В школе семилетке ему сразу же прилепили кличку "Солёный". Забияки мальчишки из соседнего поселка, с которыми он учился в одном классе, причислили его к изгоям. Это прозвище было бы не таким обидным, если б не несло особый насмешливый подтекст. Дело в том, что Виктор - так назвали нашего героя родители - сколько себя помнил - грезил морем, парусами, романтикой дальних странствий, а еще он любил лошадей и фехтование на чем угодно, хоть на палках. Мечта о морях и океанах посреди бескрайних степей! И это в то время, когда все мальчишки повально грезили небом, северным полюсом, хотели стать лётчиками, танкистами, снайперами, а он не такой, как все. Одним словом - Солёный. Приходилось даже иногда драться с соседскими босяками за свои убеждения, правда не всегда успешно. Но он не унывал и опять при случае доказывал свою правоту на индивидуальность. В конце концов от него отстали, но прозвище осталось. Отец его - Федор, замечая на сыне следы таких разборок, не наказывал его. Витя был первенцем и любимым сыном. Отец знал о причинах происходящего и в какой-то степени и сам чувствовал за собой вину за это фанатичное пристрастие своего ребенка. Он никогда в жизни не видел моря в живую, но с детства рассказывал сыну всякие приключенческие истории, подсовывая ему интересные книжки о морских географических открытиях. Даже выписал научно-популярные журналы "Вокруг света" и "Знание - сила", освещавшие эту тему, и они вдвоем зачитывали каждый номер до дыр. Ему к сожалению не довелось как следует выучиться. Тяжелая сиротская жизнь диктовала свои правила. Родителей своих Федор не помнил. Он знал только сводную сестру Наталью. Она была старше его на семь лет и всю его сознательную жизнь заменяла ему родных, выращивая и воспитывая его в ущерб себе и своей личной жизни. Она была малограмотной сельской девчонкой и зарабатывала им на жизнь тем, что батрачила за еду и кров по всем деревням в округе, пока их не приютили пожилые бездетные люди. Так они обрели дом и оседлую жизнь. Со временем Наталья устроилась уборщицей в районной базе сельхозкооперации и сразу же определила подрастающего брата на курсы ликбеза рабочей молодежи, а потом, с прицелом на будущее, и на курсы шоферов и автомехаников. Не понятным образом, подружившись с начальницей базы, у которой мыла кабинет, она убедила ее принять Федора на работу в гараж предприятия шофером на полуторку. А потом, предприимчивая Наталья познакомила брата с младшей дочерью начальницы Евдокией и, как судачили в поселке, поженила их по сговору с ней - без любви и особого взаимного интереса меж ними. Болтали разное, но факт остается фактом. Федор был статным красивым молодым человеком, но немного застенчивым и тихим. Он всегда был одет чисто и аккуратно, имел благородный вид и вел себя достойно и воспитанно. Евдокия - напротив, с виду хрупкая и миловидная девушка, но внутри бой-баба. Её еще называли - фельдфебель в юбке. И все же, не смотря на это, Федор находил весомые аргументы, чтобы миром осадить жену и пустить ее бурную энергию в нужное русло. Евдокия ревновала сына к мужу и частенько вымещала свое недовольство на Вите, шпыняя его за все на свете. Но, когда у них родилась дочь Зоя, она успокоилась и жизнь в семье потихоньку наладилась. К этому моменту Федор уже работал заведующим гаражом на базе. Болтали, что благодаря теще - начальнице. Но знающие люди понимали, что Федор занимал пост заслуженно. Он был грамотным специалистом и хорошим руководителем. Несмотря на положение в обществе, Федор не был общительным человеком и друзей у него на работе и по месту жительства не было. Почти все свободное время он занимался строительством собственного дома в поселке и общался по любому поводу только с соседом напротив - дедом Пименом. Они сблизились со стариком на почве постижения премудростей строительства. Старик многому обучил Федора и помогал ему во всем и Федор стал относиться к нему, как к отцу, а старик к нему - как к сыну. Вите очень нравилось болтаться между ними. Он смотрел, как они работают вместе, жадно слушал их разговоры и мотал все себе на ус. Иногда отец подвозил Витю до школы на своей полуторке и пытался приобщить сына к технике, но тот особого рвения не проявлял, хоть и учиться не отказывался. Другое дело дед Пимен со своими животными. Вот тут было особенно интересно и отцу и сыну. Старик так заразил их любовью к братьям нашим меньшим, что отец купил в новый дом породистую овчарку и они вместе строили ей жилище. Когда сестра немного подросла и мать снова вышла на работу, Вите пришлось присматривать за Зоей, но он особенно не огорчился. У него было чем заняться дома. Дед снабдил их разными породистыми животными - от кур до козы, которую Витя научился доить, чтобы накормить вечно голодную сестрицу, ну и себя самого, конечно. Болтаться с соседскими мальчишками по карьерам и по старым выработкам было интересно, но Витя больше предпочитал колхозную конюшню или рыбалку на речке Саксагань. А еще, дед научил его охотиться на жирных полевых сусликов, из которых тетка Наталья варила вкуснейший борщ, а высушенные шкурки можно было обменять на всякие интересные штучки у местного старьевщика.
Весной 1941-го года дед привез с Выставки Достижений Народного Хозяйства, где находился в командировке от колхоза, с десяток племенных кроликов породы Черный и Серый великан и они дружно заходились конструировать и строить кроличьи ямы. Земли под усадьбой было много. На шестидесяти сотках можно было многое разместить. В этот год они провели воду в чугунных трубах и поставили колонку во дворе. До этого приходилось таскать воду из глубоких колодцев, выбитых в нескольких местах по поселку. Один из них был во дворе у деда Пимена и под его присмотром. Колодец входил в разряд стратегических и сохранялся на случай поломки или отключения водопровода. Однажды, после субботника, Федор привез домой четыре деревца пирамидального тополя, много саженцев всяких плодовых деревьев и с десяток кустов винограда. Тополя они вонзили по углам усадьбы, а из плодовых деревьев разбили сад и высадили небольшой виноградник. В этот год Витя закончил с отличием третий класс начальной школы. По этому случаю отец решил сделать ему удивительный подарок и вручить его Вите в День Рождения. В журнале напечатали подробный чертеж парусника "Вильгельм Пик" и они с отцом вечерами сами изготавливали детали и собирали его точную уменьшенную копию. 16 июня 1941 года Вите исполнилось одиннадцать лет. Народу собралось много. Люди тогда были добрее и гостеприимнее. Мать испекла вкусный торт, отец торжественно подарил ему совместно сделанную великолепную модель парусника. Дед Пимен тоже очень порадовал именинника, подарив ему необыкновенного крольчонка. Это был альбинос - чисто белый кроль с длинными стоячими ушами и красными, как два рубина, глазами. Праздновали во дворе под аркой из лозы винограда. Сидели долго и весело и казалось, этому счастью не будет конца и края...
Война началась неожиданно и вероломно. События развивались стремительно и не в пользу Красной Армии. Федора мобилизовали в первые же дни после нападения фашистов, присвоили ему звание младшего лейтенанта и назначили командовать авто-батом, сформированным из шоферов и автомашин гаража, в котором они работали до войны. Глядя на отца, Витя радовался, что теперь наконец-то Красная Армия покажет всем врагам свою мощь, доблесть и отвагу! Для подростка война - это что-то из области романтической игры, где свои всегда побеждают, патроны в обойме не кончаются, а враги бегут, поверженные силой справедливого оружия. Но в жизни все случается не так, как мы себе это представляем, на что надеемся и во что верим.
Отец по пути завез мать домой. Войска отступали, неся огромные потери. Фронт стремительно приближался к городу. Его авто-бат приписали к фронтовому госпиталю и они через час должны были начать эвакуацию многочисленных раненых солдат и офицеров подальше от фронта, как казалось, в глубокий тыл. Вечерело, но было очень жарко и душно, как перед грозой. Отец смотрелся в своей новой военной форме удивительно хорошо. Она шла исключительно ему, как будь-то он был прирожденным потомственным военным. Это такой особенный офицерский лоск русского воинства. Когда, глядя на него, хотелось сказать: - Честь имеет!
Попрощаться с ним пришли многочисленные родственники жены, благо все они проживали в одном районе, сестра его - тетка Наталья и сосед - дед Пимен с бабкой Нюрой. Все молча присели во дворе на лавки за большим, строганным из дубовых досок, столом. Федор посадил на одно колено Витю, а на другое - маленькую Зою и ласково обнимал их обеими руками, как в последний раз. Он с нежностью и любовью смотрел на их коротко стриженные головки глазами полными слез. Витя, прижавшись к отцовской груди, сосредоточенно ковырял пальцами пряжки ремней портупеи, а Зоя хныкала, всхлипывая и вытирая пальчиком свои горючие слезы. Бабы, глядя на это, тихо плакали. вытираясь концами платков, а дед Пимен, потирая шероховатой ладонью вспотевшую лысину, понимающе смотрел на Федора, как на сына, как-то горестно улыбаясь и то и дело смахивая крупные капли огорчения с морщинистых глаз скомканной кепкой.
Неизвестно, сколько все это продолжалось бы, если б дед, на правах старшего, не прервал затянувшееся молчаливое прощание:
- Ладно, Федя! Ты не беспокойся! Воюй себе и не сомневайся! Я пригляжу за ними. А теперь, пойди попрощайся с домом и с женой, а мы тут посидим, а то тебе уже скоро ехать надо. Служба... Отечество превыше всего!
Мать с отцом пошли в дом, а дед, взяв на руки всхлипывающую Зою, угостил ее медовым пряником, а Витю - огромным яблоком.
Когда они вышли, прощание было не долгим, Федор расцеловал детей, сестрицу Наталью и жену. Потом попрощался с ее родней и обнял деда Пимена.
- Ну, прощай, сынок! Бог даст, еще свидимся! - выдавил из себя, готовый разрыдаться старик.
- Прощай, батя! Спасибо тебе за все! - благодарно ответил Федор, открыв дверцу полуторки - Держи, Витюша! Это тебе на память обо мне.
Он достал из кармана старый брегет, который, как он думал, достался ему от родителей и подарил сыну. А потом, повесил Вите на шею, видавший виды, армейский бинокль.
- Помни обо мне, сынок, когда отправишься по Черному морю в дальние странствия к незнакомым берегам!
Затем поднял Витю за предплечья к своему лицу, поцеловал в лоб и опустил на землю. Помахал всем рукой, сел в полуторку, предусмотрительно заведенную дедом, и уехал в ночь.
Это последнее, что помнил Витя о своем отце. Больше он его никогда не видел.
Ночью, после того, как отец уехал, на северо-западной стороне горизонта появилось алое зарево. Оно приближалось и разрасталось огромным сияющим облаком, полыхая на небе несколько дней. Говорили, что это горели хлеба на полях. В воздухе запахло гарью и стало трудно дышать, до того, что даже першило в горле и мутилось в голове. Отцова овчарка Пальма стала выть по ночам, а потом сорвалась с цепи и убежала из дому. А тут еще мать с тетками и дедом куда-то пропали почти на неделю. Если бы не баба Нюра, то даже ему - мальчишке, по его собственному разумению, не трусливому, было бы не по себе ночами в пустом темном доме с вечно хнычущей маленькой сестрой. Только через полгода, выяснилось, что они вывозили на телегах и прятали в старых заброшенных штольнях товары и продукты с базы сельхоз кооперации по приказу райисполкома, чтобы во время оккупации снабжать партизан и тех, кто был оставлен в городе для организации подпольного сопротивления. Тогда, в начале, было очень страшно и ничего не понятно. Нельзя было разжигать костры. Открытый огонь или дым мог привлечь шныряющие в небе вражеские самолеты и неосторожные взрослые, а особенно беспризорные дети могли получить нежданно бомбовый удар на голову. Через две недели после начала войны в поселке пропало электричество, а с ним и вода в колонке и только через несколько месяцев после освобождения в доме зажегся свет и из старой колонки пошла первая долгожданная ржавая вода.
А потом... Потом, после массированной бомбежки началась оккупация. По улицам поселка носились верхом оголтелые размалеванные румыны и албанцы с шашками наголо. Они с диким свистом и криками рубили все, что попадалось им под руку. Затем, их сменили холенные надменные немцы, ведущие себя, как истинные хозяева на этой земле и всего, что здесь было или могло бы быть.
Показательные расстрелы, виселицы в центре поселка и все это на неустоявшуюся детскую психику. А потом, фашисты начали вывозить подростков и детей в Германию: кого на принудительные работы, а кого - в концлагеря для медицинских экспериментов. Перепуганные жители начали прятать своих детей - кто куда. Витю с сестрой прятали дома, в наскоро вырытой бабами землянке в полу дровяного сарая, что стоял в задах за летней кухней. А через время, под дулами автоматов фашисты начали гонять местных жителей на принудительные работы под страхом смерти за пайку гнилой еды, перед этим отобрав у них последнее. Переживая такое одиннадцатилетнему пацану приходилось взрослеть не по дням, а по часам. И он, приспосабливаясь к происходящему, нашел себе достойное занятие. Витя решил переоборудовать пустующую кроличью яму, которую отец с дедом и конечно же с его - Витиной помощью, вырыли перед войной в палисаднике под четырьмя, посаженными по кругу, тутовыми деревьями, под рубку "Наутилуса" капитана Немо. Отец делал все добротно и качественно, под свой солидный рост, так сказать - на века. В результате яма получилась обширная, в виде полусферы с радиусом по полу в три метра и вместительная, с высоким непромокаемым потолком под толстым саманным накатом, укрепленным сеткой из витых металлических прутьев, с вентиляционными каналами увенчанными на концах грибками и двумя лазами - боковым - от сада и центральным - на самом верху наката. В лазах прочно стояли круглые металлические люки, с отработавших свой ресурс молочных цистерн, со стеклянным иллюминатором, как на корабле. Отец с дедом тогда запустили в нее дюжину кроликов, но те через время, прорыв в земляном полу глубокие норы, вышли на поверхность в дальнем конце огорода и, перепортив материны посадки овощных культур, разбежались по поселку без вести. Мать потом долго пилила отца за расточительность и упрекала его при каждом удобном случае тем, что все его проекты - это "золотые пчелы", а он великодушно терпел нападки и с улыбкой говорил ей, что все это когда-нибудь пригодится - не им, так их детям.
- И вот оно пригодилось - думал Витя - Как же был прав отец!
Он тогда понял главное, что все созданное его отцом делалось для него - для любимого сына, чтобы воплотить его - Витины потаенные детские мечты! Теперь, он стал настоящим капитаном на этом корабле. Первое, что Витя сделал - это перетащил в бункер всю свою библиотеку. Потом, раздобыл в сарае керосиновую лампу "Летучую мышь", вычистил, заправил ее керосином и приладил на крюк под потолком. Затем, навел в заброшенном подземном помещении идеальный морской порядок. Конечно, чтобы воплотить задуманное, нужны были хорошие инструменты, но они хранились под замком в мастерской отца. Ключ, скорее всего, хранился у матери на связке, а она не приветствовала романтические увлечения сына да еще и в такое время. Выручил дед Пимен. Он уговорил ее и стал курировать Витин проект. Когда они с дедом открыли мастерскую, у Вити перехватило дыхание. Отец похоже все предвидел наперед. Там находилось то, о чем Витя мечтал в своих снах, уже в заготовках, аккуратно сложенное, под номерами и с подробной инструкцией для сборки и с указанием нужных для этого инструментов. Только бери и делай! Работу начали с того, что очень тщательно спрятали объект от посторонних глаз, закамуфлировав его под заброшенную клумбу в палисаднике. Даже при ближайшем рассмотрении невозможно было понять, что под ней находится целый жилой бункер. Далее все пошло, как по маслу. Оставалось только все смонтировать и поставить на свое место согласно отцовских чертежей. Даже перископ входил в воздуховод, как будь-то всегда там был. В скорости один сектор превратился в шикарный кубрик. В центре расположилась очень удобная рубка с рабочим местом капитана. Один столик чего стоил! Это был настоящий блок управления кораблем его мечты. В его потаенных ящичках можно было спрятать весь мальчишечий скарб. В другом секторе расположился камбуз с хитрой универсальной печью и емкостью для недельного запаса воды. Ну и как водится - было место для гальюна. А еще, что удивило даже деда, было запланировано место для команды из братьев наших меньших. Функционально вписались ниши для кормов и продуктов. Ну и самое интересное - там была предусмотрена энергетическая установка, приводимая в рабочее состояние по необходимости - от педальной тяги или от силы ветра по средствам флюгера, размещенного на одном из тутовых деревьев и передающего вращательное движение пропеллера по гибкому валу вниз. От установки работало освещение корабля, сигнализация о том, что кто-то совсем рядом наверху( была предусмотрена и дублирующая - механическая с маленькими звоночками и растяжками по поверхности), вентиляция и принудительный отвод дыма из камбуза наружу по специально проложенной трубе, подальше от этого места, под уличную печь, служащую для приготовления пищи вне дома. Все это было бесподобно и как для мирного времени - просто произведение искусств, но шла кровопролитная война. Какие уж тут игры! Хотя, как сказал дед Пимен:
- Все, что делается от души - идет на пользу и имеет свое - особое предназначение в этой жизни!
Так или иначе близким пришлось признать, что убежище получилось отменное. В него сразу же переселились: коза, крольчихи, подаренные дедом, белый альбинос и маленькая Зоя - в качестве матросов, конечно. Теперь, это был уже скорее ковчег Ноя, нежили корабль капитана Немо.
Надвигалась холодная зима первого года оккупации. Дед с Витей усиленно запасались кормами. Сестре Зое нравилось в бункере. Она перестала хныкать и все время играла с кроликами и особенно с белым. Витя назвал его Боцманом, а маленькая Зоя - "Кололевским Клоликом". Где только взяла такое? К концу года вернулась отцова Пальма. Выглядела она не важно. Была сильно тощая и с отвисшим брюхом. Скоро она ощенилась. Родилось шестеро щенков, но выжил только один. У Пальмы сначала пропало молоко, а вскоре она заболела и умерла. Вите удалось выходить самого большого и жадного до еды кобелька. Слава богу, коза Фрося еще давала молоко и Витя выпаивал щенка своей пайкой из бутылочки с соской. Вскоре щенок подрос и начал питаться самостоятельно. За ум и сообразительность Витя назвал его Шкипером.
Немцы позиционировали себя здесь полноценными хозяевами. Они намеревались наладить добычу железной руды и отправку ее в Германию. Поэтому, принудительные работы для местных жителей стали частым явлением. К тому времени фашисты свезли к рудникам много военнопленных солдат Красной Армии и держали их в старых бараках, по скотным дворам и в конюшнях под усиленной охраной. Их использовали в карьерах для добычи пластов руды, близко залегающих к поверхности земли, в ручную, а также для транспортировки измельченной фракции на железнодорожный узел и погрузки ее в вагоны. Перед тем, как оккупанты заняли город, все шахты были затоплены водой. Немцы, во что бы то не встало, пытались их восстановить и запустить, но так и не смогли из-за саботажа и диверсий партизан и местного подполья. К Новому году поползли слухи, что фашисты получили по шапке под Москвой и Красная Армия даже перешла в успешное наступление. На рудниках и в городе стали появляться листовки и всполошенные немцы ужесточили пропускной режим и урезали продовольственную плату за принудиловку. А тут еще заигравшаяся Зоя выпустила кроликов из клеток, пока дед с Витей ходили за мукой к тайному складу в старых заброшенных штольнях. Кролики обновили в глиняном полу старые ходы и ушли в них. Правда, иногда альбинос появлялся на поверхности, играл с сестрой и даже, как замечал Витя, приносил ей морковку или капустный лист, но каждый раз уходил назад в норы к своим самкам.. В общем кое-как дожили до весны и, слава Богу, никто не умер с голоду из близких и никого не убили.
Летом и осенью было легче прожить и прокормиться. В заброшенных полях водились в большом количестве суслики. Одно только мешало и останавливало голодающих людей. Зверьков почему-то всегда водилось больше всего там, где немцы расположили свои минные поля. От этого пострадало много детей и взрослых. Поэтому на охоту за полевыми грызунами Витю отпускали только с дедом. Иногда они ходили на рыбалку и Витя брал с собой своего пса Шкипера и воспитывал его, как служебную собаку. Под чутким руководством деда, конечно.
Немцы со временем успокоились, произведя несколько арестов и показательных казней, установив тем самым, как им казалось, железный арийский порядок. Тем не менее они детей и стариков не трогали. Стало чуть проще передвигаться между поселками. Мать с сестрами и теткой Натальей пекли коржи на смальце и отсылали Витю на поселок Сухая Балка за железку. Там на правом берегу речки Саксагань жила одна из материных сестер - Анастасия. К тому времени Вите исполнилось двенадцать и он уже считался повзрослевшим подростком. Война и оккупация, знаете ли, очень жестокие, но хорошие учителя! Он ходил на поселок каждую неделю - полем, мимо старого рудника имени Фрунзе, между шахтоуправлением и районной больницей имени Крупской, через железку, рядом со своей бывшей школой имени Горького, которую фашисты приспособили под барак для военнопленных красноармейцев, мимо развалин Криворожского рудоремонтного завода имени Ленина и спускался по поселку к реке. Тетка Тася всегда встречала его гостинцами. Ее два сына с первых дней сражались на фронтах Отечественной войны. Михаил - старший воевал летчиком - истребителем, а Петр - младший воевал танкистом. Она почему-то всегда плакала, когда провожала Витю в обратный путь, обнимала, целовала на прощание и крестила вслед. Его, как всех мальчишек в этом возрасте, такое отношение напрягало. Эти "телячьи нежности" для мелкоты, вроде Зои, а он без пяти минут мужик - воин! Он, конечно, и не догадывался, что носил обратно в большом вещевом мешке, а она знала! В мешке, в простынях и пододеяльниках, были спрятаны листовки, новости с фронта и много чего такого, за что фашисты могли легко расстрелять или повесить мальчишку без сожаления.
К осени 1942 года он уже таскал к тетке не только хлеб и продукты, но и ножи, топоры и всякого рода острые колющие предметы, заложенные в одеяла. Однажды, возвращаясь, он попал под обстрел пьяных немецких солдат. Фашисты оборудовали караульный пост на одной из площадок, поврежденной бомбой, шахтной копровой вышки с прожекторами и пулеметной точкой. На ней обычно дежурили трое - четверо караульных. В тот вечер они, что-то празднуя, изрядно напились на посту и решили попугать пацана, бредущего по дороге под ними. Они гоняли Витю по бетонной площади, как щура, с громким смехом стреляя из винтовок и укладывая пули в опасной близости от него. Витя метался в страхе и ужасе, пока не вскочил в метровую трубу шахтного водостока, ведущую к промоине в балку и только этим и спасся. В тот вечер мать насчитала с десяток пробоин в его вещевом мешке, долго плакала и все рассказала деду. С этого случая его перестали посылать к тетке. Теперь эту ношу взвалили на себя дед и отцова сестра Наталья. Витю оставили на хозяйстве дома и он опять погрузился в свои мечты о дальних странствиях, благоустраивая свой импровизированный корабль. Зима, как водится, выдалась холодная и голодная. Запасы продуктов были скудными в эту зиму. Витя, понимая, что под бункером целое кроличье царство, пытался их ловить, но умный и хитрый белый Боцман ловко снимал его ловушки и обходил капканы, закрывая их. Как он это делал - остается загадкой. Удивительно, но каждое утро Зоя находила возле своей кроватки его гостинцы: то яблочко, то морковку. Когда совсем припекло, Витя попробовал их выкурить дымом, но только задымил свое убежище, а кролики запаковали все свои норы. Выручал дед. Он, время от времени, забивал своих кроликов, приносил им мясо и дети какое-то время имели вкусную еду на столе. Вскоре из животных остались только коза и собака. Пес часто сбегал из дому на промоину к одичавшей своре и Витя начал бояться, что он отобьется от рук. Белый кролик перестал приходить к сестре и она опять начала хныкать и плакать по ночам. Однажды Витя вышел в огород и увидел в конце участка около забора своего Боцмана. Тот сидел возле норы и выгуливал молодняк. Витя попытался их поймать, но белый самец грозно забарабанил передними лапами по мерзлой земле и пронзительно взвизгнув, бросился на него. Витя, ошарашенный натиском, немедленно отступил. Кролик, загнав крольчат обратно в нору, посмотрел на него пристально своим рубиновым глазом, поводил взад-перед ушами, что-то проскрипел на своем кроличьем языке и скрылся в норе, заделав за собой вход. С той поры по утрам, с промежутком в два - три дня Витя с дедом находили в бункере взрослого кролика с прокушенными сухожилиями задних ног. Верится с трудом, но факт. Белый великан спасал жизнь голодающим людям, регулируя численность своих сородичей.
К осени 1943 года Витю опять приобщили к работе связного местного подполья. Ему уже минуло тринадцать. Он окреп и подрос, стал похож на заправского поселкового босяка - мальчишку. Он даже втихаря покуривал. Табак таскал из материных передач сестре, со знанием дела крутил "козью ножку", бравируя перед сверстниками. Фронт медленно, но уверенно приближался к этим местам. Переломный момент в Отечественной войне уже прошел под Сталинградом и фашисты отступали под натиском Советской Армии. По мере приближения фронта городе активизировалось подпольное движение. Партизаны все чаще наносили точечные удары по стратегическим объектам противника. С середины ноября сильно похолодало и выпало много снега. Часто мели метели, крепкие морозы сменялись краткосрочными оттепелями с ледяными дождями. Как-то в один из таких вечеров во время оттепели Витя возвращался домой от тетки Таси. Ничего не предвещало резкого изменения погоды. Он дошел почти до железки, когда потянуло холодным северным ветром. Пошел крупный снег. Ветер начал усиливаться, раздувая непроглядную метель. Он увидел, что из-за резко ухудшившейся погоды немцы засуетились на сторожевой копровой вышке. Фонари лучами заметались по округе, пытаясь пробить снежную пелену. Напуганные частыми вылазками партизан, фашисты палили во все, что двигалось рядом с охраняемыми объектами или вызывало их подозрение. Витя решил не рисковать и пошел через угольный пакгауз мимо заброшенных номерных конюшен. Внутри конного двора послышалось громкое ржание лошади.
- Странно! - подумал Витя - Тут с начала оккупации не осталось ни одной лошади. Даже румыны с албанцами и те уже давно съехали с района на заречную сторону. Чей же это конь приблудился? Немчура "тягачей" держит в колхозных конюшнях рядом с пленными, возле вентиляционных копров за Ждановкой. Надо глянуть...
Он свернул с аллейки обрамленной кустами сирени к воротам на конный двор. Внутри обширного двора металась оседланная верховая лошадь и призывно ржала. Витя тихонько посвистел ей и пощелкал языком, как учил его дед. Конь остановился вдалеке, раздувая ноздри, и настороженно захрапел. Витя пошел к нему с протянутой рукой, зажимая в ладони кусок сахара, подаренный теткой. Когда он приблизился, конь приподнял передние ноги, воинственно заржал, имитируя нападение, но почуяв сахар в руке подростка, тут же сменил гнев на милость и смиренно потянулся к сладкой ладошке, прижимая уши. Витя дал ему сахар, пытаясь погладить его по шее. Но хитрый боевой конь, быстро слопав угощение, отскочил в сторону, норовя лягнуть Витю задними копытами. Мальчик, ожидая подвоха, ловко отскочил в сторону.
- Ах, ты так, албанская рожа! - в сердцах выругался Витюша, распознав албанскую метку на потнике седла - Я тебе сахара, а ты мне пинка под зад!? Ну и оставайся здесь пока тебя одичалая свора не сожрет или кто на мясо не пристрелит.
Подросток, обиженно махнув рукой, поправил на спине тяжелый вещмешок и направился было к выходу из конного двора. Метель уже разыгралась не на шутку, а ему еще надо пробираться по обочине дороги рядом с минным полем до поселка километров пять, а он тут на этого дохляка время переводит да и мороз начал крепчать к ночи.
- Мать заругает, небось уже все глаза выплакала. Ох и достанется мне от деда на орехи! - подумал он, когда почувствовал, что кто-то толкает его сзади в мешок. Инстинктивно Витя понял, что это лошадь, но поворачиваться не стал и пошел дальше. Конь опять подтолкнул его сзади, но куда-то в бок к правой конюшне. Витя сначала не понял, но потом сообразил, что лошадь толкает его в определенном направлении: к чему-то или к кому-то. Витя, хоть и со страхом, но пошел туда, куда указывал конь. Ближе к покосившимся распахнутым воротам конюшни лежал вниз лицом человек, обильно запорошенный снегом. Витя, осторожно приблизившись к нему, потянул его за плечо и перевернул на спину. Это был мертвый албанский офицер. Кто-то прострелил ему горло. Похоже, он давно был убит. Видно конь таскал его мертвое тело на себе пока не заскочил на конный двор и в испуге не сбросил с себя или скорее труп зацепился за верхнюю кромку притвора ворот и его вышибло из седла, когда конь влетел на конюшню. Мальчик срезал у покойника с ремня кобуру с пистолетом, забрал все обоймы с патронами и к этому присовокупил офицерскую саблю в ножнах. Потом потер ладони своих рук, как учил дед, о внутренние части голенищ сапог мертвого офицера и вытер их о борта своей кацавейки. Конь стоял рядом, тихо захрапел, нагибаясь и трогая губами лицо покойника.
- Что? Жалко друга? А какого черта он на нашу землю полез и тебя за собой притащил? Сидел бы дома, глядишь и живой бы остался. - увещевал Витя тоскующее по хозяину животное.
Конь, как будь-то понимая его, отвечал коротким тихим ржание и фырканьем. Так пообщавшись, они все таки договорились. Конь, обнюхав кацавейку мальчика, припал на одно колено и Витя без труда влез к нему в седло. Подтянув стремена и похлопав коня по шее ладошкой с запахом армейской ваксы перемешанным с запахом конского пота, подросток послал его вперед. Конь послушно пошел по направлению к выходу из конного двора. Витя радовался и был горд собой. Для начала, не надо идти пешком в метель по глубокому рыхлому снегу с тяжелым мешком за плечами, но с другой стороны лошадь притягивает к себе внимание и можно было нарваться на патруль или пулю вдогонку. Когда они пробились на дорогу, то казалось, что метель еще больше усилилась и Витя решил на свой страх и риск проскочить по бетонке, зная, что немцы не большие любители передвигаться по зимним дорогам в такую ненастную погоду. Он себе и представить не мог, что фашисты в эту ночь выгонят военнопленных на расчистку бетонки от карьера до станции. Опасаясь мощного наступления Советской Армии, они намеревались как можно больше вывезти железной руды. Поэтому торопились, невзирая на погоду. Витя на своем коне проехал беспрепятственно пару километров и уже поравнялся с краем минного поля и, если бы не снежные заносы, смог бы незаметно убраться с бетонки по краю оврага в сторону поселка. Отсюда до дома было еще километра три ходу, но лошадь с дороги не пошла. Слезать и идти пешком, а тем более отпускать коня, ему не хотелось. Поэтому он решил двигаться дальше по бетонке. Внезапно из снежной пелены высветился яркий луч переносного фонаря.
- Патруль! - пронеслось в голове мальчишки - Попался - прибьют или повесят!
Он хотел резко пришпорить коня и проскочить вперед по дороге, чтобы оторвавшись от них, затеряться в снежной пелене. Но караульный с фонарем оказался проворным малым и прихватил лошадь под уздцы. Конь заржал, пытаясь встать на дыбы. Немец, одной рукой держась за повод, второй махал фонарем перед храпом у лошади и что-то орал подростку по-немецки. Витя разобрал только - "стоять", "руки вверх" и "назад". Из пелены появился второй фашист и сразу схватил его за сапог, пытаясь стащить с лошади. Мальчик лихорадочно сопротивлялся, уцепившись за луку седла да еще и лошадь помогла, гарцуя и отбиваясь задними ногами. В этой борьбе подросток явно проигрывал, но в самый критический момент все сложилось как-то само собой. Витя неожиданно нащупал приклад австрийской кавалерийской винтовки притороченной к седлу, выдернул ее из чехла, ткнул немцу в нагрудную бляху коротким стволом и нажал на курок. Прозвучал хлесткий выстрел и немец с его левым сапогом в одной руке и со стволом винтовки в другой улетел обратно в снежную пелену. Боевой конь сначала подался назад, а потом резким коротким ударом передней ноги ткнул немца с фонарем в грудь. Тот отлетел, отпустив поводья, далеко вперед и приземлился на спину посреди бетонки. Лошадь моментальным рывком прыгнула на него, пригвоздив четырьмя подковами бедолагу к дороге, и резвым галопом поскакала дальше. Они неслись наперекор пурге, сметая на своем пути внезапно возникавших из снежной пелены немецких конвоиров. тем самым давая шанс пленным красноармейцам на освобождение и побег. Витя, прижавшись к шее лошади, вцепился намертво обеими руками в луку седла. Выстрелов он не слышал, только своеобразный свист пуль в ушах где-то совсем рядом с головой и видел далеко уходящие вперед светящиеся пунктиры трассирующих зарядов. В какой-то момент чем-то резко ударило в икру босой ноги да так, что ступня, одетая в толстый вязаный шерстяной гольф, чуть не проскочила сквозь стремя. Повезло, что пуля, не зацепив кость, прошла на вылет, вывернув опиравшуюся на стремя ногу пальцами к боку лошади, а удар о бок пальцев на скаку вернул ее обратно в стремя. Витя боли даже не почувствовал, только понял, что ранен, когда ощутил горячее тепло крови, опускающееся по ноге вниз к пятке. Он уже не мог управлять лошадью. Она, закусив удила, неслась по дороге к пятну света, маячившему на перекрестке, возле вентиляционной шахты имени Жданова. Там, в конце бетонки находился хорошо укрепленный контрольно-пропускной пост оккупационных войск. Витя уже плохо осознавал происходящее с ним. Он просто вцепился в своего коня, как в единственную надежду на спасение. Лошадь на полном скаку вылетела на перекресток неожиданно для постовых. Они не смогли адекватно среагировать на ее внезапное появление и не успели расстрелять их в упор. Лошадь перед носом у фашистов повернула вправо вниз по дороге, проходящей вдоль поселка и ведущей к отстойникам шахтной проходки. Они долетели до развилки и вдруг Витя почувствовал, что лошадь под ним сначала подскочила вверх, а потом резко ушла головой вниз, ударив его крупом в заплечный мешок. Подросток вылетел из седла, удачно избавившись на лету от стремян, кувыркаясь в воздухе, ювелирно пролетел мимо деревьев, растущих по краям оврага, разделявшего дорогу на два направления, удачно приземлился на мешок и с головой утонул в высоком пушистом сугробе. Витя успел услышать, как лошадь несколько раз жалобно заржала, а потом не естественно захрапев, затихла навсегда. Затем он потерял сознание.
Когда Витя очнулся, было темно и холодно. Он сидел в сугробе в той же позе в которой приземлился. С этого момента его мозг лихорадочно заработал в направлении спасения собственной жизни.
- Надо тикать! Кидать торбу и тикать! - промелькнуло молнией в его детской голове, готовой расплавиться от животного страха.
Витя, отцепив наплечные ремни неподъемного вещмешка, оставил его лежать на месте и заметался внутри сугроба в паническом испуге с чувством, что никогда не вылезет из него живым. Но, когда его голова вынырнула из снега наружу, как суслик из норки, он немного успокоился и осмотрелся. Получилось, что он пролетел по оврагу достаточно далеко от места падения лошади на развилке и имел хорошую возможность выбраться отсюда вниз по склону, а потом прошмыгнуть огородами до самого дома. На его удачу метель, гонимая сильным ветром, была еще в самом разгаре. Оставив метку из большой сухой коряги, валявшейся неподалеку, на месте схороненного мешка, Витя пополз по снегу вниз до большого старого дерева, вывороченного взрывом бомбы и заваленного на обочину, а там выбрался по корням из ямы на дорогу, осмотревшись по сторонам, скрытно перебежал через нее и подался огородами домой. Домашние, ожидая его, уже разволновались не на шутку. Заплаканная мать в сердцах вначале даже врезала ему подзатыльник, но когда поняла, что он ранен, разрыдалась белугою. Деда с ними не было. Еще с вечера куда-то ушел и до сих пор не возвращался. Тетки, промыв раны марганцовкой, засыпали их стрептоцидом и перебинтовали обрезком старой простыни. Потом, они за расспросами накормили Витю сладковатым пюре из мерзлой варенной картошки приправленной тушенной крольчатиной и отправили спать в протопленный бункер.
К обеду следующего дня в убежище к Вите заглянул дед Пимен, оглядел раны, цокая языком и многозначительно качая лысой головой. Затем достал из кармана и затолкал с обеих сторон в дырки на икре свое какое-то снадобье, причитая себе под нос, а потом, бинтуя рану, многозначительно изрек:
- Ну что, внучек? Кровь текла и кишки лезли, а ты боялся и крепчал? Ничего! Жить будешь! До свадьбы заживет.
Три дня Витюша отлеживался в своих подземных апартаментах, отсыпаясь и отъедаясь, как сурок. Поначалу нога сильно болела и ранки кровоточили, но вскоре, после дедова снадобья, саднить перестала и отверстия от пули стали быстро заживать и затягиваться. К третьему дню он даже начал забывать, что был ранен. У него получалось передвигаться без посторонней помощи и довольно шустро. За это время дед справил ему новую обувку - подбитые толстой яловой кожей добротные валенки. Радости было..! Витюша с детства о таких мечтал!
После этой злополучной ночи фашистское командование всполошилось не на шутку. Немцы знали, что в городе действует подполье и под землей скрывается не большой отряд местных партизан из бывших шахтеров, но их действия до этого расценивались, как комариные укусы и ощутимого урона, по мнению командования вермахта, им не наносили да и не могли нанести, так как спрятаться в этой местности было особо негде, кроме, как в старых заброшенных штольнях не полностью затопленных водой. Поэтому фашисты, более или менее успешно контролировали ситуацию, а тут ни с того, ни с сего, целая группа военнопленных численностью более трехсот человек разбежалась по округе и бесследно исчезла. Конечно, какая-то часть из них погибла, когда пленные с помощью партизана на коне перебили конвоиров и бросились бежать через минное поле, то на удивление захватчиков их оказалось не так много, как они ожидали. Командир карательной команды насчитал около восьмидесяти погибших пленных красноармейцев и около тридцати убитых немецких солдат. На самом деле в эту ненастную ночь городское подполье двумя группами партизан планировало освободить небольшую часть военнопленных, проделав достаточно широкий проход в минном поле к не большому участку бетонки в низине, перебив по тихому конвоиров под прикрытием разыгравшейся метели. В этом месте дорога была занесена снегом полностью и именно сюда для ее расчистки согнали большую часть военнопленных. У нападающих здесь было еще одно преимущество. Это место плохо просматривалось со стороны стационарных постов. Но все пошло совершенно по другому сценарию благодаря случайному стечению обстоятельств. После Витиной выходки с конем партизанам почти без боя удалось освободить многих выживших советских солдат, которых в эту ночь выгнали на расчистку дороги. С этого момента по поселкам и по всем дорогам между рудниками фашисты запустили специальные патрульно-карательные команды вооруженные до зубов. Каратели разъезжали на бронетехнике, останавливали и проверяли поголовно и при малейшем подозрении, могли расстрелять любого подозреваемого на месте без суда и следствия.
Через полторы недели опять наступила оттепель. Снег начал стремительно таять и все полевые дороги развезло. Дед, после выяснения обстоятельств Витиных злоключений той ночью, был очень обеспокоен судьбой заплечного мешка, оставленного подростком в овраге. Если бы мешок попал к немцам, то многим людям грозил бы расстрел или виселица. Витя уже поправился на столько, что мог передвигаться без труда. Они с дедом взяли санки для заготовки дров и двинулись к поваленному дереву, что лежало на обочине дороги у оврага. На их счастье, там никого не было. Они быстро разыскали мешок, перетянули его под корневище дерева, припрятали его под ним и занялись заготовкой хвороста и дров. У самой развилки, где начинался овраг, было много сухостоя и они быстро набрали санки с горой. Когда Витя зашел на другую сторону оврага, то сразу же увидел лежащую на обочине гнедую лошадь, вмерзшую в наст или точнее то, что от нее осталось. Мальчик понимал, что конь был смертельно ранен, когда упал под ним, но в тайне надеялся, что его четвероногий друг выжил и ускакал прочь. Ему тогда так захотелось забрать этого породистого жеребца себе и гонять на на нем по степям, как вольный ветер. До того хотелось, что он снился Вите по ночам все это время.
Кто-то уже срезал с коня седло и уздечку, а так же вырезал все мясо с левого бока вместе с лопаткой и задней ляжкой. Витя, увидев это, разрыдался, уткнувшись деду в грудь. У деда у самого слезы лились ручьем. Так они и стояли над конем, спасшим Вите жизнь, в траурном молчании какое-то время, думая каждый о своем. Потом они впряглись в санки с дровами и молча потащили их к поваленному дереву, отирая слезы. Там, быстренько впихнули внутрь санок бесценный вещевой мешок, сверху увязали огромную кучу дров и помаленьку двинулись к дому. По дороге им встретился патруль полицаев. Эти мародеры дрова не тронули потому, как у деда на этот случай была припасена четверть самогона с закуской. Они взяли бутыль и закуску, обыскали их для порядка и отпустили восвояси с миром.
Фронт придвинулся вплотную к поселку. Окрепшие партизаны начали частенько трепать немецкие тылы. Оккупанты пытались напоследок вывезти как можно больше заготовленной руды. Они прицепляли спереди и сзади составов вагоны с детьми, чтобы партизаны не пускали под откос эшелоны с рудой. Детей отбирали у родителей по всем рабочим поселкам и городским районам. Жители в панике пытались прятать детей, где только могли. По улицам поселка носились бронемашины с карателями и при малейшем подозрении в саботаже или сотрудничестве с партизанами расстреливали жителей на месте и сжигали их хаты. За несколько дней до победоносного наступления Советских войск в этом районе, немцы предприняли акцию по зачистке своего тыла от пособников партизан. Их третья линия обороны проходила по нижней улице поселка, который располагался на склоне Сухой Балки, недалеко от речки Саксагань. Часто меняющаяся погода опять преподнесла сюрприз. Несколько дней бушевала метель и сильно подморозило. Ближе к вечеру по поселку пошел слух, что немчура будет жечь хаты и расстреливать местных жителей, укрывающих партизан. В Витин бункер набилось много соседских детишек с мамками и вся его родня, кроме деда. Он, как обычно, где-то промышлял по делам. Было уже совсем темно, когда Витя заметил в перископ две узкие полоски тусклого света от фар приближающегося бронетранспортера. Он двигался медленно вверх по улице, снизу от балки, со стороны третьего эшелона оборонительных сооружений фашистов, останавливаясь возле каждой хаты с четной стороны. Через какое-то время слышались выстрелы из автомата и хата вспыхивала, как свеча. В убежище от большого скопления людей было жарковато и душно. Вентиляция не справлялась и взрослые приоткрыли оба люка, чтобы было легче дышать. Вскоре бронемашина доползла и до их ворот. Из нее вышли двое солдат: один - с фонарем, двумя автоматами на шее и двумя канистрами в руках, другой тащил на плечах какой-то большущий ранец с трубками, а в руках держал что-то похожее на укороченный ручной пулемет с раструбом на конце. Они вошли во двор, выломав пинком калитку, и сразу направились к дому. Пару выстрелов в упор и навесной замок слетел с петель. Фашисты бесцеремонно вошли в дом, подсвечивая себе фонарем, долго копошились внутри с обыском, переворачивая и ломая все вокруг себя. Затем выгребли все то, что их заинтересовало, и вышли со скарбом на улицу. Один - тот, что был с ранцем, начал ковыряться в нем, готовясь поджечь дом, но огнемет по какой-то причине не хотел работать. Солдат, пытаясь починить оружие, ругался по-немецки, а второй похоже над ним подшучивал. Какая-то из девочек, сидящих в бункере, неожиданно для всех громко взвизгнула, испугавшись в полутьме нашествия кроликов. Все зашикали на нее, но было уже поздно. Немец с фонарем обернулся, направил луч света на клумбу и начал внимательно присматриваться к месту источника визга. Все, кто спрятался в убежище, заметили, что по всему полу открылись норы и оттуда в помещение начали выползать кролики. Их было так много, что они быстро заполнили все свободное пространство и не только. Мелкие - жались стайками к людям, большие - сгоняли более крупный молодняк к краям круга, а взрослые крольчихи вытащили из нор даже голых новорожденных крольчат и расположились с ними под козой. Последним из норы, проделанной почти под центральным люком, вылез огромный белый самец с рубиновыми глазами и в тишине все услышали Зоин голос:
- Ой! Мой любимый "Кололевский Клолик" тозе ко мне плишел!
Альбинос, грациозно держа в зубах морковку, подбежал к Зое и запрыгнул к ней на руки. Она радостно стала его обнимать и гладить по голове, получив в очередной раз маленький вкусный гостинец.
Немец, присмотревшись, заметил в луче фонаря пар, выходящий из ямы через приоткрытый люк и пошел к нему. Он, рывком открыв крышку, направил луч фонаря вниз, прямо на маленькую Зою.
- О! Русиш киндер! Пух - пух! - со смехом, тыкая автоматом в ребенка, произнес фашист. Потом, он поводил лучом фонаря по помещению, рассматривая спрятавшихся там людей. Последним в поле его зрения попал Витя, сидящий на своем капитанском месте.
- О! Тут бил русиш субмарин? Ти есть капитен? Но, ты есть партизан! Тебья надо убивать! Пух - пух! Ферштейн? - вещал фашист, мерзко заржав и тыкая в него автоматом. Потом он улегся на цветник и просунулся в люк. Теперь Витя смог хорошо разглядеть его мерзкую холенную конопатую рожу. Фашист закутал голову в материн пуховый платок и поверх одел каску. Это взбесило мальчика. Этот платок отец подарил матери на ее День рождения.
- Вот сволочь Фашистская! - подумал мальчик и потянул из потайного ящика трофейный пистолет. Мать вовремя заметила маневр и ринулась к сыну.
- Матка, цурук - цурук! Хендехог! - рявкнул на нее немец и передернул затвор автомата.
Евдокия остановилась, подняла руки вверх, подалась назад и присела на пол. Немец заржал, достал из кармана начатую плитку шоколада, отломил несколько крупных кусочков и положил себе в рот, а потом остаток бросил маленькой Зое под ноги и изрек:
- Киндер - шоколад - ням - ням! Бери! Есть - есть... и умирать!
Затем вытащил из нагрудного кармана губную гармошку и заиграл свой любимый "Августин". Вдоволь наигравшись, немец бросил гармошку Вите в подарок, а после этого с невозмутимым выражением лица вытащил из-за пояса гранату, похожую на толкучку для пюре. снял крышку на ручке и пожелав по-немецки спокойной ночи, дернул шнурок и бросил ее вниз на пол. потом, закрыв крышку люка, пропал из виду. Все замерли и тупо смотрели на немецкую гранату. время казалось остановилось. Витя, сидя рядом с ней, от оцепенения не мог даже пошевелиться. Вдруг альбинос, истошно взвизгнув, сорвался с места, ухватил передними лапами гранату, взглянув рубиновым глазом на прощание Вите в глаза и в мгновение ока скрылся с ней в норе. Через несколько секунд где-то в глубине, под ногами прогремел взрыв. Конечно их здорово оглушило и подбросило на месте, но главное - никто не погиб и особо не пострадал. От взрывной волны крышки люков открылись и из под осыпавшегося пола пошел смрадный едкий дым, который вытягивало сквозняком наружу. Немец, увидев, что граната взорвалась, гнусно заржал, выругался и пошел к своему товарищу в полной уверенности, что в яме живых не осталось. Витя пришел в себя, как только услышал грозный лай своего сторожевого пса. Он схватил из потайного ящика пистолет и быстро по трапу выскочил на поверхность. Немец с огнеметом пытался опробовать его на собачьем домике. От дальней стороны дома на него несся Шкипер. Немец вначале не заметил его, а когда увидел, то уже было поздно. Пес в прыжке летел прямо ему в грудь, находясь совсем рядом. Немец попытался направить ствол огнемета на собаку, но в этот момент Шкипер вцепился ему в глотку, опрокинув на снег. Упавший немец пальнул, выпустив струю огня на летнюю кухню. Второй немец, выхватив нож и подсвечивая себе фонарем, ринулся на помощь своему товарищу. Когда фашист занес над собакой нож, Витя выстрелил, но попал не в немца, а в канистру с горючкой. Немец замер и обернулся. Увидев пацана с пистолетом, фашист судорожно попытался выпустить в него очередь из автомата, но в этот момент завис, испуская гортанный звук, а потом, падая навзничь, начал палить из опущенного вниз автомата по земле, пока не попал во что-то на ранце. Ранец рванул, заливая огнем все вокруг. Витя упал на снег, рыдая по своему четвероногому другу, погибшему в огне вместе с немцами. С улицы во двор вбежал дед. Он поднял Витю на ноги, взял за плечи и спросил, по-отечески взглянув в лицо мальчика:
- Ты не ранен, внучек? Все живы, а? Ты говори со мной - не молчи!
Он пару раз тряхнул Витю, чтоб тот пришел в себя. Мальчик рыдал, отвечая ему кивками головы. Потом он, отдав деду пистолет, повернулся и пошел к убежищу. Горючая смесь почти вся выгорела, растопив снег вокруг. Дед, держа оружие наготове, подошел к немцам вплотную. Он хотел удостовериться, что они мертвы. Фашисты погибли, а вот сильно обожженная собака, тихо скулила, лежа на боку рядом с уничтоженным ею немцем. Дед присел над Шкипером, осмотрел раны и тихо сказал:
- Ты прости меня, дружочек!
Старик, отвернувшись в сторону, прекратил мучения умирающего животного выстрелом в голову. Затем затащил мертвое тело собаки на грудь немца, имитируя их смертельную схватку. Второй немец лежал на боку чуть в стороне от них с плотницким топориком между лопатками. Это был дедов топорик. Старик успел вовремя метнуть его в немца, тем самым спасая жизнь пацаненку. Дед подошел к нему, выдернул из спины топорик, вложил фашисту в руку пистолет, открыл последнюю канистру с горючкой и толкнул ее ногой, опрокинув рядом с трупом. Горючая смесь быстро добралась до оставшихся очагов пламени и взорвалась с новой силой.
- Ну вот, будем надеяться, что немчура поверит.. - сказал дед себе под нос и пошел к бабам с детишками помогать выбираться из убежища, пока еще шел снег и была возможность скрыть следы. В эту ночь им всем несказанно повезло. Через пару часов Советские войска предприняли масштабный артиллерийский обстрел позиций противника и провели на этом направлении разведку боем. Немцам было уже не до разборок с местным населением. Все обошлось, как и предполагал дед. Офицер вермахта, который командовал этой операцией, когда забирал со двора своих мертвых солдат - определил, что те небрежно выполняли свою работу, но дом в качестве возмездия все-таки приказал сжечь. Через несколько дней дед Пимен с бабкой Нюрой переправили Витю и Зою в числе двух десятков местных детишек на ту сторону фронта к нашим, а потом...
Потом Советские войска победили, погнав фашистов дальше на запад с родной земли. Во время наступления наших войск дед Пимен погиб и его похоронили, как героя в братской могиле недалеко от поселка. Командир партизанского отряда, муж тетки Таси, вручил перед строем Вите за его подвиги во время оккупации заслуженную награду - Медаль за Отвагу. Витя носил ее с гордостью, не снимая на зависть всем мальчишкам в округе. А потом нужно было налаживать мирную жизнь - отстраивать сожженный дом и самоотверженно работать на благо Победы. До нее еще был целый год кровопролитной войны и титанического труда в тылу. А еще надо было не забывать учиться. Открылась школа имени Горького и Вите пришлось вернуться к третьему классу. Он многое подзабыл за годы войны. Когда возобновилось почтовое сообщение, они получили похоронку на отца. Он погиб смертью храбрых под Харьковом летом 1942 года и даже был награжден орденом Боевого Красного Знамени посмертно. Через пару лет после войны мать второй раз вышла замуж за бывшего фронтовика и Витя - то ли из ревности, то ли от обиды на мать за то, что она так быстро забыла погибшего отца, начал отбиваться от рук. Зое было легче привыкнуть к отчиму. Она отца почти не помнила, а вот Витя никак не мог смириться с выбором матери. Поэтому на семейном совете решили отправить его учиться через военкомат, как сына героя войны, в Харьковское военное артиллерийское училище, но он по дороге сбежал из команды и объявился в Одесской мореходке, поступил на штурманское отделение и окончил его с отличием. Во время учебы ему повезло со стажировкой. Он ходил штурманом на том самом паруснике, что они с отцом собирали в модель. Бывший немецкий барк "Вильгельм Пик", переименованный после войны в "Товарищ", бороздил моря и океаны с командами курсантов морских училищ во время стажировки. После окончания училища Витя несколько лет работал штурманом в торговом флоте и посетил много разных стран. Потом служил штурманом на крейсере "Новороссийск" Черноморского флота, пока не был демобилизован с военного флота по ранению. После госпиталя он вернулся в свой родной город, расположенный посреди бескрайних степей, женился и работал командиром отряда водолазов Горноспасательной службы. С морем он так и не расстался до конца жизни. Виктор Федорович каждое лето ездил к сыну в приморский городок Скадовск и ходил там с ним, как заправский мореход по Джарылгацкому заливу под парусами. Так воплотилась в жизнь его детская мечта о дальних странствиях и далеких берегах, поддержанная отцом, даже в такое бурное и сложное время.
P.S.
Уже будучи отцом своих детей, Виктор Федорович часто вспоминал годы войны, свое детство и своего отца с дедом Пименом. Когда дело доходило до рассказов о Белом великане, его мать - бабка Дуня каждый раз опровергала заслуги альбиноса в спасении людей. Она упорно утверждала, что им повезло тогда только потому, что граната, брошенная фашистом в яму, просто не взорвалась. Кто из них прав, а кто нет - уже выяснить не возможно. Хотя в ее дневниках, которые она скрупулезно вела всю свою жизнь, в это время было записано: - "Никогда не думала, что животные могут быть на столько благодарны людям за добро". Что она имела ввиду, записав тогда эту мысль, одному Богу известно.
07.04.16.