Чайки, резко вскрикивая, носились над водой, сверкая маленькими стрелами в лучах не жгучего закатного солнца. Вдоль бесконечно тянущегося берега шуршала вода, накатывая на прибрежный песок бирюзовыми волнами с бахромчатой каймой.
Настасья стояла у озера, задумчиво глядя вдаль, где было что-то, видимое ей одной.
Вода, вода… много воды. А Настасья – как пересаженное деревце, которому не хватает влаги.
В Казахстан она приехала с маленькой дочкой и Толиком поздней осенью. Привыкшая к снежным зимам на Алтае, с удивлением смотрела на низкорослые голые деревья, не прикрытые ни листьями, ни хвоей, ни снегом. А вот ветры были холодными, жгучими, пронизывающими насквозь.
Весной же казахская степь поразила своей скудной растительностью и солончаками, а еще – обилием солнца, спрятаться от которого было невозможно. В раскаленный песок зарывали куриные яйца, которые пропекались там до крутизны.
Тетя Дуся со своей семьей жила в поселке, расположенном на берегу озера, рядом с городом.
В семье было пятеро детей. Три сына и две дочери. Старший сын, Николай, уже служил в армии. Муж тети Дуси - тихий, невзрачный - работал столяром и дома постоянно что-то мастерил. Тетя Дуся работала техничкой в местном клубе.
Доходы у семьи были невеликие. И жили они в небольшом доме, при котором имелся маленький огородик, служивший для их многочисленной семьи хорошим подспорьем.
Семью родного племянника тетка приняла радушно. Им был выделен угол, где поставили кровать для Настасьи с Аннушкой, а Толика поселили в комнате со своими младшими сыновьями.
Маленькую Аннушку любили все, и Настасья, уходя на работу, не волновалась о дочери, за которой всегда было кому присмотреть. С нею охотно нянчились, учили говорить. Аннушка послушно повторяла: « Папа Петя, кале ной, Аня чучело…», что означало – «Папа Петя, скорей домой, Аня соскучилась». Мальчишки покатывались со смеху.
Поселок и город разделял горно-металлургический комбинат, на который и устроилась работать Настасья. Труд был тяжелым, порою непосильным. Тем не менее, бригада женщин-грузчиков существовала.
Женщины были все как на подбор: молодые, выносливые. И очень дружные. Помогали друг другу в тяжелых ситуациях и морально, и физически.
Порою выпадали ночные смены, которые были особенно тяжелыми. Это случалось, когда вечером на завод приходил состав с грузом. Простои транспорта не допускались, слишком дорого это обходилось предприятию. Работа женщин оценивалась дешевле. За ними присылали дежурную машину, и не отдохнувшие после тяжелой дневной смены женщины возвращались на завод, втайне надеясь, что выгружать придется хотя бы не каустическую соду.
Сода эта была грузом особым. Она оседала на одежде, на лицах, забивала глаза, нос, горло. И никакие респираторы не помогали. Люди кашляли, задыхались, но работа продвигалась. За работу на вредном производстве выдавались талоны на молоко. Порошковое.
Ночами Настасье снилась деревня, сосновый бор, величественный, надежный, красивый в своей мощи. Сочная зелень полей и кудрявые березовые колки, где в высокой траве росла ягода-костяника. Сны были такими явственными, что Настасья всем своим натруженным телом ощущала веяние родных полей и на губах - вкус ягоды.
Сон прерывал плач маленькой дочки. «Слякаля а-ди-и-чки…» - тянула та. Подав Аннушке в ручонки пол-литровую банку со сладкой водой, Настасья снова проваливалась в сон.
И опять оказывалась в полевой бригаде, где когда-то с подругами работала прицепщицей. Работа была не в тягость, парни и девчата вечерами после работы купались в чистом пруду, устраивали посиделки с песнями, танцами. Березовые кудрявые колки перемежались с широкими полосами полей, изрезанных глубокими бороздами.
Настасья потихоньку привыкала к жизни в чужом краю. В уголках ее глаз появились светлые морщинки, какие бывают у людей, привыкших постоянно щуриться из-за яркого солнца.
В семье тети был строгий распорядок дня, у каждого – свои обязанности. И существовало строгое правило – обедать всем вместе, в определенное время. Настасья отдавала тете Дусе ежемесячно большую часть своей зарплаты за питание и жилье и обедать старалась приходить домой. Отдохнуть во время обеденного перерыва она не успевала, так как тратилось время на дорогу домой и обратно. Но Настасья старалась экономить, чтобы к возвращению мужа из армии скопить немного денег.
На обед для большой семьи неизменно варился борщ без мяса. Но этот скудный каждодневный обед дополнялся рыбой, которую мальчишки с отцом ловили в озере. Таких деликатесов Настасья в своей деревне не едала! Сазан, лещ, окунь, маринка… Жареные, тушеные, вареные. Летом готовили на печке, которая стояла посреди двора. Там же устанавливался круглый стол, за которым помещалась вся семья.
Рыбу Настасья ела с удовольствием, и она ей не надоедала. И еще помидоры. Дома, на Алтае, помидоры, как правило, на корню не вызревали, их собирали зелеными и дозревали они уже в избе. Иногда их клали в валенки, так они быстрее меняли окраску на красный цвет.
В Балхаше помидоры поспели рано, и Настасья могла есть их, сколько душа пожелает. Она и ела: сначала помидоры с солью, потом рыба, и снова помидоры, теперь уже с сахаром. В огороде срывала туго хлопающие луковые перья, скрипучие веточки укропа, пахнущие малосольными огурцами. Это напоминало ей деревню.
Осенью Толик поступил в ремесленное училище, Аннушку отдали в ясли. А ближе к Новому году вернулся из армии Петр.
Настасья на свои сбережения купила мужу всю необходимую одежду. Петр отдохнул неделю и пошел устраиваться на работу. Проблем с трудоустройством не возникло: в армии он получил водительские права, и его взяли водителем на легковой автомобиль, возить начальника строительного треста.
Работа Петру нравилась. А вскоре молодой семье выделили двухкомнатную квартиру в городе. Казалось бы, живи да радуйся.
Радости, однако, в семье не было. Настасья стала на работе сторониться товарок, скрывая от них опухшие от слез глаза. И как-то бригадирша Люба Козырькова не выдержала, подошла к ней в обеденный перерыв.
- Настя, вижу, неладно у тебя в семье. Что происходит?
Настасья разрыдалась:
- Плохо у нас, Люба. И делаю-то я все не так, и говорю не так. Петр дома старается не бывать, даже в выходные уходит. Говорит, начальника на рыбалку возит. Возвращается пьяный, злой. Руку на меня поднимать начал.
Настасья вздохнула, вытерла слезы и дрожащим голосом продолжила:
- И Аннушку не любит. Родилась она без него, больше двух лет без него росла, не чувствует он себя отцом. Мешает она ему. А у меня сердце кровью обливается.
Люба ахнула:
- Да что ты! Так ждала, на хорошую жизнь надеялась… Что же он…
Обняла подругу за плечи.
- Насть, а может, ну его… Ты молодая, красивая, работящая. Не пропадешь без него!
Настасья опять заплакала:
- Беременная я… пятый месяц уж. Куда мне теперь? А он как узнал, еще больше лютует! Говорит, жизнь я ему сломала. Что без меня у него по-другому бы все сложилось.
В чем была причина непонятной злобы Петра? Возможно, голодная сиротская юность, полная унижений, наложила свой отпечаток. Уроки жизни – и добрые, и жестокие - меняют характер людей, формируют личность. Может быть, привычка терпеть, таить, прощать породила в нем нетерпимость по отношению к окружающим его, самым родным людям.
Ничего не изменилось в семье и с рождением сына. Сашенька родился слабеньким. Когда ему было восемь месяцев, он заболел так, что врачи всерьез опасались за его жизнь. Глядя на исколотые инъекциями ручки, ножки и даже головку сына, Настасья заливалась слезами, спала, сидя у его кроватки и только об одном молила Бога – чтобы ребенок выжил.
Мальчик поправился, и спустя месяц его отдали в ясли. А Настасья вышла на работу: необходимо было содержать семью. Зарплата у мужа была невысокой, да и той Настасья не видела: любил Петр и выпить, и погулять. Считал, что имеет на это право. Напрочь забыл о том, какие тяготы и лишения терпела Настасья в свое время, помогая ему поднимать сестру с братом. Теперь она поднимала своих детей, а он перед родными детьми обязательств иметь не хотел.
По утрам Настасья собирала ребятишек, завозила: одного – в ясли, другую – в детский сад, и ехала сама на работу. Вечером возвращалась тем же маршрутом. И радовалась, если Петр приходил домой с работы трезвым. Иначе снова – бессонная ночь, плач детей…
Просила Настасья тетю Дусю поговорить с племянником. Та пожурила Петра и тут же обняла:
- Ридный ты мий племянничек, я ж тэбе бильше всих люблю.
Настасью на чужой стороне любить было некому…
Плохое запоминается лучше из-за переживаний, может, поэтому кажется, что в жизни его было больше, чем хорошего.
Спустя три года у Настасьи с Петром родился еще сын, которого назвали Алешей. Проявились ли наконец отцовские чувства у Петра, или по каким-то другим причинам, но отношение его к младшему сыну было заметно теплее, чем к двум старшим детям. Хотя бы это радовало Настасью.
Алеша был любимцем всей семьи: словно осознавая, что маме живется очень нелегко и стараясь ничем не досаждать ей, рос спокойным, здоровеньким. Имя ему дали старшие брат с сестрой и всячески опекали младшего братишку.
Летом, после окончания Аннушкой третьего класса, в пионерский лагерь, куда она просила ее отправить, родители ее не отпустили. Детские сады и ясли закрыли на ремонт. Саше было шесть лет, Алеше – неполных два. Вот и сидела Аннушка целыми днями с братишками дома.
Первые два дня в помощь ей баба Дуся присылала своего младшего сына, Сергея.
Но дождавшись вечером мать с работы, дети попросили:
- Мам, не надо нам Сережку. Он залезает под кровать и воет там, пугает нас. Лучше мы одни будем.
- Хорошо, я скажу, чтобы не приходил, - вздохнула Настасья.
Из окна их квартиры была видна сопка, на каменистой, безжизненной почве которой не росло ничего. За сопкой справа находилась школа, в которой училась Аннушка. А слева, обогнув сопку, дорога упиралась в гастроном. Аннушка часто ходила туда за различными продуктами. Рядом с гастрономом стоял киоск, в котором продавали вкусную газированную воду с сиропом: вишневым, малиновым, клубничным.
Туда и отправилась как-то Аннушка, уложив спать Алешу и наказав строго-настрого Саше никому не открывать дверь. Взяла бидончик под воду и побежала к магазину.
Вернулась она быстро. На площадке своего этажа увидела плачущих братьев. Дверь была закрыта.
- Алеша проснулся и тебя стал звать. А я только показать хотел, что тебя нет, а дверь сама захлопнулась, - всхлипывал Саша.
Настасья как чувствовала, что дома что-то случилось. Неспокойно было на сердце. Выпросила в обед у бригадирши лишние полчаса и на попутной машине поехала домой.
Дети сидели на ступеньках лестничного пролета. Алеша спал на руках у Аннушки, Саша примостился рядом.
На следующий день из поездки вернулся отец. Он в то время работал водителем на автокране и ездил в командировки на строительные объекты. Заехал домой, завез гостинцы (из командировок в военный городок Приозерск он всегда привозил ежевичное варенье), оставил свои вещи и снова вернулся на работу.
Вечер прошел в тревожном ожидании, потому что длительное отсутствие Петра ничего хорошего для семьи не предвещало.
- Мам, а хорошо было бы, если бы папка не пришел совсем, правда? – заглядывая матери в глаза, спросил Саша.
Настасья, сдерживая слезы, молча обняла сынишку.
Подошла Аннушка, о чем-то пошепталась с Сашей, и тот, уже улыбаясь, предложил:
- Мам, а хочешь, мы тебе концерт покажем? Я новую песню выучил!
И, не дожидаясь ответа, пропел:
- Ах, эта девушка меня с ума свела, разбила сердце мне и кровь пошла-а-а-а…
Настасья засмеялась:
- Певец ты мой…
А сын, увлекшись, продолжал:
- Эй, моряк! Ты слишком долго плавал! И я тебя успела позабыть!
Такие концерты дети устраивали часто, стараясь отвлечь мать от грустных дум.
Но были у них и настоящие праздники. Это когда по весне Петр брал служебную машину и вывозил всю семью в степь, где красными и желтыми огоньками на бурой земле выделялись тюльпаны. Цветы собирали в букеты и дома ставили в обычные стеклянные пол-литровые банки, чтобы еще долго любоваться ими. Невозможно было, увидев тюльпаны в дикой степи, не полюбить их. Яркие цветы с черными сердцевинками остались в памяти навсегда. У Аннушки сохранилось какое-то особенно нежное чувство к этим цветам.
Изредка летом ездили в урочище Бектау-Ата, этот красивейший зеленый островок в степи. На живописных скалах, в большинстве своем имеющих форму пластин, рос можжевельник, изредка попадались низенькие кустики ромашки. В углублениях поблескивала чистая дождевая вода. Притягивали своей таинственностью пещеры.
На обратном пути у казахов, живущих в юртах, покупали курт и кумыс.
Много радости доставляли детям поездки в поселок, к бабе Дусе. Нравилось бродить по ее огороду, и хотя особо полакомиться там было нечем, не считая чахлого куста смородины, на котором созревали мелкие ягодки, клочок этой ухоженной земли манил к себе, зеленея среди бело-рыжего солончакового пространства. По дощатым скользким желобкам бежала чуть зеленоватая, прохладная вода. Огород поливался из арыка, протекающего по всей территории поселка. Называли его теплым течением. Берега арыка были забетонированы, от одного берега к другому протягивали толстую проволоку, и дети, ухватившись за нее, подолгу с удовольствием бултыхались в прозрачной воде, которая, мягко обтекая их, торопилась к озеру.