На чёрной коже лица скапливался пот, затем струями стекал вниз на подбородок, где он уже формировался в капли, которые свисали вниз и тряслись, пока ни слетали на дерево контрабаса или сцену, где помимо контрабасиста находились его коллеги: пианист, барабанщик и вокалист. Все они были одеты в серые мешковатые костюмы, жёлтые рубашки и обуты в чёрные, как их лица и руки, классические туфли.
Пианист, с горбом на спине, сидел боком к зрителям. Его длинные и жилистые пальцы долбили по всему периметру клавиатуры; молоточки агрессивно стучали по тугим струнам, от которых распространялся звук, и сливался со звуками других инструментов. Барабанщик тоже был в трансе. Стучать два с половиной часа практически без остановки ему помогала сердечная мышца, разносившая по всему его организму (особенно в мозг) амфетамин. На одной из тарелок, с краю, образовалась микротрещина; барабанная палочка трахала терпеливый сольник, а нога била в бочку, как в набат.
«His name was Dick, he had a bum-queen.
He was eighty four, she was sixteen...», — присоединился вокалист, двумя руками схватившийся за стойку с конденсаторным микрофоном. Его связки вибрировали, как струны на контрабасе, сдёргиваемые дубовыми подушечками пальцев удолбанного контрабасиста. Правая нога вокалиста дрыгала в такт, сгибаясь и разгибаясь в коленке. Большие белые глаза вокалиста посматривали в зал и, иногда его взгляд падал на столик, за которым сидел я, и дымил сигариллой направо и налево.
На столике у меня стоял графин с коньяком. Я схватил его. Открыл. Налил себе в рюмку. Залив в себя, я немного подержал его во рту, и проглотил. Посмаковал. Заценил послевкусие. «Да, не самый дорогой, но довольно-таки мягкий и ароматный коньячок», — отметил я для себя.
С того места, где я сидел, можно было обозреть весь зал. Большой зал с высоким потолком, жёлтыми стенами, бордовыми коврами на полу и очень ярким освещением, был полон: криками и смехом; разлившимся бухлом и перегаром; топотом и грохотом; кожей и платьями; недожаренными стейками и бурлящей кровью; шляпами и пиджаками; табачным дымом и цветочными духами; красной помадой на губах и блеском женских украшений; виски, вином и коньяком; столиками и стульями; звоном и разбившимся вдребезги стеклом. Всё это обволакивалось и пронизывалось живой музыкой со сцены, напротив которой на танцплощадке плясали несколько пар молодых людей. У девушек раскручивались подолы их воздушных платьиц; они изгибались на руках своих парней, сверкая глазами и улыбками. Парни неслышо шуршали брюками; сгибали кожу в носке туфлей; ловко вели своих девушек через танец, раскручивая подолы их платьиц.
Свет!
Гул!
Музыка!
Танцы!
Огонь!
Секс!
Фейерверк!
Землетрясение!!!
Замерли!!!
Тихо!
Тишина.
Тма...
Пустота.........
......Контрабас сделал оборот вокруг своей оси, барабанная палочка сверху упала в чёрную руку, и ударилась о тарелку. Микротрещина увеличилась и всё в зале возродилось, засверкало и задвигалось с новой силой. Брызнуло кровью.
С дальнего столика два вышибалы тащили отключившегося мужичка со шляпой на голове и шляпой на рубашке. Его ноги волоклись за ним как уши дохлого зайца.
«Постиг Истину,» — провожая его взглядом подумал я, и раскалил сигариллу.
А тем временем, парочки возле сцены продолжали танцевать. Я обратил внимание на одного красномордого пузатого мужичка с сединой под шляпой, который встав из-за стола и, чуть покачиваясь из стороны в сторону, направился к сцене. Между пальцами у него дымилась пожёванная почти скуренная сигара. Не дойдя до сцены, он остановился возле одной танцующей парочки, взял в рот сигару и неслабо так шлёпнул под зад девчонке в жёлтом платьице, с которой танцевал её парень, собственно от которого мужичок тут же и получил кулаком в «тыкву». Эпицентр удара пришелся на нижнюю часть челюсти: сначала полопались капилляры, затем всё сильнее и сильнее натягивались мышцы и связки челюсти по-мере того, как нижняя её часть сдвигалась в бок; под давлением, сигара постепенно вытеснялась со рта, пока в конце концов полностью не вылезла и не пролетела в воздухе метра четыре, упав под ближайший стол. После этого тело мужичка скрылось из вида. Два спокойных вышибалы с каменными лицами прошли мимо меня в направлении сцены.
Закрыв глаза, я сморщил лицо, сжал кулак и сделал глубокий вдох.
Парочка продолжала танцевать. Я заметил, что девчонка в жёлтом уже не так резво двигалась — видимо у неё горела попка. Вышибалы потащили мужичка, взяв его под руки. Он был в отключке. В целом он выглядел как спящий тюлень.
«Ещё один познал Истину», — провёл я его мыслью. «Выпью-ка за его челюсть.»
Я начал протягивать руку к графину, как вдруг стол мой содрогнулся от удара снизу, и коньяк заволновался в сосуде. Я откинулся на спинку стула и приподнял перед собой свисающую со стола скатерть:
— Дорогая, ты не сильно ушиблась?
— Нет, всё нормально. Дорогой, ты мог бы в следующий раз обойтись без этой пошлятины?
— Конечно, дорогая... В своих рассказах я могу сделать всё.
Я опустил скатерть. Налил коньяка. Выпил. Лицо моё опять сморщилось. Я сжал кулак, другой рукой обхватил раскрасневшееся лицо.
Контрабас последний раз сделал оборот вокруг своей оси, и концерт закончился на ноте «Ми». Аплодисменты!
2016 01 29