В избу, сквозь небольшие окна льется теплый весенний солнечный свет. На полу клубком свернулся огромный кот. За столом сидит бабушка, и, нацепив очки, зашивает порванную мной сегодня рукавицу рабочую. Я бы и выкинул, так ведь не даст... Все бережет.
В желобке для воды старой оконной рамы, лежат и греются на солнышке две прошлогодних картофелины, с едва проклюнувшимися из глазков, маленькими зелеными ростками.
— Каждый год выносила с подполья в ту половину избы картошку, чтоб прорастала-то, а в этом не стану, говорят, и так вырастет. А эти две приглянулись, у окошка в подполье лежали. В землю просяться. Видишь, какие баские! Я до того люблю, до того глянется мне картошка такая! — бабушка, увидев, что я обратил внимание на картошку, с таким трепетом говорила об этих клубнях, с такой любовью, что я и сам увидел в них что-то необычное, и красивое!
— На улицу хожу, а сыро еще, делать-то нечего! Тоска! В огород бы сейчас! Ну ничего, скоро подсохнет, снег совсем сойдет. Отец приедет спашет, картошку посадим, а там до снега работы будет! — за душу берет эта любовь к труду, к земле. Мы ведь не такие совсем.
И как бы не хотели, такими не станем. Они по-своему видят этот мир. По-своему мыслят, по-своему рассуждают.
— Сажу надо спустить в субботу, перед баней чтоб, вы приедете с утра, я печь топить не буду, ждать буду вас. Только пораньше надо, чтоб еще пироги поставить. — традиция у них что-ли — после каждого дела накрывать большой стол. С вкуснейшими пирогами, супом из печки, квашеной капустой и грибами солеными. Они кстати у нее отменные. Дома ведь тоже солят, вроде и рецепт такой же, а вкус все равно другой!
И не добиться такого, как у нее получается, хоть ты тресни!
Маленький деревянный мирок в тени раскидистых берез, со стучащими в окна гроздьями спелой калины, с душевным деревенским говором, словно красивой песней ласкающий слух. Не знающий городской суматохи, вранья и обид, ссор и разочарований. Здесь всегда тихо и спокойно. Уютно и тепло.
Здесь не говорят о деньгах, потому что их нет, да и ладно.