Почему маленького дрожащего от холода и страха серого пушистого котенка, найденного мной недалеко от нашей поселковой кузницы, мы назвали Мурзиком, я уже не помню.
Может быть, он был не очень чистым или, как раньше говорили, «замурзанным». А, может быть, это произошло под воздействием очень тесного в то время моего общения с детским журналом «Мурзилка» и обитающим на его страницах симпатичным лимонно-желтым зверьком, довольно смутно напоминавшем то ли котенка, то ли собачку, то ли их обоих вместе. Помню только, что мучений и терзаний в выборе имени нового члена нашей семьи не было не только у меня, но и у моих родителей: хочешь Мурзика, пусть он будет Мурзиком!
Как мы все вместе выхаживали, откармливали и воспитывали этого удивительно красивого и обаятельного заморыша я описывать не буду,- наверное, все наши действия и поступки были достаточно типичными для людей, любящих братьев наших меньших.
Быстро пролетели несколько насыщенных воспитательной работой месяцев, и из тщедушного задохлика вырос очень уверенный в себе и самостоятельный полосатый красавец. Стал он к тому же еще и очень шустрым, очень увлекающимся и веселым котиком. Все мои незатейливые игры воспринимал он с необыкновенным азартом и страстью. Если, допустим, гонялся он за привязанным к его хвосту фантику, то делал это очень изящно и артистично, порой замирая после стремительного кружения и долго выжидая, когда этот непредсказуемый клочок бумаги снова будет от него убегать, а за ним можно будет снова вволю погоняться.
Чем-то все эти игры были похожи на охоту, только объекты охоты: всевозможные мячики, шарики, убегающие заводные мышки, а также привязанные к ниточке свернутые жгутом бумажки поставлялись котику не дикой природой, а моей необузданной фантазией. Но настоящая охотничья пора началась, когда к нам в квартиру без какого-либо приглашения стали забегать невзрачные, но голодные серые гостьи.
С этого времени началась настоящая охотничья биография нашего полосатого питомца. А мыши… Как начали к нам заглядывать эти непрошенные визитеры, так практически сразу же и прекратили эти визиты, потому что в нашей квартире появился реальный, а не фантичный охотник. Мурзику достаточно было провести всего несколько отменно выверенных охотничьих рейдов, и мышиные отряды больше не рисковали выходить на тропу войны. А изредка забегавших на запах съестных припасов шкодливых мышиных лазутчиков Мурзик отлавливал, что называется, на «раз-два».
Наблюдать за его мышиной охотой было одно удовольствие. Почуяв добычу, кот превращался в азартного, но очень осторожного охотника, который во чтобы то ни стало должен был реализовать свой звериный инстинкт и доказать окружающим обоснованность своего земного существования в качестве маленького, но очень ловкого хищника.
Для решения этой задачи он безошибочно выбирал наиболее выигрышную позицию в месте вероятного появления своей жертвы и, буквально оцепенев, ждал ее - настойчиво и предельно сосредоточенно, постепенно превращаясь в своеобразную туго сжатую пружину с безошибочно работающим биомагнитным радаром. Может быть, роль сверхчувствительного радара играли его замечательные длинные усы? Точно не знаю, но близость серой гостьи, на свою беду пробравшейся именно в нашу квартиру, он чувствовал превосходно. Когда желание беспечной мышки прошмыгнуть незаметно к забитому мукой и крупами кухонному шкафу превышало чувство грозящей ей опасности, Мурзик мгновенно атаковал наивного зазевавшегося грызуна, а потом радостно приносил свою добычу к нашему кухонному столу. Иногда у его ножки ровным рядком лежали неподвижно по три-четыре охотничьих трофея. Сам Мурзик мышей в пищу почему-то не употреблял. Мы, впрочем, тоже, но за прекрасные охотничьи навыки всегда хвалили нашего усердного добытчика.
Конечно, ни мои родители, ни я, ни даже наш умница Мурзик не знали тогда о бесстрашном победителе котов Микки-Маусе. Но я абсолютно уверен, что если бы заморские мультипликаторы срисовывали свой образ кота с нашего Мурзика, то у них не было бы никаких шансов для визуализации своих умопомрачительных антикошачьих утопий. Справедливости ради стоит отметить, что и на нашего отечественного добродушного кота Леопольда он также абсолютно не был похож.
Примерно также агрессивно и целеустремленно Мурзик действовал и на птичьей охоте. Как он ловил птиц в естественной среде обитания я не видел, но думаю здесь он не был особенно оригинален и применял примерно тот же арсенал охотничьих приемов, что и при домашнем «мышковании». Но вот что он мог сотворить в ограниченном пространстве одной из комнат нашей квартиры, об этом я, как непосредственный участник, могу рассказать предельно точно и фотографично.
Под стрехой нашего дома облюбовали место для гнезд стремительные, как стрелы, ласточки. Прилетев из далеких стран, в теплые весенние и летние дни они, как заведенные, сновали в окружающем наш дом пространстве, добросовестно решая свои насущные биологические задачи: строительство гнезд, высиживание и вскармливание птенцов, их воспитание и обучение летному мастерству. Мурзик, судя по хищному блеску его зорких глаз и пристальному наблюдению за замысловатыми траекториями полета птиц, наверняка не мог оставаться равнодушным к этому неугомонному птичьему беспределу, но на улице его охотничьи возможности были ограничены высотой полета ласточек и сумасшедшей скоростью их полета.
Совсем другое дело в замкнутом пространстве комнаты.
Порой быстролетно мелькающие перед нашими окнами птахи по каким-то неведомым нам обстоятельствам или, может быть, сбоям в работе птичьих «навигационных» систем совершенно неожиданно влетали в открытую оконную форточку. И, когда дома был Мурзик, для некоторых безобидных щебетуний явные пробелы в штурманской подготовке имели самые трагические последствия.
Кот, чувствуя возможность поохотиться, сразу же оказывался в комнате, где я всеми своими малолетними силами пытался спасти заблудшую пернатую неудачницу: открывал окно, бегал, прыгал с метлой наперевес и безуспешно пытался выпустить бешено носящуюся по комнате нежданную залетчицу на волю. Но в этой азартной свистопляске я совсем забывал про охотничьи повадки нашего полосатого разбойника. Он в это время не просто досужим наблюдателем взирал на мои акробатические номера, нет, - он готовился к конкретным действиям и каким-то своим невероятно высокопродуктивным, встроенным в его кошачий организм, компьютером просчитывал возможные варианты развития событий и траектории полета бедной птички.
Видимо, когда все эти расчеты были окончательно выверены, Мурзик получал от компьютера сигнал к действиям и принимал единственно верное в данной обстановке решение – он совершал стремительный прыжок вверх метра на полтора и почти бесшумно падал на пол вместе с пойманной на лету ласточкой. И хоть я тут же отбирал у охотника его честно заработанную добычу, но она, увы, уже не подавала признаков жизни…
В общем, наш котяра поражал меня своими какими-то абсолютно невероятными звериными способностями, оставаясь при этом в быту, как нам казалось до определенного момента, достаточно дисциплинированным и покладистым товарищем.
Разувериться в последнем нас заставила одна из совершенно непрогнозируемых особенностей характера нашего питомца. Ее, наверное, можно было бы назвать ревностью, хотя какая ревность может быть свойственна обыкновенному коту? Но Мурзик, как мне сейчас представляется, был явно не совсем обычным животным.
Наверное, вы уже поняли, что в описываемом мной периоде времени был я еще маленьким, но постепенно растущим мальчиком, а мои родители молодыми, веселыми и вполне способными к успешному решению демографических вопросов. Поэтому в определенное природой время у меня родилась сестренка. Где-то за полгода до ее появления родители купили мне шикарную по тем временам большую односпальную кровать с мягкой панцирной сеткой, а мое вакантное место на маленькой детской кроватке, уже подготовленной к плановому появлению сестренки, временно, как мы тогда полагали, занял Мурзик.
По все видимости, это тепленькое и очень уютное местечко невероятно понравилась нашему доморощенному охотнику и одновременно отчаянному сибариту и конформисту, и, поэтому, когда привезли из роддома сестру и положили ее в детскую кроватку, предварительно попросив оттуда Мурзона, от последнего стали исходить волны чрезвычайной агрессии и гнева. Мурзик, как только оказывался в нашей детской комнате, тут же запрыгивал на кроватку и пытался вытолкнуть с нее сестренку. При этом им применялся весь арсенал охотничье-боевых средств: и острые когти, и не менее острые зубы.
Я проводил со своим любимцем серьезную воспитательную работу, но упрямое кошачье поведение не корректировалось никакими увещеваниями, уговорами, угрозами – сестренку приходилось просто-напросто оберегать от непредсказуемых атак обиженного кота. И тогда мой в целом достаточно добрый, но не склонный к излишней сентиментальности отец принял непростое для нас всех волевое решение – отдать Мурзика в другие руки. Конечно же, больше всего от этого решения страдал я, но понимание того, что речь идет о здоровье и жизни маленькой сестрички, сделало свое дело, и я со слезами на глазах согласился с суровым решением взрослых.
Отец тогда работал начальником сплавного рейда или, проще говоря, «сплотки». Это был довольно солидный лесопромышленный объект, находящийся в самом устье реки Суна. Здесь приплывшие свободным ходом по реке бревна сортировались сильными мужскими, а порой и женскими руками, скреплялись на специальных сплоточных машинах в единую связку, состоящую из нескольких десятков бревен, и формировались в огромные плавучие плоты. Мощные буксиры подцепляли эти плоты шершавыми стальными тросами и медленно тащили по Онежскому озеру к месту назначения. На один из таких буксиров отец и отдал нашего непримиримого Мурзика.
В тот раз буксир тащил длинный, состоящий из нескольких десятков связок плот в населенный пункт под интригующим названием Шальский, расположенный на противоположном от нашего поселка берегу озера. По словам капитана, как только буксир после отцепки плота пришвартовался к причалу, Мурзик сразу же сбежал с парохода, и больше никто из членов команды его не видел.
Было это в конце августа, а в начале декабря, как раз перед праздничным тогда днем конституции нашего еще единого советского государства, мы услышали у двери нашей квартиры до боли знакомое мяуканье. Я открыл дверь, и каково же было наше удивление, когда около них обнаружился исхудавший, грязный, потрепанный, всклокоченный, но непреклонный и непобежденный Мурзик! Несмотря ни на что, наш усатый и полосатый бродяга ласково потерся о мои ноги и довольно бесцеремонно проник в квартиру. Мы, конечно же, с радостью приняли обратно в дом опального путешественника.
Оказалось, что наш упрямый и своевольный птицелов и мышевед без каких-либо астролябий, компаса, карты или, на худой конец, какого-нибудь GPS или ГЛОНАСС-навигатора, преодолев более трехсот километров абсолютно безориентирной карельской тайги, вернулся в наш поселок спустя три месяца после начала вынужденной ссылки!
Конечно, сразу же после этого «возвращения блудного попугая» моими родителями были приняты хоть и несколько запоздалые, но совершенно справедливые и, возможно, в какой-то степени, реабилитирующие нас меры - сестренке куплена новая детская кроватка, а Мурзику в бесплатное пожизненное владение отдана старая. И он опять стал ежедневно и ежечасно, с небольшими перерывами на мышиную охоту и прогулки на свежем воздухе, наслаждаться мягким и уютным своим лежбищем.
Но наш Мурзик не был бы Мурзиком, если бы снова не удивил нас своим абсолютно непредсказуемым и беспрецедентным поведением! После вынужденного водного и сухопутного трансонежского путешествия каждый год в начале мая он, несмотря на все наикомфортнейшие условия своего существования, несмотря на пожизненно закрепленное за ним спальное место, стал уходить на несколько месяцев в лес. Возвращался домой он, как правило, в ноябре, когда в природе явно ощущалось суровое дыхание зимы, а в промозглом осеннем воздухе очень уверенно начинали себя чувствовать первые снежинки. Приходил домой кот всегда сильно исхудавшим, взъерошенным, но, как нам казалось, очень довольным и каким-то умиротворенным, словно выполнял он в нашей карельской тайге очень важную и ответственную миссию.
Так продолжалось еще лет семь или восемь, а потом наш полосатый бродяга в мае традиционно ушел в лес, но в ноябре уже почему-то домой не вернулся…
До самого своего отъезда из поселка на учебу в соседний город, часто бывая в лесу, я всегда долго и настойчиво звал Мурзика, надеясь на его удивительную способность неожиданно исчезнув также неожиданно появляться, но, наверное, в тот раз он ушел очень и очень далеко, откуда нет уже дороги назад.
После этого очередного, но, к сожалению, безвозвратного ухода Мурзика, вероятно, впервые в жизни стал я осознавать, что и в кошачьей, и в человеческой жизни все дороги, все путешествия, все события и явления когда-то неминуемо заканчиваются, какими бы замечательными и интересными они не были.
А Мурзик к нам все-таки возвратился. Он снова нежданно-негаданно пришел из тех далеких, но прекрасных моих детских лет, «когда деревья были большими», а лес – сказочным и загадочным. Он вернулся к нам таким же умелым и ловким, таким же своевольным и непредсказуемым, таким же уверенным в себе и самостоятельным. Он пришел, чтобы в полный голос заявить о своем когда-то непокорном и интересном существовании и стать наконец-то главным героем одного маленького и немного грустного рассказа.