Снега
Снега
параллельная пьеса в двух частях
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Действующие лица
Иванов
Краков
Бондаревский
Демчик
Темников
Времянка в тайге, в 200 км к северо-западу от Братска.
Посреди времянки печь. Пять кроватей с никелированными
спинками. Стол с клеенкой. Самодельная скамейка, чурбан вместо табуретки. На столе - транзистор. Над кроватью Демчика висит двустволка. Сейчас ее нет. Темников ушел на охоту.
Зима. Свет из окна. Позже, когда стемнеет, две керосиновые лампы.
Демчик сидит за столом, отмеряет порох, набивает патроны. Бодаревский на своей кровати у печки зашивает рубаху. Иванов варит борщ. Краков валяется на кровати.
Иванов выдвигает ящик с продуктами из-под кровати, роется там, чего-то не находит.
Иванов (в никуда). Кто-то брал у меня вермишель.
Краков. Ты же борщ варишь.
Иванов. Борщ. Но с вермишелью.
Краков. Везде у тебя вермишель! Надоело.
Иванов. Сам вари. На, вари.
Краков. Да я лучше по зимнику километров двадцать отмахаю.
Иванов. Значит, лопай, что дают. Не понимаю, как можно восемь сезонов
прожить в тайге и не научиться суп варить!
Краков. Да могу я. Не хочу. Противно. (Ложится на спину, руки за голову, мечтательно). Вот поставлю времянку на двоих, привезу жену...
Бондаревский. Ты бы ему, парень, оладушков испек.
Иванов. Куда же вермишель подевалась?
Пауза.
Краков. Мыши съели.
Иванов. И две банки тушенки.
Краков. А это, наверно, крысы.
Иванов. Нас тут пять человек. До Червянки тридцать километров...
Краков. Или Миша приходил.
Бондаревский. Не, парни. Миша сгущенку любит. Миша вермишель не возьмет.
Иванов. Значит, Миша был на двух ногах... А где москвич?
Краков. За рябчиками пошел.
Иванов. Вчера он тридцать две сосны окорил.
Краков. Ты что, считал?
Иванов. И сегодня пятнадцать.
Бондаревский. Слышь, он рекорд ставит.
Иванов. Подойдет к сосне, встанет и стоит. И скобель тупой, как... Куда же вермишель делась? (Становится на четвереньки, шарит рукой под кроватью, встает). Семен, где вермишель?
Краков. Я откуда знаю?
Демчик (говорит с заметным белорусским акцентом). Возьми у меня. Я ее все равно до весны не съем.
Иванов. Возьми... Свою найти надо. Пять килограмм по нынешним ценам...
(Бормочет еще что-то, надевает ватник, шапку, выходит).
Краков. Ага, найдешь.
Бондаревский. Парни, сегодня сон видел. (Пауза.) Знаешь, такая, в шелковом халатике, такая вся... пухленькая... И что характерно, парни, халатик распахивается и у нее везде сиськи, сиськи!
Краков. Тебе к жене пора.
Бондаревский. Нет, парни, к жене не тянет. (Пауза.) Жена старая. (Пауза.) Вася, забыл сказать. Ты свою хату забудь.
Демчик. А?
Бондаревский. Мастерюга просил передать. Хату, значит, взломали, барахло твое комендантша забрала, а где была хата, там пень вырос.
Демчик (в волнении). Как это так?
Краков. Вася! Идея! Слушай меня! Срочно подавай в суд. А в заявлении пиши: "В правом внутреннем кармане пиджака у меня лежало две тысячи долларов".
Демчик. Да как... куда я? В общежитие я не пойду.
Краков. Нет, а что? Там тебя какой-нибудь бич пригреет с твоими тысячами... А что? тебе, как старому кадру, еще и простыни дадут.
Бондаревский. Летом на месте твоей хаты дом будут строить, четырехквартирный. А тебе, мастерюга сказал, что-нибудь подыщут.
Демчик. Да как... Мне в баню съездить надо!
Краков. В баню... За двести километров в баню. Самим надо было строить с осени.
Бондаревский. Мастерюга на баню еще весной наряд закрыл. Слышь? В тазике помоешься.
Входит Иванов.
Иванов. И в кладовке нет. (Раздевается). Нас тут пятеро. До Червянки тридцать километров...
Краков. Наверно, мастерюга увез.
Бондаревский. Вот тушенку он чью-то ел, сам видел. Слышь? Приезжает в тайгу, а в рюкзаке буханка хлеба.
Иванов. Потащит он вермишель в Братск, как же.
КРЮКОВ. А что? Рюкзачок в кузов, сам в кабинку...
Иванов. Семен, отдавай вермишель! Или будем делиться, и сам себе вари!
Краков. Вот завтра пойду, сохатого грохну...
Иванов. Целый месяц одни разговоры! Кончится тушенка, что будем делать?
Краков. Ты в тайге был? Не был. Значит, слушай меня. Грохну сохатого, мяса до весны хватит. Надо вот только лабаз поставить. Знаешь, какие котлеты из сохатины? Костя, скажи ему.
Бондаревский. Котлеты ничего, есть можно. До двадцати штук.
Демчик. А больше ничего не сказал?
Бондаревский. Еще сказал: пусть Вася не журится, из барахла ничего не пропадет.
Краков. Я говорю - подавай в суд. Могло у тебя две тысячи быть? Могло. Ты сколько за сезон получил?
Демчик. Да где они... (Пересаживается на кровать).
Краков. Нету, что ли?
Демчик. Я же аванс брал, пятьсот рублей... Продукты купил...
Краков. Ты тринадцать тонн закрыл живицы! Это... тысячи три с половиной долларов! За месяц, что ли, фукнул?
Демчик. А кто их знает... куда они... Я в Иркутск летел, у меня девятьсот долларов было...
Краков. Зачем ты туда летел?
Демчик. А кто его знает, зачем... В Иркутске шапку купил... А вернулся - ни шапки, ни денег...
Краков. А на срочный вклад ты не мог положить.
Демчик. Да клал я на эти... книжки... толку-то...
Краков. Вася! Идея! После сезона лети в Москву и клади там. Туда не доберешься.
Иванов. Была бы семья, не стал бы... летать.
Демчик. Я вот только в тайге отхожу... Летом выйдешь, ружье за плечо...
Входит Темников. Бросает двух рябчиков в угол.
Темников. Ну и снега в распадке! (Раздевается, принюхивается). Мужики!
Краков. Что?
Темников. Мужики, готова!
Краков. За два дня не выходилась.
Темников. А пшено? Я, Симеон, две горсти бросил. Константин Палыч, давай на экспертизу. Срочно!
Бондаревский. Это, парни, от дрожжей зависит. Бывает, и за два дня выхаживается.
Темников. Симеон, я тебя не узнаю. Что ты такой вялый? Давай, давай, зачерпни.
Краков поднимается, сует ноги в валенки, идет с кружкой за печь. Фляга на тридцать литров укутана тряпьем. Он открывает ее, зачерпывает брагу. Все с интересом наблюдают. Краков сдувает пену, делает глоток.
Краков (неуверенно). Что-то я... Ну-ка, Костя, на свои почки.
Бондаревский (берет кружку). Дух есть. (Делает глоток, чмокает губами). Пошла... Вася, а ну?
Демчик. Я к этой заразе... Видеть не могу!
Темников. Дай-ка мне. (Делает глоток). Симеон, у тебя уже прошла пищевод. А? Как там?
Краков. Печет... (Вслушивается в себя.) Печет, Владимир.
Темников. А ну, взяли! (Берут флягу за ручки, ставят у стола.) По случаю рождества Христова... Господь нам заповедовал: пить хлебное вино, но в меру. Не напиваться. А что получилось? Как вы знаете, Русь крестилась в десятом веке, и эти византийские грамотеи нацарапали в одном из заветов: "Господь нам заповедовал: пить хлебное вино, запятая, без меры". Описку до сих пор не исправили.
Краков (недоверчиво смеется). Так и написали?
Темников. Так и написали, Симеон. Мало того, Микола Боян положил это дело на музыку и пошли гусляры по матери-Руси с песней "Питие есть веселье Руси". Не слыхал?
Краков. Хорош болтать.
Темников. Верно. Хорош болтать, пора делом заниматься... Вася, как я понял, ты - пас?
Демчик. Было б лето, ушел бы в шалаш ночевать, на участок...
Темников. Николай, ты как, поддержишь?
Иванов. Завтра день пропадет...
Темников. И послезавтра. Завтра мы будем в лежку все. А послезавтра только головы начнем подымать. Значит, осталось три бойца. Ты, Константин Палыч, с нами?
Бондаревский. У меня, парни, почки...
Краков. А что, кружечку можно выпить? А, Владимир?
Темников. Ну, так за дело!
Садятся за стол.
Темников. Я думаю, что баночку тушенки мы просто обязаны бросить на сковороду. (Достает тушенку). Ну... (Поднимает кружку, передергивается). Аванти! (Пьют.) В детстве, Симеон, я не пил абсолютно.
Краков (выдыхает). Есть... (Морщится, грызет сухарь). Градусов двенадцать.
Темников. До пятнадцати.
Краков. Нет, пятнадцати не будет.
Темников. Хорошо. Пусть будет тринадцать с половиной. Так вот, Симеон, в детстве я не пил абсолютно. Моя мама хотела видеть меня дипломатом... Оформи тушенку, Симеон. (Краков берет тушенку, нож, открывает банку, вываливает мясо на сковороду). Если я скажу, с кем учился в средней школе, ты... Нет, ты не отреагируешь. И правильно сделаешь. Константин Палыч, махни, а? Составь компанию. Двести граммов пенной браги живительны для организма.
Бондаревский. Парни, боюсь я... (Нерешительно поднимается). Что характерно, водку принимаю, а бражку... (Подходит). Полкружечки... (Темников подает кружку). Ох, боюсь я, парни... (Пьет).
Темников. Вот теперь можно и поговорить. Давайте-ка сначала перекусим.
Едят со сковороды.
Краков. Вася, ты как?
Демчик (стонет). Не видел бы ее... (Ложится спиной к столу).
Бондаревский. Вася трудно выходит.
Темников. Значит, не будем его соблазнять... Дело обстояло таким образом. Три часа ночи. Нарастает жуткое желание выпить. Сидим вдвоем за полированным столом и между нами - хрустальные рюмки. Он говорит...
Краков. Кто?
Темников. Никита. Никитка говорит: "А что это я вижу темное в бутылке на подоконнике?" "Олифу", - отвечаю я. Мы молча смотрим друг на друга. Я встаю, разливаю олифу...
Краков. Ну-у...
Темников. ...в хрустальные рюмки. Мы пьем. И молча смотрим друг на друга. Затем наливаю снова... Симеон, зачерпни! Мы пьем. И я вижу, как лицо Никитки начинает симметрично ползти по линии носа вверх-вниз, вот так. (Ладонями перекашивает лицо). "Ты чего?" - говорит Никитка. "А ты?" - отвечаю я. И нас начинает ломать...
Бондаревский. А в Польше, парни, я пил спирт из дерьма...
Темников. Константин Палыч! Не эстетично, простите.
Краков. Ага, Костя, давай!
Бондаревский. В железной бочке сварщик заваривает крышку. Она стоит год...
Демчик. И не год она стоит.
Бондаревский. Вот, Вася не даст соврать. Стоит она год, а потом получаем чистейший медицинский ректификат. Так что, парни, все самое чистое в жизни мы получаем из дерьма.
Темников. Константин Палыч, руку! (Жмет руку Бондаревского). Правда, тоска от этого закона природы... Маман меня, конечно баловала. Но вот что характерно, Константин Палыч. Балуя меня, она не могла представить, что балованный ребенок превращается в конце концов в громадного кабана, который привык обжираться. Да и как она могла представить, если у нее опыта не было. Правда, хорошей заменой опыта служит хорошая порция мозгов...
Иванов. У тебя что, отца не было?
Темников. Папы у меня были приходящие, один другого лучше. Она их меняла по моему желанию. Архитекторы, функционеры, профессора. А мне хотелось слесаря. Не вру, клянусь. Чтобы он точил железо, чтобы у него руки были такие... твердые. (Смотрит на свои руки.) Недостижимый идеал.
Иванов. Что у вас, две машины, что ли?
Темников. Да, у нас "Форд" и «БМВ». У моего последнего отца, латифундиста, и у меня... А ты что не пьешь? На сахар сбрасывался. Смотри.
Иванов. Время не хочу терять.
Темников. Да ты, по-моему, немец. Хотя и с русской фамилией Иванов. До мая пять месяцев, а он, видите ли, время боится упустить.
Иванов. У меня все рассчитано.
Темников. Да, ты немец. Но ничего. Немцы - люди порядочные.
Демчик. Чего ты говоришь! (Садится на кровати.) Ты знаешь, что такое немцы?
Темников. Знаю, Вася,
Демчик (заикаясь). Четыре года бы-ыло... В Гомельской области Калинковичи... Я... (Не находит слов, машет рукой).
Темников (подает ему кружку). Прими, Василий. Не трави душу. Вижу ведь, что у тебя все горит.
Демчик (машинально берет кружку). Немцы... Два годика, на мороз... Дите заплакало и его за это в снег... и мамке говорит: "Хальт!"
Темников. Кто спас?
Демчик. Соседка... (Демчик как будто сам удивлен своим воспоминанием).
Пришла за чем-то, а я в снегу... в рубашке... босой...
Темников (пауза). Правда жизни. Без эффектов. Выпей, Вася. Чего теперь вспоминать?
Демчик (с отвращением смотрит на кружку, вздыхает). Да... А ты говоришь - немцы... (После небольшой внутренней борьбы выпивает).
Краков. Были немцы, потом американцы. Чего они так русских не любят?
Темников (Демчику). Давай, закуси.
Демчик. Да я не люблю... если выпью, я не закусываю... (Лезет под кровать, достает банку тушенки, ставит ее на стол.)
Темников. Это нас и губит... А американцам, Симеон, мы до лампочки. Вообще все люди друг другу до такой степени безразличны... Константин Палыч подтвердит.
Бондаревский. Да... Был я, парни, и в Германии. С сорок второго года батрачил там у одного ихнего кулака. И что характерно, было мне лет пятнадцать в сорок четвертом. До этого мы жрали отдельно, но так... не голодали. А в сорок четвертом хозяин уже поонял, что ты думаешь? Не дурак. Понял, значит, все, и "битте" говорит, за наш стол. Ну, я тоже понял. Как за стол сяду, так хозяйскую дочь цап за ляжку! правой, значит ем, а левой под столом шурую. А та ничего, сидит, не краснеет. Там у них с этим спокойно, этого добра хватает. Ага. А как американцы пришли, здоровый я был бугай. Был у меня, так, "вальтер" был, обойм полные карманы, и полгода я от Гамбурга до Бремена ходил с этим "вальтером", пока не словили.
Темников. Такие дела, Константин Палыч, Интерпол не одобряет.
Бондаревский. Чего?.. А потом в Польше. Я говорю - поляк я. Понял? Поляк. И меня - в Польшу. Но там, парни, голодно было. Пришел и говорю - я русский.
Краков. Ты что, по-польски можешь?
Бондаревский. Старик мой был пшек. Ну, вот. И снова я у родной мамаши в Харькове...
Темников (Иванову). Давай, Николас! Что ты, в самом деле? Симеон, зачерпни ему.
Краков зачерпывает. Иванов, подумав, присаживается к столу.
Темников. Ну вот, все в сборе. Главное, друзья, это коллективная ответственность. Или пить, или работать. Третьего не дано. Иначе можно сбичеваться в одиночку.
Краков. А у нас был один в Чернигове писатель. Тогда он был еще молодой, в войну. Это батя рассказывал. Сейчас, говорят, известный писатель, в Киеве. Так он, значит, пришел в Чернигов, как немцев выбили, а женка его - с пузом. А? От кого? Вот тебе жена, вот тебе пузо, а вот тебе от кого неизвестно. Думаешь, он ее спрашивать стал? Он эту женку повел на речку, Десна у нас, такая... широкая река, а дело было зимой. И он ее, эту женку с пузом, в прорубь запихал и уехал. А сейчас большой писатель. Я его даже книгу купил. Только фамилию забыл - то ли Загуменный... не... как же его...
Темников. Ну что вы за истории выдаете, мужики! Мы же сидим в суровой сибирской тайге, на переднем крае бешеной валютной жатвы и скромно празднуем наступление Нового года. Давайте я вам лучше в лицах изображу совершенно невероятную историю...
Краков. Нет, ты, Владимир, должен знать - писатель известный - Забегельный, За...
Темников. Все, Симеон! Я лишаю тебя слова за историю, порочащую члена СП. Слушайте. Как я стал бичом. Мужики! Константин Палыч! Это интересно. Так вот, с некоторых пор я начал ощущать тщету жизненных усилий. Так, знаете, все есть, бываю регулярно у френчей, у алеров, вокруг Европы вожу замечательных своих земляков, но становится мне все гнусней... Тихо, мужики! Сейчас будет веселее. В Сирии есть такой городишко, Латакия. Дыра редкая. Такая же, как Поти, например, или Пирей, или Венспилс, Сетубал. Дыра. Кормили нас в портовом ресторане. Воздух был такой желтый, горячий, похожий на сливочное масло. И мухи в этом воздухе были такие жирные, отвратительные... Сядет эта муха на руку и после нее пятно остается. А группа была, мужики, обычная. И была там Николаева, ткачиха. Хорошая баба, толстая, ну - русская баба, мужики, всю жизнь экономила, а потом все деньги в круиз ухнула. И сидит она напротив, и жрать ей неохота, а она пихает, пихает в себя. Мне на нее смотреть жутко. Ну, вот как если бы какого-то самурая, откусывающего себе язык, посадили за мой стол. Короче, был я уже на грани. Доела Николаева суп, подошел официант, начал тарелки собирать. А Николаева вдруг говорит: "Переведите ему, Владимир Игоревич, что мне и второе сюда же. Чего зря посуду пачкать?" И не отдает ему тарелку. Я передал. Официант, наверное, никогда в жизни так не удивлялся. И такую он скорчил рожу, и с таким презрением посмотрел на Николаевы... да... Тоска... Я после этого... Ну, что скажешь? Что там, Вася, говорить про химлесхоз. Что тут жить-то, как? Там ведь, мужики, недалеко от Латакии есть гора, называется Голгофа, и это так давно было, а вот Васю Демчика до сих пор на снег немцы выкидывают... А что это я рассказал-то веселое такое? Нет, есть веселая история, есть! Есть! Работаю в Братске, в винном отделе. Одет в синий халат, на шее косынка узелком, бичую со страшной силой третий месяц, не просыхаю. Приходит машина с ящиками. Начинаю выгружать и вдруг слышу - что такое? Ридна итальянска мова! А там на высоком крылечке, бетонном, стоят трое обалденных алеров, а их держит грязнейший в мире бич. Десять долларов требует. И тут, естественно, подхожу я, на чистейшем русском языке отправляю бича в нужное место, и с блестящим тосканским произношением говорю, обращаясь, естественно, к телке в голубом: "Рад приветствовать вас в гостеприимном городе Братске!" А потом добавляю: "А теперь - прошу меня извинить, синьоры. У меня срочное дело". И, не обращая на них больше никакого внимания, иду к машине и, кряхтя, волоку ящик вниз по лестнице. А теперь представь, Симеон, что они должны думать?
Иванов. Ну и что? Опозорил нашу страну.
Темников. Я?
Иванов. А кто же.
Темников. Какой-то изгиб мысли, мне совершенно непонятный. Так как я ее опозорил?
Иванов. А так. Если выгружаешь ящики, то выгружай. И не выдрючивайся. Темников. Все равно непонятно. А то, что я избавил дорогих гостей от
попрошайки, Иванов? Ты нелогичен.
Иванов. Не будут шляться, где не положено.
Темников. Это их право, Иванов. Они за это деньги платили, валютой.
Иванов. Я на месте правительства ни одного бы не пустил. Сволочи. Они
нас за людей не считают.
Темников. А вот здесь, Иванов, ты сам себя выпорол.
Краков. Да ладно, что вы завелись?
Включает транзистор, попадая на последние известия. Какое-то время все слушают, затем Демчик жадно выпивает, следом за ним остальные.
Бондаревский убавляет громкость.
Бондаревский. А в Харькове, парни, мамаша меня устроила кочегаром на кондитерскую фабрику. Это сорок седьмой год. Кто помнит, тому не буду объяснять. А один мужик мне раз встретился, другой. И говорит: детей, говорит, пятеро, с голоду пухнут. Вынеси мне, говорит, хлопец, маслица немного, сахарку для детей. А я же еще, парни, малолетка. Я же если где-то кого обижу, мне потом его жалко еще становится. И ведь точно дети голодные, был я у него. Ладно, говорю, вынесу. Набил сапоги сахаром, масла напихал за пазуху. С этим меня и взяли. А тот мужик на мое место пришел кочегаром. Вот так. И слесаря ему недельки через две после суда отлили пузырек грушевой эссенции, он ее в своей кочегарке, на разбавляя, глотнул, - никто его, понимаешь, не предупредил, ну и – хана... А?.. И в Харьков я только через пятнадцать лет приехал, мамашу хоронить... И скажу я вам, парни, одно: поздно понимаешь все. Совсем поздно. Эти деньги сибирские, к примеру, я всю жизнь зарабатываю, а удержать не могу! Не держатся в Сибири деньги, вот что я вам скажу, парни! Мне уже с лейкой на балконе надо ходить, а я с хаком по тайге ношусь. И детей вон, попробуй, выучи. Хреновая эта жизнь, ничего в ней нет толкового. Как покатится все в разные стороны, до самой смерти не соберешь. (Темникову.) Верно ты говоришь. Хреновая жизнь!
Краков. Ну что вы снова завели! Хреновая! Хреновая!.. Времянку срублю в этом году, привезу жену и на фиг вы мне все сдались! А в октябре в Крым поеду. А в январе снова в тайгу. Пока не надоест. Вася, пропусти одну!
Темников. Завидую тебе, Семен. Жену, времянку... Где бы мне найти такую жену, и как бы мне построить такую времянку, чтобы меня червь перестал есть.
Иванов. Работать надо. Руками. Как все работают.
Темников. Да брось ты, Иванов. Тебе-то зачем деньги? Такие, как ты...
Иванов (с яростью). Мне зачем?! Мне зачем, да?.. У меня трое детей,
понял? Трое! (Достает фотографию, снова прячет. Руки у него трясутся). Ты же, сука, за всю свою жизнь ни одного человека не накормил! Ты же... таких... как бешеных собак!..
Темников. Дуэль.
Иванов. Всю жизнь не работает, а у него все есть! А я всю жизнь работаю - и у меня ничего! Три девчонки, три девочки... друг за дружкой донашивают!.. А этот - бичует! И там у него "Форд" ржавеет! Скучно ему... вокруг Европы плавать!.. Убил бы! Убил!
Темников. Ну, так убей. Ты же трус, Иванов. Даю тебе шанс.
Встает, подходит к своей тумбочке, достает тетрадь, отрывает два клочка бумаги, на одном делает метку, сворачивает их в трубочки.
Темников. Сейчас будем тянуть жребий. Тот, кто вытащит с меткой, стреляет первым. На двадцать шагов. Жаканом.
Краков. Вы что, нас посадить хотите всех?
Темников. Ну? Симеон? Ай-я-яй. Где же мы растеряли свое чувство юмора?
Краков. Понял, Владимир. (Иванову.) Давай шапку.
Иванов молча подает шапку. Краков, ухмыляясь, бросает туда бумажки и болтает ее.
Краков. Ну? Кто первый? (Иванов тянет руку). Кого, это самое, вызвали, тот первый. Тащи, Владимир.
Темников вынимает бумажку, отвернувшись, медленно ее разворачивает.
Темников. Везет тебе, Иванов.
Демчик (вдруг начинает петь):
Ой, там за горою
Ясный месяц светит.
А за той другою
Василь сено косит.
Василь сено косит,
Марина приходит.
Марина приходит,
Дытину приносит.
Василю, Василю,
На ж твою дытину,
А як ты не возьмешь,
На покосе кину.
Марина, Марина,
Яка ж ты дурная:
Дытина ж малая,
Ничого не знае.
Василь сено косит,
Дытину колыше:
Через тебя, враже,
Вся ходоба ляже.
Марина, Марина,
На тебе пятеро овец,
Не кажи, Марина,
Кто его отец.
Марина, Марина,
На тебе коня вороного,
Скажи на кого другого...
Демчик, вдруг умолкнув, заваливается на кровать, мгновенно засыпает. А пока он поет, Темников и бледный Иванов собираются на дуэль. Краков дурачится, снимая пылинки с Темникова. Иванов стоит столбом, иногда коротко и злобно усмехается. Все, что они делают: надевая ватники, шапки, снимая ружье со стены, доставая патроны из тумбочки Демчика, они делают медленно, как бы перейдя под действием песни в другое состояние. Затем Темников и Иванов выходят.
Краков. Ну, мне этот мужик от души нравится! Ну, молоток! Сейчас он ему устроит шапито!
Бондаревский (спокойно). А тут, парень, плохо кончится. Подстрелит он его.
Краков. Да брось ты, Костя! Давай (зачерпывает брагу) вмажем еще по полбанки... (Чокаются, пьют.) А для почек твоих я тебе говорил: накопай по весне марьина корня, брось его в воду и пей три раза в день. И за два месяца у тебя почки будут, как у коня. Все вас учить, таежников сраных.
Раздается выстрел.
Краков (восхищенно). Ну, Владимир! Это парень... это отпад полный! Сдам на права и пойду к нему шофером!..
Открываются двери, на пороге бледный Иванов. Он шевелит губами, но не может произнести ни слова. Немая сцена.
Бондаревский (спокойно). Ну вот... Сам себя посадил. Ох, парни, много вам воли дают.
Краков (кричит). Чего?.. Чего ты?!
Иванов (без сил опускается на колени, его передергивает от позывов к рвоте). Я... мимо... я целил... мимо... там темно... а он...
Краков. Да ты чего? Чего?!..
Иванов. А он... упал?.. И - лежит...
Краков. Да ты б... да ты б... Чего ты сделал-то?!
Иванов начинает плакать грубым голосом.
В проеме двери показывается голова Темникова.
Темников. Ку-ку?
Краков (показывая пальцем, Бондаревскому). О! Видел?
Бондаревский (удивленно, Темникову). Ты чего, парень? Ты чего упал?
Темников перешагивает через Иванова, снимает ватник, шапку.
Темников (садится). Он выстрелил - я упал... Выстрелил все-таки. Смотри - трус-трус, а стрельнул. Вот ведь как меня ненавидел. Да-а... Налей-ка, Семен... Первый человек в жизни так меня ненавидит... (Смотрит на свои руки, они дрожат). Начал ружье наводить, я чуть не обосрался... (Иванову.) Ну, ты, гуманоид, иди выпей... Отец трех детей.
Иванов на четвереньках переползает через порог, рукавом вытирает слезы.
Краков (показывая на него пальцем). Отец... трех... детей!.. (Смеется).
Бондаревский усмехается, качает головой. Затем тоже начинает смеяться. Последним, по-детски улыбнувшись, начинает хохотать Темников. Иванов рыдает.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Действующие лица
Демчик
Темников
Иванов
Агнесса
Времянка в тайге, в двухстах километрах к северо-западу от Братска, в среднем течении Ангары.
Посреди времянки печь. Пять кроватей с никелированными спинками. Стол с клеенкой. Самодельная скамейка; чурбак вместо табуретки. На столе - транзистор. Над кроватью Демчика обычно висит двустволка. Сейчас ее нет. Темников ушел на охоту. Бондаревский и Краков уехали домой на праздники.
Сегодня 31 декабря. Времянка освещается светом из меленького окна. Позже, когда стемнеет, хозяева зажгут две керосиновые лампы.
Демчик сидит за столом, отмеряет порох, набивает патроны. Иванов выдвигает ящик с продуктами из-под кровати, чегото
не находит.
Иванов (в никуда). Кто-то брал у меня вермишель.
Демчик (он белорус, это заметно по произношению). Ты ведь борщ варишь! Иванов. Борщ. Но с вермишелью.
Демчик. Возьми у меня. Я все равно до весны не съем.
Иванов. Возьми... Свою найти надо. Пять килограмм по нынешним деньгам... Куда ж она подевалась? (Становится на четвереньки, шарит рукой под кроватью, встает.) Нас тут пять человек. Двое уехали в Братск. Остаются трое. Себя я исключаю. Остаетесь ты и москвич. Тебя я тоже исключаю...
Демчик. Что-то его долго нет.
Иванов. Он с ружьем пошел? (Смотрит на стену.) С ружьем. Чего бы я ходил, за рябчиками за этими... Идти - так за сохатым. Сколько можно котлет навертеть из сохатины? А?
Демчик. Он ведь еще утром ушел.
Иванов. Вчера он тридцать две сосны окорил... Подойдет к сосне, встанет и стоит. И скобель тупой, как... Куда же вермишель делась?
Демчик. Я ведь говорю - возьми у меня.
Иванов. У тебя... Если даже я у тебя возьму, что изменится? Куда-то она должна была подеваться? Нас тут пять человек. До Червянки тридцать километров. Двое уехали на праздники. Себя я исключаю. Остаетесь ты и москвич. Тебя я тоже исключаю...
Демчик. Я не брал.
Иванов. Да я знаю, что ты не брал. Выходит, остается один...
Демчик. Еще мастер приезжал.
Иванов. Станет он вермишель из тайги тащить.
Демчик. Вот тушенку он чью-то ел. А приехал пустой.
Иванов. Тушенку? Да ты что? У меня две банки пропало!.. Что ж такое?
Едет в тайгу, а в рюкзаке буханка хлеба! Ну, сволочь!
Демчик. А может, не он.
Иванов. Он, не он... Кто бы ни был. Важно, что пропадает. Сначала вермишель, потом тушенка. Вообще, у меня есть подозрение на Семена.
Демчик. Вы ведь с ним вместе питаетесь.
Иванов. Так он вермишель не переваривает. Ты понял? Он эту вермишель забросил в кузов и сейчас сидит в общаге... Да, Вася, забыл сказать: твой дом сломали.
Демчик. Что?
Иванов. Мастер просил передать. Он уже в кабину садился и говорит: забыл сказать Васе, что его дом сломали, барахло комендант забрала и будешь пока жить в общежитии.
Демчик (в волнении). Да как это так?
Иванов. А так. Ты кто? Ты простой вздымщик. Если бы ты был какой-то блатной... Летом на месте твоего дома четырехквартирный построят.
Демчик. Да как... Мне в баню съездить надо!
Иванов. В баню... За двести километров в баню. Самим надо было строить с осени... Куда же вермишель подевалась? Ну не мог он ее взять! Не мог! Это же... такой сволочью надо быть! (Надевает ватник, шапку.) Пойду в кладовке посмотрю. Если и там нет!..
Выходит. Демчику уже не до патронов. Но как отнестись к исчезновению дома - он не знает. Поэтому сидит в недоумении, чешет затылок.
Входит Иванов.
Иванов. И там ни фига... А еще он сказал: из барахла ничего не пропадет, пусть Вася не расстраивается.
Демчик. Да как... куда я?.. В общежитие я не пойду!
Иванов. Действительно, еще и в общагу на старости лет. Я в жизни много общаг видел, но такая... Чтобы и простыни не давали... Где же эта вермишель чертова? (Лезет под кровать, ищет с последней тщательностью) Ни фига... (Встает.) А еще я представляю, как ты со своими тысячами будешь в этой общаге от бичей спасаться...
Демчик. Да где они... эти тысячи...
Пересаживается на кровать.
Иванов. А Семен говорил, что у тебя в прошлом сезоне тринадцать тонн живицы закрыто было. Это сколько? Тысяч сто?.. Сто пять!
Демчик. Я аванс брал, пятьсот рублей... Продукты купил...
Иванов. Нет, обожди. Обожди. У вас здесь когда расчет, в октябре?
Демчик. Ну да.
Иванов. Ага. В октябре. Значит у тебя в октябре было сто пять тысяч, а к первому декабря ты взял аванс пятьсот рублей. Что-то я не пойму. Куда они делись?
Демчик. А кто их знает... куда они... Я в Иркутск летал, у меня двадцать семь тысяч было...
Иванов. Зачем ты туда летал?
Демчик. А кто его знает, зачем... В Иркутске шапку купил... А вернулся
- ни шапки, ни денег...
Иванов. А на книжку? Что, на книжку не мог положить?
Демчик. Да клал я на эти... книжки...
Иванов (его очень задела эта история). Ну, Вася!.. Ну!.. Была б у тебя семья!.. Разве так можно? Ты бы хоть обо мне подумал, как мне это слышать?.. Не хочется о присутствующих говорить плохо, но это знаешь, как называется?.. Ты сам понимаешь?.. Я какую-то вермишель второй час ищу, а ты по десять тысячи в неделю пропиваешь!..
Демчик. Я вот только в тайге отхожу... Летом выйдешь, ружье за плечо...
Иванов. Ружье он за плечо...
Слышится свист. Затем слышно, как снаружи оббивают о стену валенки. Входит Темников с ружьем. Бросает двух рябчиков в угол.
Темников. Ну и снега в распадке!.. По грудь.
Иванов. Что, с утра двух рябчиков стрельнул?
Темников. Нет, мужики. Я еще снегурочку встретил. Часа три за ней гонялся.
Иванов. Ты мою вермишель не брал?
Темников. Я за ней - она от меня. Часа три, говорю, догнать не мог.
Иванов. Нас тут три человека. До Червянки тридцать километров. Себя я исключаю...
Темников. Да что вы такие жестокие, мужики? Она же там замерзнет окончательно.
Иванов. Кто?
Темников. Снегурочка. Еле изловил. Зовут - Агнесса.
Иванов. Я тебя серьезно спрашиваю. Мне эти шутки в городе Новосибирске надоели, еще в школе.
Темников. А ты что, еще в школе этим промышлял? Молодец, Иванов.
Иванов. Я двоих подозреваю - тебя и Семена...
Темников. Иванов, ты абсурдист. Там женщина замерзает, понимаешь? Агнесса. Снегурочка. Хоть недоверие выскажи. Я о восторге уже и не мечтаю.
Иванов. Какая женщина? Какая? Что ты тут... Эти шутки для Москвы, знаешь... грубые.
Темников. Вот! Хоть какой-то фон... (Демчику.) Вася, ты весь застегнут? Можно вводить?
Демчик. Да ну... чего ты...
Темников. Итак, друзья, вы увидите сейчас последний шедевр Капперфилда!
Петербургская интеллектуалка в глухой сибирской тайге!.. (Распахивает дверь.) Агнесса! Прошу!
В клубах пара появляется Агнесса в тулупе и валенках.
Иванов и Демчик поражены.
Темников. Вот! Долгожданный эффект. Но с каким трудом!.. Прошу, Агнесса, здесь тепло. Там, правда, портянки за печкой, но к этому быстро привыкаешь... Ваш тулуп. Валенки пока можно оставить - по полу несет... Итак - знакомьтесь. Это - Иванов... В тайге впервые. Так что интереса для вас не представляет... Зато этот человек - как раз то, что вы хотели. Посмотрите на обожженную морозами кожу, на эти узловатые руки, на глаза, дышащие спокойной уверенностью. Это Демчик. Вася... А это - Агнесса, на днях из Петербурга... На днях?
Агнесса. На днях.
Темников. Вот. Пожалуйста. И уже здесь, у нас... (Принюхивается.) Мужики! А ведь брага готова, а?
Демчик. За два дня не выходилась.
Темников. А пшено? Я, Василий, две горсти бросил. Давай... давай, давай на экспертизу! Срочно!
Демчик. Я к этой заразе... Видеть не могу!
Темников (Иванову). Николай, ты как, поддержишь?
Иванов. Завтра день пропадет...
Темников. И послезавтра. Вся страна на первое января лежит пузом вверх, а Иванов выйдет на трудовой подвиг... Помоги.
Фляга на тридцать литров укутана ватниками, Темников с Ивановым берут ее за ручки.
Темников. А ну, взяли! (Ставят у стола.) Так. (Открывает крышку, зачерпывает брагу. Сдувает пену, делает глоток.) Что-то я... Вася, может, ты попробуешь? Только как эксперт!
Демчик. Было б лето, ушел бы в шалаш ночевать, на участок...
Темников (Агнессе). Это так называемая сибирская брага... Сейчас она прошла пищевод... так... и я совершенно убежден, что в ней тринадцать с половиной градусов. Как в лучших грузинских винах. Сто граммов пенной браги живительны для организма. А? Особенно после наших с вами приключений.
Агнесса. Нет, я не буду. Нет.
Темников. Не смею настаивать. Хотя, по случаю рождества Христова... Господь нам заповедовал: пить хлебное вино, но в меру, не напиваться. А что получилось? Как вы знаете, Русь крестилась в десятом веке, и эти византийские грамотеи нацарапали в одном из заветов: "Господь нам заповедовал: пить хлебное вино, запятая, без меры". Описку до сих пор не исправили.
Демчик (недоверчиво). Так и написали?
Темников. Так и написали, Василь. Мало того, Микола Боян положил это дело на музыку и пошли гусляры по матери-Руси с песней "Питие есть веселье Руси". Не слыхал?
Демчик. Да ну... чего ты болтаешь.
Темников. Верно. Хорош болтать, пора делом заниматься... Вася, как я понял, ты - пас?
Демчик (стонет). Не видел бы ее... (Ложится спиной к столу.)
Темников. Так. Задача. Выходит, мне предстоит выдуть эту флягу в одиночку... Но, как бы там ни было, а баночку тушенки мы просто обязаны бросить на сковороду. (Достает тушенку.) А от тушенки, Агнесса, мы, видимо, не откажемся, а?
Агнесса. Ой, у вас тушенка? Давайте, я подогрею. А хлеб есть?
Темников. И хлеб есть. Черствый, но есть. (Открывает банку, отдает Агнессе. Та ставит сковороду на плиту.) Ну... (Поднимает кружку, передергивается.) Аванти! (Пьет.) В детстве, Василь, я не пил абсолютно. (Грызет сухарь.) Моя маман хотела видеть меня дипломатом. Если я скажу, с кем я учился в средней школе, ты... Нет, ты не отреагируешь. И правильно сделаешь... Дело обстояло таким образом. Три часа ночи. Нарастает жуткое желание выпить. Сидим вдвоем за полированным столом и между нами - хрустальные рюмки. Он говорит...
Агнесса. Кто?
Темников. Никита. Никитка говорит: "А что это я вижу темное в бутылке на подоконнике?" "Олифу", - отвечаю я. Мы молча смотрим друг на друга. Я встаю, разливаю олифу...
Иванов. Ну-у...
Темников. ... в хрустальные рюмки. Мы пьем. И молча смотрим друг на друга. Затем наливаю снова... Полный караул. Мы пьем. И я вижу, как лицо Никитки начинает симметрично ползти по линии носа вверх-вниз, вот так. (Ладонями перекашивает лицо.) "Ты чего?" - говорит Никитка. "А ты?" - отвечаю я. И нас начинает ломать...
Агнесса ставит сковороду на стол.
Агнесса. Что вы за ужасы рассказываете, Слава. Лучше поешьте.
Иванов. Он разве Слава?
Агнесса. Разве? А разве нет?
Иванов. Утром он был Владимир.
Агнесса. Правда?
Темников. Я вам сейчас объясню, Агнесса. Только сначала выпью. (Зачерпывает кружкой брагу.) Но с одним условием - если вы пригубите. Идет?
Агнесса. Чуть-чуть.
Темников наливает ей в стакан.
Темников. Вы замечательная женщина, Агнесса. За вас.
Выпивают.
Темников. Ешьте. Что там государство в эту тушенку кладет, не знаю, но получается, что с мороза, да со сковороды!.. Вы ешьте.
Едят со сковороды.
Темников. Маман меня, конечно, баловала. Но вот что характерно, Василь. Балуя меня, она не могла представить, что балованный ребенок превращается в конце концов в громадного кабана, который привык обжираться. Да и как она могла это представить, если у нее опыта не было? Правда, хорошей заменой опыта служит хорошая порция мозгов...
Иванов. У тебя что, отца не было?
Темников. Папы у меня были приходящие, один другого лучше. Она их меняла по моему желанию. Архитекторы, функционеры, профессора. А мне хотелось слесаря. Не вру, клянусь. Чтобы он точил железо, чтобы у него руки были такие... твердые. (Смотрит на свои руки.) Недостижимый идеал.
Иванов. Что у вас, две машины, что ли?
Темников. Да, у нас "Форд" и "БМВ". У моего последнего отца, латифундиста, и у меня... А ты что не пьешь? На сахар сбрасывался. Смотри.
Иванов. Время не хочу терять.
Темников. Да ты, по-моему, немец. Хотя и с русской фамилией Иванов. До мая пять месяцев, а он, видите ли, время боится упустить.
Иванов. У меня все рассчитано.
Темников. Да, ты немец. Но ничего. Немцы - люди порядочные.
Демчик. Чего ты говоришь! (Садится на кровать.) Ты знаешь, что такое немцы?
Темников. Знаю, Вася.
Демчик (заикаясь). Два годика бы-ыло... В Гомельской области Калинковичи... Я... (Не находит слов, машет рукой.)
Темников (подает ему кружку). Прими, Василь. Не трави душу. Вижу ведь, что у тебя все горит.
Демчик (машинально берет кружку). Немцы... Два годика, на мороз... Дите заплакало и его за это в снег... и мамке говорит: "Хальт!"
Темников. Кто спас?
Демчик. Соседка... (Демчик как будто сам удивлен своим воспоминанием.)
Пришла за чем-то, а я в снегу... в рубашке... босой...
Темников (пауза). Правда жизни. Без эффектов. Выпей, Вася. Чего теперь вспоминать?
Демчик (с отвращением смотрит на кружку, вздыхает). Да... А ты говоришь - немцы. (После небольшой внутренней борьбы выпивает.) Были
немцы, потом американцы. А сейчас вообще весь мир против нас. Чего
они так русских не любят?
Темников. Давай, закуси.
Демчик. Да я не люблю... если я выпью, я не закусываю...
Лезет под кровать, достает банку тушенки, ставит ее на стол.
Темников. Это нас и губит... А американцам, Василь, мы до лампочки. Вообще все люди друг другу до такой степени безразличны... Давай, Николас! Что ты в самом деле?
Зачерпывает кружку браги. Иванов, подумав, присаживается к столу, пьет. Аккуратно выдыхает, нюхает рукав.
Иванов. А по поводу немцев Бондаревский, Константин Палыч (Агнессе) это у нас один вздымщик, сейчас он домой поехал, так вот он так рассказывал. Он там с сорок второго года батрачил у какого-то немецкого фермера. Вот. И ему было в сорок четвертом пятнадцать лет. И этот фермер уже понял, что им скоро будут головы отвинчивать, и всех своих батраков за общий стол начал сажать. А Палыч, значит, правой рукой ложку держит, а левой - ляжку у хозяйской дочки! Вот так.
Пауза.
Темников. Ты что-то не так понял, Иванов.
Иванов. Все я понял.
Темников. Ну, ладно... Главное, что все мы, наконец, одной компанией сидим за праздничным столом. Давайте я вам лучше в лицах изображу совершенно невероятную историю...
Иванов. Я только не понял одного...
Темников. Все, Иванов! Ты рассказал историю, теперь рассказываю я. Распустим, так сказать, хвосты и перья. Слушайте. Василь! Это интересно... Так вот... с некоторых пор я начал ощущать тщету жизненных усилий. Так, знаете, все есть, бываю регулярно у френчей, у алеров, вокруг Европы вожу замечательных своих земляков, но становится мне все гнусней... Тихо, мужики! Сейчас будет веселее. В Сирии есть такой городишко, Латакия. Дыра редкая. Такая же, как Поти, например, или Пирей, или Венспилс, Сетубал. Дыра. Кормили нас в портовом ресторане. Воздух был такой желтый, горячий, похожий на сливочное масло. И мухи в этом воздухе были такие жирные, отвратительные... Сядет эта муха на руку и после нее пятно остается. А группа была, мужики, обычная. И была там Николаева, ткачиха. Хорошая баба, толстая, ну - русская баба, мужики, всю жизнь экономила, а потом все деньги в круиз ухнула. И сидит она напротив, и жрать ей неохота, а она пихает в себя. Мне на нее смотреть жутко. Ну, вот как если бы какого-то самурая, откусывающего себе язык, посадили за мой стол. Короче, был я уже на грани. Доела Николаева суп, подошел официант, начал тарелки собирать. А Николаева вдруг говорит: "Переведите ему, Владимир Игоревич, что мне и второе сюда же. Чего зря посуду пачкать?" И не отдает ему тарелку. Я перевел. Официант, наверное, никогда в жизни так не удивлялся. И такую он скорчил рожу, и с таким презрением посмотрел на Николаеву... да... Тоска... Я после этого... Ну, что скажешь? Что там, Вася, говорить про химлесхоз. Что тут жить-то, как? Там ведь, мужички, недалеко от Латакии есть гора, называется Голгофа, и это так давно было, а вот Васю Демчика до сих пор на снег немцы выкидывают... А что это я рассказал-то такое веселое? Нет, есть веселая история, есть! Есть! Работаю в Братске, в винном отделе. Одет в синий халат, на шее косынка узелком, бичую со страшной силой третий месяц, не просыхаю. Приходит машина с ящиками. Начинаю выгружать и вдруг слышу - что такое? Ридна итальяньска мова! А там, на высоком крылечке, бетонном, стоят трое обалденных алеров, а их держит грязнейший в мире бич. Десять баксов требует. И тут, естественно, подхожу я, на чистейшем русском языке отправляю бича в нужное место и уже на итальянском, с блестящим тосканским произношением говорю, обращаясь, естественно, к телке в голубом: "Биенвенуто ин нострэ сите ла Братск!", что означает: "Рад приветствовать вас в гостеприимном городе Братске!" А потом добавляю: "А теперь - прошу меня извинить, синьоры. У меня срочное дело". И, не обращая на них больше никакого внимания, иду к машине и, кряхтя, волоку ящик водки вниз по лестнице. А теперь представьте, что они должны думать в этот момент?
Иванов. Ну и что? Опозорил нашу страну.
Темников. Я?
Иванов. А кто же.
Темников. Какой-то изгиб мысли, мне совершенно непонятный. Так как я ее опозорил?
Иванов. А так. Если выгружаешь ящики, то выгружай. И не выдрючивайся. Темников. Все равно непонятно. А то, что я избавил дорогих гостей от
попрошайки, Иванов? Ты нелогичен.
Иванов. Не будут шляться, где не положено.
Темников. Это их право, Иванов. Они за это деньги платили, валютой.
Иванов. Я на месте правительства ни одного бы не пустил. Сволочи. Они
нас за людей не считают.
Темников. А вот здесь, Иванов, ты сам себя высек.
Демчик. Да ну... чего вы?
Включает транзистор, попадая на "Рио-Риту". Какое-то время все слушают, затем Демчик жадно выпивает.
Темников (Агнессе). Может, нашей лошадке хлеба вынести?
Агнесса. Вынеси.
Темников. А ты на нее не хочешь посмотреть?
Агнесса. Я лучше посижу.
Темников. А... Ну да. Посиди.
Надевает ватник, шапку. Берет буханку хлеба. Выходит.
Пауза.
Агнесса (Иванову). А... что вы не поняли?
Иванов. Вы что, специально к нему приехали?
Агнесса. К кому?
Иванов. Ну - к москвичу?
Агнесса. Вы имеете в виду - как?.. Сюда?..
Иванов. Что ты из себя строишь-то, не пойму? Что ты, на снегу сегодня ночевать будешь? С ним же будешь спать!
Агнесса. А вас это ранит?
Иванов. Снегурочка... Знаю, какие у вас там в Москве, Ленинграде снегурочки... Как это, поговорка: - постель это еще не повод для знакомства.
Агнесса. А вы, Василий, тоже так думаете?
Демчик. Да ну... чего вы... Коля, чего ты? Брось...
Иванов. Они же хохочут над нами, Вася! Мы же с тобой два Васи, ты понял? Ты-то старый пень, тебе все равно, а мне как, а?.. Она его Славой назвала, ты понял? "Слава" и на "вы". Они же договорились! Повеселиться они договорились за наш счет! Я вот одного только не пойму - где он ее встретил.
Агнесса. А я вам могу сказать.
Иванов. Ну, давай.
Агнесса. Он меня в Червянке встретил.
Иванов. А как он туда попал?
Агнесса. Не знаю.
Иванов. До Червянки тридцать километров. И дороги здесь нет.
Агнесса. Почему же. Дорога есть.
Иванов. Вася, скажи.
Демчик. Да нет, чего там... Зимник есть... Попутки ходят от Джидживы...
Иванов. Так до Джидживы тоже дойти надо!
Агнесса. Подлый вы, Коля, человек.
Иванов. Аг-нес-са!.. Они, Вася, считают, что если они в Москве, в Ленинграде живут, так их вся страна должна кормить и вылизывать! И ими тут восхищаться! И истории их выслушивать! И в ладошки хлопать! Да я бы вас выселил оттуда...
Агнесса. А вы сами где живете?
Иванов. Что-о?.. В Новосибирске, где еще!
Агнесса. А я вот в Червянке живу, Коля. По распределению туда попала.
Иванов. Вот и хорошо! Полезно.
Входит Темников.
Темников. У-у!.. Ну и мороз.
Раздевается.
Темников. Ну, что? (Садится к столу, Агнессе). Впервые в жизни лошадь кормил. Как ребенка... Ну, что? Мужики? Пошли дальше?
Зачерпывает брагу.
Агнесса. Как же тебя все-таки называть?
Темников. А как хочешь.
Агнесса. Вы что меня, насиловать будете?
Пауза.
Темников. Я как будто... поводов не давал.
Агнесса. А имя?
Темников. Знаешь что?..
Агнесса. Что?
Темников. Вова меня зовут. Вова! Но для женщин я всю жизнь Владислав.
Такой у меня бзик. Ясно?
Агнесса. Мне? Ясно.
Темников (внимательно смотрит на нее). Что это я у тебя глаза-то сразу не разглядел. Ты что окончила?
Агнесса. Я?.. Герцена.
Темников. Тебе что, жить негде?
Агнесса. Мне?.. Почему. Я в Червянке живу.
Темников. А родители?
Агнесса. Ну вот. Тридцать километров хохотали, а теперь выяснять начали... Брось, Владислав. Или Вова. Или Коля.
Пауза.
Темников. Где же мне такое место найти... и таких людей, чтобы меня червь перестал есть.
Иванов. Работать надо. Руками. Как все работают.
Темников. Да брось ты, Иванов. Работать... Тебе-то зачем деньги? Такие, как ты...
Иванов (с яростью). Мне зачем?! Мне зачем, да? У меня трое детей, понял? Трое! (Достает фотографию, снова прячет. Руки у него трясутся.) Ты же, сука, за всю свою жизнь ни одного человека не накормил! Ты же... таких... стрелять, как бешеных собак!
Темников. Дуэль.
Иванов. Всю жизнь не работает, а у него все есть! А я всю жизнь работаю - и у меня ничего! Три девчонки, три девочки... друг за дружкой донашивают!.. А этот - бичует! И там у него "Форд" ржавеет! Скучно ему... вокруг Европы плавать!.. Убил бы! Убил!
Темников. Ну, так убей. Ты же трус, Иванов. Даю тебе шанс.
Встает, подходит к своей тумбочке, достает тетрадь, отрывает два клочка бумаги, на одном делает метку, сворачивает их в трубочки.
Темников. Сейчас будем тянуть жребий. Тот, кто вытащит с меткой, стреляет первым. На двадцать шагов. Жаканом.
Агнесса. Вы что?.. Да что вы... ребята, ну что вы!..
Темников. Ну? (Подмигивает.) Агнесса! Ай-я-яй... Это ведь новогодний подарок. Вам. К тому же у вас на Мойке с чувством юмора всегда было в порядке.
Агнесса. Что?.. (В затруднении, пожимает плечами.) Ну, как хотите... Что ж...
Темников (Иванову). Давай шапку.
Иванов молча подает шапку. Темников бросает туда бумажки, встряхивает.
Темников. Тащи. (Иванов вынимает бумажку. Разворачивает.)
Иванов (хрипло). Метка.
Темников. Везет тебе, Иванов.
Демчик (вдруг начинает петь):
Ой, там за горою
Ясный месяц светит.
А за той другою
Василь сено косит.
Василь сено косит.
Марина приходит.
Марина приходит,
Дытину приносит.
Василю, Василю,
На ж твою дытину,
А як ты не возьмешь,
На покосе кину.
Марина, Марина,
Яка ж ты дурная:
Дытина ж малая,
Ничого не знае.
Василь сено косит,
Дытину колыше:
Через тебя, враже,
Вся худоба ляже.
Марина, Марина,
На тебе пятеро овец,
Не кажи, Марина,
Кто его отец.
Марина, Марина,
На тебе коня вороного,
Скажи на кого другого...
Пока Демчик поет, Темников и бледный Иванов собираются на дуэль. Иванов стоит столбом, иногда коротко и злобно усмехается. Все, что они делают: надевая ватники, шапки, снимая ружье со стены, доставая патроны из тумбочки Демчика, они делают медленно, как бы перейдя под действием песни в другое состояние.
Затем они выходят.
Агнесса. Как вы думаете, Василий, это все... так?
Демчик. Темно уж стало... может - темно, так... ничего... А может, и нет...
Агнесса (начиная дрожать). Я вам тогда что-нибудь расскажу, ладно?.. Жила одна девочка... в общежитии. Веселая, добрая... У нее сестра была, в девятом классе, в другом городе... Мать с отцом... Девочка училась в институте, плясала, пела, и думала, что еще немного и она вскочит в такую жизнь... ослепительную... телевизионную... Чуть-чуть еще... Но в один месяц умирают ее мать и отец... И приезжает к ней сестра, девятиклассница... И смотрит на нее и ждет, что сейчас ей объяснят, как жить дальше, сейчас ей старшая сестра все объяснит... А старшая сестра... У нее ни денег нет, ничего... ни ума... Она хотела свою младшую сестру куда-нибудь устроить... А куда? Никто ее не берет на работу, на учебу... Никуда ее не берут... И старшая сестра бегает, умоляет каких-то людей, может, не туда бегала, неважно... Но я к чему... Потом был такой день, когда младшая сестра вынуждена была уехать из города... Потому что из институтского общежития ее выгнали, жить негде... И она уезжала... А старшая сестра все суетилась, суетилась, сумку в вагоне то наверх, то под полку засунет... И боялась в глаза посмотреть младшей сестре... И когда поезд тронулся, и она видит - младшая сестра ничего не понимает, куда она едет, зачем... а глаза у нее такие... преданные! А старшая сестра вдруг думает: "Ну и слава Богу!"... И ее за это Бог наказал.
Пауза.
Демчик. А все мы такие.
Выстрел.
Агнесса. Это я виновата!.. Это меня... меня наказывают!..
Открывается дверь, на пороге бледный Иванов. Он шевелит губами, но не может произнести ни слова, немая сцена.
Демчик. Чего?.. Чего ты, Иванов?!..
Иванов (без сил опускается на колени, его передергивает от позывов к рвоте). Я... мимо... Я целил мимо... Там темно... а он...
Демчик. Да ты чего?.. А?..
Иванов. А он... снова… "трус! трус!"..
Демчик. Ну?!..
Иванов. А он... упал?.. И - лежит...
Иванов начинает рыдать грубым голосом.
Агнесса закрывает лицо руками.
Демчик выходит. Его нет некоторое время.
Входит.
Демчик. Готов.
Все смотрят в черный проем двери. Там - никого.