Борис Алексеевич Чичибабин был в моей жизни, для моего формирования, мужания, духовного развития Главным Человеком. Он вошёл в жизнь нашей семьи осенью 1945 года, когда мне было 14 с половиной лет. проводил в наших двух тесноватых комнатках на верхотуре харьковского дома «Красный промышленник» целые дни подряд. Садился с нами обедать. Заступался за меня, когда мама, в панике перед моим неуёмным аппетитом, шумела на меня, опасаясь, что я объем за столом всю семью, и особенно волнуясь, что не хватит хлеба нашему рослому и вечно худому папе после перенесённой им операции, вернувшей его с того света. «Блюма Абрамовна! – кричал ей этот чугуевский (из районного городка Чугуева) долговязый русский парень, быстро освоив непривычное еврейское женское имя, - что вы от него хотите? - Растущий мальчик!»
Начавшийся следующий год, 1946-й, помнится мне как самый голодный из военных и сразу за войной последовавших: лето началось засушливое, скудное на ранние овощи, а потом и вовсе всё сгорело от лютой засухи. Но к тому времени, к осени, Борис уже несколько месяцев как сидел в тюрьме. Сестра моя ходила вся чёрная от горя, с зарёванными глазами. Схватив какие-то его стихи комсомольско-ленинского содержания (были ведь у него и такие) – бежала в МГБ доказывать, что он не враг… Но у них лежали его отчаянно нахальные, скоморошьи, с рефреном про мать-посадницу, с призывом:» «Подымайся, голытьба!», - против кого же?
Бюрократ и офицер, спекулянтка-жадница –
Всех их купно на прицел, мать моя посадницв!
Но, главное:
Гой ты, мачеха Москва, всех обид рассадница:
Головою об асфальт, мать моя посадница!
И положения уже не спасало то, ради чего предлагал автор размозжить "бошки" (как потом стали говорить) кому-то из высоких москвичей (но кому бы?!):
А расправимся с жульём, как нам сердцем велено, -
То-то ладно заживём по заветам Ленина!
Да ведь такой концовкой этот «весёлый скоморох» ещё более отягощал свою вину: стало быть, он считает нашего Великого Вождя и Генералиссимуса не продолжателем дела Ленина, а его извратителем или, пуще того, губителем?!?
И «Особое Совещание при министре Госбезопасности» долго не совещалось: 23-летнему юноше, вчерашнему солдату Закавказского фронта определили сидеть в лагере 5 лет. Правда, и был ведь он родным внучатым племянником великого русского химика-невозвращенца, академика Чичибабина Алексея Евгеньевича, до которого лютая власть так и не добралась…
За ту послевоенную пятилетку Марлена ТРИЖДЫ посетила его в северном Вятлаге как невеста. Это сильно подпортило ей личное досье, а родителям, которые уже в 1950-м и сами загремели под фанфары «второй волны» массовых репрессий (да второй ли только?...) следователи потом долго морочили голову: «с какой антисоветской целью ваша дочь?...»)
Ему повезло: это не был лагерь строгого режима, а «Особлагов» ещё не организовали. И в свиданиях ей не отказывали…
Другое дело, что жизнь вокруг неё на месте не стояла, а девичье сердце, как известно, переменчиво. Той же осенью поступил на филфак харьковского университета приехавший из московского госпиталя весь израненный и долго лечившийся по госпиталям бывший фронтовик, солдат пехоты Юлик Даниэль – ходячий соблазн,умница, лицедей и собой не промах. Влюбилась она в него ужасно. Да и он себе не враг, на хорошенькую девочку, да ещё и увлечённую поэзией, обратил внимание. «На тебя заглядеться не диво…»
Однако ведь филологический факультет – это клумба, цветник. Есть серия фотографий, представленных в Марлениной единственной, кажется, прозаической книге «Что было – видали». Книжка – мемуарная, несколько снимков той осени снабжены короткими текстовками, придуманными Даниэлем. Одна из них изображает сидящих на скамейке хорошеньких девушек – все с филфака, одна лишь Лида Полушина, родная по маме сестра Бориса – из какого-то другого вуза… А сверху на них смотрит такой же юный Юлий Даниэль. И – данное им название сюжета: «В цветнике». Среди тех девушек была и его одногруппница – Лариса Богораз, ставшая одной из близких подруг Марлены. С Ларисой Юлик сошёлся так близко, что вскоре обнаружилось последствие в виде крошечного мальчика Сани, Лариса стала законной женой Юлика. После чего никакое сближение с ним стало для моей сестры немыслимо.
И Борис Чичибабин, и Юлий Даниэль (поглядим на обоих из прошлого) будут всесоюзно, всемирно знамениты. Ни один не будет не только мужем, но и близким возлюбленным сестры. Но оба станут друзьями всей жизни.
Я не смею назвать себя другом Бориса. Но мы были близкими друг другу людьми. Меня восхищали его стихи. После его смерти я написал о нём книгу мемуарно- (сказал бы я) био-библиографическую, под непритязательным и, вероятно, неудачным названием: «О Борисе Чичибабине и его времени». С подзаголовком: «Строчки из жизни». Дело в том, что каждая из семнадцати глав названа строчкой из его стихов, а значит из его и нашей жизни.
Прошло почти 22 года после его смерти. И вот мы снова встретились.
Нет, я ещё здесь, в этом мире, хотя ровно через месяц мне исполнится 85, то есть одной ногой «уже там». Но встреча произошла здесь Её история проста: вскоре после того как его не стало, один из лучших кинорежиссёров России, Э.А.Рязанова, на студии Ren-TV отснял фильм с неудачным, по-моему, названием: «Поэт и счетовод». Почему неудачным? Объясняю: такие названия фильмов, как «Поэт и царь», «Свинарка и пастух» предполагают наличие двух персон. Но «поэт и счетовод» - это один персонаж, в котором «смешались две фигуры», как в «детище» Козьмы Пруткова. То есть, название – двусмысленное.
Но ведь не в нём дело! А в том, что Эльдар Александрович Рязанов приехал в Харьков после смерти поэта, которого полюбил всей душой (а он ведь и сам – талантливый стихотворец (вспомним песни на его стихи «У природы нет плохой погоды» и «Господи! Ни охнуть, ни вздохнуть".
Он приехал и отснял большую часть своего фильма, включив в него кадры с репортажем из достопамятной квартиры в мансарде дома на Рымарской, 1 – штаба харьковской неформальной литературной жизни 60-х, где была хозяйкой вторая жена Бориса – Мотя, Матильда Фёдоровна (уверен: в Гусаровке, Изюмского района, откуда она родом, девочку звали Мотрей…)
(Кто бы сообщил её девичью фамилию? Якубовская она по мужу Николаю, которого мы с Марленкой случайнор знали в 1951-м… Но собственную её, «гусаровскую» фамилию не назвал в печати никто).
Какой след в русской литературе оставил этот брак: «Нет, ты мне не жена, я слово слаще знаю… Ты вся, как тишина – телесная, лесная…» Это – в начале их совместной жизни. А вот и прощальный звук колокола:
Уходит в ночь мой траурный трамвай.
Мы никогда друг другу не приснимся.
В нас нет добра, и потому давай
простимся.
……………………………………………………….
А вот концовка:
Возьми все блага жизни прожитой,
по дням моим пройди, как по подмостью,
но не темни души своей враждой
и злостью.
Сколько чувства и благородства в этих стихах, какая высокая культура человеческих отношений, какой печальный и светлый эпиграф ко всем на свете супружеским разводам и просто ссорам.
Но я никак не подойду к событию, которое назвал в заголовке «Реанимацией Поэта», а мог бы назвать «Встречей с покойным Поэтом» или ещё как-то мистичнее. Дело в том, что чем дальше развивается технический прогресс, тем всё чаще и стремительнее идёт процесс морального старения техники, и это видно по стремительному развитию способов звуковидеозаписи и аудиовидевоспроизведения. Фонографы, перед которыми надрывался Ильич, записывая свои революционные речи к массам, очень быстро уступил место граммофону и патефону, которые также стремительно быстро стушевались перед магнитофонами и видеомагнитофонами, но вскоре и они, и всяческие пластмассовые «диски-гиганты исчезли, как испарились, а на смену пришли нынешние жёсткие диски…
И вот на протяжении минувших 20-ти лет случилась у меня такая домашняя история: мои дети - сын с невесткой и внучки – записали московскую передачу фильма Рязанова на широкую плёнку-видео и подарили мне, у меня выпросили её на время завзятые любители поэзии и музыки – супружеская чета, но случился редкий у них конфуз: они безнадежно испортили эту плёнку. А люди на редкость порядочные. И, выпросив у меня телефон живущей в Харькове Лилии Семёновны Карась-Чичибабиной, вдовы Бориса, создавшей и возглавляющей в этом замечательном городе «Чичибабин-центр», позвонили ей и договорились, что пришлют ей новую кассету с лентой, на которую она обещала перезаписать хранящуюся у неё копию фильма. Лиличка, дай ей Б-г здоровья, уж не побоялась перестараться – к перезаписанному фильму прибавила несчётное количество отснятых харьковскими тележурналистами видеоклипов о Борисе и отправила здешним моим знакомым.
Но за несколько последующих лет сменилось поколение компьютеров и телевизоров, вошли в обращение новые технические средства, а старые уступили им место. И видеомагнитофонная лента стала просто мёртвым грузом в книжном шкафу.
Да, для таких казусов есть студии звукозаписи, но я не очень молод, чтобы их искать. Однако у меня есть в Нацрат-Илите – Верхнем Назарете замечательный приятель, всю жизнь коллекционирующий редкие звуко- и видеозаписи и выступающий с лекциями, в ходе которых эти записи демонстрирует. Его зовут Александр Лаут, и он по рождению одессит, хотя сюда приехал из Москвы, в которой прожил, должно быть, большую часть жизни. Тем не менее, он по- одесски бодрый, общительный или, как выражался Бабель, жовиальный. Благодаря этому человеку у меня с сегодняшнего дня есть диск, на котором перезаписаны с той давней кассеты и фильм Рязанова, и все имевшиеся там клипы с читающим свои стихи автором и с исполнением его стихов такими мастерами художественного слова, как Зиновий Гердт, Евгений Евтушенко и друг Бориса и моей сестры – харьковская великолепная актриса и чтица Александра Петровна Лесникова (теперь уже давно покойная).
В рязановском фильме звучит порядка десяти стихотворений. Это его «накликавшее перестройку» «Покамест есть охота…», «Клянусь на знамени весёлом» («Не умер Сталин» - 1959), «Я на землю упал с неведомой звезды», «Спокойно днюет и ночует…» и другие. Гердт сказочно-великолепно читает «Сними с меня усталость, матерь смерть…». Рязанов начинает (а потом продолжается чтение уже в авторском исполнении) – трагический «Плач по утраченной Родине» Какое мужество нужно было, чтобы написать, а ешё большее – читать при скоплении людей это последнее. Ведь так легко обвинить «плачущего» в приверженности прежним порядкам, реакционности, советском консерватизме. Однако так уловить всенародную растерянность сотворённым?! О нет, это не тоска по империи – это потрясённость утратой огромного культурного пространства и осознание вины своей и каждого в этой страшной потере.
Мы просвистали свой простор,
Проматерили дух.
Какие слова! До меня вдруг дошло, что эта последняя строка, кроме прямого намёка на губительную роль «русской национальной гордости" – матерщины, заключает в себе и тонкий каламбур: «проматерили дух нашим вульгарным коммунистическим материализмом. Впрочем, и брань русская - матерная - весьма виртуозна: в Бога, в душу и даже в три господа и в Богородицы душу мать!
Кто, кроме Б-га, мог внушить поэту столь резкие и такие точные слова , не дающие возможности уйти от угрызений собственной совести?!
Но пора мне заканчивать дневниковую запись, и так уже достаточно мною раздутую. Хочу здесь выразить благодарность людям, благодаря которым у меня теперь есть эта бесценная запись живого голоса поэта, в его собственном чтении и в исполнении таких мастеров художественного чтения, как З. Гердт, Евгений Евтушенко, Александра Лесникова, да и сам Эльдар Александрович, скромную манеру которого мастерством не назовёшь, но и любви его к поэзии нельзя не почувствовать . Спасибо Лиле Чичибабиной, спасибо и Саше Лауту.
Дело в том, что в России «традиционно» не умеют и не хотят чтить честных поэтов. Вот на могилу всенародного убийцы и палача они к 63-й годовщине со дня его околеванца цветов нанесли уйму: «Спасибо товарищу Сталину за наше голодное детство, безумную юность и бесхозную жизнь!» - это они умеют, а сохранить прекрасный фильм великого режиссёра о великом русском поэте – это, как говорят украинцы, «зась!» - то есть от лукавого… А у меня всё это теперь есть!
Умолкаю, чтобы процитировать близкого чичибабинского друга, тоже поэта и прекрасного литературоведа-эссеиста Марка Богославсакого, недавно умершего в Нетании (Израиль) на 90-м году жизни - он цитирует стихи Бориса:
«Не для себя прошу внимания,
мне не дойти до тех высот.
Но у меня такая мания,
что мир поэзия спасёт.
От этих слов Бориса Чичибабина тяжелеет, набухая благодарственным теплом, сердечная сумка» http://stihi.ru/2006/05/28-733 Марк Богославский. «БОРИС ЧИЧИБАБИН И ИОСИФ БРОДСКИЙ - КАК КЛЮЧЕВЫЕ ФИГУРЫ РУССКОЙ ПОЭЗИИ КОНЦА ХХ ВЕКА»
Почитайте. Мне так не написать.