Свои воспоминания посвящаю внуку Саше, который ни одного дня не жил в стране под названием Союз Советских Социалистических Республик (СССР ).
Нас вырастил Сталин - на верность народу,
На труд и на подвиги нас вдохновил!
Детство.
Родился я 11-го января 1937 года в селе Казаново Шилкинского района Читинской области.
Отец мой, Филипп Петрович, после окончания техникума, был направлен в Забайкалье, строить участок второго пути железной дороги Москва-Владивосток.
Приехал из далёкой Белоруссии, где остались у него два брата и сестра.
Родителей своих он не помнил. Они умерли от оспы, когда ему было три года.
В детстве ему приходилось ходить по дворам, просить милостыню, а с пяти лет пасти деревенское стадо.
На протяжении всей своей жизни отец говорил: «только Советская власть обогрела, накормила и отправила в школу всех сирот», и как бы мы не жили, никогда в нашем доме я не слышал плохого слова о Советской власти.
Сейчас, когда я пишу эти строки, стало модным копаться в своей родословной, искать голубые корни своих предков.
Так сложилось, что я никогда не видел ни одного папиного родственника. Строительством мостов, по железной дороге, отец занимался с 1932 года, начиная со станции Яблоневая. Продвигаясь на восток, вместе с армией землекопов, бетонщиков, укладчиков шпал и рельсов, мимо маленьких станций и разъездов, на одном из которых там, где Онон и Ингода, сливаясь, образуют реку Шилку, встретил и полюбил мою мать Надежду Тарасовну Литовченко. Дочь путевого обходчика Литовченко Тараса Даниловича и обходчицы Звержеевой Александры Хрисантьевны.
Дед мой, с далёкой Украины, остался в Забайкалье после русско- японской войны, строил железную дорогу, а после строительства до ухода на пенсию проработал путевым обходчиком на одном разъезде вместе со своей женой.
Про дедушкиных родственников я, так же как, и про папиных, ничего никогда не знал.
У дедушки был участок три километра от разъезда на запад, а у бабушки три километра на восток.
Бабушка моя была родом из забайкальских казаков. Дедушка с бабушкой держали большое хозяйство. Сами пахали землю, сеяли, жали. Вот только на мельницу приходилось ездить, за несколько километров, в село Казаново.
Помощниками отцу и матери были пять дочерей, самая старшая 1912 года рождения. Девочки доили коров, пасли их, поливали огород, помогали убирать урожай, шили, стирали, варили, к десяти годам умели делать любую домашнюю работу.
Учиться отец возил их на своей лошадке в село Казаново, где была начальная школа. И только, после окончания всех полевых работ.
Семилетнее образование удалось получить только самой младшей дочери 1922 года рождения. Она, с отличием, окончила Иркутское медицинское училище в июне 1941 года и ушла добровольцем на фронт.
Так жили мои дедушка и бабушка на своём разъезде, работали, растили дочерей, а тут случилась революция, а вслед за ней гражданская война, которая продолжалась в Забайкалье почти пять долгих лет.
Власть менялась часто. То атаман Семёнов, со своими головорезами, то чехи, то японцы, то красные, то белые. Железная дорога работала круглосуточно, но зарплату, ни одна власть не платила. Зато каждая обещала повесить дедушку, если случится крушение на их разъезде.
А когда на дедушкином участке партизаны разобрали рельсы и увезли их на подводах в лес, японскому бронепоезду пришлось возвращаться на запад, увозя с собой и арестованного дедушку. Только через три месяца, заросший, оборванный, еле передвигая ноги, вернулся дедушка к своим детям. Он чудом спасся от расстрела.
Отгремела война. Все, кто считал свой народ быдлом, убегали вместе с японцами и американцами подальше от наших границ, не забыв прихватить с собой сокровища, накопленные ни одним поколением. Оставив разрушенные фабрики и заводы, разорённые города и деревни.
В Забайкалье установилась Советская власть. А уже несколько месяцев спустя, получили дедушка с бабушкой от новой власти по пять рублей золотом.
Дедушка вспоминал, что на эти деньги, в то время, можно было купить две коровы, лошадь, плуг.
Вот до этого разъезда и дошагал мой отец к весне 1933года.
Мама вспоминала, что жить они стали в товарном вагоне, который катился вместе со строящейся дорогой на восток.
В 1934 году родился мой старший брат Сашка. В вагоне мама держала около десятка кур, петуха.
Дорогу строили, в основном, раскулаченные крестьяне, из центральных районов России. Молодые, здоровые, трудолюбивые мужики. Труд был тяжёлым. Всё делалось вручную. Основным орудием труда были кайло и тачка. Жили строители в длинных бараках, глубоко врытых в землю. Песок, землю, щебёнку возили на подводах. По вечерам из бараков доносились украинские, русские и татарские песни.
Брат мой, чаще жил в доме бабушки, под присмотром двух дядей, родившихся уже в мирное советское время, а мама продолжала работать в вагон клубе киномехаником.
Самая старшая, тётя Нюра, вышла замуж и жила в Шилке в своём доме рядом с железно-дорожным переездом. Её муж, Ганя Силкин, работал на насосной станции, на берегу реки Шилка, снабжая посёлок питьевой водой. Умер он рано, вскоре после войны, оставив шестилетнюю дочь Галю. Тётя Нюра вырастила дочь. Галя, после окончания средней школы, поступила в Читинское дошкольное педагогическое училище. Закончила с отличием, и вернулась в родной посёлок, который к этому времени получил статус города. Единственная из всех нас, родных и двоюродных братьев и сестёр, осталась верна своей малой Родине. Посвятила себя шилкинской детворе, проработав заведующей в одном детском садике до ухода на пенсию. За честный и добросовестный труд носит звание Почётного железнодорожника СССР. Вместе с мужем Толей Стафеевым вырастили дочь Иру и занимаются воспитанием внучки Златы.
Тётя Валя вышла замуж за военврача Тарасонова Константина Михайловича и до начала пятидесятых годов они кочевали по гарнизонам Дальнего Востока, а позже его направляют работать в город Жуковский под Москвой. Дядя Костя участник войны с Японией. Всю оставшуюся жизнь проработал в научно-исследовательском институте. Последний раз я видел его и своих двоюродных брата Юру и сестру Тамару всего несколько минут на шилкинском вокзале, когда они садились в поезд на Москву, а я с двоюродной сестрой Гертой этим же поездом вернулся из пионерского лагеря, где провёл единственный в своей жизни сезон. Было это в июле 1951года.
Мама в эти дни находилась в роддоме, где родился наш младший брат Борис, а я родился на разъезде в дедушкином доме на печке, а роды принимала моя бабушка. Она же носила крестить меня в Казановскую церковь.
Всё моё детство связано с железной дорогой.
Пока шло строительство, наша семья жила в вагоне и двигалась на восток.
Летом я часто гостил у бабушки.
Мои, тётя Нюра, Валя, Женя, Поля к этому времени уже разъехались из отцовского дома. На фото: мама, тётя Валя, тётя Нюра и тётя Поля.
Тётя Женя вышла замуж за машиниста паровоза Степанова Николая. Первые годы они жили в Шилке, а перед самой войной переехали в Ленинград, где у дяди Коли жили все родственники: мать, отец, братья, сёстры. В Ленинграде 6-го ноября 1940-го года родилась у них единственная дочь Герта. Дядя Коля был высокий, сильный, весёлый. Возвращаясь из поездки, он каждый раз брал меня на руки, и подбрасывал высоко, высоко, а потом усаживал на плечи, и нёс к себе домой. Дома он доставал из своего небольшого сундучка, с которым ездил в поездки, круглую коробку с леденцами и вручал мне. И так постоянно.
С первого дня войны дядя Коля продолжал водить железнодорожные составы. Весной 1942-го года, когда он в очередной раз вёл состав с ранеными бойцами в Ленинград, эшелон был обстрелян немецкими истребителями. Раненые бойцы были доставлены до вокзала, а дядю Колю, раненого при этом обстреле, помощник с кочегаром вынесли на перрон и посадили на скамейку, где он и умер, не столько от ранения, сколько от истощения.
Тётя Женя с маленькой дочкой смогла вырваться из блокадного Ленинграда, и через всю страну добраться до Шилки, куда к этому времени перебрались дедушка и бабушка.
Дедушке, за год до войны, исполнилось 60 лет и он, выйдя на пенсию, переехал с разъезда в Шилку вместе с бабушкой, двумя сыновьями и десятилетней Ниной, купив свой дом, по улице Охотничья, на берегу маленькой речушки Кия. Здесь и поселилась тётя Женя с Гертой.
После войны стало известно, что все дяди Колины родственники умерли во время блокады Ленинграда. А тётя Женя так и прожила всю свою жизнь в Шилке. Одна растила дочь. Герта закончила читинское дошкольное педучилище вернулась в Шилку, вскоре вышла замуж тоже за шилкинского парня Виктора Бурдинского, и почти сразу же после свадьбы, молодые уехали жить и работать в Ангарск. Вырастили двух дочерей Наташу и Марину, помогли им получить высшее образование и сейчас живут в Усть-Илимске.
Тётя Поля после окончания войны с Японией демобилизовалась и вместе с мужем Иваном Васильевичем Карабановым уехали к нему на родину в Ярославскую область посёлок Мышкино, где она до самой пенсии проработала в поликлинике, а Иван Васильевич много лет в райкоме партии, и директором с.х. техникума.
С 1939-го года наша семья начинает осёдлую жизнь на станции Шилка Забайкальской железной дороги. Шилка, районный центр и крупный железнодорожный узел, делился на Шилку товарную и Шилку пассажирскую. На товарной Шилке располагалось большое паровозное депо с огромным парком паровозов различных марок, и вагонное депо, а на пассажирской—деревянный двухэтажный вокзал, железнодорожная больница и балластный карьер. Эту часть Шилки называли Соцгородом. Она была застроена одноэтажными шлакозаливными восьмиквартирными домами, вытянутыми в один ряд, параллельно железной дороге, с названием улиц: Вокзальная, Котовского, Воровского. Улица Чкалова была застроена двухэтажными деревянными и каменными домами. На каждой улице домов было не более шести. Остальная Шилка была застроена деревянными одноэтажными домами с большими огородами. Там, где заканчивался Соцгород, и начинался частный сектор, стояла деревянная одноэтажная, с печным отоплением, школа—десятилетка.
На улице Вокзальная и прошло моё детство.
На фото: я, Сашка, Нина и мама.
В доме было четыре подъезда. В каждом по две квартиры. Каждая квартира состояла из одной комнаты и кухни. Все семьи, в основном, были большими. В каждой семье ребятишек, как правило, было не менее трёх.
В нашей семье уже было трое ребятишек. В апреле 1941-го года у нас родилась сестра Галя. Я помню, как тётя Поля, которая вместе со своими подругами проходила практику в этой больнице, подводила нас с братом к окну и мама показывала нашу маленькую сестрёнку.
Летом мы с братом часто гостили у нашей бабушки, в небольшом домике, на самой окраине Шилки. Вместе с ними жили два сына, дядя Володя и дядя Саша и дочь Нина. Небольшой двор, постройки для скота, огород соток десять, в огороде колодец. Во дворе корова, тёлка, бык и гордость дедушки и кормилец конь Васька.
Каждый вечер дедушка усаживал меня верхом на Ваську, сам брал в руки конец уздечки и вёл Ваську на другой берег Киюшки. Там он ставил меня на землю, Ваську стреноживал, чтобы он за ночь не ушёл далеко, снимал уздечку, и мы возвращались домой.
А утром рано, пока я ещё спал, бабушка доила корову и выгоняла всю скотину за ворота, мимо которых уже проходило большое стадо с улицы Охотничьей и Партизанской.
Коров пасли по очереди, по одному дню за каждую скотину. Пастбище простиралось от Киюшки до реки Шилка. Пойма реки была вся заросшая кустарником, заросли черёмухи, дикой яблони, боярышника, шиповника.
В середине лета дедушка начинал готовиться к покосу.
Он снимал с сеновала литовки и начинал их отбивать. Он закреплял на большом берёзовом полене бабку, так называлась миниатюрная наковальня, клал на неё краешек литовки и специальным молотком начинал наносить лёгкие удары. Отбив все косы, а их у него было около полдесятка, он брал в правую руку оселок, в левую косу и оселком начинал водить по лезвию косы, то с левой стороны, то с правой.
Отточив косы, он принимался за ремонт граблей и вил.
В последнюю очередь занимался телегой. Доставал ведёрко с дёгтем и смазывал оси.
С вечера укладывал в телегу кусок войлока, старое ватное одеяло, пару овчинных полушубков, кое-какую посуду, продукты и утром, как только проходило стадо по улице, мы с дедушкой выезжали из ворот.
Ехали долго. Останавливались на берегу речки Киюшки. Дедушка выпрягал Ваську.
Брал в руки топор и начинал рубить тоненькие берёзки и тальник.
Затем принимался мастерить шалаш. Из берёзовых палок сооружал конусообразный остов. Остов переплетал прутьями. Накосив большую охапку травы, толстым слоем накрывал остов. Получился просторный шалаш. Дедушка бросил в шалаш охапку скошенной травы, постелил войлок, на него положил оба полушубка, а сверху бросил одеяло. У входа в шалаш поставил хомут, положил седло и сбрую. С другого края сложил посуду и продукты.
К узде привязал вожжи, а их к телеге, чтобы Васька не мог далеко уйти.
Вырубив две роготулины, соорудил таганок. Бобка, верный дедушкин пёс, который всю дорогу бежал рядом с телегой, примостился под соседними кустами.
Вечером к нашему шалашу подрулил на велосипеде дядя Володя.
Утром, когда я проснулся, кругом лежали прокосы. Косили несколько дней подряд, а когда скошенная трава высохла, дедушка привёз и бабушку, и дядю Сашу, и тётю Нину. Все брали грабли, собирали прокосы и делали копны, которые дядя Володя поднимал большими деревянными вилами и грузил на телегу. Дедушка, тоже с вилами, стоял на телеге и раскладывал сено и утаптывал, поднимаясь всё выше и выше. Когда воз был готов, дядя Володя подавал бастрик, который дедушка укладывал посередине воза, и верёвками бастрик сзади и спереди притягивали к телеге.
К осени в огороде стояло два зарода сена.
Помню, как однажды, мои дяди соорудили деревянную машину и посадили меня. Машину привязали к велосипеду и стали меня катать. Сначала осторожно, а затем всё быстрей и быстрей. На одном из поворотов машина ударилась об деревянную опору, а у меня оказалась сломана ключица. Мама рассказывала, что пока не сняли гипс, я постоянно спрашивал, где моя рука.
Помню 22-ое июня 1941-го года. Мама в этот день купила нам игрушечную уздечку с тремя колокольчиками впереди. И мы целый день с друзьями носились по улице, попеременно изображая то лошадку, то кучера. Шумели, галдели, смеялись, пока бабушка Землянова не цыкнула на нас. От неё мы узнали, что началась война.
Улица, на которой мы жили, называлась Вокзальная.
Наши отцы трудились на железной дороге, машинистами, помощниками машиниста, кочегарами, кондукторами, составителями поездов, в вагонном и паровозном депо и мы почти перестали их видеть.
Наш сосед, дядя Коля Землянов, вернувшись из поездки, только засыпал, а его уже снова вызывали в поездку. И так со всеми кто был связан с работой на паровозе.
Отец наш занимался ремонтом железнодорожных путей и мостов и мы тоже неделями его не видели. Все тяготы жизни легли на плечи мамы.
Нашей сестрёнке Гале исполнилось всего два месяца.
Огородов в Соцгороде почти ни у кого не было, так как почва была заболочена, и на ней ничего не росло. Но корову держали многие соседи. Была корова и у нас по имени Люнка. У каждой семьи в метрах двадцати от дома стояли кладовки. В них держали дрова, уголь и корову, у кого она была. По другую сторону дома, в метрах пятидесяти, проходила железная дорога Москва—Владивосток. Дорога располагалась на насыпе, в два раза выше домов. Наш дом стоял последним, на улице Вокзальной, к востоку от станции. Рядом находился железнодорожный мост, под которым струилась вся дождевая вода с соседних сопок, под мостом свободно проезжала повозка, и утром и вечером проходило стадо соцгородовских коров.
Осенью 1941-го года Сашка пошёл в первый класс. Мама стала часто оставлять меня одного с маленькой сестрёнкой, а сама целыми днями копала в поле картошку.
Весна 1942-го года началась драматично для моего дедушки. У него в огороде стояло десять ульев с пчёлами, которые летали за Киюшку, и однажды, все они не прилетели. Оказалось, что травили малярийных комаров и бедные пчёлы погибли вместе с ними. Принесли повестку из военкомата дедушке, но по возрасту, он освобождался от службы в армии. В военкомате дедушке объяснили, что не его призывают служить, а коня Ваську. Пришлось моему дедушке надевать на любимого Ваську уздечку и вести на сборный пункт.
А летом принесли повестку дяде Володе, ему только что исполнилось 18 лет.
Так дедушка остался без помощников. С этого времени дедушкины сенокосные снасти ржавели до конца войны.
Младшему дедушкиному сыну Сашке исполнилось 15лет и он, не закончив шесть классов, стал работать в паровозном депо.
В начале зимы 1943-го года наша Люнка отелилась. Однажды ночью, папа принёс на руках маленького мокренького телёночка. Ему отгородили место в углу на кухне. А у Люнки отнялись ноги, она не могла на них встать. Может, случилась какая- то болезнь, а может просто от истощения, Мама всё лето проходила с литовкой, потом с Сашкой скошенную траву на тележке возили и складывали в стайке, но сена оказалось очень мало. Папа всё лето занимался ремонтом железнодорожных путей по всей Забайкальской дороге, и помочь маме не мог. Мама не мыслила жизни без коровы, имея на руках троих детей. На дворе стояли трескучие морозы, и мои родители решили корову перетащить в дом. И вот соседские мужики, каким - то чудом, затащили нашу Люнку в дом, и положили её в единственную комнату. Мама все дни и ночи проводила рядом с коровой.
Так продолжалось около недели. Люнка слабела с каждым днём. И, наконец, мама дала согласие зарезать корову. Соседи разобрали мясо, ноги, голову, одни заплатили сразу, другие в долг.
Позднее мама вспоминала, что мясо продала на три с половиной тысячи, а после войны корову пришлось покупать за тридцать пять тысяч.
Нам осталась одна шкура. Длинными, зимними вечерами папа резал шкуру на узкие полосы. Открывал дверцу печки и, захватив ленту щипцами, укладывал на тлеющие угли. Когда шерсть сгорала, ножом очищал её от гари. Нам нравилось жевать кусочки кожи.
Мама, примостившись с прялкой рядом с печкой, крутила веретено. Шерсть, в маминых руках, превращалась в длинную шерстяную нить, которую я наматывал в клубок. Когда клубков скапливалось около десятка, мама доставала металлические спицы и принималась вязать солдатские перчатки. Связав перчатку, она говорила: «Вот домик для большого пальца, этот для указательного, а этот домик для трёх братцев среднего, безымянного и мизинчика». Связав несколько пар, мама уносила перчатки на почту.
Иногда приходил дедушка приносил маме шерсть и несколько небольших кулёчков с табаком. Мама пряла, вязала и несла и перчатки и табак на почту, надеясь, что посылка разыщет её брата Литовченко Владимира.
Дедушка, оставшись без Васьки, лишился и коровы.
Летом он стал сеять в огороде табак. С наступлением осени в сенях, в стайке, на сеновале висели длинные связки табачных листьев. Они долго сохли, а позднее большими стопками укладывались в деревянный ящик. С приходом зимы дедушка начинал резать листья, превращая их в табак. Обычно он садился рядом с печкой, на табуретку. Перед собой ставил широкую скамейку, с закреплённым на ней резаком, и начинался процесс. Меня дедушка усаживал на печку, давал в руки единственный журнал, хранившийся в доме, ещё с довоенного времени, без начала и конца, и просил почитать. Я читал, плохо понимая смысл, про Нагульного, Размётного, Давыдова.
Мама говорила, что читать я начал очень рано, когда ещё не исполнилось четыре года. Дедушкина фабрика работала чётко и без прогулов. Сам дедушка никогда не курил и не пил спиртное. К весне в доме стояли три мешка, набитые табаком. Летом дедушка продавал табак на шилкинском базаре стаканами.
Наступил 1943 год, и вскоре заболела Галя. Маму с маленькой сестрёнкой направляют в Читу и кладут в больницу. Папа целыми днями на работе. Сашка стал пропускать школу, не делал уроки и к возвращению мамы стал отстающим, по всем предметам, учеником. Мама с Галей вернулась из Читы, и меня сразу же забирают домой. Теперь целыми днями я сижу дома с сестрёнкой, слушая радио, и читая книжки, взятые у соседских девочек. Мне хотелось на улицу, и я с тоской наблюдал в окно, как мои друзья проносились мимо, кто на одном коньке, кто и на двух,накрученных на валенки.