Рыбак Матюк (Анатолий Сэт) / Проза.ру

Самолёт низко прошёл над маленьким песчаным осерёдком, затерявшемся посреди скованного льдом залива. Под крылом промелькнули вмёрзшие в песок полозья, на которых когда-то стоял балок. Самолёт, сделав широкий круг, ещё раз пролетел над маленьким островком, после чего лёг на обратный курс и скрылся в небе, слившись с серыми слоистыми облаками…

   В ожидании отправки на полярную станцию, я поселился в общежитии рядом с Управлением, где жили неженатые и незамужние специалисты. И хотя с момента окончания института прошло уже 8 лет, я без труда вписался в тамошний быт, вновь ощутив преимущества студенческого бытия. Делать мне особенно было нечего. Все поселковые достопримечательности я обошёл в первые дни своего появления в Посёлке и теперь, дабы не страдать от скуки, сидел в гидропартии и слушал полярные байки, попутно помогая готовить снаряжение к первому рейсу в начавшейся навигации.
   В помещении гидропартии при первом же визите мне бросились в глаза два больших фотопортрета на стене, как бы смотревших друг на друга. Один портрет принадлежал знаменитому полярному исследователю Руалу Амундсену, о чём свидетельствовала табличка с его именем и годами жизни. Под вторым портретом табличка гласила: «Рыбак Матюк П.И.». Там же был указан год рождения и через прочерк на месте даты кончины стоял большой вопросительный знак. Я вгляделся в фотоизображение. При всём внешнем различии этих людей, в их облике было нечто общее. Роднило их, как мне показалось, одинаковое выражение лица. Конечно, в чертах Амундсена угадывалось происхождение, если угодно, порода. А его визави был попроще, но взгляд с некоторой хитрецой роднил его с первым портретом..
   Узнав на какую станцию я получил назначение, ребята сказали, что скоро познакомлюсь с Матюком, Меня заинтересовала перспектива такого знакомства, но в суете подготовки к первому рейсу всё это отошло на задний план.
   Через неделю, когда бухта очистилась ото льда, на теплоходе с гордым именем «Океанолог» мы отбыли из Посёлка на Станцию, где мне предстояло прожить ближайшие три года.
   Станция находилась на правом высоком обрывистом берегу одной из основных проток Реки. Река брала своё начало в горах Прибайкалья и, заканчивая свой долгий бег к Полярному океану, разливалась четырьмя основными рукавами и бесчисленными протоками и проточками, образовывая обширную дельту площадью 32 тыс. кв. км. По пути Река принимала воды многочисленных полноводных притоков и имела размеры поистине циклопические.
В половодье протоки смыкались, и поток воды становился текущим морем – грандиозное зрелище, грозившее впечатлительным натурам нервным потрясением.
   На Станции шёл ремонт и все работники, не занятые наблюдениями, помогали штатным строителям Управления, спеша закончить работы до окончания короткого полярного лета. Погоды стояли ясные, работа спорилась, и ремонт быстро продвигался к завершению. Заключительным аккордом стала постройка бани с просторным холлом, к которому пристыковали балок, обустроенный под маленький спортзал. Балок этот выменяли год назад у геофизиков, работавших в дельте Реки.
   Вскоре ремонт в основном был закончен и оставались мелкие отделочно-доделочные работы, которые можно было выполнить силами работников Станции. Строители убыли в Посёлок и на Станции стали готовиться к приёму навигационного груза.
   Дней через пять подошёл теплоход-снабженец, развозивший грузы по полярным станциям. С погодой опять повезло, и груз при выгрузке не пострадал. Теплоход ушёл, полученный груз был оприходован, рассортирован и разложен по складским полкам.
   Станция зажила в своём обычном ритме. Гидрологи вели наблюдения за водным режимом Реки, радисты-метеорологи «щучили» погоду и принимали-отправляли по радио информацию, механики, пользуясь погожими днями, готовили станционный вездеход ГТТ и своё дизель-электрическое хозяйство к долгой зиме.
   Механиков было двое. Старшего механика звали Иван Иванов, а механика-водителя ГТТ Александр Казанцев.
   В один из дней к берегу пристала моторка, и на Станции появился человек, в котором, вспомнив фотоизображение, я угадал Матюка.
Был он ниже среднего роста, ходил чуть согнувшись, отчего длиннющие руки двигались впереди остального тела. Так, наверное, ходили питекантропы. Возраста от был неопределённого: ему можно было дать и тридцать, и пятьдесят лет отроду.
Речь его была настолько своеобразна, что я поначалу не мог понять смысла произносимых слов.
   Матюк прожил на Станции несколько дней, и я успел немного присмотреться к нему и привыкнуть к его манере говорить. Незнакомых людей в своих рассказах Матюк именовал «шнурками», людей более-менее ему знакомых величал «полуботинками», не снисходя до имён. Механика Ивана называл «маслопупый», а Сашку Казанцева именовал «казанец», или «казанская сирота». Не признавал имён и в отношении остальных: гидрологов именовал водомутами, заврадио (старшего радиотехника) Сергея называл «этот точка-тире», а второго радиста Виталия «тот точка-тире». По имени-отчеству он величал только начальника Станции Олега (Олег Николаич) и его жену гидрохимика Галю (Галина Иванна). Меня он пока никак не называл, очевидно не до конца уяснив мой статус в станционной иерархии.
   Рассказ в устах Матюка выглядел примерно так: «Пахе сети надо получать, а тот полуботинок мне шнурка подсовывает, чтобы со мной в паре. А я лучше сам. А если надо, так «тот точка-тире» телеграмму отобьёт, тогда пусть шнурка пришлют».
   Матюка тоже называли по-разному. Галя по имени-отчеству - Павел Илларионович, Олег по отчеству - Ларионыч, а все остальные по-простому - Паха.
   На Станции Матюк пробыл с неделю, поселившись в бане. Спал на лавке, подстелив полушубок – белья и кровать не признавал. В кают-компании появлялся редко, в основном для того, чтобы наполнить свой объёмистый чайник кипятком из общественного самовара – чай потреблял в неимоверных объёмах. За общим столом в обед-ужин я ни разу его не видел. Спиртного он мог выпить огромное количество, но выпитое внешне на него не влияло. Чаще всего он садился на корточки спиной к радиатору отопления и так мог просидеть (а точнее проспать) весь день, держа в руке потухшую сигарету, которую периодически раскуривал и почти сразу же после этого засыпал снова.
   О Пахе ходили легенды. В рыбалке он был необыкновенно удачлив, регулярно перевыполняя план. Всё лето и половину зимы он жил на острове посреди дельты и покидал своё жилище только тогда, когда к середине зимы рыба совсем переставала идти. До весны кантовался (по его выражению) в Посёлке никогда не выезжая на Материк. На Север Матюк попал в молодости, да так тут и остался. О родственниках не вспоминал. По отдельным фразам можно было понять, что на Украине в районе Умани, откуда Матюк был родом, оставались какие-то родственники, но связь с ними не поддерживалась.
   Рассказывали, что как-то в начале зимы у Матюка сгорел балок, и он оказался на своём острове в одном белье. Тогда Матюк переплыл протоку и выбрался на остров напротив Станции, где и был замечен дежурным.
   Все плавсредства к тому времени были вытащены на берег и подготовлены к долгой зиме – на Реке уже наблюдался густой ледоход. Пока механики заводили трактор, пока подтаскивали трактором катер к воде, пока его спускали на воду и заводили двигатель, прошло немало времени. Когда, наконец, подошли к острову, Матюка на берегу уже не было - остались только свежие следы его босых ног. Пошли по следам. Следы привели к приверху острова и оборвались на тонком льду, который прогибался и трещал под ногами. Дальше идти не рискнули и возвратились на Станцию. В кают-компании у самовара обсудили ситуацию. Сошлись на том, что Матюк - человек бывалый - скорее всего перебрался по льду и ушёл к старому зимовью в междуречьи двух проток. Дали радиограмму в Посёлок о происшествии и через день получили подтверждение своим предположениям: с Ан-2, пролетавшим над междуречьем отметили дым из трубы домика и рядом с домиком человека. А поскольку других людей в том месте быть не могло, то этим человеком мог быть только Паха Матюк.
   Через две недели, когда Река окончательно замёрзла и лёд стал потолще, механик Саня Казанцев, взяв с собой тёплую одежду для погорельца, на снегоходе поехал на разведку. Часа через 4 он вернулся вместе с Пахой, который, как ни в чём ни бывало, сказал, что ждал помощи только через дней десять. Не дождавшись помощи, он ползком по тонкому льду добрался до берега. В домике был некоторый запас продуктов, оставленных на всякий случай, керосин, спички и Паха особенно не страдал ни от холода, ни от голода.
   Надо сказать, что таких эпизодов у Матюка в жизни было не один и не два, но он всегда благополучно выбирался из этих передряг.
   В этот раз целью визита на Станцию была зубная боль. Галя принесла аптечку и предложила положить анальгин на больной зуб, но Паха медикаментозное лечение решительно отверг. В «механке» попросил у Ивана электролита. После чего навертел на отвертку ваты, намочил этот тампон в серной кислоте и сунул в больной зуб. Из зуба пошёл дым, запахло жжёной костью. Подержав тампон некоторое время на болевшем зубе, Паха извлёк его, подвигал челюстью, пожевал и с удовлетворением произнёс: «Вот! Больше не болит!». Лечение было благополучно завершено.
   Видимо, желая закрепить лечебный эффект, Матюк обратился к Саше:
«Эй, Казанская сирота, дай боржому попить» (среди продуктов, поступивших на станцию, была и минеральная вода «Боржоми»). Казанцев возился у вездехода и, не желая отрываться от своего занятия, сказал: «Да зайди в комнату и на столе возьми». Матюк ушёл, но через пару минут появился с бутылкой в руках: «Казанец, это не боржом».
   Саша взял бутылку у него из рук, понюхал и спросил: «Ты где эту бутылку взял?».
   «Где-где – на столе, где ты и сказал».
   «Да в комнате, на столе! А эту где взял?»
   Оказалось, что Паха до комнаты не дошёл, а схватил бутылку из-под «Боржоми», которая стояла на столе в коридоре. В бутылке оказался нитролак. Этим нитролаком один из строителей красил оленьи рога, которые он нашёл в тундре неподалёку от Станции.
   «Ларионыч, как же ты не учуял, что это не боржом?» - спросил я его – «Ведь запах какой!». На это Матюк меланхолично заметил: «А я никогда не нюхаю, что я пью».
   Узнав о случившемся, Галя и повар Надя быстренько развели молока и напоили им бедолагу. Паха молоко выпил, но тут же пошёл к Олегу с просьбой выдать ему стакан спирту. Олег спирт выдал. Матюк одним духом осушил стакан, запил спирт остатками молока, уселся на корточки, прислонившись спиной к батарее, закурил и почти сразу же уснул. Так он и проспал до вечера. Последствий после всех этих событий не наблюдалось – могучий организм переварил всё!
      До ледостава Матюк ещё несколько раз появлялся на Станции, задерживаясь у нас на пару дней в основном решая бытовые проблемы, как то, стирка белья, мытьё в бане и пополнение продуктов. Несколько раз, закончив измерения на протоке, мы заезжали в его зимовье. Паха неизменно угощал нас строганиной из нельмы, или осетра и поил крепчайшим чаем.
   К середине зимы рыба больше не шла, и Паха Матюк покинул своё обиталище.
   Всё бы и ничего, но в следующем году дельту объявили заповедником и промысловый лов рыбы оказался под запретом. Правда, обещали выделить какие-то квоты.
   В ожидании этих квот прошло лето. В конце концов, квот никому не выделили, а Матюку отвели участок на маленьком островке посреди залива, куда впадала одна из проток Реки. Место было глухое. В устье протоки когда-то был посёлок, но там уже давно никто не жил. Правда, там же на берегу залива располагалась наша метеостанция «Олимпийская». Штат станции на тот момент состоял всего из двух человек - супругов Виктора и Людмилы, радистов- метеорологов, которые вели метеонаблюдения. В случае необходимости Матюк мог обратиться за помощью на станцию и воспользоваться радиоканалом.
   Четыре сезона прошли без происшествий. Правда, Паха ворчал, что место не шибко рыбное, попадает в сети один омуль, крупной рыбы нет, однако планы выполнял.
   Но потом случилось непоправимое…
   В середине зимы, когда лёд был уже толстым, со стороны моря случился сильнейший ветровой нагон. Подъём воды был стремителен. Лёд взломало и ледовый вал, подгоняемый нагонной волной, двинулся на берег. Почти мгновенно лёд завалил здание метеостанции, перекрыв все двери и окна, внутрь полилась вода. Виктор, несший радиовахту в эту ночь, не растерялся. Он успел передать бедственное сообщение и разбудил жену. О том, чтобы выйти наружу не могло быть и речи. По счастью в тамбуре хранилась бензопила. Виктор выпилил в потолке лаз, через который они с Людмилой выбрались на крышу, откуда их потом сняли вертолётом. Вертолёт в поисках Матюка несколько раз облетел район, но внизу, кроме торосов ничего не было видно.
   Когда стихия успокоилась и ледовый вал отступил, поиски были продолжены.
   На островке нашли только вмёрзшие в песок полозья от балка, в котором жил Матюк, но ни его самого, ни остатков балка никто больше не видел.
   В Посёлке долго отказывались верить в гибель Матюка – столько раз он выбирался из разных передряг! Но проходили дни, недели и месяцы, а Матюк не объявлялся. Скорее всего, он погиб в ту страшную ночь. Возможно, что до последнего мгновения он боролся за жизнь, но слепая стихия на этот раз оказалась сильнее…