После встречи Нового года 2 января в лютый мороз более 40° наша Мишваньская 275-ая электроразведочная партия выезжала в поле. Полевые отряды уже перебрасывались из Нарьян-Мара на участки работ. Из Ухты выехали семь человек: трое мужчин (начальник, его заместитель, старший геофизик); остальные — женщины, техники-вычислители, в обязанности которых входила первичная обработка полевых материалов.
Выезжали поздней ночью и, погрузившись в вагон, все сразу же устроились в спальниках и, утомлённые новогодним празднеством, уснули крепким сном.
Ранним утром прибыли в город Печору. Мужчины сразу же отправились в соответствующее учреждение для получения документов, разрешающих сотрудникам партии вылет в Нарьян-Мар, который имел статус закрытого пограничного города, а мы вчетвером бродили по замёрзшим улицам, забегая иногда согреваться в тёплые места (магазины, кафе). Помню, как поразила меня своей огромностью и простором река Печора. Даже скованная льдом она казалась великой и безграничной. Где-то далеко, почти у горизонта по полоске тёмного хвойного леса угадывался противоположный берег...
Несмотря на сильный мороз, вертолёты до Нарьян-Мара всё же летали, и мы в тот же день оказались у устья реки Печоры в самом северном и романтичном городе возле побережья Баренцева моря. Бросилось в глаза, что Полярная звезда, как в песне Городницкого, светила действительно почти над самой головой. Здесь нет особых примет, указывающих на отсутствие наземной связи, но всё же почему-то появляется ощущение, что находишься на краешке земли. Видимо, это из-за пустынной, замёрзшей гавани и немых привидений корабельных мачт. Порт закрыт, всё завалено снегом, только ветер, разгулявшись, крутит снежными вихрями. Людей на улицах почти нет. На обочине заметны фрагменты деревянных тротуаров, почти занесённые снегом. Дома тоже деревянные, как в песне того же Городницкого
А я иду по деревянным городам,
Где мостовые скрипят, как половицы...
За домами абсолютно голый, ровный простор, без единого бугорочка. В Полярном, где я работала раньше, пейзаж всё же разнообразили вершины гор вдалеке, здесь — лишь безжизненная белая пустыня. Хмурый день (полумрак) длится около двух часов, остальное время суток господствует темень...
Единственные людные места — автобусные остановки и сами автобусы, в которых стоит устойчивый запах рыбы. Видимо, рыбзавод работает круглосуточно, и рабочий люд этого предприятия разносит его запах в общественном транспорте.
Нас поселили в балках, за городом, в небольшом посёлке с названием Качгорт. Балок состоит из двух небольших помещений и разделяющего их маленького, узкого коридорчика. В одной комнатке — камералка, другая приспособлена под спальню. В спальне в два яруса расположены деревянные нары. В ней мы обосновались вчетвером: старший геофизик Елена Яковлевна и три девушки техники-вычислители, Лариса, Галя и я. В соседнем балке поселились мужчины: начальник Василий Степанович, его заместитель по хозчасти Жерар Зейрян, старший геофизик Рудольф Селянинов. На базе партии работал истопник, отапливавший оба балка. Днём он постоянно поддерживал в балках комфортную для работы температуру, а ночью отдыхал, за ночь помещения промерзали и было довольно холодно. Поэтому, укладываясь спать, все залезали в спальники в одежде: свитерах и тёплых трико. Завтракали и ужинали в балке: чай, кофе, булочки. Обедать ездили в рабочую столовую автобусом 15-20 минут.
Через несколько дней после нашего приезда небо вспыхнуло ярким зелёным светом, постепенно сменяющимся разными оттенками от красноватого до фиолетового и синего. Фантастическое зрелище, заставляющее почувствовать всю мощь и грандиозность этого холодного мира и одновременно свою мизерность и временность в сравнении с этим вечным, божественным величием.
А потом днями и ночами начались песни пурги. Выходных дней у нас практически не было, поскольку досуг нечем было заполнять. Тем не менее, в один из сравнительно тёплых дней решили сделать выходной, чтобы осмотреть центр города. Архитектура Нарьян-Мара весьма однообразна: одно- и двухэтажные деревянные дома. Транспорт ездил очень редко, в центре города можно было встретить собачью или оленью упряжку. Частенько попадались местные жители — ненцы в одеждах из оленьих шкур, женщины в красиво расшитых длинных малицах* из оленьего меха и в оленьих пимах**. В центре города прямо на дороге лежал на спине мужчина и громко, на всю улицу смеялся. Прохожие, не обращая на него внимания, осторожно обходили лежачего...
В январе я получила письмо из Полярного от подруги Светланы. Письмо заслуживает того, чтобы рассказать о нём подробнее. Света довольно критично относилась к советской действительности, и, как я уже писала ранее, регулярно поддерживала связь с инакомыслящими, оппозиционно настроенными к режиму диссидентами. Она постоянно фиксировала недостатки в окружающей жизни, смело о них заявляла и частенько вступала в борьбу с существующими несправедливостями. В пришедшем письме она подвергла критике советскую прессу. В региональных и центральных газетах («Красный Север», «Советская Россия» и др.) накануне нового 1969-го года опубликовали очерки, рассказывающие о нашей Полярно-Уральской экспедиции, находящейся в Заполярье. В них шла речь о рабочих буднях геологов, буровиков, шурфовщиков, водителей. По мнению Светланы, газеты публиковали сплошное враньё, преувеличивая и восхваляя героизм советского человека на Крайнем Севере. В этот период ситуация в экспедиции была весьма сложная: из-за колоссальных перерасходов по заработной плате работникам несколько месяцев задерживали заработанные выплаты.
Прочитав это письмо и небольшую вырезку из газеты, вложенную в конверт, мне захотелось вступить со своей подругой в полемику, но в переписке осуществить диалог весьма проблематично. Возможно, финансовые трудности в экспедиции действительно имели место. Но, отработав в Заполярье более двух лет, я видела и знала, как на самом деле самоотверженно трудились сотрудники экспедиции. По моему мнению, пребывание и работа людей в этих суровых местах, заслуживали журналистского внимания и освещения. Вполне возможно, что журналисты в своих публикациях могли что-либо исказить или приукрасить. Но то, что происходило на моих глазах не так давно, осталось в памяти. Вспомнилось, как ребята, стоя по пояс в ледяной воде, откапывали застрявшие при переправе через речку вездеходы... Как в полевой партии в середине августа ударили морозы, а снабженцы не успели завезти топливо: геологи и геофизики тогда буквально коченели в промёрзших палатках, а днём ещё и ходили в маршруты... Перебирала в уме много подобных фактов и мысленно вступала в спор со своей подругой... Поистине, не требуется никаких преувеличений, чтобы понять, что добросовестная работа в подобных экстремальных условиях — это трудовой подвиг.
А ещё Светлане не понравилось, что в нашей прессе постоянно восхваляются достижения нашей космонавтики и совсем не упоминается о том, что американские космонавты на Апполоне совершили облёт вокруг Луны... Что же, так оно и было в нашей прежней жизни. В этом же году летом американские космонавты совершили посадку на Луну, но советские люди узнали об этом не сразу и лишь в общих чертах... Правда, через какое-то время на Западе появились исследователи, доказывавшие, что никакого полёта вовсе не было, а кино- и фотосъёмки, проведённые американскими астронавтами, побывавшими на Луне, всего лишь искусно созданные фальсификации...
Ложь и замалчивание действительности, конечно, были присущи советским СМИ, но не только советским... Прошло более полвека, информационные технологии усовершенствовались. И ложь приняла более изощрённые формы. До сих пор в нашей стране нет правдивого изложения ни исторических событий минувшего, ни нынешнего времени. Граждане не могут понять, что на самом деле происходило и происходит ни в собственной стране, ни за её пределами. Сенсационные разоблачения прошлого и настоящего часто изобилуют фальшивками и враньём. Чудовищной ложью «кормят» население западного мира, создавая негативный образ некоторых стран и их правителей, в том числе России. Теперь искажение фактов, фальсификации, вымыслы заняли прочное место в информационном пространстве. Всё это существует для того, чтобы одурманить людей, превратить их в стадо баранов, возбудить национальную ненависть. Благодаря чудовищной пропаганде ненависти, разжигаются всё новые кровопролитные военные конфликты и региональные войны. В моей Украине, некогда мирной стране, с образованным и доброжелательным населением, подло разожгли ненависть к России и русским. Меж тем, в России проживают точно такие же люди, как и в Украине, и добрая половина населения имеет украинские корни! Надеюсь, далее мне удастся написать об этом более подробно...
Возвращаюсь к концу 1960-ых. Добрым словом вспоминаю Елену Яковлевну Волкову. Вижу её круглое, милое лицо, смешливые, карие глаза за очками. Весёлая и озорная, в свои 37 лет похожа на девчонку-школьницу. Звонко и заразительно смеялась, любила весёлую шутку, никогда не унывала. Маленькая, подвижная, жизнерадостная, полная кипучей энергии, она всегда была в центре внимания. Вела себя непринуждённо и просто. Много и быстро говорила, всегда восторженно, с неподдельной искренностью. Частенько увлечённо спорила, во время спора иногда снимала очки и глаза её округляясь, светились задором.
Это была удивительной доброты и чуткости женщина. Чужие беды и неурядицы никогда не оставляли её равнодушной. Она всегда и всем помогала, пожалуй, это было главным в её жизни — делать добрые дела. Меня она подобрала буквально почти что с улицы, о чём я писала ранее... В экспедиции была на слуху история о том, как Волкова в глухом отдалённом посёлке во время работы в полевой партии познакомилась с молодой женщиной, одинокой матерью с двумя детьми, которая бедствовала и еле сводила концы с концами. Женщина понравилась Елене Яковлевне, и она пригласила её к себе в Ухту, устроила на работу, долгое время помогала ей и детям, опекала. Со временем жизнь у молодой женщины наладилась, появилась семья...
Елена Яковлевна приехала в Ухту в начале 1950-ых после окончания Саратовского геологоразведочного техникума. Её уважали в коллективе треста за доброту, отзывчивость, справедливость. Постоянно избирали в профком организации, где на неё возложили обязанности по распределению жилья для геологов и геофизиков. Она старалась всем помочь с жилищной проблемой: многодетной семье, заслуженному ветерану, молодым специалистам.
Волкова частенько рассказывала о своей работе в профкоме, о том, как удавалось «выбивать» в исполкоме очередную квартиру для сослуживцев (в те времена квартирами бесплатно обеспечивало работников государство). Однажды вспомнила эпизод, как после утверждения на профкоме треста списка очередников на получение пяти квартир, выделенных исполкомом, оказалось, что одна из квартир предназначена человеку, который в годы войны работал у немцев полицаем. И Елене Яковлевне пришлось отстаивать права этого человека на получения жилплощади, поскольку он долгие годы успешно трудился в экспедиции и зарекомендовал себя исполнительным и трудолюбивым работником.
- После войны прошло 25 лет, - убеждала Елена Яковлевна высокое начальство. - Он давно уже искупил свою вину добросовестным трудом... Он — ценный специалист, нужный для экспедиции. По закону квартира ему полагается, как и любому другому.
И семья этого человека вскоре отпраздновала новоселье.
В Нарьян-Маре мы с ней очень сблизились. Елена Яковлевна частенько делилась воспоминаниями, много и интересно рассказывала о становлении геофизики в Республике Коми, о трудностях зимнего поля, о первых электроразведочных, гравиразведочных и сейсморазведочных работах начала 1950-ых годов. О геологах и геофизиках, осваивавших Север, свершавших открытия перспективных поисковых зон и первых нефтяных и газовых месторождений. В её рассказах сочетались неподдельный энтузиазм, романтика молодости и тоска о прошедших годах. Один её рассказ — о Марине Акимовне Осаде — меня особо поразил, и я его записала.
С Мариной Акимовной мне не довелось познакомиться, она умерла незадолго до моего появления в Геофизическом тресте. Родом из Украины, закончила Днепропетровский горный институт. Она руководила первыми гравиразведочными партиями в Геофизическом тресте, была автором интересных отчётов, составляла геофизические карты на самой ранней стадии изученности региона. Она была настоящим профессионалом, умным, грамотным специалистом. Отстаивала интересы дела, а при возникновении разногласий с начальством по производственным вопросам, не боялась вступать в спор, умела доказать свою компетентность и правоту. Её любили и уважали все, кто с ней работал.
Однажды во время проведения полевых работ при переправе через реку Усу перевернулась и затонула лодка, в которой были ценные приборы гравиметры. Марина Акимовна, не раздумывая, бросилась в ледяную воду спасать аппаратуру... А во время проведения зимних полевых работ, осуществляя переход на соседний участок, в тундре заблудилась группа геологов с рабочими. Их искали несколько дней, но найти не удавалось. Осада приступила к планомерному поиску, прочёсывая на вертолёте квадрат за квадратом. В конце концов, люди были найдены и спасены.
В геологических коллективах по традиции в нерабочее время весело отмечали праздники: устраивали застолья, пели песни, иногда даже танцевали. Марина Акимовна всегда принимала участие в этих праздничных мероприятиях, она звонко смеялась, шутила, вместе со всеми пела песни и танцевала...
И никто из находящихся рядом сослуживцев не подозревал, что дома в её столе находились результаты анализов, выносящие жестокий, безнадёжный приговор. Никто не догадывался, что она была смертельно больна и что ей оставалось жить считанные месяцы. Она до последнего дня своей жизни вела борьбу с тяжелейшим, неизлечимым недугом и оставалась оптимисткой. Она не теряла надежду, ездила в Москву на обследование. Но столичные медики вынесли неутешительный прогноз. Операцию она решила делать на родине, в Днепропетровске.
В 1967-ом году за добросовестный труд и большие достижения в нефтегазовой отрасли Марина Акимовна была удостоена высокой государственной награды — Ордена Ленина. Вручить ей эту награду вылетел в Днепропетровск управляющий трестом Илья Исаевич Крупенский. Из воспоминаний И. И. Крупенского: «Вместе с В. Д. Шкуриным мы прилетели в Днепропетровск. В больничной палате в присутствии медперсонала я рассказал о заслугах Марины Акимовны и прикрепил Орден Ленина к белоснежной блузке награждённой. Марина была прикована к постели. В этот момент она сказала:
- Илья Исаевич! Это ваш орден.
Я ответил:
- Нет, Мариночка, ты его заслужила. Желаю тебе поскорее подняться с больничной койки.
Этот трогательный момент награждения был снят на плёнку и показан по телевидению в Днепропетровске, а затем и в Ухте...»
Она прожила недолгую, но прекрасную жизнь, отдав её любимой работе и освоению Севера...
Елена Яковлевна замечательно ко мне относилась и очень много помогла в жизни. В феврале я получила из института приглашение на экзаменационную сессию. Накануне вылета в Ухту Елена Яковлевна повела меня в магазин и купила на свои деньги красивое зимнее пальто с воротником из норки.
- Так ты будешь похожа на студентку, а не на простую работягу, - сказала она и добавила. - Отдавать деньги не торопись. Отдашь, когда сможешь.
А после окончания полевого сезона и возвращения в Ухту она выхлопотала мне место в общежитии в центре города, где условия были гораздо лучше, чем в бараке на Пионер-горе.
У Елены Яковлевны была особенность как-то по детски смотреть на мир и радоваться всему хорошему. Она радовалась хорошей погоде, добрым поступкам людей, строящимся в городе новым жилым корпусам, рождению каждого ребёнка в семьях геологов...
У неё была замечательная семья. Муж Юрий Петрович Волков, закончил Томский политехнический институт, работал начальником электроразведочной партии, главным геофизиком, главным инженером экспедиции. Осваивал и внедрял новые электроразведочные методы, новую аппаратуру. Компетентный, умный методист, к нему частенько обращались специалисты за советами. Разбирался в технике, читал лекции и вёл практические занятия в Индустриальном институте, помогал заочникам. Юрий Петрович — высокий, чуть сутуловатый. Лицо удлинённое, при первом взгляде кажется некрасивым. Немногословен. После первого же разговора с ним попадаешь под внутреннее обаяние его Личности. Заметно, что это высокообразованный, эрудированный, культурный человек. Он довольно начитан, не пропускал литературных новинок, всегда имел своё суждение по любому вопросу. Всегда доброжелательный, внимательный, у него очень приятная, уважительная и доверительная манера общения. Создаётся ощущение, что этого человека знаешь много лет. Пожалуй, основная его черта — умение выслушать и постараться понять собеседника... К жене относился по-мужски, сдержанно. Но в каждом движении его сквозила нежность, бережность.
Волковы были идеальной парой, в их семье всегда царило умиротворение, согласие, доброжелательность. Иногда складывалось ощущение, что они похожи на молодожёнов в первый год брака. Они казались молодыми и красивыми, хотя ему тогда было уже за сорок. Это были светлые и достойные люди, спокойные, уверенные и вполне определившиеся в жизни. Помимо работы и общественного положения, у них был свой прочный семейный мир, который они создали благодаря своим замечательным человеческим качествам. Далеко не всем в окружающей жизни выпадает удача найти свою половинку и создать счастливый семейный союз. Настоящее семейное счастье скорее всего явление исключительное...
Работа нашей небольшой группы заключалась в первичной обработке полевых материалов, поступающих из отрядов, разбросанных по тайге и тундре. Это были ленты осциллограмм (теллурограмм), отражающие изменение теллурического тока в земле между заземлёнными электродами во времени. Методика обработки была довольно сложная, состоящая из замеров параметров записи и математических расчётов.
В перерывах между работой в нашем небольшом коллективе частенько вспыхивали политические споры. Елена Яковлевна и я имели разные, диаметрально противоположные взгляды в оценке существующего в то время общественного устройства, а также недавнего прошлого — сталинского периода. Она всей душой, несомненно, с большой искренностью отстаивала преимущества социалистического строя. Я же, под впечатлением общения с друзьями-диссидентами и, основываясь на своём небольшом к тому времени жизненном опыте, относилась к окружающей жизни довольно критически. Я понимала, что в нашем обществе далеко не всё так идеально и гладко, как об этом твердили наши СМИ. И, когда Волкова восторгалась нашей прекрасной страной, гуманными социалистическими принципами, отмечая ведущую роль компартии, я посмеивалась и пыталась ей возражать.
- В нашей стране всё делается для простого человека, для улучшения его жизни, - уверяла Елена Яковлевна. - Кем были мои родители? — безграмотными, забитыми крестьянами. Наша многодетная семья жила очень бедно, как и большинство семей до революции и в первый послереволюционный период. Пришла Советская власть, и всех сделала грамотными. Мои многочисленные братья и сёстры все получили образование, кто-то даже высшее. Могло ли быть подобное при царском режиме? — Исключено. Четыре класса церковно-приходской школы до революции заканчивали в деревне лишь единицы. Народ почти весь был нищим, одеться, обуться было большой проблемой.
- Всё это так, Елена Яковлевна, - возражала я, - Но ведь в нашей нынешней жизни тоже далеко не всё идеально. Не все живут хорошо, многие бедствуют. Вы же наверняка знаете об условиях, в которых живут люди в бараках на той же Пионер-горе.
Неожиданно она соглашается с моими доводами.
- Конечно, я всё знаю и вижу. Но главное же не это. Главное, что жизнь простого человека в стране с каждым днём меняется к лучшему, строятся новые предприятия, заводы, индустриальные гиганты. Мы живём в прочной, предсказуемой действительности, где всё зависит только от самого человека. Перед любым человеком открыты огромные перспективы. Никто не может быть лишён жилья или работы, без решения профкома невозможно уволить даже простого работягу.
Она рассказывала о том, что за границей, где они с мужем частенько путешествуют по туристическим путёвкам, всё обстоит по другому. За обучение нужно платить деньги, и немалые, далеко не каждый может учиться. Бесплатными квартирами не обеспечивает своих граждан ни одно капиталистическое государство. Население живёт в режиме жёсткой экономии, стоимость жилищных услуг баснословно велика.
- Общаясь с иностранцами, - продолжает моя собеседница, - я всегда испытываю гордость за нашу страну и за наших людей. Нигде в мире нет таких добрых, душевных людей, как у нас. За границей я стремлюсь открыть гражданам других стран глаза, рассказать о наших грандиозных достижениях в науке и технике. Им кажется невероятным, что любой человек у нас может получить образование то, какое пожелает, и достичь в жизни всего, чего захочет...
Наши разногласия становились ещё острее, когда речь заходила о недалёком прошлом нашей страны. Сталин и сталинский период вызывали у Елены Яковлевны уважение и восхищение.
- Сталин — гениальный вождь, создатель нашего государства, поднявший его на небывалые индустриальные высоты, сумевший выковать оружие нашей Победы, организатор самой Победы. Не просто над одной Германией — войной на нас шла почти вся Европа. Индустриализация страны была сопряжена с огромными потерями, а Победа в войне стоила нам колоссальных жертв. Но теперь мы, благодаря сталинскому руководству, живём в счастливой, свободной, безопасной стране. Нам не страшен никакой агрессор, благодаря Сталину у нас появилось мощное ядерное оружие, способное защитить нас от нового Гитлера, если таковой объявится. Мы первыми начали освоение Космоса, и это тоже заслуга гениального вождя...
- А безвинные жертвы сталинских репрессий? Разве можно назвать справедливым строй, при котором были уничтожены безвинно десятки тысяч собственных граждан?
- Такое тогда было тяжёлое время. Мы были окружены внешними врагами. И необходимо было не допустить появление врагов ещё и внутри страны...
Всецело на стороне Елены Яковлевны была техник-геофизик Лариса Котельникова, которая тоже считала Сталина гениальным человеком. Она была стойким патриотом страны, поддерживала политику партии и правительства, презрительно относилась ко всем колеблющимся и сомневающимся, а тем более — критикующим советскую систему. Она была твёрдым, категоричным, решительным человеком, осуждающим неблаговидные поступки окружающих. Лариса была уверена в своей абсолютной правоте, как и в том, что никогда в своей жизни не совершит опрометчивых поступков.
- Я ни за что не свяжу свою судьбу с каким-нибудь простым работягой, а с человеком пьющим даже общаться не стану.
Никаких поисков, потрясений, внутренних противоречий она не испытывала. Любила острые шутки, юмор, меткие выражения, к примеру, такого плана:
- У нас не жизнь, а постоянная борьба — до обеда мы боремся с голодом, а после обеда — со сном.
В общем-то, Лариса не была чёрствым, злым человеком. С окружающими держала себя сдержанно, приветливо и любезно, отзывалась на чужую беду. Была верным другом (правда, не моим: слишком мало у нас было того, что сближает людей). В будущем она удачно вышла замуж, жила спокойно и безмятежно, была преданной женой и хорошей хозяйкой дома. Она действительно никогда в своей жизни не совершала ошибок, по крайней мере, я подобного не помню. Мы были абсолютно разными людьми. И судьбы наши сложились совершенно по разному.
Я много в своей жизни ошибалась и ушибалась, металась, испытывала разочарования, удачи и неудачи, страдала и даже больно падала. Видела много плохого, но и много потрясающе прекрасного. Далеко не всегда вела себя идеально и непогрешимо. Но я не считаю свою жизнь скучной, пустой или бесцельно прожитой. Я никогда не предавала друзей и не была бесчестной. Мне есть за что благодарить Господа и есть чем оправдать свои грехи. И нет такого Судьи, который смог бы вынести вердикт и дать оценку чьей бы то ни было Судьбе.
А наши разногласия разрешило время. Каждый из нас, как парадоксально это ни звучит, был, хоть и не во всём, но во многом по своему прав...
На несколько дней удалось прорваться в полевой отряд, в тайгу. Отряд оператора Ивана Новикова отрабатывал очередную полевую точку вдоль профиля. Вместе с рабочими я ходила на лыжах, наблюдала и даже пыталась помогать протянуть линию и установить электроды на профиле. Потом с интересом осваивала довольно сложный прибор осциллограф, а когда начались вариации, Иван доверил мне произвести небольшую запись вариаций при относительно спокойном их фоне. Следует отметить, что это были исследования намного сложнее, чем те, с которыми я работала на Полярном Урале.
Быт и условия, в которых работали полевые отряды зимой, был сверхтяжёлым. Жили в палатках, спали на деревянных нарах с настилками из веток лапника. Стояли жуткие морозы, более -30°, и ночами по очереди кому-то из ребят обязательно приходилось дежурить у печки, постоянно протапливать, чтобы поддерживать тепло. Мне выделили самое комфортное место у печки, но, тем не менее, нормального сна не было. С одной стороны было очень жарко, а с другой — ужасно холодно. Всю ночь приходилось вертеться в спальнике, попеременно согревая то один, то второй остывший бок. Сложно вообразить, каково было тому, кто лежал у стенки палатки. Приходилось закупоривать спальник, оставляя снаружи только нос, иначе к утру волосы примерзали к стенке палатки. Ночи были очень тяжёлыми, и не трудно догадаться, почему наши операторы почти все ушли из жизни в молодом возрасте...
Иван Григорьевич Новиков был человеком очень талантливым, хорошо разбирался в аппаратуре, умел её настраивать и ремонтировать. Не имея специального технического образования, исполнял инженерную должность оператора. Это был высокий здоровяк, крепкий и выносливый. Лицо добродушное, располагающее к общению. Быстрый, умный взгляд. Обладал блестящими математическими способностями. Я прихватила с собой методичку по высшей математике из своей вузовской программы. Показала её Ивану, и он довольно быстро и оригинально решил уравнения из моей контрольной работы, над которым я напрасно корпела час-другой. Он рассказал, что без проблем несколько раз сдавал вступительные экзамены в институт, но, отучившись год, бросал. Очень рано обзавёлся семьёй и многочисленными детишками, стало не до учёбы. Нужно было кормить семью, поэтому круглогодично работал в поле, где полагались приличные полевые доплаты.
Но больше всего меня поразило то, что Иван писал стихи. В своих поэтических строчках он рассказывал о работе в тайге, о коренных жителях Севера, их обычаях, быте. Однажды ночью мы с Иваном ожидали интенсивные вариации, и он мне полночи читал свои стихи. Я слушала, открыв рот. Конечно, это были несколько примитивные поэтические попытки, с частым нарушением стихотворных форм и размеров, записывались они стихийно, впопыхах, но, тем не менее, в них была какая-то самобытная манера повествования и даже новизна восприятия. Мне понравилась его небольшая поэма о маленьком коми селении под названием Епа. Я спросила Ивана, могу ли я переписать его творение, и он охотно протянул мне тетрадку со своими сочинениями. Приводить здесь всю поэму слишком громоздко. В краткой форме рассказа передам суть.
В безвестной далёкой деревне на реке Лемва, за тридевять земель, в промёрзшем белом-белом царстве живут владыки тундры — коми-люди. Настойчивый и упрямый народ день изо дня ведёт борьбу с жестокой стихией. Здесь чудесные девушки в длинных малицах, которые вскоре заведут семьи и нарожают своим мужьям бесчисленных детишек. Среди них будет большинство мальчиков, будущих охотников. С малых лет мальчишки умеют управляться с оленьими упряжками и вести по тундре санный след. Частенько в зимнюю пору белокудрые ветры налетают на ту деревню, они беснуются и воют неделями, и достигают такой силы, что жители вынуждены прятаться по избам. Но люди в это время не томятся от безделья, мужчины и их жёны завсегда находят работу на период ненастья. Охотники мастерят про запас капканы, петли для поимки зверей, снасти для ловли рыбы. Мастерицы шьют оленьей жилой одежду из камуса.***
И потеряют свой покой
недаром модницы иные —
подай им пимы! Те ж ценой
дешевле лишь автомобиля...
А когда затихает ветер, деревня пробуждается, из труб во всех избах валит дым. Детишкам, разодетым в малицы, радостно прокатиться на собачьих упряжках. А у мужчин снова дела — нежиться в тёплых избах не для них. В дальнюю поездку к своим стадам пора собираться оленеводам... Меж тем, дни и ночи чередой стремятся к весне.
Смотрю с любовью я всегда
на эту жизнь за краем света...
К чему машины, поезда
И почему ты не воспета
прелестной простоты страна?...
Приплыть сюда мечтаю летом.
Это было живое и колоритное, подробное описание картин жизни коренного народа Севера коми. После прочтения поэмы, у меня появилось ощущение, что я сама побывала в деревне Епе...
В тайге и тундре работают вовсе не лирики и романтики, а грубые и суровые люди. Месяцами они мёрзнут зимой в палатках, а летом их донимают комары и мошкара. В поле они работают, как волы, недосыпают, порой недоедают, устают от тяжких бытовых условий. В праздничные дни и по окончании полевого сезона их вывозят на отгулы, и начинается расслабление и разрядка. Увы, они часто пьют горькую во время отгулов и в межсезонку. Такой образ жизни на протяжении многих лет отнимает в человеке не только здоровье и силы, но также губит способности, приводит к одичанию, потере человеческих качеств. Обычно их спасают, не дают опуститься семьи, жёны, дети. Но ведь большую часть жизни они проводят в лесу, вдалеке от родных и от цивилизованной жизни. А у простых рабочих частенько и вовсе не бывает семей. Выезжая из леса, они перебиваются в бараках, общежитиях или «на хатах» в обществе сомнительных личностей... Но для того, чтобы стали возможными большие открытия в геологии, кто-то должен выполнять их тяжёлый труд. Эти слова с уверенностью можно отнести ко всем полевикам: геодезистам, геологам, геофизикам, исследовавшим земные недра различными методами, рабочим, способствующим проведению этих исследований, а также буровикам, завершающим этап поисковых работ.
По рации начальник партии сообщил, что вскоре должен прилететь вертолёт. Мне пора на базу партии. Накануне проснулась ранним утром, тихонько выползла из спальника и, встав на лыжи, пошла попрощаться с тайгой. Зарождалось утро. В торжественной, немой тишине величественные сосны протягивали навстречу свои мохнатые лапы. Особенно трогательной показалась маленькая, припорошенная снегом сосенка ростом чуть выше меня. Тоненькая и нежная, она показалась мне сестрой, много лет ожидающей нашей встречи. Подъехала и прижала к себе ласковые, пахнувшие изумительной хвойной свежестью мягкие зелёные руки. И вдруг влажный комок подкатился к горлу, а по щекам поползли слёзы. Наверно, это мороз и ветер увлажнили глаза. А, может, просто растаяла душа возле милой сестрички. Только ей могу довериться, ей одной сказать обо всём, что болит в душе. И возникли слова:
Заблудились дни, в седине сосна.
Не к тебе спешила, к морозу шла.
Не тебе тепло своё принесла —
Всё оставила снегу я...
Возвратилась в Качгорт на базу партии, и вновь пошла рутинная работа по обработке полевых материалов и подготовка к предстоящей сессии в институте.
Старшим геофизиком в партии после окончания Ленинградского Горного института работал чистокровный ненец Селянинов Рудольф, родом из Нарьян-Мара, здесь проживала его мама. Рудик был добрым и отзывчивым человеком, по-детски искренним и доверчивым. Ему нравилась техник-вычислитель Галя, работавшая вместе с нами. Галя частенько ходила в гости в соседний балок, где проживала мужская половина нашего небольшого коллектива и проводила там длительное время. Видимо, с нами ей было скучновато, больше нравилась мужская компания и ухаживание Рудика. Через месяц-другой Галя объявила о том, что они с Рудольфом решили пожениться. Рудик, очевидно, захотел познакомить невесту со своей мамой и пригласил нас всех к ней в гости.
Мама Рудольфа, типичная ненка, широколицая, с узким разрезом глаз, оказалась очень милой, гостеприимной и приятной женщиной. Мы сидели в её уютной квартире в центре Нарьян-Мара, и она рассказывала о своём раннем детстве, прошедшем в стойбище оленеводов, об укладе жизни и обычаях кочевых народов Севера. После школы она поступила в Ленинградский пединститут и, окончив его, возвратилась в родной город. Всю жизнь проработала на преподавательской работе. Рано потеряла мужа и одна воспитала троих детей. Чувствовалось, что это человек очень мужественный и волевой. Мама была рада, что сын встретил такую чудесную девушку и что наконец-то обзаведётся семьёй, мы обсуждали детали предстоящего бракосочетания: свадебное платье, скромный ужин в кругу родных и сотрудников...
Прошло пару недель, и вдруг всё сорвалось. Весь коллектив был очень огорчён, узнав о том, что наша Галя разорвала отношения с Рудиком и свадьба расстроилась. По какой причине это случилось, оставалось только строить догадки...
Подруга Валя прислала письмо из Ленинграда, в котором писала о том, что хотела бы бросить Ленинград, работу, учёбу и приехать ко мне в Ухту. Её можно было понять: приходилось много и тяжело работать и одновременно учиться. К тому же появились большие проблемы с жильём, для студентов вечернего факультета не полагалось место в общежитии. Ей приходилось жить в разных местах на птичьих правах. Прочитала это письмо и вначале очень обрадовалась: я чувствовала себя одинокой, мне не хватало интеллектуального общения, да и просто родной души рядом. Но, подумав хорошо, я пришла к выводу, что для неё будет лучше остаться в Ленинграде, учёба в престижном вузе откроет перед моей подругой большие перспективы. К тому времени я уже была знакома со специалистами, закончившими Ленинградский Горный и приехавшими в Ухту по распределению, и понимала уровень их квалификации. Поэтому, несмотря на заманчивость её предложения, посоветовала не торопиться, остаться в институте и постараться справиться с возникшими сложностями. Прошло много лет, и жизнь показала, что это было правильное решение...
В последующих письмах моей подруги Вали я с радостью замечала, как растут её познания по многим вопросам, расширяется кругозор. В Ленинграде были возможности на порядок выше, чем в Ухте: читальные залы, многочисленные музеи, посещение театров, консерватории. В своём развитии Валентина, конечно, далеко ушла от меня. Правда, она жила, как и я, в одиночестве, у неё были сложные отношения с реальной действительностью. Она писала, что из всех окружающих людей понимают её только немногие, их буквально единицы. Я задумалась над этой её фразой и пришла в недоумение: «Мыслимо ли, чтобы тебя понимали сотни? Не свидетельствует ли такое количество понимающих о твоей примитивности? Человек мыслящий сам создаёт свой мир, в котором далеко не для всех найдётся место. И душа должна быть открыта лишь для избранных».
Общаться же можно и нужно со многими — это всего лишь способ познания жизни и метод объективной её оценки. Причём, не только общаться, но и стремиться понять. Потому что, чем больше людей будут понимать друг друга, тем совершеннее станет мир. Ведь в чём-то все люди одинаковы: всем нравится подставлять лицо солнцу, валяться в мягкой траве, глядя в синь небес, стать для кого-то необходимым, радоваться встрече с Другом, касаться руки Любимого человека... Все люди в чём-то очень просты, а в чём-то сложны...
В детстве все мы бываем наивными, верим в свои большие возможности, в то, что нас ждут большие свершения, способные изменить мир, и в то, что этот мир уже при нашей жизни станет иным — чище, светлее и добрее. Только через многие годы приходит понимание, что мечты наши были иллюзорны, что не в наших силах и возможностях повлиять на окружающую действительность. Но нам всё же доступно немногое — совершенствовать себя и тот небольшой кусочек окружающего собственного мирка, на который распространяется наше влияние. И в наших возможностях, чтобы наш оазис имел светлые тона, был наполнен добрыми помыслами и делами. В наших силах не поддаваться жестокому воздействию среды и не впускать в душу порочные мысли, в первую очередь — зависть и злобу...
Прилетев в Ухту на сессию, первым делом поехала на Третье отделение к Инне Павловне. И снова попала под силу её обаяния. Её радость от нашей новой встречи, глаза, улыбка указывали на то, что я стала для неё близким человеком, а её жизнестойкость подавала хороший пример и добавляла веры в свои силы. И хотя порой ночами подкрадывалась тоска и хандра, но я решила отставить все свои личные переживания и направить свои усилия на единственно необходимую на сегодняшний день задачу — завершить успешно свою первую в жизни сессию.
Утром началась жизнь, насыщенная новым содержанием. Вставала затемно и, приведя себя в порядок и перекусив, записывала планы на сегодняшний день. Затем прочитывала несколько страниц в учебнике, следя за часами, чтобы не прозевать автобус и не опоздать на лекции. Потом 20 минут тряслась в тёмном, холодном автобусе, глядя сквозь стекло на факел, горящий за городом. Непроизвольно в памяти всплывали слова, сказанные друг другу в осеннем Тернополе.
- Вот и осень.
- Третий год, как я уехала, а ты так ничего и не понял...
- Напрасно ты так решила. Я всё понимаю. Я умею читать между строк и знаю даже то, о чём ты молчишь...
Усилием воли я выталкивала из памяти видения сентября и переключала мысли на текущие проблемы и заботы. После лекции — в читалку. Учебники, конспекты... Начались экзамены, и поневоле довелось забыть обо всём, кроме подготовки. К тому же, после двух успешно сданных экзаменов подхватила грипп и пришлось тащиться на третий экзамен с головной болью и высокой температурой...
Во время сдачи сессии наконец-то получила письмо от Ореста, уже из Чехословакии. Он писал: «Встречали нас в дороге, прямо скажу, неважно. С окон поезда мы повсюду видели лозунги с призывами, иной раз мужчины показывали нам кулаки. В некоторых вагонах били окна и т. п....». Часть, в которой служил Орест, разместили в горах, далеко от населённых пунктов. Условия жизни сносные, казармы тёплые. «Места глухие. Ночами на сопках воют волки, а в военный городок забегают зайцы, при желании можно поймать руками... Мой день занят с утра до поздней ночи, и ещё не было никаких выходных. Надоели уже голоса начальников, которых здесь очень много...»
Мне хотелось из Ухты отправить другу посылочку со сладостями, но на почте не приняли. Я сообщила об этом Оресту, и в следующем письме он прокомментировал: «На полевую почту не то что посылки, но даже бандероли с книжечками не принимают».
Орест писал, что поблизости от военного городка, где располагалась часть, находился и чешский гарнизон. Группа советских солдат посетила чешскую часть. Впечатлений было масса: «Не служба, а кайф, замаскированный военной формой. Ни порядка, ни дисциплины и в помине нет, из-за этого у них всё и произошло. У нас же в сравнении с ними дисциплина железная...» Видимо, это был единственный выход советских солдат за пределы городка. Как подчёркивал Орест, служба в Чехии существенно отличалась от таковой в Союзе. Никто за пределы проволоки не имел права отлучаться, за исключением проведения организационных учебных занятий.
Я посоветовала другу записывать всё, что он замечает вокруг. В следующем письме он ответил, что «записывать совершенно нечего: обычная служба, только без увольнительных и без таких интересных мероприятий, как выступления художественной самодеятельности и концерты».
Орест находился в Чехословакии около четырёх месяцев. Забегая вперёд, скажу, что он демобилизовался в конце 1969 года. Через некоторое время поступил во Львовскую консерваторию на хоровое отделение. Наша переписка периодически продолжалась длительное время, пока он учился в консерватории. Потом он уехал по распределению в Закарпатье, город Ужгород. Там у него началась новая творческая и личная жизнь. Мы изредка встречались в Тернополе, когда у нас совпадали отпуска. Об этом я надеюсь кратко написать в следующих главах.
После сессии до выезда в Нарьян-Мар оставалось несколько свободных дней, которые провела в читальном зале, прочитав «Прощай, оружие» Хемингуэя и «Это я, Господи» Рокуэлла Кента. «Сущность нашей жизни, то, что важно в ней, заключается в наших поступках. Не в том, что мы думаем, что планируем, на что надеемся и что собираемся сделать, а в том, как наши мысли, добрые или дурные намерения воплощаются в действия» (Р. Кент). Простые и точные слова.
Ночной поезд до Печоры. Мгновенно проваливаюсь в сон...
Утро. Открываю глаза. Поезд стоит на какой-то станции. Подымаюсь и подхожу к окну. Солнце. Неподвижный красный шар, появившийся из-за горизонта. За окнами тайга. От паровоза тянется почти неподвижный шлейф дыма.
Поезд начинает движение и медленно набирает скорость... И вдруг, всё меняется. Весь обозримый простор становится розово-багровым. Снег равномерно нежно-красноватый, облитый ласковым утренним солнечным светом. Нежные лучи, растекаясь, согревают каждый клочок земли, каждое деревцо, каждую веточку, призывая просыпаться. Небо окутано тем же дымом, что и несколько минут тому назад, но цвет его стал кроваво-красным и шлейф дыма устремился в противоположную сторону, пробегая мимо, назад. Солнце уже не висит неподвижно, оно перепрыгивает с одной вершины сосны на другую и мчится вперёд, как будто хочет догнать убегающий поезд. Вершины сосен вспыхивают в лучах солнца, как зажжённые свечи, их верхушки словно диковинные, невиданные, прозрачные кристаллы цвета рубина. Кажется, что Солнце мчится навстречу неведомой, недостижимой Вечной Мечте, продираясь через зелёные чащи сосен и елей. Мечте, которую не догнать никогда...
До аэропорта добиралась на попутной машине. На первый взгляд некрасивое лицо девушки-шофёра вдруг преобразилось, когда она начала говорить о своей работе, о своей любви к Дороге, о своём скромном вкладе в грандиозное строительство газопровода «Сияние Севера». В её глазах сияла гордость, в эти минуты она показалась мне прекрасной. Потом она запела простую песню, которую я много раз слышала, начинающуюся словами «Ветер за кабиною носится с пылью», и я заново открыла смысл этих слов. Представила её труд, тяжёлый и беспокойный, в любое время года и в любую погоду, при зимних заносах и осенних ливнях и поймала себя на мысли, что завидую ей самой светлой завистью. Молодые люди работают на Севере, смелые, одержимые и сильные духом...
В Нарьян-Маре начались Дни Первого Солнца. В начале зимы оно исчезает полностью и не появляется на горизонте около месяца, приходит полярная ночь. Она полновластно господствует над землёй, световой день краток и вползает в простор тундры призрачными тенями полумрака, с туманами и серостью. И вот однажды в самом отдалённом уголке восточной части неба появляется красноватый след. С каждым последующим утром он разрастается и вскоре красным заревом охватывает значительную часть неба. А через несколько дней приходит утро, когда Солнце несмелым, крохотным огоньком выглянет из-за горизонта впервые. Выглянет и вскоре спрячется обратно, побеждённое Ночью. Но на следующее утро оно осмелеет и покажется на дольше. И наступят Дни Первого Солнца, которые уже в мае сменятся Белыми Ночами.
Утром в выходной день мы с Галей ходили на окраину посёлка встречать рассвет. Было ещё очень холодно, мороз стягивал кожу лица, а мы всё смотрели на красное зарево в небе и ожидали. До тех пор, пока яркий луч не ослепил глаза. Суровая, веками скованная вечной мерзлотой земля, молчаливая и дикая, гордо и величественно встречала Солнце вместе с нами.
А через неделю Солнце открылось полностью и оживились лица людей. Солнце ежедневно как будто умирало в битве с жестоким холодом и перед закатом красной кровью заливало небо. Кровь загустевала и на окраинных частях пожарища принимала зловещий фиолетовый оттенок. Она разливалась сверху над затемнённым бледно-синим простором тундры, пустынным и мрачным, а линия горизонта чётко обозначалась по резкому, контрастному переходу от бледно-синего простора к зареву. А над пожарищем — такой же переход, только более плавный — в чернильную ширь небес. Боль, разливающаяся по небу уставшим в битве солнцем над бесконечностью тундры, — океан красоты и богатства. Иногда чудится, что эта красота сродни человеческим чувствам. Только Творец чувств — не Человек, а живое существо — Великая Природа...
В начале марта Волкова улетела с нарядами в Ухту. После возвращения у нас с ней состоялся разговор, с глазу на глаз, за закрытой дверью.
- Тома, со мной разговаривал о тебе Николай Сергеевич (Николай Сергеевич Габлин был начальником нашей экспедиции). Твоей политической благонадёжностью интересовались кое-какие органы. О наших с тобой дискуссиях и о твоём критическом отношении к советской действительности я ему, конечно, не сказала...
- Елена Яковлевна, я не думаю, что моё мнение о каких-то сторонах нашей жизни заслуживает внимания. Ведь у нас в самом деле существует масса недостатков, иногда и в газетах о них пишут...
- Мой тебе совет, Тамара. Ты ещё слишком молода, и тебе в первую очередь нужно учиться, стать специалистом. Будь осторожна. Не заводи ты ни с кем никакие разговоры, порочащие наш строй. Этим ты можешь очень сильно себе навредить...
Я вспомнила о последнем письме от Светланы, пришедшем в начале февраля. В нём она рассказывала о том, как в Полярном проходили выборы в Верховный Совет СССР, закончившиеся грандиозной коллективной пьянкой и невиданной ранее дракой, в которой принимали участие даже женщины. С чего началась драка, никто потом не мог вспомнить. Некоторым разукрасили физиономии так, что на следующий день они не смогли выйти на работу. Приехавший через пару дней следователь усмотрел, что драку устроили с политической подоплёкой, чтобы дискредитировать выборы... В письмо Света вложила мой собственный конверт, в котором я после нового года отправляла ей письмо. Было заметно, что его кто-то грубо вскрывал, нарушив даже целостность бумаги, а потом грубо заклеил канцелярским клеем. Светлана просила срочно сообщить, не я ли вскрыла письмо и опять его заклеила. Я удивилась, потому что хорошо помнила — написав письмо, сразу же заклеила, и не вскрывая, отправила. Таким образом, возникло подозрение, что перепиской Светланы, видимо, кто-то интересуется.
После разговора с Еленой Яковлевной я вовсе не испугалась. «Можно ли меня в чём-то заподозрить или обвинить? - думала я. - Никаких связей с диссидентами у меня нет. Переписка со Светланой не содержит ничего компрометирующего, обычный обмен новостями и впечатлениями. Единственные предъявленные ко мне претензии могут заключаться в том, что я читала и конспектировала какие-то материалы «Самиздата». Зачем? — Потому, что интересно. Сталинский период — не такое уж далёкое прошлое, ведь я родилась и в раннем детстве жила при Сталине. А о репрессиях давно уже сказано на ХХ съезде партии, на официальном уровне, это не является для граждан страны большим секретом...» Я не имела понятия, в какой степени имеющиеся у меня выписки из стенограмм судов над диссидентами представляют какую-то угрозу. Но решила, что на всякий случай нужно от них избавиться...
Вскоре представилась возможность опять несколько дней побывать в поле. У одного из операторов разболелся зуб, и он вынужден был срочно вылететь в Нарьян-Мар. Поскольку я немного освоила осциллограф, меня ненадолго забросили в этот отряд. Произвести записи осциллограмм мне помогал рабочий по имени Юра, интересный парень со своеобразным взглядом на мир.
Юра очень любил тайгу, о которой много знал и умел интересно рассказать. Заядлый охотник и рыбак, он даже в межсезонку отправлялся в лес, жил в охотничьих домиках в одиночестве, охотился на диких зверей. Различал следы и метки зверей и птиц, знал их повадки зимой и летом, при разных условиях погоды. Рассказывал, как лесные птицы: рябчики, куропатки, тетерева ныряют в снег, ночуют в нём и прячутся всю зиму. Умел выследить зайца зимой, отыскать по следам его лёжку (обычно это небольшая ямка под деревом), в которой беляк мог находиться сутками, прячась от врагов и пережидая непогоду. Знал, как и в какую погоду подкараулить зайца, когда тот выходит ночью на пропитание. И ещё много чего поведал мне Юра о всяком зверье и птицах.
Утром, перед возвращением на базу, примостившись у тёплой печки, пытаюсь писать письмо. О палатке на снегу, о запахе дыма и хвои и о торжественных соснах, обступивших нашу небольшую стоянку. Красивое письмо из таёжного леса. Через несколько минут рву недописанное письмо и бросаю обрывки в печку. Встаю на лыжи и ухожу попрощаться с лесом.
Небо стало голубым, — признак приближения весны. Солнце своим пробуждением теперь зажигает огромный кусок неба. Сосны прощально протягивают мохнатые лапы и осыпают лёгким снегом. Лазурь и голубизна неба гармонично соединены с синей белизной снега и зеленью сосен и елей. Невыразимо величественное утро. Нет ни тумана, ни туч, ни ветра — только тишина и первозданность мира.
В небо взлетели две ракеты. Это значит: по рации сообщили, что погода лётная, с аэродрома вскоре вылетит вертолёт и мне пора возвращаться. Мысленно прощаюсь с тайгой, с роскошными нарядными соснами...
Вертолёт поднялся над зеленью тайги. Далеко внизу на снегу сиротливо приткнулись палатки: геофизический отряд остаётся заканчивать почти отработанный участок. И душу охватила грусть расставания с этим сказочным зелёно-голубым великолепием, безбрежной лазурью неба и суровым молчанием белизны.
* малица традиционная одежда северных народов в виде рубахи глухого покроя, из оленьих шкур, мехом внутрь, длиной до колен, может быть с капюшоном
** пимы - национальная обувь северных народов, шьётся из оленьей шкуры
*** камус — шкурка нижней части ног оленя