ЛУНА И СФИНКС
В.Т.
“Уж лучше б на меня ты не глядела
так пристально...
Поверь, в иных пределах
не мало их –
непознанней меня.
Ужель тебя нисколько не манят
затылки их, откормленные лапы
и прогибы надменныя спины? ”
“Отстань! – сказала. –
Мне, увы, нужны
Твоя ухмылка, рёбра на просвет
и меж тяжёлых век – багровый свет
пожарища в эдемовом саду...
Согреться бы!
И я навек уйду.
1
Вот – ты,
Вот, чуть поодаль, – я.
Нас по сукну гоняет кием
Игра.
Мы в ней с тобой плохие,
Но неразлучные друзья.
Нас бьют,
Но мы друг другом биты
Больней,
До смерти, до бела.
Игра.
Кто, ей по горло сытый,
Сегодня спрыгнет со стола?
2
Твои объятья – смерть.
Не оттого ли
Так мечется затравленно душа,
Высокою неправдою греша,
Что ищет лишь бесстрастия и воли?
О, пусть соврёт!
Она зашлась от боли...
Живая ведь она, моя душа.
Твои объятья – смерть.
Но мне в них быть.
И вместе нам по водам Стикса плыть,
В страстях отрекшись от земной юдоли.
Ведь и твоя душа зашлась от боли...
И эту боль уже не погасить.
3
Ты – Ересь Ночи. Упиваюсь Вновь. Воскликну!
Мне – моё же отзовётся.
Но, обманувшись, сад души займётся...
А следом – кровь.
Ты – эхо ночи, больше ничего,
Игра воображенья моего.
4
Я вся нынче – ты.
От меня ничего не осталось…
Кого-то впустить,
Чтоб захватчика он поразил
И канул во тьму,
А душа в пустоте небывалой
Себя собрала
Из остатков того, что есть я?..
5
Не жалей меня, не надо.
Отчего так сладко падать,
Падать, будто возносясь,
Будто в звёзды,
а не в грязь –
В эту смертную истому,
Внемля отзвуку пустому,
Что ворвался, не спросясь,
Падать,
будто возносясь?
6
Эта ненависть слаще любви.
Эта ярость – восторга дороже.
Святый Боже, спаси, отзови!
Заслони от него, святый Боже!
То он пьян от меня без вина,
То дрожит от тоски и презренья...
У него из очей – Сатана!
Даже в светлое воскресенье.
У него из очей – боль и тьма,
И мольба,
и мольба о спасенье!
Святый Боже, схожу я с ума
В твоё чистое воскресенье.
Этот жар, этот стыд, этот лёд –
Да они всех признаний дороже!
Кто его от меня сбережёт?
Кто его заслонит, святый Боже?
7
Заискивая, улыбнуться
и подойти, и прикоснуться,
и отшатнуться, как всегда.
Опасна тёмная вода
двух жёстких
противостояний
за гранью…
Но ведь нет и грани.
8
День ушёл, заворожен зарёю…
Злая роза любви отцвела.
Кастанеда, входи, я открою.
Жизнь потерянный символ нашла.
Символ – Разум.
Оковы безумья
Облетели и канули прочь!
Полнолунье ума – ПОЛНОЛУНЬЕ,
И души – непробудная ночь.
9
Прожечь слезой…
И выпадет в осадок
Комочек чувств –
Взъерошенный птенец –
Итог обожествления, досады
И ненависти, наконец!
Согреть рукой…
И отпустить с руки
Уже…
таким.
10
Всё тленно, милый мой, всё тленно.
Не тленно лишь тепло руки,
Меня ударившей наотмашь,
И страсть, что правила рукою,
И боль, что эту руку жгла.
Что ж, не погладить, – хоть ударить!
Всё легче. Так больнее бей
Нетленной ревностью твоей,
Что стих мой и пьянит, и ярит.
11
Не поймёшь ты,
но я любила
Не тебя, – твой высокий недуг!
Ты – во здравии? Я и остыла
В одночасье, – нелепо, вдруг.
Что мне делать с таким разумным:
Сытым, сонным, во благе слепым?
Возврати мне своё безумье!
И вовеки пребуду с ним.
12
То ли буря,
То ли вьюга
Меж тобой и мной упруго
Бьётся,
здравый смысл круша,
Оборвав до нагиша,
Наши грешные гордыни,
Обветшалые твердыни,
Ржой песчаною шурша...
13
Тебе не в силах ангел угодить.
И дьявол из терпенья скоро выйдет.
Зачем мешаешь мне тебя любить?
Уж я за то
тебя не в силах видеть!
14
Что ж, презирай,
Чтоб по ночам не снилась…
Отполыхал?
И – в пепел, и – в золу.
Но только объясни душе на милость –
Доколе будешь ты стоять в углу,
Как мальчик,
что наказан сам собою,
И сам себя от жизни стережёт,
Ручонки теша горнею звездою,
что пальчики в чернилах больно жжёт?
Что ж, угорай,
от ненависти млея.
Мне весело на ужас твой глядеть,
Когда подчас, забывшись,
ты смелеешь
И жаждешь сметь!
15
Поделимся теплом с тобой,
Не боле.
Так ветка к ветке
Жмётся в стылом поле,
Так к зверю – зверь...
Так птицу ищет птица,
Так двух планет случайные частицы,
Сведя обнаружений острия,
Рождают “мы”
Из чуждых “ты” и “я”...
16
Мне триста лет.
Я – с умершей планеты
Двух солнц,
Которые её не поделили
И, разорвав на части, разнесли
В чужие, незнакомые пределы
Её беспечный сон
и праздник голубой...
Зачем, кося,
киваешь головой,
Как статуэтка сонного японца?
А мы с тобой,
скажи,
Не те ж два солнца,
Увы, не поделившие любовь?
17
Напрасно времени поток
Дрожит от гула,
Пытаясь удержать
Те дни и вечера...
Не плачет сердце по тебе –
Оно уснуло,
До одури наплакавшись вчера.
Не плачут руки по тебе –
то память стонет...
Как створки раковины
Высохшей пустой,
Они молчат,
сомкнувшись под щекой –
Ладонь к ладони.
18
Ещё чуть-чуть, ещё немного,
И я поверила бы в Бога,
Но у него – глаза твои…
19
Мне снился спрут.
В подводном городе забытом
Он двигался в сплетениях теней,
Стирая прах порушенного быта
С уступов дней.
Там, запуская щупальца всё глубже
В разломы чувств,
он, будто в западне,
Томился памятью.
И был никто не нужен
Ему на дне.
20
Окликать меня больше не смей ты,
не достать ни строке, ни руке!
Боль моя хочет сделаться чьей-то,
а сама подремать в уголке…
21
А и уходишь…
Только вглубь себя.
По кругу…
Кольца Уже, тоньше, туже.
Уходишь потому,
что ты не нужен!
Не прочь от всех…
Со всеми – вглубь себя,
Как простыню, пространство теребя…
22
Так тоска по тебе тяжела,
что потоплена лодка Харона.
Возврашаюсь... Плыву!
Видно кем-то дозволено плыть!
Эти воды, что ночь,
и небес непреклонное лоно
не по силам тому,
кому нечем и незачем жить.
Собирает Харон
по теченью бессильно плывущих.
А кто против пошёл,
волен берег любой выбирать.
На одном, золотом, – звон церковный
да райские кущи.
На другом – где любовь –
как и прежде,
ни зги не видать...
23
Ты вернулся… Ты устал?..
То-то ангел прошептал:
"Душу береги!"
Но уж камушек упал
и до донушка достал!
И – круги, круги…
24
И всё ж он есть,
твой «чёрный глаз»,
пусть пресловутый…
Река отчаянья меж нас,
и мост минутный.
25
Злословье
и мольба,
Мольба!
И вновь – злословье.
А состраданье?
Глухо, слепо, немо,
Душа, не просветлённая любовью,
Она –
как демон.
26
Мы выползли из кож,
чтобы обняться,
а кожи нам не верят
и змеятся...
27
Я себе
тебя запретила,
Что ж ты тщишься – через запрет?
Мой разлюбленный, мой постылый,
Мука адова, горний свет?
Дом построил, полы в нем красишь?
Страсть заманиваешь в кровать?
На подушке из разногласий,
Нам с тобою не воевать!
Под холодной луной голубою
Сад садить – что с ума сходить…
Я ослепла. Мне легче – слепою,
Через улицу переведи!
28
Сказали мне:
«Чтобы рассеять мрак
в его душе –
и жизни всей не хватит!»
А я твержу, как пьяная:
«Пусть так!
Пусть – лучше так,
чем уж совсем никак –
на сколько хватит…»
29
Что за нелепость:
Убить меня,
А потом ждать –
Чем я на это отвечу?
30
Лишь взглянув в эту бездну,
Тотчас поняла:
Сколь прекрасна она – столь опасна.
И когда я себя у нее отняла,
То была я с собой не согласна.
– Бережёного Бог бережёт, – говорят...
И нашла я похожее что-то,
Чтоб вкусить все восторги,
что бездны сулят,
Не рискуя собой ни на йоту.
Что ж, уловка моя, как нельзя удалась!
Так зачем же с тоской неуместной
Я сегодня опять по обрыву прошлась
Этой, мной неизведанной, бездны?
31
Меня больше нет.
Только – книги и вещи.
А то, что под шалью, мерцая,
трепещет,
Так это – звезда,
что забыла взлететь.
Смерть. Смерть…
Смерть, давай потанцуем,
Веди меня!
Смерть, давай потанцуем,
Бери меня!
Вот такую –
без смысла, без имени…
Чёрной бабочки бахрома…
Ма!
32
Лист, навзничь
упоительно упавший,
Тоска златая
из бойниц нездешних башен –
На спящий луг,
на влажные цветы…
Мир напоследок так красив,
что страшен!
А как же ты, тоска моя,
Как ты?
33
Остановилось сердце
И пошло…
Куда? Зачем?
Да кто же его знает?
Идёт себе,
тихонько напевает:
“Болело да прошло,
Болело…
да прошло”.
34
«Ты любишь меня?» –
Не отвечу порой…
Душа научилась быть чёрной дырой –
От боли
пространство до точки сожмёт
И взрывом
в иную судьбу расцветёт!
35
Отступись, отрекись,
Пойди в прошлое!
Стань не суженым,
Стань не прошенным!
Укатись, покатись
Ты горошиной
По-за дом,
По-за луг,
По-за лес,
До исхода земли и небес,
Прочь – из разума!
Прочь – из памяти!
Обернись, завернись
Стылой заметью!
Прочь из сердца,
Из снов,
Из крови –
В забытьё моё.
Там и живи!
36
Эка, вспыхнул сухостой!
Ах ты, Господи, постой!
Ишь – пошло по головам…
Знай трещит: «Ужо я вам!»
Погорело…
всё, что есть, –
Месть.
Пепел, уголь, плач, разор –
Состоялся разговор
С милым на прощание
За сто лет молчания...
37
И всё-то у тебя не ладно:
Любить – невмочь,
Прогнать – невмочь.
Уж я не знаю, ненаглядный,
Чем и помочь.
Исчезнуть?
Нынче же?
Готово.
Осталось
Слово.
38
Не мотался б где-попало,
Навестил бы, лиходей,
Всю себя порастеряла
Без несносности твоей!
Без цинизма, что со страху,
Без нападок, что с тоски...
Положи висок на плаху
Всепрощающей руки
И молчи, о чём захочешь,
Горький промысел сверша,
В торжество пресветлой ночи
Погружаясь не спеша…
39
Нам бы с тобой поссориться!
Нам бы поплакать с тобой…
В озере слёз – рыба совести.
Меч у неё стальной!
Невода путы разрежет,
Будто катер – винтом!
Реже бы видеться, реже…
Да и расстаться потом.
40
И во времени,
и в пространстве
Суждено ли нам будет совпасть?
Ведь судьба твоя –
вечное странствие...
А моя – над тобою власть!
А моя – вечный зов
и отчаянье,
Униженье,
гордыня,
и вновь
Нарастающее звучание –
Тот же колокол –
Та же любовь.
41
Укройся во мне, неприкаянный,
Покайся, раскайся, о Каин мой!
Не всё же – Гоморра?
Не всё же – Содом?
Укройся во мне –
Я твой дом.
42
Лишь руку протянуть,
и знаю - мой!
Но то, что начато,
уже к исходу мчится.
А мне потом
отдать тебя другой,
равно,
что с белым светом разлучиться.
А прочих - тьма...
Для коих мир - тюрьма.
Пустые, иль наполненные тьмою,
они повсюду следуют за мною
и норовят свести меня с ума.
Ты ж - солнце!
Жаркий сон мой наяву.
В твоих лучах я царствую, живу...
И чем я делаюсь сильнее и свободней,
тем дорожу тобой страшней и безысходней...
И потому руки не протяну.
43
Из всех обид,
Тобою причинённых,
Взращу в душе жемчужины,
Чтоб позже
Вернуть тебе не месть,
А ожерелье
Из горьких слёз моих
Окаменелых.
44
Вот чувство, что бесплотней сна
И о д у в а н ь ш е й...
Быть может, я приду сама,
Когда совсем сойду с ума,
Не раньше.
А ты и вовсе не придёшь,
В охапку крылья соберёшь
И – боком, скоком!
Зачем тогда с ладони пьёшь
И зерна редкие клюёшь,
Мерцая оком?
45
А что и было между нами –
Не – в жизнь, не – в кровь,
не – в смерть,
А – над…
И, выбитый двумя клинами,
Ты не воротишься назад!
А, что – клины?
В них нет вины.
Да и моей…
Сама – порукой.
Игра в любовь исходит скукой,
Что горше нелюбви сто крат!
46
Любовь одна.
И, раз достигнув дна,
что толку сызнова
о те же камни биться?
Коль ни на йоту
уж не углубиться,
то и попытка всякая смешна.
47
Через всё моё зло, без оглядки,
ясный сокол мой, недотрога,
воротись, приму без перчатки
каждый разящий коготь!
Боль и кровь.
Жаркий трепет. Клёкот.
Весь ты, весь –
на моей руке.
Разверзается птичье око,
и туда душа налегке.
Поохотимся всласть! Доколе
врозь нам быть и баклуши бить?
Ведь без крови да сладкой боли
зверя красного не добыть?..
48
Я становлюсь бессмертником
И знаю:
по старым вазам,
Пыльным закуткам
Меня расставят,
Как воспоминанье
О знойном лете
смертных дней моих.
Но, руки свои тонкие раскинув,
Нет – прутики,
и пред тобой стоять
Я буду нежива,
и все ж – живая,
К любви твоей по-прежнему взывая,
Златым упрямым венчиком сиять!