Смотрю на огонь, а смотреть на добрый огонь можно бесконечно, и думаю: «Зачем природа выдумала его, а Бог ниспослал людям?»
Сойдя с небес или вырвавшись из недр, он несёт одни лишь беды. А я смотрю, заворожённый, успокаиваюсь от невзгод, забываю всё нехорошее. Порой, огонь кормит и спасает от холода. Каким-то непонятным образом проникает внутрь и согревает душу.
Смотрю, смотрю и, наверное, задремал.
…Огонь крался незаметно. Едва видимой дымкой он расползался по засохшим стеблям пожухлой травы. Затем вдруг встрепенулся и побежал по мелкому кустарнику, юной поросли деревьев, ворвался в лес, треща и гудя, понёсся вглубь его, подбадриваемый порывами лихого ветра.
Через несколько минут клубы дыма и пламени взметнулись к небу, перекатываясь по лесу, охватили всё вокруг.
В ближайшем посёлке запаниковали собаки. Запричитали старушки. Чувство неминуемой беды всполошило: мужики с топорами, пилами и лопатами ринулись к огню, по бездорожью понеслись телеги с водой, отчаянные бабы с вёдрами бежали вслед. Воскресная служба в местной церкви прекратилась, колокола возвестили о беде.
...Отец был взбешён. Мать в отчаянии голосила. Дети притаились в углах комнаты, боясь проявить себя.
Гнев крепкого мужика, вызванный необузданной ревностью к ясноглазой хохотушке-супружнице, которая, не в меру развеселившись на вчерашней вечеринке, очаровывала подвыпивших, раззадоренных соседских мужиков, с утреннего отрезвления вырвался наружу. Вчера его только раздосадовало ощущение, что собственная красавица-жинка веселит и радует похотливых мужиков-кобелей, охочих до всего чужого. Вчера он лишь огненным горячим взором жёг искоса её стать. А нынче гнев недовольства воспламенился и превратился в бешеное пламя. Огненный жар разлетелся по всей хате.
Страшен необузданный гнев огня. Огня-кострища. Чуть не убережёшься, всё вокруг – сплошное пепелище!
То огонь безрассудный, то огонь необузданный. От него – горе и беда!
...В печурке дружно полыхали поленья. Трещали раскалённые угли. Вспыхивали, разлетаясь в стороны, алые искры.
Чуть погодя, огонь ослаб. Он уже почти догорел. Головешки, перегорев, превратились в пухлый пепел. Каким бы ярким, каким бы жарким ни был огонь прежде, – а не вечен. Тепло его – пылкое, согревающее развеивается.
Кто-то на цыпочках подкрался к камину, подбросил полешек. Сынок ли дочурка? Какая в том разница? Главное, они тоже научились беречь его – тепло.
Пламя оживилось, разлилось по комнате, проникло в тело, прокралось глубоко-глубоко – в самое сердце.