Стр. 1 ДМБ. Я сидел на своей шконке, перенесённой в боевой пост "Тюльпан" ещё полгода назад списанного Большого Противолодочного Корабля и рассматривал купленный мною поутру на Вокзале Владивостока железнодорожный билет. Роковой вердикт "Дембель в опасности" теперь завис и надо мною. Номер моего вагона: 0! Я смотрел на эту цифру, обозначающую ничто и всеми силами противостоял желанию бежать обратно в кассы, чтобы разобраться в обнаруженной только что несуразности. Но привычка решать возникающие проблемы сразу была приобретена мною всё же немного позднее. Как, впрочем, и другая: проверять билеты не отходя от кассы. А в 1993 году, 16 мая, уже в последний раз сойдя с БПК "Хабаровск", за пару часов до отправления поезда Владивосток - Москва, я, обратившись в кассу Вокзала, развеял свои опасения.
В нулевом вагоне основной контингент пассажиров составляли дембеля. И если в моём купе, кроме меня и уволенного в запас баталера с рекордным количеством перевозимого багажа в нескольких объёмных чемоданах, были ещё и гражданские (мать с сыном призывного возраста), то во многих других купе ехали исключительно списанные на берег мореманы. Было шумно и весело. Выпивали. В соседнем купе сыграли что-то вроде Большого Сбора. Я тоже по привычке подтянулся. По кругу, среди сидящих не только на нижних, но и на верхних полках матросов и старшин, пускался стаканчик с несколькими каплями водки. Говорили за службу, вспоминали. Была и гитара. Парнишка в тельнике, перебирая струны, выдавал время от времени хиты дембельской лирики - подвыпившая аудитория смолкала, грустила и мечтала о новых жизненных рубежах. А незадолго до того, как я покинул купе, на какой-то момент ставшее кубриком, парнишка с гитарой исполнил собственное сочинение - гитарную композицию, которой он дал название "Осень в Париже". Мелодию, выведенную медленным перебором, я, конечно, запомнить с одного раза не мог. Через четыре года, в 1997 году, я записал несколько своих композиций под гитару, одной из которых была инструменталка, которую я также назвал "Осень в Париже".
Стр .2 БОМБЕЙ. В Мумбаи ( переименованный Бомбей - сказочный город из детства, живущий под ритмы болливудских хитов ) я приехал на автобусе из ГОА. Выйдя на конечной остановке и предварительно поинтересовавшись у водителя, отсюда ли уйдёт обратный рейс (на что получил отрицательный ответ), я двинулся наугад по оживлённой улице индийского мегаполиса. Я располагал примерно пятью часами до отъезда обратно. На автобусном билете, ещё при его покупке в ГОА, по моей просьбе было написано на хинди название места, откуда отправлялся обратный автобус. То есть за пять часов мне предстояло не только побывать у Ворот Индии и Вокзала Виктории ( я наметил для себя обязательное посещение хотя бы этих двух достопримечательностей ), но и отыскать в громадном городе нужную мне остановку. Не сложная задача для владеющих более-менее сносным английским, знающим правильные названия искомых объектов и имеющим карту города. Но мой английский в лучшем случае тянул на начальный уровень, названия достопримечательностей я знал только на русском, карты города у меня не было и я не видел поблизости ни одного магазина, где бы я мог её приобрести. Сейчас, спустя десяток лет, я вижу, что находился в довольно нестандартном положении для неопытного туриста-новичка, тогда же я был полностью уверен в благополучном решении поставленной задачи и наслаждался некой щекотливостью сложившейся ситуации. Улица, по которой я шёл, была застроена невысокими жилыми домами с узкими окнами и ставнями с поперечными прорезями. Не имея возможности выяснить своё местонахождение и проложить дальнейший маршрут, я прибегнул к услугам мумбайского чёрно-жёлтого такси. Но первому таксисту, рыжему индусу с бородой, а также мгновенно собравшемуся консилиуму из оказавшихся поблизости индийцев, я так и не смог объяснить куда направляюсь. Вместо Вокзала Виктории, он довёз меня до ближайшей ж/д станции, взял с меня несколько рупий и отбыл, оставив меня у путепровода над несколькими ветками ж/д путей. Почему-то именно поднимаясь по ступеням путепровода, я вспомнил слова одного гоанца, который узнав, куда я направляюсь, предостерёг меня следующими словами: " Мумбаи - не ГОА, там могут и ограбить ". Надо отдать должное второму таксисту, который, проявив искреннее участие, терпеливо выслушал моё описание Ворот Индии ( Вокзал я решил более не затрагивать ), но, к сожалению, также меня не понял. В следующую минуту я нашёл выход из положения, вспомнив фото из Путеводителя: за Воротами Индии величественно возвышаются старый и новый корпуса роскошного отеля "Тадж Махал". Я назвал отель и моя экскурсия по Мумбаи началась. С таксистом мы договорились о том, что оставшиеся мне до автобуса три с небольшим часа он покажет мне основные достопримечательности старого Бомбея и доставит к месту отправления моего автобуса в ГОА, а там, где я сочту нужным, он будет делать остановку. До района Форта, английской колониальной застройки, было совсем недалеко, - это я понял по продолжительности поездки, занявшей всего несколько минут. После того, как я вышел у отеля "Тадж Махал" и обошёл Gateway of India ( карту города я купил здесь же ), мы поехали дальше...
Таким образом я немного прикоснулся к самому большому городу Индии. За год до Мумбаи я побывал в Бангкоке, но там, кроме организованных автобусных экскурсий, я не решился, прогуливаясь по близлежащим улицам, потерять из виду свой высокий отель. Через три года после Мумбаи, я в течении трёх дней знакомился с ещё одним индийским мегаполисом - Хайдерабадом. В нём я уже свободно передвигался в любом направлении, сверяясь по карте, в которой отсутствовал масштаб; ездил на городских автобусах и моторикшах. Ещё через три года, дождливой ноябрьской ночью прилетев в Париж, я шёл по безлюдной улице девятого округа, отыскивая свой отель. Ставни знакомого мне уже образца из горизонтальных реек на узких высоких окнах старинных мрачных домов на какой-то миг вернули меня на улицы Бомбея.
Стр. 3 BON SOIR. Осенней ночью я шёл по Парижу, но чувства, что я в Париже, ещё не возникло. А позади уже был перелёт Москва - Париж на Air France, и приветствие, сказанное мне стюардом на французском, когда я взошёл на борт "Боинга", в какой-то степени ошеломило меня. К такому мгновенному переходу в другой мир я не был готов. А незадолго до взлёта стюардесса в тёмно-синем костюме, перехваченном красным поясом, стремительно прошлась по салону, разбрызгивая духи над рядами кресел. Позади была посадка в аэропорту Roissy CDG, прохождение паспортного контроля, на котором пограничник, не сумев просканировать мою визу, поставил штамп с датой смещённой на три дня вперёд от моего действительного въезда во Францию, так что когда я через день с недействительным билетом в руке штурмовал вертушку на выходе из пригородной подземки RER, привлекая внимание охраны станции, меня в стране ещё не было. И встретил уже нас, прилетевших из Москвы, пытающихся вникнуть в полезную информацию выдаваемую гидом в полупустом трансферном автобусе, легендарный Конкорд на выезде из аэропорта.
BON JOUR. Следующим утром, задолго до рассвета, я вышел из отеля и, сверяясь на каждом перекрёстке с картой города, выданной накануне гидом, направился к центру Парижа. Моросил дождь. Ру Мансарт, улица, на которой расположился мой отель, шла чуть под уклон и была совершенно безлюдна. Вскоре я увидел и первого прохожего, идущего по моей стороне улицы мне навстречу. Мы поравнялись и я вгляделся в его лицо в предрассветном сумраке. "Такая же ранняя птаха, как и я," - наверняка подумал прохожий. "Парижанин, - подумал я, - живущий в девятом округе и считающий данное обстоятельство самым обыкновенным на свете".
Я прошёл мимо высокой мрачной церкви Сент-Трините, совершил значительный круг, обходя пышную Оперу Гарнье, заглянул в подземку - выложенный белой плиткой тоннель, ведущий к подземной станции, задержался у одной из витрин Галереи Лафает, за стеклом которой происходило волшебное представление - несколько плюшевых медвежат на красных зонтиках летали над куклой девочки с зонтом под песню группы АББА " Танцующая королева", исполняемую на французском языке.
И только когда осталась позади Вандомская площадь и за открывшимся впереди свободным пространством площади Согласия, в набирающем силу рассвете выступила вдали громада Эйфелевой башни, оказавшаяся совсем не изящной ажурной статуэткой, а тяжеловесной тумбой с массивым оголовьем, Париж нахлынул на меня и я наконец-то ощутил себя в нём.
Стр. 4 СЕН-ЖАК. Самым удивительным и загадочным строением Парижа для меня стала башня Сен-Жак. С противоположного берега Сены, гармонично вписанная в создаваемую многими веками архитектурную панораму, цилиндрической формы, она смотрелась наподобие шахматной туры. Когда же я оказался рядом, башня предстала четырёхугольной, но каждый угол был заключён в массивный контрфорс, что и производило с большого расстояния впечатление её скруглённости. Исключительной деталью служит плоская вершина башни с установленными по углам, имитирующими "зубчатость", скульптурами. В этом кажущемся противоречии готическому стилю, которому принадлежит Сен-Жак, бывшая колокольня давно несуществующей Церкви Св. Иакова, - стилю, ярко выражающему большинством своих элементов стремление ввысь, несомненно подчёркнута вертикальность всего остального декора башни.
В холодный осенний вечер я прохожу рядом с башней Сен-Жак. Остановившись, смотрю снизу вверх на каменного изящного исполина, восхищаюсь ажурной фантастической мощью "пламенеющей" готики, прошествовавшей сквозь многие века. Никола Фламель, алхимик, раскрывший секрет бессмертия с помощью философского камня, жил рядом и после смерти был якобы похоронен рядом с церковью Сен-Жак де ла Бушери в пятнадцатом веке. Через пару веков была вскрыта пустующая могила того, кто до сих пор находится среди нас, ныне живущих. В XVII веке Блез Паскаль ставил на башне свои метеорологические опыты. В дни Великой Французской Революции Церковь была разобрана, но её колокольня оставлена в память о великом соотечественнике. Отданная в аренду, она некоторое время использовалась неким мастером для изготовления охотничьей дроби "башенным" способом: с пятидесятиметровой высоты на решётку лился расплавленный свинец, распадавшийся на мелкие брызги и застывавший затем в бочках с холодной водой. Случайный гость, мимоходом забредший чужестранец даже на самый короткий временной отрезок тоже становится частью этой жизни, вписывает своё появление здесь во всеобщую летопись Парижа, ибо такова и есть суть Истории.
Стр. 5 БИР-АКЕЙМ. Собираясь в третий раз посетить Индию, которой серьёзно увлёкся, я неожиданно отложил эту поездку и поехал в Париж. Обстоятельством, столь кардинально изменившим направление путешествия, стала картина Кристофера Нолана "Начало" с ДиКаприо в главной роли. Волшебство парижских улиц во сне и наяву, загадочный мост с зеркалами неожиданно определили мой выбор. Давняя мечта времён оформления первого загранпаспорта - увидеть Париж, была воплощена в жизнь. И, конечно, одной из первых целей посещения стал необычный, служащий в фильме местом яркого драматического эпизода, происходящего во сне и соответственно наполненного завораживающей нереальностью происходящего, старый железный мост через Сену - Бир-Акейм. Мост, ставший одной из причин, благодаря которым я увидел Париж.
Я подошёл к Бир-Акейму ближе к вечеру, пройдя под Эйфелевой башней, которая находится рядом. Тяжёлые облака, бросающие синеватый отсвет на город, стояли неподвижно над довольно быстро несущей свои воды Сеной. Река, устремляющаяся в три мостовых пролёта, вела себя неспокойно, - словно проходя над скрытыми порогами, захлёстывала каменные опоры. Двухуровневый мост оказался несущим на своём втором уровне, поддерживаемом изящными колоннами, открытую линию парижского метро. Под линией, между колоннами и подвешенными ко второму уровню, фонарями, пролегали велосипедные и пешеходные дорожки. Было совсем немного прохожих. Какая-то пара в самом начале моста увлечённо предавалась фотосессии. Я прошёлся вдоль колонн до схода на Лебединый остров - довольно узкой полосы насыпного грунта со стоящей на самой её оконечности Статуей Свободы ( оригиналом; в Нью-Йорке - всего лишь увеличенная копия ). Вышёл на смотровую площадку по другую сторону моста. Здесь установлена статуя "Возрождающаяся Франции" - дева на скачущем коне со знаменем и зазубренным в битвах мечом. Вид на Эйфелеву башню открывается превосходный: с недалёкого лесистого берега возносится в небо громада "визитной карточки" Парижа. Я попросил одного проходящего по Бир-Акейму француза сфотографировать меня в перспективе колонн моста. Снимок вышел превосходный. Дело осталось за малым - снять " Начало-2", чтобы по возвращении домой приколоться с сыном, ведь фильм с ДиКаприо мы смотрели вместе. НАЧАЛО - 2. Панорамная съёмка моста обрывается внезапно появлением лица неизвестного массовому зрителю персонажа, который с наимрачнейшей интонацией выдаёт знаменитую фразу из фильма: "Сейчас будет выброс".
Стр. 6 ДЕФАНС. В Дефанс - высотный пригород Парижа - я отправился на следующий день после приезда. Добраться до Дефанса я решил на метро. Это была моя первая поездка в парижском метрополитене и несмотря на некоторую осведомлённость относительно данного транспорта благодаря интернету, многих нюансов я, конечно же, знать не мог. Спланировав маршрут на настенной схеме станции и проезжая по одной из городских линий, я увидел на одной из остановок двухэтажный пригородный состав RER, в который, не долго думая, пересел. Свою опрометчивость я осознал только добравшись до места, когда покидал метрополитен. Данный выход, расположенный в непосредственной близости от городской станции, уже выходил за границу города и имел другую ценовую категорию. Напрасно я прикладывал свой билет к считывающему устройству пропускника. Мне следовало бы вернуться обратно в город и выйти там, где положено. Но подобной мысли в ту минуту не возникло.
Пока я находился в подземке, начало светать. Поднявшись по ступеням на поверхность, я оказался окружён темнеющими в рассветном сумраке громадами небоскрёбов. Впереди, заполняя всё видимое пространство, высился гиперкуб Большой Арки Дефанс, завершающей историческую ось, берущую начало от Лувра и проходящую через Триумфальную Арку. Какое-то время, сидя сбоку на ступенях основания гигантского проёма Арки, по которым постоянно поднимался народ, я обозревал поражающий размерами и формами квартал Делового центра, переходящий в магистраль, ведущую к сердцу Парижа. Строгие вертикали одних башен были дополнены изгибами и овалами других, а одно из зданий вообще представляло собою сетчатый шар из стекла. Когда хмурое небо перестало давать надежду на дальнейшее просветление, я, обогнув Арку, прошёлся по отходящему от неё довольно далеко дощатому помосту. Внизу простиралось пышно убранное кладбище, привлекали внимание стоящие в отдалении причудливо и ярко раскрашенные высотки. Проходя по кварталу небоскрёбов в обратном направлении ( я взял курс на центр Парижа и до темноты успел не спеша дойти до пл. Италии, что находится за центром, южнее ), рассматривая удивительную современную скульптуру, призванную оживить ( впрочем, безуспешно ) унылый стёклобетонный ландшафт - стального "Красного паука" и двенадцатиметровый морщинистый палец, я испытывал всё большее желание оказаться в другом, настоящем Париже с его классической шести-семиэтажной застройкой, настолько быстро исчерпал интерес к себе этот оазис модерна, этот парижский Манхэттен.
Стр. 7 НАБЕРЕЖНАЯ СТАЛИНГРАДА. В Париже я побывал в нескольких местах, названных в честь моего родного города. Это площадь Сталинградской битвы, станция метро "Сталинград" и набережная Сталинграда. Станция метро и площадь находятся рядом, название станции дублирует название места, рядом с которым расположена. Набережная следует за крутым изгибом Сены на юго-востоке Парижа, чуть ниже городской черты. Площадь Сталинградской Битвы я проходил в один из дней, держа путь на известное старинное кладбище Пер - Лашез. На станции метро "Сталинград" ( получив современное название сразу после Второй Мировой, станция имеет наземную и подземную части, бывшие ранее отдельными станциями ), я делал пересадку с одной линии на другую, возвращаясь с пл. Италии в отель после прогулки из Дефанса. Вместе с плотным людским потоком я двигался по наземному переходу-галерее, а рядом, за стальной ограждающей сеткой в наполненной искрящимся электричеством ночи, хлестал сильнейший ливень. Несколько темнокожих подростков проникали с улицы на станцию через вертушку, работающую только на выход, с металлическим скрежетом проворачивая её в обратную сторону и напоминая мне схожую ситуацию этого утра, случившуюся со мной. Прогулка до Набережной Сталинграда, до которой я шёл от своего отеля почти через весь город, и возвращение обратно через Булонский лес заняли у меня целый день. Миновав центр и держась левого берега Сены, я направился к южной границе города. Позади остались район высотных зданий, крохотный парк, скорее сад Андре Ситроена, поднимающийся невдалеке всё выше огромный воздушный шар с закрепленными снизу метеоприборами и надписью "Air of Paris". Вот Сена разделилась на два рукава: очень узкий левый и широкий правый. Открылся остров, из захваченных осенними тонами кущ которого выступала несуразная аляповато раскрашенная скульптура. Вдоль берега было много низкоэтажного новостроя, выделялся деревянный дом, формой напоминавший корпус старинного корабля. Согласно карте я шёл по набережной Сталинграда в пригороде Парижа, но не видел ни одного уличного указателя, ни одной надписи с названием местности; отсутствовала нумерация на домах - всё больше офисах (классические парижские таблички - синие прямоугольники с зелёными полями с названием улицы и сверху, на полукруглом выступе, номером округа, - остались в городе). Изящный мостик был перекинут на остров через реку, вдоль берега стояли на приколе небольшие суда. Опавшая листва с нависших над Сеной деревьев уже изрядно покрывала верхние палубы. На острове были ипподром и парк с петляющими дорожками. Возле ипподрома я посидел на скамье, посмотрел на расквашенную дождями, развороченную скачками землю. По дорожкам парка, огибая громоздкую скульптуру, смысл которой так и остался для меня неясен, бегал народ. Взойдя на широкий мост, проходящий через северную оконечность острова, я направился на правый берег Сены и далее - к Булонскому лесу. Набережная Сталинграда, оставшаяся за островом, никакого отношения к моему городу не имела. Это была лишённая какой-либо исторической привязки и памятной символики улица в пригороде Парижа, носящая название, о котором давно перестало задумываться сегодняшнее поколение.
Стр. 8 МОРРИСОН. Спустя год после поездки в Париж, я возвращался домой из республики Коми после отработанной трёхмесячной вахты. Место в поезде, как и всегда, я занимал верхнее. Освободившись от наушников, с которыми почти не расстаюсь в дороге, я невольно услышал разговор попутчиков снизу, заинтересовавший меня. Говорили о музыке, о классическом зарубежном роке, часто упоминая культового вокалиста легендарных "Doors" Джима Моррисона. Немного свесившись в проём между верхними полками, я поделился с не чужими уже ребятами, что побывал на могиле Моррисона. Серёга, помбур-нефтяник, с явным недоверием посмотрел на меня. "Но ведь он похоронен в Париже!" - произнёс Серёга и сразу стало понятно, что побывать в Париже всегда было для него несбыточной мечтой. "Да, - подтвердил я, - я побывал на могиле Моррисона в Париже." По выражению лица нефтяника я увидел, что гораздо проще ему было поверить в то, что я высаживался на Марсе, чем вообразить меня гуляющим среди старинных склепов на Пер-Лашез.
На это кладбище, занимающее почти 50 Га в последнем двадцатом округе Парижа, я заходил почти уверенный, что отыскать могилу Моррисона не составит никакого труда. Проходив около получаса среди величественных памятников различных архитектурных стилей под сенью вековых деревьев, я понял, что если не прибегнуть к детальной схеме кладбища, это совершенно невозможно. Я вернулся обратно к Центральному входу, нашёл на схеме нужный участок (шестой) и только потом, потратив ещё некоторое время, нашёл ничем не примечательную среди других окружавших её надгробий, могилу, к которой время от времени подходили люди - один, два человека. Про бесчинствующих фанатов (место является культовым для тысяч поклонников группы со всего мира) напоминало металлическое ограждение, препятствующее доступу к надгробию и сколотый почти по всей длинне каменный брус, обрамляющий могилу. На невысоком надгробном камне под именем и годами жизни надпись на латинском: "и демоны его обуяли". К камню приставлено фото музыканта, утопающее в цветах.
Первую пластинку "Doors" я приобрёл году в 88-м. Перепутав стороны диска, я сразу поставил на проигрыватель сторону "В" и прослушал песню, навсегда ставшую для меня самой любимой песней группы - "Blue sunday". Джим Моррисон воплотил в себе, кроме символа рок-музыки, два образа, два направления, недоступных мне в конце восьмидесятых: волшебной страны Америки, волшебного города Парижа. В Штатах группа обрела мировую известность, в Париже Моррисон прожил свои последние месяцы. С присущей многим выдающимся людям склонностью к саморазрушению, Джеймс Дуглас Моррисон классически свёл счёты с жизнью с помощью наркотиков. Не оправдав надежд родителей (его отец-адмирал счёл неудачной шуткой желание сына создать рок-группу), он стал легендой своего и последующих поколений. Сегодня легендой стала его могила. Я стоял рядом с нею и смотрел на могучие деревья, росшие чуть поодаль. Они видели заросшее лицо Джима в гробу 4 июля 1971 года.
Стр. 9 СЛЁЗЫ В ДОМОДЕДОВО. За девять лет до своей поездки в Париж, в декабре 2001 года, несколько суток вдвоём с женой мы просидели в московском аэропорту Домодедово из-за нелётной погоды в Норильске. Я должен был вернуться домой из отпуска за четыре дня до выхода на работу, а в итоге опоздал на пять. Несмотря на утомительное ожидание постоянно откладываемого рейса, полубессонные ночи и перебои с питанием, дни, проведённые в международном аэропорту стали своеобразным этапом и подготовкой к предстоящим моим путешествиям. Атмосфера нескончаемых прилётов и вылетов, лоск залов ожидания (тогда полным ходом шла реконструкция Домодедово, кто-то из знающих пассажиров даже заявил, что сегодня Домодедово ничуть не уступает Нью-Йоркскому аэропорту Кеннеди), люди, прилетевшие или улетающие в другие страны - во всём этом было что-то зовущее, близкое мечте, которая и рождается в подобные моменты жизни.
Пассажиров-норильчан с каждым новым откладываемым рейсом становилось всё больше. Залы ожидания оказались переполнены возвращающимися из отпусков работниками Норникеля. На авиакомпанию легла обязанность по расселению северян в гостиницы. Мы с женой от гостиницы отказались, надеясь улететь первым же рейсом при возникновении "окна" в метеоусловиях Норильска, пока других будут собирать с отдалённых районов столицы. Конечно, предположить, что наше пребывание в аэропорту продлиться девять суток, мы не могли. Проходили дни, менялись пассажиры, коротавшие время в соседних креслах. Кто-то становился соседом на пятнадцать минут, другие могли задержаться от нескольких часов до суток. Порой, прогулявшись по зонам прилёта и вылета, начитавшись книги и наслушавшись своего плеера, я просто сидел и смотрел на людей рядом. Невольно слушал чужие разговоры. Как-то раз на противоположный ряд присела девушка в слезах, говорившая по телефону с матерью. Выяснилось, что девушка улетает в Париж и до рейса остаются считанные минуты. Слушая неподдельные рыдания незнакомки и смотря сквозь огромные стёкла на ярко раскрашенные самолёты, стоящие на лётном поле под зимним небом, я думал о таком невозможном для себя варианте - лететь в Париж и при этом чувствовать себя несчастным.
Стр. 10 ОСЕНЬ В ПАРИЖЕ. Гуляя по осеннему Парижу с картой в руках, я не сразу открыл для себя главный принцип движения к выбранной цели в городе с большим количеством старых районов, состоящих из узких извилистых улочек: следовать только основными городскими магистралями, отдавая предпочтение наиболее прямым, без изгибов, улицам. Так, например, в первый день направляясь по левому берегу Сены от Музея Армии к Нотр-Даму, переходя несколько раз с одной на другую улицу и двигаясь, как мне казалось, в определённую сторону, я дважды побывал у корейского посольства, то есть замкнул круг. А следуя от базилики Сакре-Кёр к северной границе Парижа, где расположилось множество барахолок (на одной из которых я купил себе кожаную куртку), я попал в лабиринт настолько маленьких улиц, что они даже не были отмечены на карте. За семь неполных дней пребывания в Париже, я несколько раз пешком пересёк город в разных направлениях, побывал во всех двадцати округах, не раз выходя за границы города (Булонский и Венский леса, Дефанс, Иси-ле-Мулино, Сент-Уэн).
И с каждым днём всё сильнее проникаясь атмосферой волшебного Парижа, шагая по улицам, на которых в каждом камне, заключённом в стены и мостовые, в каждом элементе фасада отчётливо проступает история минувших эпох, я думаю о том, как в своё время ходил по этому городу мой отец, которому было тогда 37, как и мне сейчас. Ранней весною он гулял по Парижу со своими друзьями и вместо усыпанных кленовыми листьями тротуаров, по которым иду я порой в полном одиночестве, видел пробуждающуюся от зимнего сна богатейшую парижскую флору. "Увидев Париж, понимаешь, что должен был хоть однажды в жизни побывать в нём", - напишет отец в своих дорожных заметках на борту круизного лайнера "Армения", после их выхода из Гавра.
Осень красива везде. На огромных пространствах Земли, где каждое из четырёх времён года неповторимо, подчинено своим законам и имеет собственную цветовую гамму, осень, безусловно, самое яркое время. Вспыхивающие под первыми лучами солнца осенние леса планеты победно торжествуют своим разноцветным сказочным убранством над прочими красками мира. Так почему именно парижская осень? Почему так гармонично слиты вместе эти два слова и пленяют своим созвучием наше воображение? Осень - величественный итог отшумевшего лета и вместе с тем наполненное грустью время прощания с ним, яркое насыщенное начало и тоскливый, обрывающий последние бурые листья с ветвей, напоённый сыростью, прелыми запахами, несущий дожди и туманы, конец. Осень - принятое время печали и разлуки, прощаний и угасающих надежд, любимое время поэтов и романтиков. И это связывает Осень с Парижем, ведь Париж общепризнанно - самый романтичный город на Земле.
Норильск, Талнах
2016 г.