, в котором живем, о счастье и т.д. И у нас есть наши планы (множество планов, главный из которых после определенной формализации можно описать следующим образом: выживание и умножение рода, который встроен в нас природой и который мы стараемся реализовать независимо от того, понимаем ли мы это или нет). Для того, чтобы реализовать их, мы нуждаемся в помощи других людей. Чтобы получить такую помощь, мы должны предложить им что-то взамен. И не имеет значения, что мы думаем о себе, или вещах, которые мы предлагаем для обмена, или мире, в котором мы живем, единственный способ получить то, что есть у других – это предложить им взамен то, что нужно им. И они, также, как и мы, желают получить все самое лучшее и отдать при этом как можно меньше своих ресурсов. И вокруг нас есть и другие, кто хочет получить те же вещи, что и мы и те, кто предлагает такие же вещи, что и мы. Именно таков мир, в котором мы живем, а не тот мир большой политики и стратегических решений, о котором чаще всего пишут, который описывает история или который является предметом истории. И когда мы стараемся представить себя, свое место, свою роль в мире, большем, чем мир, который охватывают наши связи или во времени большем, чем продолжительность нашей жизни, мы получаем абстракцию, хоть и полезную иногда, но, как правило, никак не определяющую положение, в котором мы находимся и наши поступки… Для нас гораздо важнее – наше окружение, люди с которыми мы находимся в непосредственном контакте, или, более конкретно, люди, с которыми мы обмениваемся своими ресурсами (нет необходимости в непосредственном физическом контакте). И, что действительно для нас важно, это, что они о нас думают и вещи, которые мы им предлагаем. Мы можем огорчаться, жаловаться, но это не сильно меняет вещи. Мы предлагаем людям, с которыми живем, наши проекты (картину, песню…) и они решают, насколько им это нравится. И, если они найдут их интересными для себя, возможно они согласятся поделиться с нами своими ресурсами. Если нет, нам придется искать другие проекты или других людей, которые смогут «по достоинству оценить»… Мы можем продолжать верить в величие нашего проекта, несмотря на отказ признавать это со стороны окружающих нас людей, и вести себя соответственно (держаться гордо, надменно…), но нам придется иметь дело с реакцией на такое наше поведение…
Нам не нужно далеко ходить за примерами. Если мы ищем подругу или друга по жизни (мужа или жену), то, следуя логике наших рассуждений, мы должны задать себе вопрос: а какая женщина (или мужчина) мне нужны и какого мужчину (женщину) она (он), в свою очередь, хотела бы иметь мужем (женой). А она, очевидно, хотела бы иметь красивого, умного, сильного, смелого, богатого, доброго, великодушного, заботливого и т.д. мужа.
Если у вас сломался кран и вам нужно его починить, вы спросите у своих друзей, не знают ли они хорошего и дешевого сантехника. Не симпатичного или богатого, не того, кто больше всех нуждается в деньгах… Мы не можем заставить людей поменять в широких пределах их критерии. И они будут продолжать думать в терминах выгоды и собственных интересов. Что мы стараемся показать, это то, что такой подход или такое отношение является решающим фактором в формировании общества. Он накладывает существеннейшие ограничения на наши планы построения «нужного» нам общества. Мы не можем построить его по нашему желанию, так как, если мы не будем учитывать наши естественные черты, наклонности, появятся силы, напряжение, которое будет действовать против наших планов. Вы можете возразить, сказав, что институт морали как раз и является той силой, которая обязывает человека действовать, соблюдая определенные правила, даже вопреки собственным интересам. Все так, но ситуация, которая возникает в результате действия естественных сил (желание каждого «игрока» получить лучшее за минимальную трату своих ресурсов) проявляет свойство устойчивости и состояние наибольшей стабильности, которого мы желали бы достичь имеет место, когда участники процесса сами контролируют свои ресурсы (и так контролируются все ресурсы общества) и сами решают, что с ними делать, сами выбирая свои цели. В таком случае ресурсы тратятся наиболее рационально или вернее с максимальной экономией…
Или, возможно, это надо еще доказать? А можем (способны) ли мы оценить рациональность траты ресурсов…? Или возможно, что, какими бы не были результаты нашей оценки этой рациональности, участники всегда будут стараться контролировать как можно больше ресурсов (любых, имея ввиду возможность их последующего обмена на то, что им может понадобиться)… А основная причина разбазаривания ресурсов в более искусственно организованном обществе, состоит в невозможности организации достаточного контроля на всех этапах их движения, тогда как в условиях свободного рынка, ресурсы постоянно находятся под персональным контролем участников рыночных процессов и имеется выраженная тенденция для всех участников собирать под свой контроль вещи, которые они могут использовать более компетентно, чем другие... Таким образом, в таком обществе имеет место постоянный отбор и перераспределение ресурсов в соответствии с «пожеланиями» всех участников и способностями каждого из них распоряжаться ими наилучшим (наиболее эффективным) образом. Каждый участник решает для себя, какие ресурсы ему нужны и какие он может надеяться получить, и с такими намерениями он вступает в борьбу за них… И, возможно, что такое распределение ресурсов является наиболее рациональным. Хотя, строго говоря, мы не смогли бы достаточно четко определить, что мы, в данном случае, имеем ввиду под рациональностью. Мы можем сказать лишь то, что это сложная проблема, заслуживающая более серьезного изучения.
Но есть одна вещь, которая представляет для нас особый интерес и, в связи с которой, в свете вышесказанного, мы можем надеяться обнаружить новые грани. Эта вещь – свобода. Кажется, что единственная свобода, которая может быть у нас, как у социальных существ, это свобода распоряжаться ресурсами по нашему желанию. И это не что иное, как свобода устраивать собственную жизнь по своему усмотрению. Поступая так (распределяя, используя наши ресурсы по собственной воле), мы сосредотачиваем наши интеллектуальные усилия на проблемах, которые мы не можем решить простым перераспределением наших собственных ресурсов, и мы всегда (!) концентрируемся на проблемах, которые нам нужно решить для достижения наших целей, но решение которых находится вне пределов наших настоящих возможностей (физических или психологических), на поиске причин и возможностей устранения стоящих перед нами препятствий, а также возможностей получения нужных нам ресурсов. Если нужные нам ресурсы есть у кого-то другого, мы можем добыть их простым обменом с ним. Но, если это какая-то организация, управляемая специфическими (не рыночными) методами, наша задача по их добыче становится довольно сложной, а порой совершенно невозможной. Каждый раз при столкновении с таким непреодолимым препятствием мы в результате получаем своеобразный заряд негативных эмоций (или энергии), связанных с данным препятствием ¬– институтом (организацией…) или контролирующим его органом. Ситуация еще более усложняется, когда мы не можем найти правдоподобного логического или рационального объяснения такой невозможности. И если мы имеем дело с институтом, имеющим иерархическую структуру, наше недовольство, начавшееся на нижней ступени может достичь вершины. Решающим моментом здесь является то, как мы обычно объясняем вещи, касающиеся социальной проблематики, что в большинстве случаев совпадает с тем, как это делают социальные или культурные группы, к которым мы принадлежим или с которыми мы себя ассоциируем. Так мы устроены. Наш мозг думает проблемами, мы «забываем» о вещах, которые мы контролируем и думаем о проблемах, вещах, которые мы бы хотели контролировать, но не можем. И нам «нравятся» события или люди, которые помогают нам в решении наших проблем и не нравятся те, что мешают нам в этом. Вопрос о том, как мы это делаем или как мы различаем их – не прост. Мы редко способны убедительно объяснить, почему мы испытываем определенные чувства в связи с теми или иными вещами, людьми, событиями (кстати, ответ на этот вопрос был бы ответом на предыдущий (тавтология в нашей системе объяснений…)). Чтобы как-то выйти из замкнутого круга, попробуем восстановить порядок событий хронологически, ведь в нашем мире причина всегда предшествует следствию (!).
С определенного угла зрения может и вправду показаться, что наши чувства и есть та отправная точка, то основание, на котором строится все, что происходит с нами в дальнейшем (он любил ее… или он ненавидел… часто принимается как достаточное объяснение в качестве причины дальнейших действий означенного лица). Наша рационализация часто весьма условно объясняет то, что происходит на самом деле (насколько насморк Наполеона повлиял на исход сражения…). Вообще говоря, рационализация – это конструкция, которая помогает нам вносить порядок в мир, в котором мы живем, делает его «понятным», то есть, описывает события в причинно-следственных терминах. Мы предполагаем, что наши эмоции являются результатом своего рода «неосознанной» калькуляции или оценки, которую мы (наше суммирующее сознание или еще что-то…) воспринимает, как сигнал выработать какое-то отношение к предмету (событию…), крайними формами которого (отношения) являются «стремление» к нему или избегание. А то, что мы после этого делаем, можно охарактеризовать как поиск рационального объяснения наших чувств в привычных нам терминах, в нашей системе объяснений. Так мы поступаем постоянно со всеми вещами, с которыми сталкиваемся в жизни, настолько постоянно, что то, что мы, например, называем учебой является не чем иным, как обучением умению приводить подобного рода объяснения или причины (Хотя причины, часто, звучит весьма самонадеянно… Наша ирония, разумеется, не вполне уместна, ибо объяснение или выяснение закономерности, по большому счету – единственный способ повышения предсказуемости мира и в этом смысле трудно переоценить его роль в нашей жизни. Однако, только малая часть того, что мы называем объяснением, могла бы выдержать сколь-нибудь серьезную критику…)
Но, как мы уже сказали, есть еще несколько вещей, о которых мы можем говорить с достаточной долей уверенности и которые можем использовать в качестве подтверждения наших предположений. Наиболее важной среди них является, вероятно, то, что, хотя наша эмоциональная оценка гораздо быстрее (что имеет большую практическую ценность, так как позволяет нам вовремя реагировать на события, которые требуют такой быстрой реакции с нашей стороны), чем наша рационализация, они, как правило, совпадают! Здесь не место далеко углубляться в эту тему, но несколько замечаний, наверное, не будет лишним.
Мы можем заставить себя делать вещи, противные нам, если это приближает нас к цели, которую мы желаем достигнуть. Так, мы можем преодолевать наше эмоциональное отвращение и таким образом «исправлять» решение, принятое нашим подсознательным судьей. А этот судья может совершать ошибки. Например, увидев корову впервые он может «решить», что это очень опасное для человека существо. И он (судья) может уступить объяснению, доказательству, может обучиться и изменить свое мнение. Нам нечто нравится, мы любим какие-то вещи (еду, места, людей…), и мы хотим их или быть с ними… и мы строим планы, рисуем картины в нашем сознании с участием этих вещей. Нам «нравятся» события, ситуации, которые, по нашему мнению, каким-то образом способствуют реализации наших планов или фантазий. Механизм такой оценки скрыт от наших глаз. Не так-то просто его рационализировать. Но мы часто пытаемся это делать. И находим множество причин, множество объяснений для наших чувств, некоторые из которых мы можем при более близком или ответственном рассмотрении признать ошибочными или они могут оказаться таковыми по приобретении нами новых знаний и т.д. Но мы продолжаем рационализировать и вносить порядок в мир вокруг нас. Мы классифицируем вещи и события вокруг нас, прежде всего, в соответствии с их способностью способствовать или препятствовать осуществлению наших целей. В любом случае, мы стараемся увеличить степень предсказуемости нашего мира или, по крайней мере, вещей и событий, которые могут повлиять на факторы или условия реализации наших планов. И мы воспримем со страхом или опаской любое явление, которое может иметь непредсказуемые последствия для нас, наших планов – какое-то нарушение в привычном, освоенном порядке. И понадобятся определенные усилия с нашей стороны для того, чтобы объяснить или убедить себя в отсутствии такой опасности…
Здесь, нам кажется, весьма уместно упомянуть один психологический фактор, связанный с тем, что мы только что сказали. Речь идет не больше и не меньше, как о нашем свойстве испытывать счастье, нашей способности переживать счастье или удовольствие, удовлетворение. Как мы уже говорили, кроме вещей, которые мы потребляем непосредственно, потребление (использование) которых доставляет нам удовольствие и потребление которых мы представляем в наших фантазиях-планах, существуют другие вещи, которые мы не можем потреблять непосредственным образом, но которые представляют собой необходимые условия для достижения наших целей. Лучшим примером таких вещей являются, конечно же, деньги, но и кроме них есть еще много других… Еще раз отметим, что мы испытываем удовольствие (или радость) не только при непосредственном потреблении вещей или достижении наших целей, но также при обеспечении условий реализации этих целей. Этот процесс – подготовки условий занимает большую часть нашего времени и усилий; и, кроме того, с ним связана наиболее творческая часть нашей жизни: классификация наших целей, распределение и перераспределение наших ресурсов, поиск подходящих партнеров, приобретение профессии и освоение всякого рода умений, наиболее ценимых людьми вокруг нас, борьба за статусы и репутацию и т.д. Все это связано с вещами, образующими большую часть того, что мы ценим в нашей жизни, это часть нашей жизни, в которой мы не ограничены в применении нашей изобретательности, наших творческих способностей, что в совокупности и образует то, что мы называем нашей жизнью и из чего мы черпаем большую часть (если не все) наших радостей (и, увы, горестей). То, что мы обычно подразумеваем под творческой деятельностью или нашими достижениями в какой-то отдельной области наших интересов, нашей работе (искусство, наука…) образует всего лишь небольшую часть более обширного поля нашей самореализации, но которое, правда, дает нам ресурсы, необходимые нам для решения других задач, для достижения других наших целей, или, короче, является средством (и иногда весьма эффективным) для умножения наших ресурсов. И это, опять же, как мы уже говорили то основное поле, в котором мы переживаем нашу свободу. А в качестве обратной стороны монеты у нас есть риск или ответственность, которую мы берем на себя за наш выбор, наши действия, никогда не зная, получим ли мы в точности то, что хотим, что ожидаем в результате наших действий, и действительно ли нам понравится то, что нам сейчас кажется, что понравится. Каждый должен решить сам имея ввиду себя: возможно ли счастье для человека там, где кто-то другой решает за него, что ему больше всего нужно или просто решает вместо него все его проблемы. Возможно ли такое для человека без существенного ограничения его свободы и, что есть счастье без свободы… Мы, со своей стороны, считаем, что это совершенно невозможно. Счастье невозможно без свободы и нет свободы без риска, а искусство жизни есть не что иное, как удачное сочетание всех этих вещей. И мы думаем, что вполне уместно еще раз повторить: одна из важнейших проблем в наших представлениях о свободе связана с тем фактом, что они (эти представления) развивались, главным образом, интеллектуалами, людьми, цель жизни или одна из важнейших целей жизни которых непосредственно связана с интеллектуальной деятельностью. Все они, как правило, представляли эту активность и достижения в этой сфере не только в качестве основной цели своей жизни, но и в качестве основного средства достижения других своих целей: нужных им ресурсов, репутации, социального положения… Огромное множество суеверий, которые мы слышим в связи со свободой, проистекают от этого обстоятельства, от такого специфического понимания места интеллектуальной деятельности в жизни человека или общества. Прежде всего, каким-то образом подразумевалось, что интеллектуальная деятельность является чуть ли не единственной формой деятельности, достойной человека. И это если не единственная, то уж наверняка, основная область приложения творческого потенциала человека, также как переживания свободы. Они (интеллектуалы) были готовы пожертвовать множеством своих «свобод», при условии сохранения «свободы думать» и «свободы слова» (по крайней мере для себя и своих единомышленников, если не для оппонентов). Свобода в других сферах им нужна была в гораздо меньшей степени, чем не интеллектуалам. Другим моментом является то, что продукты их деятельности носят специфический характер. Это не вполне рыночные продукты. Таким образом, у интеллектуалов не было ни интереса и ни опыта полноценных рыночных отношений. И они приложили много усилий для их прямой или косвенной дискредитации, внося понятия, идеи, ставшие причиной большой путаницы во многих вещах, связанных с рынком. Такие их (интеллектуалов) представления о мире, в котором они жили, влияли, разумеется, также и на их представления о том идеальном обществе, в котором они хотели бы жить. Считая, что все люди предпочитают или должны в условиях свободы предпочитать интеллектуальный труд, они считали любой другой труд обременительной и скучной обязанностью. Так, они объявляли такой труд обязанностью каждого человека перед обществом, по исполнении которой он мог вступать в мир «истинной» свободы и счастья. Они мечтают о мире, в котором их материальные запросы удовлетворялись бы без особого или даже вообще никакого усилия (затрат) с их стороны. Они готовы передать заботу о своем материальном благосостоянии любому органу, который согласится взять на себя такую обязанность. Таким образом они рассчитывают посвящать больше своего времени и энергии вещам, которые им больше нравятся. Они совершенно игнорируют тот факт, что рост производительности материальных вещей, в которых они нуждаются возможен только в таких условиях, когда это производство является объектом приложения огромных усилий и творческих способностей каких-то людей. Этим людям нужна свобода, чтобы они могли применять (комбинировать) самые разные ресурсы для выполнения своих задач. Словом, их (интеллектуалов) представления о желанном будущем, подобно представлениям верующих о рае, основываются, как правило, почти исключительно на их желании устранить препятствия, мешающие им делать вещи, которые им нравятся, без учета фундаментальных фактов, касающихся работы общества. Большинство подобных теорий (включая Марксизм) являются не только поверхностными с точки зрения экономики, но и вполне анти-экономическими, так как фактически отрицают само существование законов экономики, как и всякие законы ограничивающих нас в наших возможностях, или признают их лишь на словах. Они не видят никаких препятствий в возможностях людей построить любое общество по своему желанию. Это можно назвать позицией экономического нигилизма, и это не просто наивное фантазирование, такое отношение представляет совершенно реальную и весьма серьезную опасность…
Все, что происходит с человеком, происходит также в его голове и все приобретает определенную окраску: нравится, не нравится или безразлично. Это нравится или не нравится являются сигналами, которые мы получаем из той части нашего сознания, которую мы не контролируем или контролируем очень слабо. Эти сигналы помогают нам ориентироваться в хаотическом, иначе, мире. Это что-то вроде «суперпрограммы», загруженной в наше сознание. Благодаря ей мы предпочитаем жить с людьми, а не муравьями или кошками, мы любим вещи, благотворные для нашего тела (пища, температура воздуха, сам воздух…) и не любим вещи для него разрушительные. Каковой механизм, несмотря на все исключения (наркотики…) работает довольно успешно, обеспечивая нас информацией, без которой наше выживание было бы совершенно невозможным. Часть этой программы является врожденной, другая же приобретается через обучение и тренинг (главным образом, многократное повторение). И здесь мы сталкиваемся с проблемой, которая является источником большой путаницы при попытках понять механизм наших предпочтений: с проблемой значения или валидности законов экономики в нашей жизни. Это очень важно, ибо если мы делаем или стремимся делать то, что желаем и, с другой стороны, мы можем научиться любить любую вещь по нашему желанию, в чем же тогда смысл экономики, которая говорит нам об ограничениях в сфере наших ментальных состояний, а также нашего поведения, которые накладывают ограничения на наши способы взаимодействия друг с другом и общественные формы, которые мы могли бы создавать. Для упрощения мы можем сформулировать вопрос следующим образом (и отчасти проблема сводится к этому): можем ли мы заботиться о других так же, как о себе или можем ли мы стать альтруистами настолько, что это позволит нам построить слажено работающее утилитарное государство? Ибо если мы можем заставить людей делать любую работу, которую сочтем нужной и при этом заставить их полюбить ее, то почему бы и нет? Но экономика учит нас прямо или косвенно тому, что это невозможно. И доказательство этого является основной задачей тех авторов, которые говорят о верховенстве законов экономики для людей и обществ, в которых они живут. Они связывают такое положение вещей с рынком и индивидуальной свободой, хотя рынок можно считать производным свободы, свободы выбора. И т.д.
Так или иначе, огромное множество экономических проблем рынок (или человек в условиях свободы) решает довольно просто, проблем, которые не разрешимы с утилитарной (социалистической) точки зрения. Такие проблемы, какими, к примеру, являются проблемы калькуляции или бухгалтерии, оптимизации, предпочтений в планировании и т.д. И, хотя не может быть никаких сомнений относительно их важности, мы бы все же выделили проблему свободы, а именно, свободы выбора, индивидуального планирования, свободы распоряжаться собственными ресурсами (частная собственность), которая в конце концов связана с правом самому решать, что приносит вам счастье и правом добиваться этого счастья, или назовите это, как угодно.
Одним из важнейших моментов или одним из основных препятствий при анализе взаимосвязей людей в обществе и идентификации их, как рыночных, является их асимметрия. Если рынок подразумевает абсолютную свободу участников, почему же тогда имеет место дискриминация одной группой другой группы? Совершенно, надо сказать, логический вопрос. И проблема кажется настолько очевидной, что метафора хозяина и раба, столь популярная в философии не вызывает серьезного протеста даже со стороны тех, кто не согласен с такой постановкой. Дело в том, что, несмотря на нашу абсолютную свободу (в метафизическом смысле этого слова), мы, как правило, занимаем различное положение в обществе (социальное, материальное…). То, что мы называем социальным статусом. Прежде всего, проблема, как мы уже говорили, состоит в том, что мы (разные люди) предлагаем для обмена разные услуги и товары. И разница в спросе и предложении на них. К примеру, люди, предлагающие редкие товары или услуги, или редкого качества, но пользующиеся большим спросом, оказываются в более выгодном положении при переговорах об условиях обмена. У них больше выбор и они постараются не упустить свою выгоду. Разумеется, такое положение вещей найдет отражение и в поведении обоих обменивающихся партий. Из двух людей один окажется в положении просящего, того, кто готов на большие уступки, кто старается понравится, задобрить… Другой же – в положении человека, контролирующего ситуацию и демонстрирующего (в случае долговременных отношений), что собирается «доминировать» в их отношениях в будущем.
Дело в том, что долговременные отношения (не единовременный обмен вещами), которые мы устанавливаем с другими людьми подразумевают обмен услугами или произведение какой-то работы. В таком случае время от времени возникают ситуации, когда решение должно приниматься относительно того, как следует выполнять определенную работу или распределять ресурсы. Такие решения часто могут приниматься самими исполнителями работы. В других случаях, другая сторона решает, чего она хочет. Если процесс производства достаточно сложный, состоит из нескольких ступеней и в нем участвует много людей, его необходимо каким-то образом организовывать. Такая организация предполагает разбивку всей работы на части, удобные, с точки зрения снижения общих издержек на ее выполнение (оптимизация), с назначением людей ответственными за выполнение каждой такой части. И тогда обязательно должна быть определенная субординация, так как большую часть решений невозможно принимать коллективно, более того, это последнее возможно скорее лишь в очень исключительных случаях. Субординация же предполагает существование правил решений тех или иных вопросов, так же, как их обсуждения и… знаков признания этих правил, знаков выражения готовности подчиняться этим правилам со стороны подчиненного лица и готовности «начальника» взять на себя ответственность за результат и т.д.
И положение, предполагающее взятие ответственности (или риска!) – более уважаемое (и высокооплачиваемое), чем то, которое этого не предполагает. И хотя кто-то может возразить, сказав, что не существует такого положения, такой работы, которые бы не были связаны с какой-то ответственностью (риском), на это можно ответить, что чем больше ответственность человека (больше ресурсов, больше людей зависят от последствий его решений), больше к нему и уважение в обществе и больше (должно быть) его вознаграждение или потеря (в случае ошибки). Хотя, возможно, не всегда все вполне пропорционально, но соответствие ответственности и социального статуса, в целом, сохраняется. И не только в отношении социального положения, полученного, приобретенного человеком посредством рынка. То же самое мы имеем, в большей или меньшей степени, с «не рыночным» общественным положением (статусом). (С военными и другими функционерами…).
Попробуем обратиться к отношениям между членами одной и той же социальной группы (такой, как семья, группа друзей, родственников…), которые традиционно считаются нерыночными (хотя, как мы выше утверждали, они тоже основаны на обмене). В них, в частности, в семье, тоже приходится решать множество проблем. И здесь мы не всегда можем решать их путем группового принятия решения или на основании консенсуса. У нас нет ни времени, ни достаточной компетенции (в принципе для того, чтобы считать такие коллективные решения справедливыми или хотя бы корректными). И тем не менее, кому-то всегда придется такие вопросы решать. Этот человек может быть «назначен» существующей традицией (старший член…) или занять это место – принимающего решения благодаря особенностям своего характера (воля, смелость, энергия…). Обычно этот последний – тот, кто чаще других берет инициативу в свои руки и постепенно становится лидером. Другие члены уступают ему, по разным причинам: из-за лени, занятости или боязни ответственности… что для нас сейчас совершенно не важно. Факт в том, что у нас здесь та же иерархия, как и при более формальных социальных взаимоотношениях. Здесь также мы имеем дело с довольно серьезной логикой фактов. Даже если мы представим ситуацию в абстрактном виде, снаружи, с точки зрения социального инженера, нам все равно не избежать решения некоторых проблем или задач: в условиях коллективного производства вещей (которое мы называем кооперацией) тоже постоянно возникают ситуации, требующие определенных решений со стороны производителей. Эти решения каким-то образом должны быть приняты. И мы (как социальные инженеры) должны решить проблему: как и кто должен принимать эти решения. Нам придется рассмотреть факторы компетенции, зависимости людей, принимающих решения от последствий или результатов принятых решений и степень этой зависимости. И существенная часть этих факторов носит совершенно случайных характер. Ибо те, кто выполняет работу могут иметь различные знания, опыт или какие-то другие характеристики, необходимые для компетентной оценки ситуации, или смелость при введении каких-то новшеств... Здесь мнение какого-нибудь Галилея может быть гораздо более ценным, чем мнение толпы. Есть и другая проблема: как назначать судей – кто должен выбирать членов общества, которые должны взять на себя ответственность за принятие решения. И мы никак не сможем обойтись без какого-то порядка, структуры, иерархии в этой структуре ответственности, проблемы «веса» отдельных голосов в процедуре принятия решений при решении определенных проблем. Положение в этой иерархии должно быть обозначено определенными «титулами», и структура (если не вся, то по крайней мере часть, обозначающая положение людей, с которыми человек в структуре находится в непосредственном контакте) должна быть известна всем участникам. И это знание и признание этой иерархии должно находить определенное выражение в поступках людей, участвующих в ней. Это могут быть знаки: жесты, слова… и они должны действовать по крайней мере в определенных местах и в определенное время, предназначенные для процесса производства (чего-либо). А что иначе есть структура или иерархия в обществе, если не асимметрия или неравенство в отношениях его членов? И мы можем сформулировать проблему еще раз: как организовать все, как создать структуру, подобрать подходящих людей на каждое место в этой структуре и заставить их делать то, что бы мы хотели получить в итоге? Чтобы сделать это, нам нужна еще одна структура, которая контролировала работу первой (производила первую, проводила назначения…). И с этой новой структурой у нас будут те же проблемы, что и с первой.
И еще то, что представляет не меньшую проблему – как осуществлять контроль ресурсов? Эта проблема кажется нерешаемой. Мы, по крайней мере, не видим решения, которое могло бы хоть как-то удовлетворить нашего социального инженера. Парадокс: Ахилл никогда не догонит черепаху. Но здесь тоже, как часто бывает, жизнь дает удивительное решение этой проблемы…
(Все это время мы старались сформулировать проблему с точки зрения социального инженера, так сказать «извне». На практике же мы видим все в совершенно другом виде… «Изнутри».)
Асимметрия в наших отношениях является следствием асимметрии или неравенства наших положений или ролей в процессе производства и распределения вещей или в выполнении определенных необходимых социальных функций. Те, кому принадлежит решающее слово в процессе принятия решений, имеют более высокий социальный статус и, совершенно естественно, пользуются большим «уважением» (что, в определенном смысле, является одним и тем же) других членов общества. Это уважение должно, разумеется, каким-то образом выражаться, демонстрироваться, хотя бы с чисто технической точки зрения: в спорах по каким-то сложным, противоречивым вопросам, он (человек с более высоким статусом в этой конкретной сфере) должен иметь преимущество при обсуждении, подведении итогов. И здесь тоже должна быть система физических знаков, выражающих подобное уважение к человеку имеющему такой статус со стороны подчиненных и готовность подчиняться правилам, регулирующим этот процесс (выработки решения) или институту. Такие знаки или знаки, выражающие признание нами таких правил, нашу готовность им следовать, нам приходится выражать порой и вне процесса производства, когда, как может показаться, нет никакой нужды и даже места для этого. Но при более близком рассмотрении становится очевидно, что это часть более общей демонстрации, которую мы осуществляем для наших сограждан убеждая их в нашей зависимости или надежности в качестве возможных партнеров в той роли, которую мы предлагаем для них сыграть, что и выражаем всем своим видом. Такие наши атрибуты, как одежда, наша улыбка (или ее отсутствие), наши жесты… все призвано продемонстрировать именно это: роль, которую мы готовы сыграть, обмены, которые мы готовы осуществить. И мы делаем это довольно неплохо, и даже с поразительным мастерством, которое еще более удивительно с учетом того обстоятельства, что у нас имеется (если вообще имеется) весьма смутное представление о том, что мы на самом деле делаем. Очень интересно и довольно важно знать поподробнее, как нам удается проделывать этот трюк, но здесь мы подчеркнем только одно. Это умение мы приобретаем путем долгой и, можно сказать, постоянной учебы, и нашими учителями являются, наши ближние, наши соседи, люди, с которыми мы находимся в постоянном контакте. Они мгновенно замечают малейшее несоответствие в нашем внешнем виде, нашем поведении, речи и также оперативно они дают нам об этом знать. И у них для этого есть целый ряд средств: слова, жесты, мимика, нежелание общаться с нами и т.д. Они показывают нам, что мы отклонились от нашей роли или поведения соответствующего той роли, которую мы предлагаем сыграть с этими конкретными людьми (ибо у нас разные интересы с разными людьми и мы демонстрируем им разные наши стороны, предлагаем разные услуги…). И этих (принимаемых ими) мер обычно бывает достаточно для того, чтобы вернуть нас к принятым, стандартным формам поведения.
Итак, наши ближние весьма проницательны и скоры в обнаружении ошибок в нашем поведении и строги и требовательны в своей оценке. И как оказывается, у них есть целый набор весьма эффективных средств наказания и одним из самых сильных из них является отказ или даже угроза отказа от сотрудничества с нами; и это средство настолько эффективно, что даже строгого, недовольного взгляда бывает порой достаточно для того, чтобы посеять в нас тревогу, заставить нас изменить наше поведение…
И это те правила, которые регулируют обмены вещами и услугами в данном конкретном обществе, которые зависят от структуры (начального) распределения благ (собственности), функций, организации производства (товаров, услуг), ответственности, которую подразумевает то или иное положение… Быть хорошим гражданином или хорошим человеком в обществе означает всегда быть готовым добросовестно выполнять твои функции или предполагаемые твои функции, или быть готовым выполнять обмены согласно принятым в обществе правилам…
Традиции, как мы уже говорили, регулируют множество вещей, в том числе: какими вещами или услугами мы можем обмениваться с теми или иными людьми (или людьми, принадлежащими к другим категориям) и как вести переговоры с ними об условиях этих обменов.
Наши требования к нашим потенциальным партнерам не ограничиваются требованием быть предсказуемым, ибо этого не достаточно. Самое меньшее из того, что мы ожидаем от людей вокруг нас – это требование: «не вредите нашим активам (или ресурсам)!» Поэтому, чтобы расположить людей к себе, мы, ко всему прочему, должны быть терпимыми, сговорчивыми, доверчивыми… Но все эти или большая часть этих требований может быть суммирована в одно общее требование: «Будь хорошим партнером!» И если мы внимательно посмотрим на то, что происходит между людьми в любом обществе, мы увидим, что именно такое поведение, в первую очередь, встречает одобрение в обществе и именно такое поведение признается ими моральным. Они (общество, люди его образующие, его институты…) учат нас, и мы учимся быть хорошими партнерами для других, или, по крайней мере, к членам той группы, с которой мы себя ассоциируем и… учимся видеть себя таковыми. В результате такой учебы мы научаемся чувствовать дискомфорт всякий раз, когда мы случайно или умышленно делаем что-то, вопреки этому требованию. Это мы называем моральным чувством. Оно (это чувство) не является столь уж чистым, чтобы было возможно его четко выделить. В нем можно обнаружить что-то вроде страха быть пойманным за чем-то, что является постыдным или пагубным для твоей репутации (любая репутация является репутацией тебя, как возможного партнера в чем-то…) или это разрушительно для твоего представления о самом себе, как «герое», то есть, человеке, наделенном теми качествами, которыми должен обладать «идеальный партнер». Или еще что-то. И то, что моральный поступок это, как правило, тот, который ты можешь совершить открыто – является одним из серьезнейших аргументов в пользу такого понимания морали.
Но, можно возразить, что правила поведения, которые удовлетворяют требованию «не вреди моим ресурсам» не исчерпывают всех правил, которые мы называем или склонны называть моральными (ибо по вопросу, какие правила мы вправе называть моральными, возможно множество различных мнений… Но тогда естественно возникает вопрос, каковы критерии нашего выбора, а затем, каковы критерии этих критериев и т.д. до бесконечности. Так что мы предпочитаем остановиться на, так называемом, первом приближении используя наименее категоричное заявление – склонны называть – и такая неопределенность совершенно нас устраивает, о чем, впрочем, мы заявили с самого начала: мы говорим о правилах, а как их называть (моральными…) нам совершенно не важно).
Но, возможно, вы и правы. Или даже, разумеется, вы правы, тем более, что речь, судя по заглавию, идет о правилах морали. Но правила, которые мы выделяем нашим определением являются судя по всему важнейшими для достижения социальной связности… среди членов общества. С их помощью или даже благодаря им общество работает. Вещи, которыми мы восхищаемся, обозревая любое общество, скоординированные действия всех его членов, рациональное распределение функций и т.д. все это достигается только через внедрение или существование (убирая элемент преднамеренности) таких правил. Правила этой категории крайне важны для организации любого общества, более того, мы полагаем, что они вполне достаточны… иными словами, если мы хотим организовать работающее общество, единственные правила, которые нам нужно будет внедрить, будут принадлежать к той категории правил, которые мы определили, как: «не наноси ущерба моим ресурсам…» Хотя для сглаживания углов, возможно понадобятся и другие…
И, как мы также уже говорили, следующей проблемой и при том довольно сложной будет объяснить, каким образом люди выработали эти правила. Почему эти, а не другие? Являются ли они случайными, а если нет, то почему нет…
Мы считаем, что возможно ответить на эти вопросы, не выходя за пределы сферы действия неких общих принципов, вполне совместимых с нашим подходом и пользуясь доказательным аппаратом не глубже того, который мы называем здравым смыслом.
Основными принципами здесь являются: принципиальная проблема дефицита наших ресурсов, в частности нашего времени и энергии, и ограниченность наших возможностей контролировать и управлять вещами. Этот факт или невозможность получать все вещи, которые мы бы хотели получить или контролировать все условия, необходимые для реализации всех наших планов, обязывает нас постоянно выбирать, выбирать наиболее важные (среди вещей, которые мы реально можем получить) и отказываться от менее важных вещей, которые мы более не в состоянии или нам не имеет смысла контролировать.
Если вещи, от которых мы отказываемся представляют какую-то ценность для кого-то другого в нашем обществе, мы меняем их на те, которые нам нужны больше. И затем уже новые «контролеры» заботятся о них. А мы переоцениваем наше новое состояние или новые ресурсы и готовим дальнейшие перемены. Мы постоянно добиваемся оптимальной конфигурации вещей, которые контролируем для более полного удовлетворения наших потребностей. И это вполне рациональный процесс, мы можем называть его таковым постольку, поскольку вообще имеет смысл называть что-то рациональным… Но эта рациональность имеет немного общего с той, о которой мы говорим, имея ввиду социального инженера, распределяющего функции во время работы над созданием своего «справедливого общества». Этот вопрос заслуживает более подробного рассмотрения, но мы упомянем сейчас лишь одно. План нашего инженера не может быть оптимальным в нашем понимании из-за того, что он не может принимать во внимание множество необходимых для этого факторов и то, что он контролирует процесс снаружи вынуждает его организовать его таким образом, который исключает возможность его оптимизации (ресурсов)…
Итак, для того, чтобы какие-то вещи делались, какие-то функции выполнялись, нам приходится создавать определенные структуры, институты. А для повышения их эффективности или наделения их новыми функциями в постоянно изменчивом мире, нам приходится их менять. И здесь мы, опять же, имеем дело с рационализацией…
Мы вправе предполагать наличие в мире, который мы стараемся описать еще одного механизма: чего-то похожего на выживание самого стойкого и приспособленного… В нем успешные персонажи поглощают ресурсы менее эффективных и таким образом более эффективные методы вытесняют менее эффективные. Другие же члены общества, тоже стремясь преуспеть в нем, подражают успешным членам и перенимают эти методы. Это является обычной и вполне логичной практикой и весьма способствует распространению новых моделей поведения, новых практик, нового образа жизни. Естественно, влияние успешных членов общества больше, ибо они располагают большими ресурсами и могут заинтересовать, привлечь внимание большего населения, и у них больше шансов провести реформы, которые помогли бы решению их проблем… проблем, которые в конце концов можно охарактеризовать, как проблемы, представляющие опасность для их ресурсов или препятствия для их экспансии… Эти нововведения могут оказаться эффективными, в каковом случае они пустят корни (укоренятся) или неэффективными, то есть повлечь за собой серьезные неудобства, и тогда они подвергнутся дальнейшим изменениям… В любом случае или во всех этих случаях, механизм не является утилитарным в узко философском смысле этого слова. Хотя в более широком понимании, мы можем любое действие любого человека называть утилитарным, ибо оно призвано максимизировать пользу или его счастье, и таким образом это слово превращается в тавтологию или вовсе теряет смысл… Различие же между реформами осуществляемыми этим путем и теми, которые проводит социальный инженер заключается в том, что в первом случае их целью является консолидация собственных ресурсов, что укрепляет стабильность в распределении ресурсов в обществе, тогда как во втором – действие случайно и непонятно (так по крайней мере все выглядит) для основных действующих лиц (населения). Разумеется, любая реформа структуры или института всегда проводится для удовлетворения той или иной реально ощутимой потребности. Но реакция на эту потребность вполне может оказаться неадекватной. А потребность «увиденная» снаружи или сверху корректируется лицом, надсматривающим так, чтобы решить его проблему или ту часть проблемы, которая создает неудобства ему, что может совершенно отличаться от той ее части, с которой сталкиваются рядовые члены, действующие лица общества; к тому же, решение проблемы, увиденной сверху ограничено тем условием, что структура должна оставаться управляемой и контролируемой с этой «возвышенной» позиции, что, кроме всего прочего, означает, что «контролер» на вершине должен получать информацию в определенном формате; в противном случае, ее невозможно будет анализировать. Все это накладывает определенные ограничения на подобного рода организацию или структуру, которые оказываются серьезным препятствием для ее оптимизации, с точки зрения ее функциональной эффективности. Хотя, с другой стороны, возможно утверждать, что такой контроль сверху имеет ряд существенных преимуществ, которые перевешивают все преимущества саморегуляции… В такой постановке проблема приобретает чисто утилитарный вид. К счастью, она сравнительно редко решается в пользу первого – централизованного подхода…
И здесь, также как это почти всегда происходит с утилитарными проблемами, представленными в абстрактной форме, совершенно непросто (если вообще возможно) выбрать нужные критерии или релевантные факторы или расположить их в порядке важности… Например, как быть, если централизованная экономика более эффективна и предоставляет больше товаров и услуг людям, но не дает им столь важное для них (для тех, кому это важно) чувство свободы и творчества и таким образом делает их несчастными, тогда как более либеральная структура, хотя и не столь эффективная в экономическом отношении, приносит людям большее удовлетворение своей жизнью… Такие проблемы не разрешимы в рамках абстрактного утилитаризма. Но жизнь обязывает нас делать выбор, хотя возможно и не в такой форме. Нам очень редко приходится принимать утилитарные решения в той форме, которой оперирует утилитарная философия: делать то, что приносит наибольшее «счастье» наибольшему количеству людей (или нечто подобное), хотя нам не избежать необходимости быть утилитариями в более ограниченном и скромном смысле. Мы эгоистичные утилитарии, мы всегда действуем так, чтобы достичь максимального «счастья» или извлечь максимальное удовольствие из существующей ситуации (с учетом наших представлений о счастье и удовольствии, а также нашего настроения, опыта и знаний… на момент принятия решений… и того, что действия, которые приносят нам удовлетворение могут быть на посторонний взгляд вполне альтруистическими вплоть до эксцентричности…)…
И мы не можем избежать судьбы быть эгоистами. В том смысле, что, что бы мы ни делали, мы делаем в результате такого решения, решения, сделанного после оценки всех возможностей в пределах наших знаний и наших предпочтений или нашей системы ценностей. Даже совершая какие-то социально-полезные дела, мы верим в них, в то, что они полезны, а не бесполезны и мы по каким-то причинам предпочитаем их деланье – неделанью. Мы должны осознавать разумность наших действий. Можно было бы предположить, что возможно лучшими (более эффективными или еще почему-то) были бы утилитарные решения, принимаемые из позитивных соображений, стимулов (желаний…) а не негативных (страха…), но на это можно возразить: то, что удерживает нас от хождения напрямик к достижению наших желаний, вопреки интересам других членов общества, это, главным образом, страх, который в данном случае играет позитивную роль. Словом, и здесь мы не видим перспективы найти вполне надежные критерии… Здесь тоже, мы вряд ли можем надеяться найти четкий и однозначный ответ на вопрос, почему некоторые действия или некоторые виды действий лучше или почему им должно оказываться предпочтение перед другими.
Но опять же, мы можем сказать и нечто позитивное по этому поводу. Как мы уже говорили выше, наши чувства удовлетворения, радости напрямую связаны с реализацией наших планов (эксплицитных или имплицитных, осознанных или не вполне…). Так как нам, к примеру, нужны ресурсы для большей части наших целей, очередное «выгодное» приобретение любых из них всегда сопровождается чувством удовлетворения и наоборот, их потеря приносит с собой чувство сожаления. Более того, все события, свидетелями которых мы являемся, мы интерпретируем подобным же образом. Мы каким-то образом связываем их с нашими планами, нашими «проектами» и чувствуем удовольствие или сожаление в зависимости от того, «считаем» ли мы, что они способствуют или препятствуют их выполнению; либо, наконец, мы воспринимаем их с безразличием, если не «находим» никакой связи с ними. Вопрос о том, как мы их оцениваем (механизм), не прост, но он не столь важен для нас в данном случае. А что важно для нас в наших рассуждениях, так это то, что наше самоощущение, самочувствие, наконец, просто настроение очень тесно связаны с этим механизмом.
Еще раз: мы ставим перед собой цели и подготавливаем условия для их осуществления; мы постоянно мобилизуем, оптимизируем распределяем и перераспределяем наши ресурсы для того, чтобы реализовать их (наши цели); и это – то, чем мы занимаемся большую часть нашей жизни. Можно даже сказать, что наша жизнь состоит из этого, это все, что мы делаем и все, что мы когда-либо сможем сделать и что заслуживает того, чтобы называться жизнью подпадает под это определение. И это же касается и чувств, которые мы испытываем – желания, надежды, предвкушения, тревоги, страхи… - наша внутренняя, духовная жизнь состоит из этого, напрямую связана с этим!
Мы не можем освободить человека от его желаний. Мы не можем освободить его от привычки предвкушать, планировать их реализацию. А как иначе он сможет получить то, что хочет? Возможно ли существование какого-то социального органа, который будет решать, возможно ли удовлетворение его желания или выполнение условий для его реализации… Должно ли у человека быть что-то вроде инструкции, которая подсказывала бы ему, какое из его желаний – законно, и какое – чрезмерно, как ему действовать для его удовлетворения и как повысить свои шансы в этой своей попытке, если есть, разумеется, такая возможность? И в таком случае не придется ли ему иметь дело с некой механической и поэтому полностью предсказуемой структурой или… совершенно непредсказуемой?... И сможет ли он манипулировать структурой, с которой ему придется иметь дело для достижения нужного ему результата? И т.д.
Но остается еще ряд важных вопросов, на которые нужно получить ответы: принесет ли такое положение вещей человеку ощущение полноты жизни, без которого он не получит полного удовлетворения… может ли высокая вероятность предсказуемости и связанное с ней чувство безопасности компенсировать все возможные недостатки… будет ли такое состояние оправдано с экономической точки зрения… и т.д. На них мы, разумеется, не сможем ответить вполне убедительно. Ведь в зависимости от того, как мы привыкли видеть вещи, мы придаем большее или меньшее значение тому или иному фактору. Мы, со своей стороны, считаем, что такое положение вещей настолько противоречит всем нашим инстинктам и тому, что мы привыкли связывать с человеческой жизнью, что такого вопроса вообще не может быть. Мы бы имели дело с чем-то совершенно нам неизвестным. Мы не в состоянии представить такое состояние с полнотой, необходимой для оценки последствий, которые оно влечет за собой. Что мы обычно делаем, когда пытаемся представить желанное общество будущего? Мы выделяем некоторые из наших проблем и всей нашей фантазии хватает на то, чтобы представить, насколько было бы лучше нам жить без этих проблем, при сохранении всех остальных условий без изменения, забывая о всеобщей зависимости в этом мире всех вещей друг от друга. И хотя чистое обсуждение едва ли приблизит нас существенно к решению проблемы лучшей организации общества, и скорее всего мы останемся при наших убеждениях, совершенно необходимо продолжать такое обсуждение, ибо мы должны принимать во внимание, привлекать все факторы, могущие иметь отношение к предмету нашего интереса: мы должны научиться различать и называть их.
Но мы продолжаем считать, что ситуация, когда мы контролируем ресурсы, нужные нам для реализации наших целей, то есть, когда мы сами заботимся о них, их приумножении, оптимизации путем обменов на рынке (выбирая нужные нам товары и услуги), ориентируясь на объективность и реалистичность, порождаемые рыночным процессом, в отличие «объективности» более «гуманной» структуры центрального управления… гораздо больше соответствует нашему, человеческому, образу жизни и производства… В этом нашем мире мы всегда приспосабливаемся (включая то, что мы приспосабливаем к себе) к условиям, в которые попадаем, что означает ко всему прочему и то, что в условиях рынка мы развиваем в себе умения, навыки, качества, которые помогают нам удовлетворять реальные требования участников рынка или потребителей произведенных нами товаров и услуг, тогда как в случае контролирующей и управляющей структуры, мы стараемся (осознанно или нет) удовлетворить требования этой системы, включая конкретные требования людей (занимающих определенное положение в этой системе), которым мы подотчетны. И среди различных требований этой структуры есть такие, назначением которых является исключительно обеспечение гладкой и эффективной работы самой структуры, а также ее управляемости и возможности контроля, что вовсе не то же самое, что и производство высокого качества товаров и услуг, и наилучшим возможным образом удовлетворение населения этими товарами и услугами… а порой и вовсе с этим несовместимое…
Невозможно представить такие условия жизни, в которых человек будет полностью лишен возможности выбора: что поесть, попить, как провести свободное время и т.д. Он всегда должен иметь хотя бы минимальную свободу или свободное пространство, которые обязательно включают определенное количество материальных вещей, которыми он будет иметь право распоряжаться по своему желанию. Такие вещи мы называем его собственностью. Кроме того, существует группа нематериальных вещей, которыми он тоже сможет распоряжаться по своему усмотрению, такие как время, физическая сила, знания, жизнь…, что иными словами означает, что никто не может требовать их у него, не заключив сначала с ним чего-то вроде договора (о взаимности). И человек всегда будет стараться расширить сферу своей свободы и в этом своем порыве всегда будет сталкиваться с барьером, поставленным перед ним кем-нибудь другим (природой, в форме закона физики, химии…, человеком, организацией…). И у него всегда будут проблемы на границах этой сферы своей свободы: будь то ограниченность его знаний или интересы ближних… Он всегда будет стараться контролировать как можно больше условий, необходимых для реализации его планов (ибо ресурсов в его распоряжении для достижения своих целей всегда будет ограниченное количество, тогда как самих целей – нет), так что ему всегда придется выбирать, какую цель предпочесть или в каких условиях он нуждается больше… А умножая собственные ресурсы, он умножает и свои проблемы. Больше ресурсов требует большего времени и усилий с его стороны для содержания их в сохранности и недопущения их повреждения или обесценивания. И он может обнаружить, что какие-то свои задачи (которые мы определили, как обеспечение условий…) он может выполнить лучше, легче, более эффективно, если скооперируется с другими людьми, перед которыми стоят подобные же задачи. Такими задачами являются, например, защита своих ресурсов от общих врагов, разбойников, воров… Он согласится расстаться с частью своих ресурсов для осуществления подобного контроля. Ему не нужна личная дорога, постольку, поскольку общая дорога полностью удовлетворяет его потребность в легком передвижении в любое нужное ему время с максимальной степенью надежности. Есть еще масса других вещей подобного рода, в связи с которыми мы испытываем очень мало неудобств, пользуясь ими вместе с другими людьми. И здесь лежит опасность совершить очень распространенную ошибку – ошибку неоправданного обобщения этого факта. Если люди могут пользоваться какими-то вещами совместно и вместе заботиться о их сохранности, почему бы им не взять и просто расширить список этих вещей? Это, разумеется неправильный подход. Ибо собственность является институтом, помогающим нам упорядочить мир, в котором мы живем таким образом, чтобы мы были уверены в вещах, которые мы используем или собираемся использовать в будущем для достижения наших целей. У нас, к примеру, есть наши дома со множеством вещей в них, которые мы не хотим разделять с другими. И обладание ими гарантирует нам то, что мы найдем их в любое время готовыми служить нам… Есть определенные вещи, которыми мы не хотим делиться даже с самыми близкими нам людьми, нашими домочадцами: это, например, наши личные вещи, ведь в противном случае мы не сможем быть даже уверенными в том, что найдем их в определенном месте в состоянии, котором мы предполагаем их использовать, и, таким образом, это может обернуться ненужными нам хлопотами. Так собственность описывает группу вещей или условий (по нашей терминологии), имеющих высокую степенью предсказуемости и подконтрольные нам, и (как мы уже отметили) образующие область нашей свободы.
Таким образом, у нас есть две категории вещей: те, которыми мы предпочитаем или согласны владеть сообща (армия, полиция…) с другими людьми и те, которыми мы не хотим ни с кем делиться. И тогда проблемы приобретает следующий вид: какими из вещей мы должны или можем владеть сообща? С кем и на каких условиях? И т.д. И наилучшим ответом на этот вопрос, судя по всему, является следующий: пусть люди решают сами, пусть они сами решают, какими из вещей им предпочтительней владеть лично и какими коллективно, и пусть они сами определяют порядок их использования. (Но с другой стороны о любом варианте решения этой проблемы всегда можно сказать, что люди сами решили…!)
Но, конечно, возможно выдвинуть ряд возражений относительно справедливости существующего на сегодня распределения: что непросто для нового человека вступить в игру без начальных ресурсов, что правила игры, которую мы называем рынком не поощряют честность или, короче говоря, что подобная ситуация не обеспечивает распределения вещей в соответствии с тем, что заслужили участники или не соответствует нашим представлениям о справедливости, гуманности…
И, вновь, единственное, что мы можем сказать позитивного и определенного подобного рода критикам рынка, это то, что это форма организации общества оставляет максимальную свободу выбора человеку, ибо она основана именно на этом принципе. И эта свобода выбора является условием, которое более, чем любое другое соответствует тому, что у нас обычно ассоциируется с понятием свободы. И это конечный пункт любого рассуждения или систематического развития идеи свободы в обществе. Независимо от начального пункта наших рассуждений мы в конце неизбежно должны прийти к свободному обмену или свободному рынку…
А правила поведения или правила морали, о которых мы говорим формировались таким образом, чтобы защитить такую свободу членов общества. Ни одно общество не может обойтись без них. Их смысл может быть выражен словами: ты должен уважать частную жизнь (или «свободу») твоих ближних.
Одной из главных проблем наших мечтаний и проектов по улучшению организации общества является то, что у нас нет надежных или даже четких критериев в выборе фактов относительно человеческой природы в соответствии с их важностью или даже релевантностью при построении социальной структуры или механизма, который мы бы хотели построить. Мы не можем проследить все силы (психологические, социальные, экономические…) которые будут действовать в обществе, возникшем в результате планируемых нами перемен, мы не можем оценить их вес, взаимодействие… с точностью, необходимой для того, чтобы сделать квалифицированные (в том смысле, в котором мы привыкли это делать в науке) выводы о полученных результатах. Единственное что мы можем сделать, это постоянно удерживать эти факты и силы в сознании и делать качественные оценки. Одним из таких фактов, о котором мы не должны забывать является утилитаризм (философский, а не личностный, о котором мы говорили). Мы не можем каждый раз, когда собираемся сделать что-то, оценивать последствия наших поступков для всех людей, которых они затронут. Мы не можем даже очертить круг этих людей. (И вообще, ввиду того, что последствия наших поступков бесконечны во времени и пространстве, мы не будем даже знать, где остановиться…). Таким образом, проследить все последствия наших поступков невозможно в принципе…
У нас нет также и четких критериев того, что является добром и что злом, как же мы можем надеяться избежать большого зла? Если бы подобный утилитарный путь решения проблемы того, как нам правильно действовать, был единственным, у нас были бы все основания для того, чтобы впасть в отчаяние...
Но жизнь предоставляет нам собственное, удивительно красивое решение нашей проблемы. В действительности мы действуем в сфере наших прав или нашей свободы, которая очерчена тем, что мы называем нашей собственностью или вещами (включая наше время, силы, материальные предметы…), которыми мы вправе (естественным образом или с согласия наших ближних) распоряжаться по нашему усмотрению (тавтология). С другими же людьми мы взаимодействуем главным образом на основе принципа обмена, так что, они обладают инструментом, позволяющим им контролировать наше влияние, влияние наших действий на их жизнь. Они позволяют войти в их жизни вещам, которые они считают добром для себя и ставить преграды для тех, в чем они не нуждаются. Поэтому влияние наших поступков на этих людей весьма ограничено и регулируется самими людьми; и, таким образом, мы можем действовать, как правило, не особенно заботясь об интересах других людей, так как влияние наших действий на них корректируется механизмом рынка… Этот механизм или этот факт разрушит все наши попытки построить правдоподобную теорию утилитаризма. Этот последний совершенно несовместим с рынком и концепцию можно считать лишь как общее определение принципа, частными случаями которого являются всевозможные виды социализмов и коммунизмов…
Мы еще раз должны подчеркнуть, что со всеми субъектами (людьми, организациями…), с которыми мы входим в контакт во время нашей повседневной деятельности, мы взаимодействуем на основании принципа обмена. Мы действуем, как независимые субъекты, которые сами оценивают все открытые перед ними возможности и решают, принимая во внимание все доступные им факторы, какая из них лучшая… И каждый такой субъект ведет отдельную «бухгалтерию» отношений с каждым их тех субъектов, с которым он вступает в отношения (обмена). И таким образом, контроль ресурсов, то есть всех вещей, которые могут считаться ресурсами осуществляется различными субъектами, и не остается такой вещи без «владельца». Такая отделенность, строгий контроль ресурсов и старательная забота об их сохранении и приумножении приводит нас к ситуации, в которой наше влияние на жизнь других людей строго ограничено. Так что, если мы хотим как-то повлиять на других людей, мы должны убедить их в преимуществах для них нашего «предложения». Будут ли при этом средствами убеждения слова или угрозы, или еще что-то, в любом случае наше «предложение» является для них лишь еще одной возможностью в их сознании, которую они рассмотрят наряду со всеми другими, развернутыми перед их мысленным взором. И опять-таки, в любом случае они сами будут принимать окончательное решение, и с метафизической точки зрения никак не оправдано применение понятия свободы к одним из них (опций) и несвободы к другим.
Суммируя нашу аргументацию, мы можем сказать, что механизм рынка надежно защищает нас от нежелательного вторжения в нашу жизнь других людей и таким образом сводит к минимуму результаты наших попыток действовать согласно утилитарным принципам. Или добро, которое мы можем принести другим людям, не заручившись предварительно их согласием, ограничено специальными вещами – нашей собственностью, вне которой находится неподконтрольная нам сфера. И мы надежно защищены от вреда, который другие люди могли бы нанести нам умышленно или нечаянно, также, как и от их добра… Но так мы защищены лишь в том случае, если живем в условиях рынка! Можно даже сказать, что одним из важнейших преимуществ рынка является то, что он ограничивает влияние действий, решений человека на его ближних. Здесь, видимо уместно, еще раз напомнить, что основным назначением закона в обществе является защита сферы частной жизни человека или его свободы от нежелательного вмешательства других людей или организованных групп людей… И моральные законы, также, служат главным образом тому же: они выражают требование человека в обществе к остальным членам общества, суть которого может быть выражена словами – уважай мою частную жизнь, мои ресурсы и будь хорошим партнером, не наноси вреда моим ресурсам ни умышленно и ни случайно… Это требование означает: будь готов к сотрудничеству или давай помогать друг другу на основе обменов, соблюдая все правила, регулирующие эти обмены в обществе, тогда как требование – давай помогать друг другу «безвозмездно» выходит за рамки этих базовых правил, оно не является защитным и не может регулироваться нормативными правилами отражающими объективную (измеряемую) реальность, оно не может быть четкими и чревато бесконечными противоречиями, неразрешимыми в принципе. Мораль бескорыстной помощи не просто нормировать, и мы вынуждены ограничиться призывом любить друг друга или быть милосердными, добрыми и т.д.
Одним из важнейших моментов или крупнейшим препятствием для понимания предмета морали является субъективно-объективный характер моральных правил или их двусмысленность в этом отношении. Объективную сторону этих правил можно описать как – «будь хорошим партнером» или соблюдай существующие правила обмена, которые, с другой стороны, могут казаться не вполне справедливыми всем участникам, не говоря о стороннем наблюдателе… Однако, они дают нам довольно хорошую основу для дальнейшего их анализа. Следующим логическим вопросом будет, как возникло существующее фактическое положение вещей. А такое положение является результатом поиска (процесса проб и ошибок происходящего на социальном уровне) наиболее оптимального (эффективного…) распределения функций или труда, или прав, или собственности… в обществе, в котором принимают участие все его члены. Не вдаваясь в детали, мы должны отметить, что если грабеж – более эффективный способ добычи ресурсов, чем тяжелый труд, мы можем получить в итоге феодальную организацию общества и т.д.
Разумеется, нельзя сказать, что в таком процессе все заранее предопределено и как бы мы ни начинали и какой бы путь не проходили в результате получим одну и ту же организацию общества, с одними и теми же ценностями… В этих разных обществах могут быть различия, в той же одежде, денежной единице... Но все это не столь важно для нас.
Сравнивая двух членов одного и того же общества занимающих разное положение и в силу этого имеющих частично различающиеся представления о том, что морально и что нет или разные общества по-разному оценивающие одни и те же поступки, у нас может сложиться представление, что моральные правила субъективны и вполне произвольны. Положение усугубляется тем обстоятельством, что моральная оценка поддерживается эмоционально и люди, участвующие в конкретных событиях реально переживают все те чувства, которые мы связываем с моральным суждением. У нас создается полное ощущение того, что мы выносим моральные суждения на интуитивном, инстинктивном уровне. Но это лишь вносит еще большую путаницу в вопрос. Его же решение, мы считаем, лежит в нашем уже рекомендованном подходе к проблемам такого рода: нам следует искать наши интересы. Наше восприятие, переживание того или иного события представляет собой результат своеобразной оценки – что это событие значит для нас, наших планов, ресурсов – и этот результат мы переживаем в виде определенной эмоции – приязнь, радость, страх… Эта оценка, как правило, не является вполне осознанной, мы не всегда можем назвать факторы, которые участвуют и учитываются в ней. Мы руководствуемся косвенными признаками, знаками. Наши рациональные конструкции (объяснения) носят вторичный характер и существенно зависят от этих оценок. Правда, нужно признать, что полное совпадение этих двух оценок не всегда имеет место. И наша рациональная оценка может опровергнуть «заключение» подсознательной оценки… Но это случается очень редко. Привычный порядок заключается в том, что наш мозг как бы ищет рациональное оправдание нашему чувству…
Личные моральные проблемы, с которыми нам приходится сталкиваться в жизни, не считая простых, типа украсть или не украсть, имеют, главным образом, следующую структуру: мы не можем удовлетворить двум взаимно исключающим требованиям хорошего партнерства в конфликте двух или более субъектов. Такие проблемы не решаемы в принципе. Должны ли мы помочь преступнику скрыться, если он наш друг?...
Мир, в котором мы живем довольно хаотичен. Он полон сюрпризов и при том чаще всего не очень приятных. Таково, по крайней мере, часто наше впечатление. Возможно потому, что они (эти неприятные сюрпризы) затрагивают наши интересы и привлекают больше нашего внимания и духовных сил… В любом случае, мир не позволяет нам расслабиться. Он никогда не предоставляет нам возможности делать вещи так, как мы бы хотели их сделать. Он постоянно ставит на нашем пути всевозможные неожиданные препятствия, которые требуют постоянного усилия с нашей стороны для их преодоления. И т.д.
Такое описание мира, с которым мы имеем дело, хотя возможно и слегка сгущенное, отражает некоторые аспекты отношений, в которых мы с ним находимся и, которые мы не контролируем или контролируем лишь частично, путем различного рода манипуляций… Наша зависимость от этого мира, наши интересы в нем, в том, что мы от него получаем и хотели бы получить, решающим образом определяют образ нашей жизни и характер наших связей, способов взаимодействия с ним, и, естественно, представляют для нас особый интерес… Мы не собираемся детально обсуждать эти взаимоотношения, но выделим несколько черт, которые представляют большой интерес для наших рассуждений. Как мы уже отметили, вещи, которые мы хотим получить в нашем мире, мы получаем в результате определенных манипуляций. Чтобы напиться, мы должны вытянуть руку, взять стакан со стола, подойти к крану, открыть его…
Большую часть наших действий мы совершаем механически или с таким высоким уровнем уверенности (надежности), что не затрачиваем сколь-нибудь ощутимого количества духовной энергии. Но существует масса других вещей, в которых мы нуждаемся, но которые добыть нам не столь просто, для которых мы не владеем столь надежными ритуалами… Они создают для нас проблемы. Мы стараемся найти способы добыть их, или, что то же самое, научиться манипулировать вещами вокруг нас с целью получения того, что нам нужно. Наша одержимость причинно-следственными связями определена не чем иным, как этим нашим желанием манипулировать вещами или желанием вызвать нужный эффект путем создания соответствующих условий. Мы весьма ограничены в возможностях посвящать нашу духовную (интеллектуальную, эмоциональную…) энергию решению всех проблем, с которыми мы сталкиваемся, пытаясь удовлетворить наши желания. И мы стараемся решать их обращая наши решения в механический ритуал. В таком случае мы можем экономить наши духовные силы и ресурсы для задач, для которых мы еще не нашли таких ритуалистических решений. Даже отношения с другими людьми, включая самые для нас дорогие, мы стараемся упорядочивать в означенном смысле, то есть, упрощать, ритуализируя их. И с технической точки зрения, этих людей, представляющих часть внешнего для нас мира, можно причислить к единому классу внешних объектов, с которыми мы имеем дело.
Такое отношение распространяется на все вещи, с которыми мы сталкиваемся. Мы настолько привыкли к такого рода взаимодействию, к таким ритуалам, что для контроля нужных нам вещей, мы порой готовы даже призвать мистические силы и придумать для взаимодействия с ними ритуалы, похожие на те, которыми мы успешно пользуемся на практике… И все это для того, чтобы повлиять на события вокруг нас нужным для нас образом.
Короче говоря, можно сказать, что все события, которые мы находим интересными для нас, мы видим с точки зрения возможности извлечения из них пользы и возможной манипуляции ими для получения этой пользы. Мы стремимся повышать степень их предсказуемости, изучая свойственные им закономерности или устанавливая их… и мы учимся использовать их для достижения своих целей. Однако, мы можем организовать таким образом только малую часть мира. Другая часть остается неподконтрольной нам или слабо контролируемой. Чтобы действовать компетентно на основе наших ожиданий и прогнозов, мы должны обладать определенной степенью уверенности (слегка различной для различных людей, в зависимости от индивидуального свойства идти на риски), которую мы можем повысить, повышая уровень контроля (приобретая новые знания, расширяя область контроля…) или готовясь психологически и таким образом повышая наши пороги чувствительности к риску, что, кроме психологического эффекта, может иметь и прямой – повышение нашего мастерства…
В свете такого подхода, Бог, например, является лишь звеном, помогающим нам заполнять пробелы в наших знаниях или нашей власти контролировать вещи… Мы манипулируем или стараемся манипулировать событиями, манипулируя богом, устанавливая определенные отношения с ним и добиваясь его милости, выполнением каких-то ритуалов (структура которых также обменная). Добившись таким образом его, Бога, благосклонности мы, как минимум, укрепляем нашу уверенность в благополучном для нас исходе рискованного события.
Решая наши повседневные задачи, в нашей повседневной деятельности мы имеем дело как с неодушевленным миром, так и с одушевленным.
Наиболее эффективным методом отношений с первым является изучение закономерностей в нем и использование их в своих целях. Что касается одушевленного мира, а точнее мира людей, в нем основной проблемой для нас, как и в первом случае является повышение его предсказуемости. Мы не можем знать, что они думают или что предпримут через мгновенье и главной задачей для нас в таких условиях становится – как защитить себя от тех их действий, которые могут разрушить наши планы. Кроме того, как мы уже говорили, мы нуждаемся во взаимной помощи, которую мы стараемся организовывать на основе обмена вещами и услугами… И эти две задачи должны стать основными путеводными принципами, теми главными задачами, которые нам придется решать в любом нашем проекте общества, то есть, мы должны будем создать структуру, которая сможет помочь нам решить эти задачи: повысить предсказуемость мира и создать условия для того, чтобы мы могли оказывать помощь друг другу.
И т.д.