Глава 28
Раздавленная и опустошённая горьким рассказом Степана, Фрося до самого Рождества промаялась мыслями об Алесе. Кроме своих переживаний она ещё изводилась, глядя на то, как быстро чахнет старый ксёндз.
В конце концов Фрося решилась пойти в местное отделение НКВД. После долгих объяснений ей всё же выписали пропуск, и она зашла в просторный кабинет начальника. За массивным столом восседал уже немолодой человек с уставшим лицом с глубоко посаженными внимательными глазами. Он молча указал ей на стул напротив себя:
– Ну, с чем ко мне пожаловала такая красавица?.. Просто так сюда не приходят, излагай всё по порядку, в чём суть твоего дела...
Фрося мяла в руках снятый с головы платок, не решаясь заговорить, не зная, с чего начать и как обставить свою просьбу.
Внимательно смотревший на неё начальник подбодрил улыбкой:
– Ну, не мнись, гражданочка, нет у меня времени на сантименты, я тебя слушаю…
И Фрося заговорила. Она говорила быстро, забегая вперёд и возвращаясь к сказанному, боясь, что её вот-вот остановят, и она может не успеть задать этому приятному на вид человеку свои главные вопросы...
О, как она хотела получить ответы... Фрося поведала вкратце о своих последних десяти годах жизни, о своей семье, о том, как пришла в город, как жила у родственников и у них же работала. Как после прихода Советской власти этих родственников депортировали в Сибирь, а от этой участи её спас будущий муж Степан. Как он практически вынудил её выйти за него замуж. Она, смущаясь, потупив голову, передала историю о своём замужестве со Степаном, о её нелюбви к нему.
Затем, краснея, призналась в своей связи с Алесем, в их большой взаимной любви... Рассказала и о том, как укрыла и прятала всю войну у себя дочь врачей Меира и Ривы. О жизни в деревне во время войны, о том, как она помогала продовольствием партизанам, про службу Алеся переводчиком в комендатуре, о его участии в подполье, о его героическом спасении пленённых партизан, о её возвращении в город, жизни у ксёндза, о возвращении Степана и о его печальном рассказе. А под конец своих откровений попросила со слезами на глазах выяснить судьбу Алеся за последние почти четыре года. Также попросила что-нибудь узнать о судьбе Аниных родителей.
За всё время её сбивчивой речи, похожей на исповедь, начальник ни разу её не перебил и не задал ни одного уточняющего вопроса. Он не сводил с её лица взгляда, в котором плескалось то удивление, то восхищение, то негодование, и всю эту гамму чувств Фрося видела во время своего долгого и сумбурного повествования.
Она вдруг будто сдулась, неожиданно замолчала и только продолжала нервно мять в руках свой ни в чём не повинный платок. Пожилой человек поднялся, заложил руки за спину, стал ходить взад вперёд по кабинету за её спиной и наконец заговорил:
– История твоя запутанная, и многое нужно было бы в ней уточнить, хотя основное понятно. Ты должна хорошо уяснить, в какое трудное время мы сейчас живём. Только недавно отгремела война, на которой были герои и были предатели. Ты, наверное, сама видела, сколько появилось в оккупации подлецов в роли полицаев и других пособников фашистов.
Я бы мог с тобой и не разговаривать, твоё дело в рамках государственных достаточно мелкого масштаба, но ты своей откровенностью, своим благородным поступком произвела на меня благоприятное впечатление, и я попробую что-нибудь для тебя сделать. Но повторяю, время очень тяжёлое, и разобраться органам, кто враг, кто сочувствовал врагу, кто был предателем и пособником фашистам, весьма трудно. Не исключаю, что могли попасть под подозрение и не совсем виновные люди, но, как говорит наш великий вождь, – лес рубят, щепки летят.
Твой… – как это правильно выразиться… – ну, скажем, – приятель, попал на территорию уже оккупированной нашей страны из Польши, где в то время уже два года хозяйничали фашисты. Был он там завербован или нет, не ты, не я не знаем, как и не знают точно органы разведки. Да, он состоял здесь в подполье и передавал какую-то информацию для партизан и высшего командования, но где гарантия, что он не вёл двойную игру, думаешь, не было такого?.. Было и много.
Повторяю, я не буду тебе ничего обещать, далеко не всё в моих силах, но попробую что-то выяснить. Ты проживаешь у ксёндза, у дяди твоего Алеся, который формально считается врагом народа, но вы не состоите с ним в официальной связи, и это хорошо, но ты живёшь в доме у священника, а религия в нашей стране не только не поощряется, а искореняется, и это тоже не в твою пользу. Думаю, что тебе надо вернуться к законному мужу, если он готов принять тебя, а иначе за твою судьбу я тоже не ручаюсь, это мой дружеский совет вне протокола.
А теперь о твоём втором вопросе, для меня более тяжёлом для выяснения, чем первый. Очень, очень много евреев погибло за годы войны. Их уничтожали в гетто, в концлагерях, а сколько просто расстрелянных и зарытых во рвах по всей территории нашей страны, и не только, – и никто не вёл этим жертвам учёт.
Я сам был среди тех, кто освобождал Освенцим, это лагерь смерти. Видел печи, где сжигали людей, видел газовые камеры, где их травили, видел тех оставшихся в живых, до сих пор они мне снятся, и большая часть из этих людей были евреи.
Даже те, кто выжил, не все вернулись в свои дома, города и сёла, многие покинули свою страну, не желая возвращаться к разорённым очагам. Ничего этого я тебе не должен был говорить, но это опять без протокола, потому что я уже понял, как ты умеешь хранить тайны. У тебя и так хватает проблем в это тяжёлое послевоенное время, и впереди ещё немало, воспитывай свою доченьку вместе с сыновьями, ведь почти семь лет ты это делала, рискуя собственной жизнью...
Он пододвинул стул поближе к Фросе и сел рядом с ней. Оторвал её руки от вконец измятого платка и, взяв их в свои ладони, посмотрел ей в глаза:
– Запомни – всё, что я тебе здесь сейчас сказал, в твоих интересах забыть. Никому об этом нельзя рассказывать, затаись, девочка, у тебя трое деток. Я не хочу, чтобы тебя выслали куда-нибудь в Сибирь или в Среднюю Азию, как пособницу предателю, а таким на данный момент считается твой Алесь. А ещё ты проживаешь в доме его дяди, который к тому ещё и представитель религиозного культа, это крайне опасно для тебя...
Фрося прямо посмотрела в глаза своему доброжелателю, слёзы на её щеках высохли, и она сказала ему тихо, но без видимого страха:
– Спасибо вам за всё, Вы очень добры ко мне, и я Вашу доброту никогда не забуду. Постараюсь последовать большинству Ваших советов, но я не могу сейчас бросить Вальдемара, он стар, болен и, скорее всего, его дни сочтены. В будущем я обязательно затаюсь, ради детей я готова поступиться даже своей гордостью, а, может быть, уеду всё-таки опять в деревню, я не хочу обездолить своих детей и всё сделаю от меня зависящее, чтоб они выросли здоровыми и счастливыми... Я сейчас ни в чём не уверена, пусть время рассудит, ведь старшим детям скоро в школу, а в деревне школы нет и им придётся добираться на учёбу за много километров, я всё обдумаю, обещаю...
И всё же я очень вас прошу, разыщите мне, пожалуйста, Алеся...
Начальник НКВД поставил стул на место, уселся в своё кресло, улыбнулся ей впервые широкой улыбкой и кивнул ей в сторону двери, и, когда она почти дошла до неё, вдруг сказал:
– Будь счастлива, девочка, такой дочерью я бы гордился…
Глава 29 по ссылке: http://www.proza.ru/2016/03/15/2118