(Из автобиографической повести в миниатюрах «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не говорю»)
Сколько себя помню, я никогда не любила носить очки. Всегда было дискомфортное ощущение искажения – мир словно издевался надо мной: он не выглядел чётче – он был размыт и размазан как масло по кривому стеклу. И это непередаваемое ощущение тяжести на носу, – тяжести сползающей, запотевающей, мешающей дышать и двигаться активно. И зеркало отнюдь не радовало: круглое лицо с тёмными кругами, и огромными глазищами в этих кругах... Кажется, что и лица особо не было, только очки... Глядя на других девочек во дворе, очень рано стала чувствовать себя некрасивой, даже уродливой: мне казалось, что окружающие видят то же, что и я в зеркале – толстолицего очкарика, и это в дополнение к глухоте...
Воспоминания раннего детства, – очки, которые надевали с утра, и снимали их только чтобы сфотографировать (папа фотограф-любитель, очень много фотографировал), и на ночь. Бегать и прыгать, быть живой – в них было мучительно, они часто ломались, разбивались, трескались. Иногда несколько дней ходила в очках, у которых оправа была укреплена пластырем, а то и изолентой. На переносице на всю жизнь остался след от их тяжести... И – главное, когда нужно было проверять зрение, и подбирать новые очки, мне выписывали всё более толстые стекла... За разбитые и сломанные очки, конечно, ругали. И я понемногу становилась пассивнее, уже не так радовала возможность побегать, подвигаться, появился страх разбить очки.
...В школе меня практически сразу окрестили «Профессором» – именно из-за таких толстых очков с тёмной оправой, и всепоглощающей тяги к знаниям – я постоянно что-то читала, и на вопросы о том, как провожу время, говорила кратко: «читаю».
Однажды ранней весной, лет в 16, я взбунтовалась. Я и раньше пыталась избавиться от очков, но настоять на своём не получалось... А тут всё как-то удачно сложилось: мы с подругой шли вниз по лестнице, и у меня опять сильно закружилась голова... Очнулась я на полу, у подножия этой лестницы, очки отлетели, но не разбились. Одним из неприятных моментов ношения очков было то, что при активной деятельности внезапно могла закружиться голова, и я обычно падала. Вот после этого падения с лестницы, я наотрез отказалась их носить. Конечно, меня и ругали, и уговаривали, но я решительно отстаивала своё решение.
Мир не сразу обрёл «чёткость»: иногда было непросто, но самые неприятные моменты ношения очков как-то сразу ушли – я, например, больше не падала из-за внезапно закружившейся головы. Краски стали чище, реальный мир понемногу обрёл ясность, и моя особенность – «видеть невидимое» – уже не так мучительно накладывалась на обычное зрение. Проверки зрения после отказа носить очки показывали улучшение, хоть и мизерное, но при таком зрении как у меня было – и такой результат существенен. Очки, когда последний раз подбирали, уже дошли до плюс четырнадцати, а читать в них я всё равно не могла, они были просто для повседневной носки. Читала я всегда с лупой – плюс к очкам. Когда перестала носить постоянно очки, то могла читать просто с более мощной лупой.
...Были у меня ещё одни очки. Необычные внешне, они неизменно вызывали интерес у тех, кто видел их впервые. Бинокулярные телескопические очки. Они позволяли мне читать без лупы. Громоздкая конструкция, выглядевшая как бинокли в оправе, давала возможность заниматься скорочтением (я даже закончила Школу Скорочтения Гарибяна – с очень хорошим результатом). Эти очки служили мне верой и правдой много лет...
Глаза адаптировались, и те вынужденные ограничения в активных движениях, которые так сильно раздражали всю жизнь – исчезли. Я сама ходила по городу – хотя и по знакомым местам. Сама могла сесть в автобус – когда номер был у задней двери внизу стекла. Сама ездила на метро – наизусть зная все станции где чаще всего бывала. Ходила в магазины, при стабильных ценах просто знала, что сколько стоит.
...Я уверена, что моё твердое решение – не носить больше эти ненавистные очки – продлили мне время жизни в «зрячем мире»...