Глава 1.
С женой Любашей мы жили в браке уже пять лет. Жили, в общем и целом, неплохо. Детей нам бог пока не давал. Мы проверились у врачей, убедились, что оба здоровые и успокоились. Любил я жену без ума, ну и, конечно же, порой ревновал. Хотя, если честно, серьёзных поводов к этому и не было.
И если бы не горе, подкравшееся, как всегда, неожиданно, всё бы было просто хорошо. Но пару месяцев назад схоронил я свою мать. Злокачественная опухоль подставила ей подножку на жизненном пути, да так, что и поболеть-то мама не успела. Резко слегла, а уже через две недели собралась и отправилась в дальнюю дорогу к отцу, которого я лишился ещё в детстве.
Одним из первых его забрали на ликвидацию аварии в Чернобыле. Командировка не прошла бесследно, в течении года он сгорел от лучевой болезни. И поэтому роднее матери у меня не было никого на свете. Я закончил институт, оперился и встал на ноги. На городском празднике познакомился с красавицей Любой. Она приезжала из другого города к нам на завод на институтскую практику. Небольшой рост девушки, не смущал её и не мешал смело и уверенно держаться на людях. Люба неплохо зарекомендовала себя на практике и, закончив обучение в институте, по заявке завода, распределилась к нам.
Моя дружба с маленькой Любовью незаметно для меня самого переросла в большую любовь. До свадьбы девушка жила в общежитии, а став мужем и женой, мы сняли квартиру. Мне не хотелось стеснять маму. А, если уж быть до конца откровенным, просто Люба не могла контролировать себя во время ночных ласк. Её поведение поначалу пугало и шокировало меня. В это время я пытался прикрывать ей рот и руками и своими губами, но это мало помогало.
Когда умерла мама, мы переехали в нашу квартиру. Люба, почувствовав себя полноправной хозяйкой, тут же решила сделать ремонт. Но я в память о матери уговорил её немного повременить с этим. И пообещал сразу же после установки памятника на могиле мамы, заняться ремонтом квартиры.
А тут вдруг на улице встретил друга детства Петра. Он отслужил по контракту мичманом на Балтике семь лет. Но, в конце концов, его притомило вечное безденежье и бытовая неустроенность. И решил парень вернуться в родные края.
Встретились, радостно обнялись и долго тискали друг друга в объятиях. Я притащил его к нам домой, познакомил с Любой. Посидели, выпили за встречу, за дружбу, помянули маму. Петруха был в ударе. Шутил и балагурил. Рассказывая про свою службу на Балтике, сыпал морскими прибаутками. Жена, сидевшая с нами за столом, хохотала от души, даже в тех местах, когда юмор друга не достигал необходимой остроты.
Хорошо изучив характер жены, я знал, что это один из признаков её кокетства. Люба, впрочем, как и все женщины, всегда вела себя так, когда хотела понравиться и привлечь к себе внимание. И ей это неплохо удалось. Петька не сводил с неё восхищённых глаз. И когда она, в своём коротком халатике, вставала из-за стола, друг просто пожирал голодным взглядом её стройные ноги.
Я знал этого масленого кота по юности, тогда он не мог пропустить мимо себя ни одной свободной юбки. Я не зря сказал, свободной, потому что помнил его жизненное кредо: не тронь чужого! Поэтому и сейчас только слегка шлёпнул друга по затылку и предупредил:
- Петруха, у меня в холодильнике курица заморожённая лежит, принести?
- Зачем? - не понял он.
- Так к голове приложишь, слегка свой пыл охладишь.
Петька лишь хохотнул в ответ.
- Что думаешь делать, чем заняться? – поинтересовался я.
- Пока не решил, - ответил он потягиваясь. – Но думаю, руки механика не востребованными не останутся.
- А давай к нам на завод – предложила Люба. – Я перед главным механиком замолвлю словечко, думаю, он мне не откажет.
На том и порешили. Расставаясь, Пётр галантно поцеловал Любе руку и несколько задержал её в своих руках. Эта, вроде бы мелочь, не ускользнула от меня. Убирая со стола остатки ужина, жена весело щебетала, обсуждая наши посиделки. Расспрашивала о Петре, о нашем с ним детстве. Невооружённым взглядом было видно – зацепил её морячок своим якорем.
Прошла неделя, Люба, как и обещала, помогла Петру устроиться на завод и на неплохую должность. Тот в знак благодарности уже сам напросился к нам в гости. Пришёл с цветами и бутылкой шампанского. Я хоть и сделал вид, что рад его визиту, но сидевший во мне ревнивец, не на шутку встревожился. А Люда вспыхнула розовой зарёй, прижала букет к лицу и счастливо заулыбалась. В этот раз Пётр не засиделся. Выпили по бокалу шампанского и он торопливо распрощавшись, ушёл. Мы с моим ревнивцем успели перехватить пару перекрёстных взглядов между женой и другом.
Время шло, внешне наша семейная жизнь по-прежнему выглядела спокойно. Но по некоторым признакам я чувствовал перемену в жене. По утрам у зеркала она уже дольше и тщательнее проводила сеансы живописи на своём лице. И это ей, к слову, здорово удавалось. Новый макияж превращал Любу в завидную красавицу. А сменив длинные волосы на короткую стрижку, она стала выглядеть не только моложе, но ещё привлекательнее и желаннее.
И чем краше она становилась, тем больше я не находил себе места. Участившиеся косые похотливые взгляды мужиков на жену доставали меня не на шутку. Надуманные картины призрачных измен жены не выходили у меня из головы. Я стал до не приличия раздражителен и придирчив к ней. Но Люба, на мои приступы ревности лишь весело чмокала меня в нос и клятвенно уверяла, что любит только меня, дурачка ревнивого.
Несколько раз, ссылаясь на сверхурочную работу, она приходила домой позже обычного, тем самым лишний раз подливала масла в мой пылающий очаг ревности. Тайно встречая её с работы у заводских кабин, я следил за ней до самого дома. Но всё напрасно, подтверждений о её встречах на стороне так и не получил. И тогда, совсем потерявший от накрученной ревности покой, я решился на провокацию.
По надуманному поводу пригласил Петра на субботний вечер в гости. Любу предупредил о госте, а сам разыграл спектакль о неприятностях на работе, которые якобы пытался с утра залить водкой. Выпил на глазах у жены полбутылки, затем тайком, но так что бы Люба узнала об этом, выпил вторую половину. Фокус был в том, что в бутылке была вода, лишь для запаха чуть разбавленная водкой. Жена корила меня за это и даже ругала. Одним словом к приходу гостя я предстал уже в задуманном неадекватном состоянии.
Пришёл Петр, сели за стол. Изображая пьяного, я нёс несусветную околесицу. Друг по обычаю пытался шутить, но как-то в этот раз его шутки не проходили. Уже через полчаса я, продолжая спектакль одного актёра, стал засыпать за столом. Люба отвела меня в спальню, уложила на кровать и вернулась в комнату.
Я лежал вниз лицом, всем организмом превратившись в одно большое ухо. Но из-за включенного в комнате телевизора разговора за столом разобрать было не возможно. Да ещё от волнения кровь стучала в висках, громким эхом отзываясь в ушах.
Те 15-20 минут, которые я неподвижно лежал, изображая крепко спящего, показались вечностью. Слышал, как кто-то заходил в спальню, прислушивался к моему сопению. Затем я осторожно встал и неслышно подошёл к закрытой двери в комнату.
Сквозь полупрозрачное искажающее стекло в двери я разглядел смутные очертания парочки, переместившейся из-за стола на диван. Они сидели рядом, прижавшись друг к другу. Что они делали, мне было не видно, но моя буйная фантазия сделала своё дело. Мозг разрывало на части. Я стоял, уткнувшись лбом в прохладную стену. Уйти, исчезнуть навсегда или войти и разорвать их на части?
И вдруг неожиданно почувствовал чьё-то прикосновение к левому плечу. Я резко обернулся. Никого. А в ушах голос мамы:
- Остановись сынок, не бери грех на душу. Попадёшь потом сюда к нам, не отмоешься.
Я вернулся в спальню, взял из шкафа паспорт, в котором лежала фотография матери, деньги и пошёл в прихожую к выходу. Проходя мимо комнаты, где сидела парочка, я не удержался и резко открыл дверь. Они действительно сидели на диване рядом. Его рука лежала на её плече, а голову он склонил на её колени. Увидев меня в дверях, Людмила оттолкнула от себя Петра и вскочила с дивана. С её колен на пол упал альбом с фотографиями.
- Приятного совокупления! – процедил я сквозь зубы и с силой хлопнул дверью. Осколки разбитого в двери стекла градом посыпались на пол. Я же схватил с вешалки куртку, на ходу достал из кармана связку ключей от квартиры и швырнул их в своё отражение в зеркале у входной двери. Зеркало брызнуло разбитыми осколками.
Дальше всё было в тумане и будто не со мной. Слышал крики жены на лестничной площадке. Внутри всё клокотало. Ещё вчера без ума любивший свою Любу, сегодня я ненавидел её всеми фибрами своей израненной души.
Ноги сами собой привели меня на железнодорожный вокзал. Зачем? Что я хотел тут найти? Повторить судьбу Анны Карениной? Вряд ли, если уж и рвать с этим миром, то как то красиво. На автопилоте вскочил в первую проходящую электричку и поехал, куда глаза глядят. Мне было всё равно, куда приведёт меня кривая и нелёгкая, лишь бы подальше от предавших меня жены и друга.
В областном городе, куда прибыла электричка, в привокзальном кафе за пивом познакомился с солидным мужчиной. Ничем не приметный с виду, с обычным рязанским лицом, он незримо излучал величие и спокойствие.
Протянув мне руку, он запросто представился:
- Иван Макарович.
Я в ответ протянул ему свою и, с удивлением для себя, отметил сколько силы в его широкой ладони. Выпили и разговорились. Мне хотелось поделиться случившимся, я боялся, что меня просто разорвёт от распиравшего негатива, как закупоренную пушку. Новый знакомый с участием выслушал мою историю, а в конце спокойно спросил:
- Паспорт с собой.
Я утвердительно кивнул головой.
- Что-нибудь ещё есть?
Пошарил по карманам куртки и достал водительское удостоверение. Он взял его у меня из рук, повертел, посмотрел присвоенные категории и вернул обратно. И то ли моя безнадёга в глазах, то ли его излишняя доверчивость к людям, повлияли на принятое Иваном Макаровичем решение:
- Всё будет хорошо, - обнадёжил он. Немного помолчал и добавил, как отрезал. – Поедешь, Серёга, сейчас со мной на прииск. Деньги есть?
Я вновь пошарил по карманам, достал двести рублей и протянул ему скомканные купюры.
-Да….! Не густо, - вздохнул он. – Но ничего. С деньгами на дорогу я тебе помогу, а заработаешь, отдашь. Там в работе не пропадёшь, будет время всё обдумать и взвесить. А заодно и заработаешь себе на недалёкое будущее.
Выпили ещё и я, в знак согласия, ещё раз пожал его протянутую могучую ладонь. И уехал с вербовщиком, не оглядываясь на прошлое. Уехал и пропал…, пропал на несколько лет.
Глава 2.
Поначалу было тяжело и тоскливо. Кругом дикая тайга на сотни километров. Связь с внешним миром только на вертолёте. Но артель, благодаря Ивану, который на правах старшего, сам набирал в неё работников, подобралась дружная. Да и фарт не обходил её стороной. Порой выдавали на гора по два-три месячных плана по добыче золота. Работал я не покладая рук, без выездов на большую землю. Со временем забылся. Боль ушла. Только саднила порой мысль, что так и не успел памятник поставить на могилке матери. Но постоянно успокаивал себя тем, что при первой же вылазке в родные края, выполню сыновний долг сполна.
Заработал в артели и авторитет, и деньги не малые. За четыре года лишь один раз съездил на море. Отдохнул неделю, полюбовался на загорелых женщин, и вновь заныло в груди. Опять Люба в голову без спроса забралась. Опять ржавым гвоздём по сердцу царапать начала. Что бы чего не натворить, и не сорваться, бросил всё и вновь улетел в Сибирь на Лену, к ребятам на прииск.
Прошло ещё три года. Иван рассчитался, и уехал к семье. Уезжая, сказал на прощанье:
- Детей своих почти не видел, так хоть с внуками понянчусь. Да и тебе братан, пора на большую землю подаваться. Всех денег всё равно не заработаешь, а того что ты в артели нагрёб тебе и так надолго хватит. А если голову к рукам грамотно приложишь, то и бизнес неплохой замутить сможешь.
Обнялись мы с ним по-братски, пообещали не терять друг друга из виду и расстались. Всего лишь два месяца проработал я после его отъезда. Человек жив, здоров, а для меня, как будто умер Иван Макарович. Хоть и занял я его место старшего в артели, но без друга всё уже было не так. Как в песне у Высоцкого «…друг оставь покурить, а в ответ тишина…!»
Рассчитался и я. Поехал на родину. Всё это время меня по прежнему продолжала мучить совесть по поводу маминого памятника. Мысленно обращаясь к единственно дорогому за всю жизнь мне человеку, я вымаливал себе прощения. Но она никак не давала о себе знать. Даже в снах уже давно перестала являться мне. А мне её так не хватало. Единственная фотография мамы, лежавшая сначала у меня в паспорте, перекочевала на стенку над моей кроватью и все годы была рядом со мной.
Глава 3.
Была середина июня, когда я сошёл на перрон родного города. Запах буйно цветущей у привокзальной площади сирени нежно защекотал ноздри. Я с любопытством вертел головой по сторонам, невольно поражаясь произошедшим переменам в городе. Купил огромный букет пионов и, взяв такси, рванул на городское кладбище. Таксиста отпустил, потому что знал, что освобожусь нескоро. Было о чём поговорить с мамой. По памяти шёл к её могилке. Боялся, не найду заросшего за восемь лет холмика.
Но на подходе к памятному месту вдруг встал, как вкопанный. На меня с мраморного памятника смотрел и улыбался красиво исполненный портрет моей мамы. На ухоженной могилке букетик увядших тюльпанов. Я опустился у могилы на колени, поставил в утопленный в землю кувшин пионы. И утирая набежавшие вдруг слёзы, всё просил и просил у мамы прощения. Открыл свою сумку, достал бутылку коньяка и помянул разок, затем другой и третий.
Всё это время я чувствовал себя почему то неуютно, как будто ощущал на себе взгляд постороннего. Вставал, оглядывался по сторонам, но никого поблизости не было. А неприятное чувство оставалось, что-то по-прежнему продолжало беспокоить и создавать дискомфорт.
Когда же в очередной раз оглянулся, и посмотрел на соседнюю могилу у себя за спиной, потерял дар речи. С такого же памятника, как и у мамы на меня задумчиво смотрел… мой портрет. Я судорожно глотнул порцию коньяка и попытался прочесть надпись на мраморе. Буквы плясали и расплывались перед глазами. Я тупо смотрел на дату смерти на памятнике, и не мог понять, откуда она взялась. Но потом вспомнил, что именно в этот день я навсегда ушёл из родного дома. Ну, ушёл и ушёл, а причём тут могила. Кстати на ней тоже стоял увядший букетик тюльпанов. И привычная для таких мест надпись: «Помним, любим, скорбим».
Эти памятники несколько смешали мои планы. Я собирался прямо с кладбища уехать в областной центр, откуда меня увёз в новую жизнь Иван. И уже там, сделав заказ на мамин памятник, начать с чистого листа свой новый виток жизненной истории. Но теперь я должен был, во что бы то ни стало, разобраться, что же случилось и кто лежит в могиле под моим именем. И лежит ли кто вообще? И кто позаботился о памятниках на обоих могилах и ухаживает за могилками.
Глава 4.
В городе я снял номер в новой гостинице, построенной уже без меня, допил в нём коньяк, немного перекусил и прилёг отдохнуть. Воспоминания, картинки из прошлого закружили меня лёгким водоворотом и незаметно усыпили.
Проснулся на закате, побрился и привёл себя в порядок. К своему бывшему дому подошёл уже в сумерках. В двух окнах второго этажа нашей бывшей квартиры горел свет. Я стоял метрах в тридцати от дома, прислонившись к стволу липы и, неотрывно смотрел вверх. К окну подошла женщина и, облокотившись на подоконник, отрешённо смотрела на улицу. Посмотрев безразлично по сторонам, женщина задержала взгляд на мне. Но через мгновенье она резко отпрянула от окна. Свет в комнате погас. Я видел, как она, прикрываясь темнотой неосвещённой квартиры, вновь подошла к окну и уже из-за шторы посмотрела в мою сторону. Я продолжал стоять неподвижно, и не меняя позы.
Конечно же, я узнал её. Это была она, моя бывшая Люба. Ещё несколько минут она наблюдала за мной, но потом резко задёрнула шторы.
Следующий день я провёл в автосалоне. Долго выбирал подходящую для себя машину. Там в Сибири, я отвык от цивилизации и сейчас в салоне на меня смотрели как на древнего деревенского лоха. Мальчик красавчик, в ярком галстуке и обтянутых до неприличия брюках, показывая мне машины, долго и непонятно объяснял достоинства каждой из них. Я в ответ утвердительно кивал, но нерешительность в моих глазах и смущённая улыбка на лице, выдавали мою отсталость от жизни.
Менеджер автосалона, в нарушении написанных для него правил торговли, уже смотрел на меня сверху вниз. Оценив мой скромный наряд, он явно видел во мне праздно шатающегося босяка и уже с пренебрежением смотрел в мою сторону. Но я, наконец выбрал черный «Форд Фьюжен» с тонированными стёклами, и красавчик вновь засуетился вокруг меня, готовый вылизать со всех сторон.
А вечером я, уже сидел в своём Форде и вновь наблюдал за окнами бывшей квартиры. Свет горел только в одном окне, но шторы его были плотно закрыты. В другом же несколько раз за вечер появлялся силуэт Любы. Она то и дело украдкой выглядывала на улицу. Помня надпись на памятнике «Помним…», я решил отомстить бывшей жене.
Выбрав момент, когда Люба отошла от окна, я вышел из машины, и как и в прошлый вечер, встал под той же липой и в той же позе. Не смотря на расстояние и вечерние сумерки, мне казалось, что я видел ужас в её глазах на растерянном лице. А когда она вновь отошла от окна, я незаметно укрылся в машине. В очередной раз подойдя к окну на знакомом месте под липой она уже никого не застала.
На следующий день я решил устроить за ней тотальную слежку и одновременно проверить это её «Помним…». К своему удивлению, а если честно и к радости, за оба вечера я не увидел в квартире силуэта мужчины.
Весь день я не мог нарадоваться на свою покупку. Фордик стал для меня всем, и квартирой в том числе. Запах кожи в салоне возбуждал и окрылял. В автосалоне при покупке машины я легко расстался с деньгами. Подметив моё пренебрежительное отношение к всемогущим купюрам, менеджер при продаже машины умудрился навязать мне кучу необязательных допов, поднявших стоимость машины ещё на сто двадцать тыров. Но я отнёсся к этому философски, как к издержкам торговли. И вот теперь я готов был жить в своём Фордике, так не хотелось из него выходить.
На следующий день утром я вновь стоял у знакомого дома и из-за затемнённых окон машины следил за подъездом. В очередной раз открылась дверь и вышла Люба за руку с мальчиком лет шести. Они по тротуару подходили к машине и о чём-то разговаривали. Я приспустил заднее стекло. Проходя рядом с машиной, Люба говорила мальчику:
- Сынок, ещё две недельки сходишь в садик, а там начнём готовиться к школе. А в выходной опять съездим к папе.
После этих слов она обернулась на липу, под которой я стоял два прошедших вечера. Я же во все глаза смотрел на мальчика. Что-то неуловимо знакомое удалось мне поймать на его лице. Кого-то он мне явно напоминал.
- А дядя Петя этим летом приедет?- спросил малыш маму.
Что она ответила сыну, я уже не расслышал из-за цокота её удаляющихся каблуков. Но в результате подслушанного разговора, в голове у меня, кроме задачи с одним неизвестным, теперь появились и другие. Чей сын? К какому папе? Ну и наконец, про дядю Петю, который приезжал, по-видимому, уже не раз. Слишком много вопросов сразу. Так что игру прерывать пока рановато.
Сейчас с близкого расстояния, я внимательно смог рассмотреть свою бывшую жену. Хотя, почему бывшую? У меня в паспорте синий штамп по прежнему узаконивал наш с ней союз. Люба по-прежнему была прекрасна, только что-то неуловимое легло на её лицо, придав ему печать скорби.
До выходного оставалось два дня. Почти весь день я провёл в ГАИ, оформляя машину и получая номера. А вечером при наступлении сумерек я опять был на своём посту. И опять Люба украдкой смотрела на меня из-за штор. Но в этот раз мне что-то подсказало, что надо уйти раньше. И действительно, стоило мне сесть в машину, как из подъезда, осторожно придерживая дверь, вышла она. Женщина медленно, то и дело озираясь по сторонам, подошла к липе у которой я стоял минуту назад. Затем присела и что-то рассматривала на траве. Но, по-видимому, ничего не обнаружив разочарованно пошла назад к дому.
На следующий день я всеми правдами и неправдами, включая подарочную коробку конфет, через профком завода раздобыл номер мобильного телефона Любы и стал ждать субботы. Спрашивать у соседей по дому про её мужа я пока не стал, боялся быть опознанным ими.
Глава 5.
В субботу с утра я вновь сидел в своей машине у знакомого мне с детства дома. Издали терпеливо наблюдал за подъездом и окнами своей бывшей квартиры. В десятом часу Люба с сыном вышли из подъезда и направились на автобусную остановку. Я долго на приличном расстоянии ехал за автобусом, в который они сели, пока он не выехал из города. И тогда меня как молнией поразило. Людмила с сыном едут на кладбище. Неужели? Тут у меня в голове зашумело.
Я обогнал автобус, подъехал к кладбищу с другой стороны. Оставил машину в тени деревьев, а сам углубился внутрь и на время затерялся среди памятников и монументов. Через некоторое время показались Людмила с сыном. Они прошли мимо буквально в нескольких метрах, не заметив меня. Я же видел, как она удивлённо остановилась у знакомых могилок. Присела, поправила ещё не успевший завянуть букет пионов на могиле матери. Торопливо встала и испуганно посмотрела по сторонам. Левой рукой взяла сына за руку, а правой торопливо трижды перекрестилась.
Я достал из кармана мобильный и набрал её номер. Видел, как она вздрогнула от звонка, и запустила руку в свою сумку.
- Алло…- неуверенный и дрожащий голос выдал её волнение.
- Привет, - пересохшим голосом произнёс я.
- Кто это? – её голос ещё больше задрожал.
- Можно подумать, ты не узнала, - продолжил я.
- Нет, нет, не может этого быть, - выпалила Люба и отключила телефон. Схватила сына за руку и торопливо поспешила к выходу из кладбища.
Я уже не стал прятаться и вышел им наперерез. Увидев меня, Люба резко остановилась, лицо её было бледное, а глаза полные ужаса.
-Нет, нет! – взмолилась она и вслух начала читать: - Отче наш, ежи еси на небеси, да святится имя твоё…, - при этом крестясь одной рукой, а другой пряча сына у себя за спиной.
Я ухмыльнулся:
- Да перестань ты дрожать, живой я, живой, - и двинулся им на встречу.
Но она всё равно испуганно пятилась назад, пока своей спиной не уперла сына в стоящую за ними изгородь. Отступать было некуда. Я подошёл ближе. Мальчик с беспокойством смотрел на меня из-за спины матери.
Я кивнул головой в сторону своей могилы:
- Там кто лежит?
Люба неуверенно пожала плечами:
- Теперь даже и не знаю. Через три дня после твоего ухода, я подала в милицию заявление как на пропавшего. Там завели на тебя розыскное дело. А через три месяца из реки выловили обезображенное до неузнаваемости тело. Ни вещей, ни документов. К тому же он по приметам подходил под сводку о пропавшем. Меня вызвали на опознание. Лица у тела фактически не было, труп был раздут до безобразия. И не смотря на мои сомнения, следователи всё же убедили меня, что это тело принадлежало....тебе. Хоронили из морга в закрытом гробу. Сначала я не верила в твою смерть, но с годами смирилась.
Она замолчала и выжидательно смотрела мне в глаза. Я перевёл взгляд на малыша.
- Тебя как зовут, богатырь? – спросил я у него.
- Егор, - серьёзным голосом сообщил тот. – В честь дедушки.
Я вопросительно взглянул на Любу:
- Это, какого дедушки?
- Отца твоего, - ответила она.
И тут у меня в голове сами собой сложились все пазлы, и невольно сглотнув набежавший к горлу комок, я спросил:
- Ты хочешь сказать, это …,- я не договорил.
- Да, это твой сын. Он родился через семь с половиной месяцев после твоего ухода.
Я с силой провёл ладонью по лицу, пытаясь привести себя в чувство от услышанного.
- Но почему ты мне ничего не говорила тогда?- укоризненно и с досадой спросил я.
- Боялась ошибиться.
- Но ты же с Петром… - неуверенно начал я.
Но Люба перебила меня:
- Что с Петром? Что? В тот вечер ты напился, а мы сели с ним на диван и стали смотреть альбом с нашими фотографиями.
- Но я сам видел, как его голова лежала у тебя на коленях! – возразил я. Но Люба вновь не дала мне договорить:
- Одна фотография из альбома упала на пол, он нагнулся за ней. И в этот момент влетел ты как сумасшедший.
Мы оба замолчали. Егорка смотрел на нас снизу вверх. Люба, глубоко вздохнув всей грудью, продолжила:
- После твоих…, - запнулась Люба. – Ну, в общем, после похорон, Пётр уволился с завода и вновь уехал на свою Балтику. Он очень переживал о случившемся с тобой. А теперь каждый год, приезжая в отпуск, заходит к нам навестить. Вместе ездим сюда, на кладбище. Это он помог мне с памятниками и для тебя и для мамы твоей.
Мы вернулись к знакомым могилам, и присели на лавочку. Люба окончательно оттаяла от свалившейся на неё неожиданной новости и продолжала рассказывать и рассказывать о себе, о Егорке. То и дело, украдкой поглядывая на меня, своего бывшего мужа. Я посадил мальчика к себе на колени. От его головки пахло летом, детством и чем-то родным и знакомым. И я вспомнил этот запах, этот запах чистого тела Любы. Так она пахла в постели после душа. Я, не перебивая, слушал её рассказ. И голос Любы уносил меня в наше далёкое и счастливое прошлое. Глаза мне заволакивало туманом слёз. Егорка, молчавший до этого, повернулся ко мне. Внимательно посмотрел мне в глаза и с надеждой в голосе тихо спросил:
- Ты что, мой папа? Да?
И тут я не выдержал, слёзы, которые я еле сдерживал, полились из глаз. Люба достала из своей сумочки платок и, одной рукой обняв меня за плечи, другой стала вытирать мне их, приговаривая:
- Что же ты наделал, дурачок? Как же мы теперь с Егоркой жить будем?
Я, закусил губу, пытаясь всё-таки сдержать поток слёз. Потом поцеловал сына в льняные волосы, посмотрел в любимые глаза жены и твёрдо пообещал:
- Хорошо будете жить…!
А через девять месяцев, на 8 марта Люба подарила мне дочку….